Биологическое и социальное в человеке

Человеческая природа – это выражение главенствующих свойств человека, т.е. стойких, неизменных черт, общих задатков, выражающих его особенности как живого существа. Они присущи человеку во все времена, независимо от биологической эволюции и исторического процесса. Выразить человеческую природу – это и значит раскрыть эти признаки. Однако, как уже говорилось выше, человеческая природа двойственна, противоречива.

Проблема двойственности человеческой природы наиболее отчетливо проявляется в соотношении биологического и социокультурного в человеке. В чем выражается эта двойственность? С одной стороны, «чистой животности» у человека почти нет, так как с момента своего рождения он погружается в искусственную, социо-культурную среду обитания, задающую определенную программу жизнедеятельности. С другой стороны, у человека есть стойкие биологически обусловленные задатки, на которых базируется и предопределяется успешность той или иной жизненной программы.

В чем же все-таки заключается характерная особенность человеческой природы?

ТЕЗИС И АНТИТЕЗИС

Мэн-цзы

Спор о природе человека

Древнекитайский философ Лао-цзы как-то сказал: «Природа человека подобна иве, а справедливость подобна чаше. Воспитывать в человеке человеколюбие и справедливость - это все равно, что из ивы сделать чашу».

Мэн-цзы на это заявил: «Можете ли вы, оставив нетронутой иву, сделать из нее чашу? Вы должны сначала срубить иву, а затем сделать из нее чашу. И если надо срубить иву, чтобы сделать чашу, то в таком случае тоже нужно нанести ущерб человеку, чтобы воспитать в нем человеколюбие и справедливость. Ваши слова приведут к тому, что все люди Поднебесной будут считать человеколюбие и справедливость бедствием».

Но у Лао-цзы был припасен еще один аргумент: «Природа человека подобна бурлящему потоку воды: откроешь ему путь на восток – потечет на восток, откроешь ему путь на запад – потечет на запад. Природа человека не разделяется на добрую и недобрую, подобно тому, как вода в своем течении не различает востока и запада».

Мэн-цзы на это ответил возражением: «Вода действительно не различает востока и запада. Но разве она не различает, где верх и где низ? Стремление природы человека к добру подобно стремлению воды течь вниз. Среди людей нет таких, которые бы не стремились к добру, так же как и нет такой воды, которая бы не стремилась течь вниз. Если ударять по воде и приводить ее в движение, можно заставить ее подняться выше лба. Если же устроить преграду и приводить ее в движение, то можно заставить подняться воду в гору. Но разве это зависит от природы воды? Сила привела к этому. Пусть природа человека подобна природе воды, но сила культуры придает ей направление».

Конфуцианец Мэн-цзы считает человека добрым от природы. Т.о., основы всех добродетелей заключены в человеке от рождения, и ему надо лишь хранить и развивать их. Человек, как только он родится, получает «великий удел». Это – сущность человека. Она включает также еще и «переменный удел». Под великим уделом подразумевается то, что предопределено Небом и над чем человек не властен. Переменный же удел связан с тем, что зависит от человека, от его личных усилий. Природу человека можно сравнить с произрастанием риса. Как не всякое рисовое зернышко созревает, так и не в каждом человеке проявляются заложенные в нем потенции. В обоих случаях требуются действия, усилия. Небо вложило в человека потенциальное добро, но для того, чтобы то проявилось, ему следует действовать в соответствии с правилами должного воспитания.

Даосизм – философия всеобщего «пофигизма»

Что такое дао? Язык не в состоянии адекватно выразить сущность дао. Оно безымянно, поскольку все имена означают нечто определенное, дао же есть верховный принцип по ту сторону всех различий – «путь природы и жизни». По мысли китайского философа Чжуан-цзы, дао можно описать лишь в парадоксальных, отменяющих самих себя формулировках.

«Мерило человека – земля, мерило земли – небо, мерило неба – дао, мерило дао – оно само».

Согласно даосскому учению, человек обладает как бы двумя натурами. Одна – естественная, порождаемая и определяемая дао (а потому истинная), другая – искусственная, порождаемая и определяемая страстями, свойственными человеческому «я» (оттого ложная). Исходя из этого, идеальным человеком считается тот, в котором истинная натура возобладает над ложной. Поэтому праведный путь мудреца состоит в том, чтобы позволить дао руководить собой, внутренне освободившись от всякой эгоистической деятельности.

Мудрец действует через недеяние. Он не совершает никаких попыток вмешательства в происходящее. Чем меньше человек старается планировать, руководствуясь собственными желаниями, тем полнее вещи следуют дао. Чем больше законов и предписаний, тем больше совершается преступлений. Чем меньше правитель вмешивается в дела, тем благополучнее живет народ.

Многочисленные моральные предписания говорят о том, что настоящая добродетель утрачена. Кто живет добродетельно не размышляет об этом и не нуждается в правилах, которых должен придерживаться.

Наши мысли, опыт, шкала ценностей относительны.

Чжуан-цзы

Сон о бабочке

Однажды я, Чжуан Чжоу, увидел себя во сне бабочкой – счастливой бабочкой, которая порхала среди цветов в свое удовольствие и вовсе не знала, что она – Чжуан Чжоу. Внезапно я проснулся и увидел, что я – Чжуан Чжоу. И я не знал, то ли я Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он – бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, есть различие. Вот что такое превращение вещей!

Постижение дао возможно лишь на мистическом пути, о котором говорят образами. Дух человека должен обрести покой – ведь незамутненной бывает только неподвижная вода. Он должен отказаться от сопротивления, и тогда ветер дао понесет его, словно лист.

СИНТЕЗ

Буддизм – погаси себя сам

Буддизм не признает никакого постоянного существования, считая, что все пребывает в становлении и исчезновении.

Поэтому Будда отрицает и существование души – ведь никаких устойчивых, постоянно существующих субстанций нет, есть только неустойчивые качества и состояния (дхармы), из которых состоят все воспринимаемые явления. В появлении и исчезновении этих явлений нет никакой причинности, они просто выносятся за скобки как несущественные.

Причинность нужно искать в другом, а именно в учении о переселении душ и кармическом воздаянии. (Схема 29) (А, с. 16 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002).

Буддизм разделяет учение Упанишад о единстве брахмана и атмана.

Брахман – пантеистическое начало, первопричина бытия, пронизывающее собой весь мир.

Атманом называют человеческую душу. Это переходное состояние, отделяющее и ограничивающее. Это иллюзия человеческой самости, независимости, внешней свободы, Эго.

Глубочайшая истина, которая может открыться человеку – атман и брахман по сути своей есть одно. Существует лишь единое во всем присутствующее мировое начало, в которое душа вплетена как и все сущее.

Человек принудительно рождается вновь в новом обличии в зависимости от совершенных им поступков (карма). Цепь новых рождений (сансара) не кончается, покуда поступки обусловливают круговорот переселения души. Сансара означает вовлеченность человека в ход мировых явлений. В его основе лежит нравственный миропорядок.

Однако наряду с этим есть возможность избавления от круга перерождений – воздержание от всяких деяний и страстей (аскеза). Через аскезу обретается знание.

Поскольку не существует души как устойчивой субстанции, новое живое существо, возникающее в результате деяний предыдущего, не тождественно с ним ни в душевном, ни в телесном отношении. Оно есть, скорее, лишь звено в причинной цепи деяний, продолжающейся за пределы смерти и ведущей к новой жизни.

Причинная связь такова (Схема 30) (А, с. 20 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002):

из (1) неведения возникают (2) кармообразующие движущие силы, а из них – (3) сознание и отсюда (4) имя и телесная форма (индивид), а потом появляются (5) чувства и тем самым (6) контакт (чувственное восприятие) с внешним миром; из ощущения возникает (8) жажда (алчность), а с ней (9) влечение к жизни, в результате – (10) кармическое становление и (11) новое рождение, а затем (12) старение и смерть.

В чем наше неведение? В том, что мы не знаем четырех вещей:

- жизнь есть страдание;

- причины страдания – влечение к жизни;

- избавление от страданий – погашение влечения к жизни;

- есть путь, чтобы погасить это влечение.

Путь из восьми этапов:

- истинное воззрение (понять смысл 4 истин);

- истинное намерение (принять эти истины как личную жизненную программу);

- истинная речь (воздержание от лжи внешней и внутренней, блокировка житейской логики);

- истинные поступки (ахимса – ненанесение умышленного вреда живому);

- истинный образ жизни (кармическая чистка, исправление своего прошлого и будущего в настоящем);

- истинное усилие (постоянная бдительность, душевное бодрствование, работа над собой);

- истинное внимание (обращать внимание только на то, что вечно, не делать новых зацепок за преходящее, суетное, возвращающее в сансару);

- истинное сосредоточение (медитация).

Уильям Джонстон

Христианский дзэн

Наставник спросил его, как он занимается медитацией. «Молча сижу в присутствии Бога без слов, мыслей, образов», – ответил Джонстон. «Ваш Бог всюду?» - спросил наставник. – «Да». – «Завернитесь в Бога». Джонстон внутренне пережил это. «Очень хорошо, - сказал наставник. – Продолжайте. Просто оставайтесь так. И когда-нибудь вы почувствуете, что Бог исчез и остался только мистер Джонстон». Джонстон ответил: «Бог не исчезнет. Может исчезнуть Джонстон и тогда останется только Бог». – «Да, да, - сказал наставник. – Это все равно. Это именно то, что я имел в виду». Безразлично – Бог исчезнет или мистер Джонстон исчезнет. Должна исчезнуть двойственность.

Тот, кто познал благородные истины и прошел по восьмеричному пути, добивается спасения. Конечная цель – вхождение в нирвану (полное угасание, прекращение перерождений).

Созвучные мотивы мы можем найти и в европейской философии, например, у немецкого философа Артура Шопенгауэра(XIX в.).Он говорил о различии эмпирического и интеллигибельного характеров человека. Интеллигибельный характер есть свободная объективация единой воли; он определяет неизменное сущностное ядро отдельного человека. На фоне этого предзаданного характера внешние воздействия возбуждают переменчивые мотивы, из которых с необходимостью складываются поступки. В таковых проявляется эмпирический характер: он несвободен, поскольку есть лишь подчиненное законам природы проявление лежащей в его основе воли.

Человек совершает поступки не потому, что сначала познает, а потом хочет, а потому, что познает, чего он хочет (т.е. познает свою волю).

Все существа произошли по единой воле и, стало быть, в своей глубине тождественны друг другу. В других людях мы видим самих себя, в их страданиях – свои собственные. Это относится не только к людям, но и ко всем живым существам. Чем больше сознание человека овладевает жизнью, тем глубже он понимает, что всякая жизнь есть страдание. Воля стремится к удовлетворению и свершению. Но ни то ни другое в мире недостижимо: всякое удовлетворение недолговечно, и ни одно стремление не удовлетворяется достижением цели. Мера страдания неисчерпаема и растет вместе с сознанием.

Шопенгауэр: «...Наше существование счастливее всего тогда, когда мы его меньше всего замечаем: отсюда следует то, что лучше было бы совсем не существовать». Такой вывод – в пользу несуществования – может быть сделан только благодаря разуму и рациональному познанию. Однако, придя к такому выводу, мы почему-то не спешим тут же покончить с собой. Почему? Да потому что нами руководит в конечном счете не разум, а неразумная воля к жизни, и она-то не соглашается с этими доводами разума. Познание и воля чужды и враждебны друг другу. Конечное сознание индивида показывает воле ее бесконечную сущность несовершенным, искаженным образом. Отсюда кажется, например, что если разобьют зеркало, в которое я смотрюсь, то вместе с ним и уничтожусь я сам. В этом источник иллюзии, что вместе со смертью интеллекта человека погибает и сама его жизнь.

На основе этого складываются две установки в отношении жизни. В утверждении воли человек сознательно видит жизнь такой, какова она есть, и принимает свою судьбу со всем, что произошло и еще произойдет. В отрицании воли он стремится преодолеть страдание, гася волю к жизни. Именно по этому пути, по Шопенгауэру, шли индийские и христианские аскеты.

Задумаемся над вопросом: чем биологически человек отличается от животного? Ответ не так прост, как кажется. Будем рассуждать. Животное вполне правильно пользуется своими силами с момента появления на свет, поэтому оно не может вредить само себе. Из этого следует, что животное совсем не нуждается в специальном уходе. Если бы, например, животное, появившись на свет, закричало, как это делают дети, то оно обязательно сделалось бы добычей хищников. Можно сказать, что природа позаботилась о животном во всем. Она снабдила животных специфическими морфологическими признаками и жесткой программой поведения, обусловленной инстинктами, т.е. всем тем, что обеспечивало бы их адаптацию к окружающей среде обитания. У человека же все принципиально иначе. Иммануил Кантписал: «Человеческий род должен своими усилиями постепенно, из самого себя, вырабатывать все свойства, присущие человеческой природе. Одно поколение воспитывает другое. При этом самое первое начало можно искать как в диком, так и во вполне развитом состоянии». Что же это может быть? Животное благодаря своему инстинкту имеет уже все, т.е. как бы чужой разум позаботился для него обо всем. Человеку же нужен свой собственный разум. Он сам вырабатывает план своего поведения, инстинкты над ним не властны. О человеке всегда должны заботиться другие, поэтому он и создает принципиально иную, нежели природа, комфортную для себя среду обитания, называемую культурой.

Как правило, свойства биологического происхождения в равной мере присущи всем людям. Данные свойства характеризуют человека как индивидуальность. Свойства же социального происхождения у всех людей разные и именно они характеризуют человека как личность. Австрийский психолог Виктор Франклписал: «Однажды я сформулировал, что, будучи профессором в двух областях, неврологии и психиатрии, я хорошо сознаю, до какой степени человек зависит от биологических, психологических и социальных условий. Но, кроме того, что я профессор в двух областях науки, я еще человек, выживший в четырех концентрационных лагерях, и потому являюсь свидетелем того, до какой неожиданной степени человек способен бросить вызов самым тяжелым условиям, какие только можно себе представить». Зигмунд Фрейдотмечал по этому поводу: «Давайте попробуем поставить некоторое количество самых различных людей в одинаковые условия голода. С возрастанием голода все индивидуальные различия сотрутся, и вместо них появится однообразное выражение неукротимого побуждения». «В концентрационных лагерях, однако, – писал В. Франкл, – истинным было противоположное. Люди стали более различными. Маски были сорваны с животных – и со святых. Голод был одним и тем же, но люди были различны. В счет шли не калории».

Если человек хочет, чтобы его поступки были разумны, он не должен допустить разгула своих иррациональных страстей. Интеллект остается таковым даже тогда, когда ему отведена отрицательная роль. Разум пытается дать знание о реальной действительности, как она есть, а не какой мы хотим ее видеть в интересах нашего дела – и потому он оказывается действенным лишь настолько, насколько одерживает победу над иррациональными страстями, т.е. настолько, насколько человек действительно становится человеком, и слепые страсти перестают быть главной движущей силой его поведения.

Все-таки, говоря о природе человека, мы должны подчеркнуть неповторимый синтез биологического и социального в ней. Например, наша внешность отражает те или иные социокультурные нормы и идеалы, присущие современной эпохе. Моде подвержено не только социальное в человеке, но и биологическое, т.к. человек активно «трансформирует» свое тело в соответствии с теми или иными культурными стереотипами (сейчас в моде подтянутые, спортивные фигуры). Тем не менее, наша внешность жестко обусловлена определенным генетическим набором и в общем и целом может быть рассчитана по законам Менделя, как внешность щенка или цыпленка. Или, другой пример – наш пол. С точки зрения биологического – это нечто интимное и сугубо индивидуальное. Но, с другой стороны, пол-гендер – это особая культура, обусловленная характером одежды, типом поведения, особым этикетом, местом и функциями в обществе и еще многим другим.

Существование человека

Датский философ Сёрен Кьеркегор скептически относился к популярной в его время немецкой идеалистической философии «как раз потому, что абстрактное мышление стоит sub specie aeterni (на точке зрения вечного), оно упускает из виду конкретное, временное, становление существования, бедственное положение того, кто существует…» Но поскольку абстрактно мыслящий и сам всегда наделен конкретным существованием, он становится «комичной фигурой», не желая признаться самому себе в этой основе своего бытия и мышления. Он сам и его мышление превращаются в фантомы. В противовес этому необходимо стать субъективным, т.е. «…установить отношение познания к познающему, сущность которого – существование», ибо «единственной действительностью, о которой существующий не просто знает, является его собственная действительность, то, что он существует; и эта действительность есть его абсолютный интерес».

Если человеческое существование становится таким образом центром философского поиска, то возникает вопрос: что такое человек? «Человек есть синтез бесконечного и конечного, временного и вечного, свободы и необходимости, короче говоря, некий синтез. Синтез – это отношение между двоими». Но тем самым он еще не является самостью, ибо «самость есть отношение, которое устанавливается к себе самому, или то в отношении, что устанавливает отношение себя к себе самому». Самость человек обретает лишь устанавливая сознательное отношение к синтезу своего бытия. Самобытие, т.о., отнюдь не дано человеку природой, а является заданием, в ходе выполнения которого он реализует свою свободу.

Но существует возможность и того, что человек ощутит себя неготовым к такому синтезу и сознательно или бессознательно упустит свою самость из рук. Кьеркегор называет это состояние отчаянием, проявляющимся как паралич воли к бытию самим собой. Но поскольку человек не сам создал себя в качестве синтеза – это сделал Бог, – то это отчаяние есть состояние неподготовленности к Богу; а определение греха таково: паралич воли к бытию самим собой перед лицом Бога.

В своем произведении «Или – или» Кьеркегор описывает различные стадии существования (Схема 31) (В, с. 162 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002). На эстетической стадии человек живет непосредственно, т.е. еще не выбрал себя самого в качестве самости. Он живет во внешнем и чувственном, потребляя его согласно девизу «Взять от жизни все сполна». Например, Дон Жуан. Но поскольку, ведя такой образ жизни, он зависим от внешнего, т.е. от того, что не в его власти, то невысказанное основное настроение эстетического бытия проявляется как отчаяние по поводу возможного исчезновения его условий. Скачок к этической стадии бывает тогда, когда в своем отчаянии индивид выбирает себя самого. Этическое существование выбрало себя как самобытие, получив тем самым независимость от внешнего; оно становится субъектом решений, а жизнь приобретает ответственность и непрерывность. Но и эта стадия – не последняя. Ибо благодаря тому, что возможна вина, этик познает, что не способен вести жизнь, соответствующую этическому идеалу, поскольку живет в условиях греха. Это ведет человека к религиозной стадии. Тот, кто осознал свою греховность, понимает, что не в состоянии избавиться от нее в одиночку в христианском понимании, ибо лишь Бог может создать предпосылки истины.

Немецкий философ Карл Ясперс утверждает, что возможности человеческого бытия еще далеко не исчерпываются его простым эмпирическим наличным бытием, но представляют собой задание, которое он обязан выполнить, реализуя свою свободу. Поэтому экзистенция у Ясперса (= самобытию) есть все то, что составляет сущность моей самости, в отличие от всего того, что принадлежит мне лишь внешне, может быть тем или другим и зависит от условий, которые задал не я сам.

Человек обретает себя как наличное бытие в заранее определенных, и притом не им самим, природных, культурных и исторических условиях. В них-то он и должен решить, чем он, собственно, является. Но поскольку человек изначально постоянно живет, твердо полагаясь на свои внешние условия, нужен какой-то особый толчок, который вернул бы его к собственной экзистенции. Таким толчком могут быть пограничные ситуации: смерть, борьба, страдание, вина. В переживании пограничных ситуаций становится очевидно, что лежащая на поверхности опора на внешние условия может обрушиться, и я окажусь радикально отброшен назад, к себе самому. Сильнее всего это проявляется в осознании смерти: то, что остается нерушимым перед лицом смерти, относится к подлинному бытию, а то, что теряет силу, есть простое наличное бытие.

Для осуществления экзистенции также необходима коммуникация. К высветлению собственного бытия человек приходит лишь через другого человека. Экзистенциальная коммуникация есть взаимная стимуляция роста самости в процессе общения.

Поскольку экзистенция не в состоянии найти свое основание в наличном бытии, она нуждается в трансценденции. Она выступает ориентиром для экзистенции, будучи источником и пространством ее свободы. Трансценденция может быть познана экзистенцией через шифры (символы). Когда эти шифры читаются, имманентное становится прозрачным, и через него просвечивает трансценденция.

Немецкий философ Мартин Хайдеггер для своей фундаментальной онтологии отправным пунктом определил человека, понятийно выраженного как тут-бытие (присутствие), поскольку его бытие, соотнося себя с бытием как таковым, само отличается пониманием бытия. Это экзистенция. Бытийные признаки тут-бытия можно постичь не через категории (что возможно для бытия вообще), а через экзистенциалы:

- «в-мире-бытие»; для освоенности с миром необходимо разобраться с принадлежностями, которые определяются подручностью, т.е. имеются в распоряжении для применения. При этом данная принадлежность находится в образованной взаимными ссылками связи, соучаствующей в конструировании мира;

- со-бытие; это совместное тут-бытие с другими, оно обречено на «ктотость», выраженную в социальных статусах и ролях;

- самочувственность; оно выражается в настроении, дающем знать каково кому-то на душе (радость, печаль, скука, страх). В страхе Хайдеггер видит основной вид самочувственности, в котором тут-бытие оказывается перед самим собой и своими глубоко личными возможностями;

- заброшенность в мир, т.е. фактичность, указывающая на то, что человек вступил в обладание своим тут-бытием, не зная о глубинной причине его происхождения.

Основная структура тут-бытия есть забота как единство экзистенциальности (способности к бытию), фактичности (заброшенности), обреченности («ктотости»). Тут-бытие существует, проектируя себя по своим собственным возможностям.