Позитивные и негативные психологические и социально-психологические эффекты массовой информации

В схватке идей гибнут люди.

С.Е. Лец

Эффекты воздействия массовой информации могут быть позитивными и негативными. Первый случай наблюдается тогда, когда информация создает благоприятные условия для нормальной жизнедеятельности человека, ориентирует его в мире, помогает быть гармоничной и здоровой личностью, причем личностью самостоятельно думающей и чувствующей. Второе последствие мы наблюдаем в случае, если искажается картина мира, разрушается человеческая психика и здоровье. В чем конкретно это может быть выражено?

Формирование установки и информационное давление

Прежде всего, психологи выяснили, что любая информация создает у человека социально-психологическую установку – то есть психологическую готовность к определенным действиям, реакциям, поступкам[97]. О значении установки при восприятии СМИ мы говорили раньше. Но что происходит в случае, когда сообщение СМИ воспринято? Оно ведь тоже формирует свою установку.

Функционирование установки связано с такой категорией, как доминанта – устойчивый очаг повышенной возбудимости в коре и подкорке головного мозга, когда за счет повторов формируется устойчивая реакция на те или иные внешние раздражители. Например, постоянные повторы информации о том, что потребление копченой рыбы негативно влияет на здоровье, сопровождающиеся красноречивым изображением, могут сформировать доминанту отторжения этого продукта.

Доминантный очаг обладает свойствами, которые нередко эксплуатируются в журналистике. Это устойчивость во времени, способность с одной стороны как бы притягивать внешние раздражители, а с другой стороны - подпитываться ими,  господство одной доминанты в конкретный интервал времени, способность человека осознавать, корректировать прежние и создавать новые доминанты.

Существуют способы коррекции нежелательных доминант. Это может быть сделано за счет сублимированной деятельности, доведения необходимых действия до автоматизма или грубого запрета на их осуществление. Но наиболее эффективная техника – торможение прежней доминанты новой. Новые доминанты могут быть выработаны с помощью информационного, эмоционального и физиологического воздействия. Считается, что первое – самое слабое, поэтому СМИ зачастую используют сочетание первых двух.

По истечении некоторого времени доминанта убывает, оставляя стереотипы восприятия, мышления и, следовательно, поведения. К основным свойствам стереотипа относят способность влиять на принятие решений нередко вопреки логике (40% американцев, отвергавших копченую рыбу, никогда ее не пробовали). Стереотипы человека можно определить по устойчивым оценкам и темам разговоров, в результате опроса и интервьюирования, используя прием неоконченного предложения, с помощью метода ассоциаций. В результате на основе знания стереотипов можно установить скрытое воздействие, разработать информационную стратегию или концепцию политической кампании. Понятно, что информационное пространство, программируемое СМИ, буквально напичкано такими стереотипами.

Связано с предыдущим эффектом, но использует самые разнообразные тактики информационное давление через СМИ:

1. Человека «приучают» к потреблению определенных ежедневных порций информации независимо от ее содержания. Без доступа к массовой информации человек начинает ощущать дискомфорт (информационный голод);

2. Формируют привычку к некритическому принятию информации, к автоматическому доверию СМИ;

3. Вынуждают реагировать на информацию чрезмерно эмоционально, принимая ее близко к сердцу – бурно радоваться, горевать, раздражаться;

4. Вынуждают привыкнуть даже к той информации, которая изначально не принимается. Например, человек не принимает грубых форм общения, но привыкает к ним, если переключая каналы в поисках «гуманной» информации, видит жестокие сцены;

5. Отнимают время от более насущных видов деятельности за счет приучения к просмотру телепрограмм;

6. Переключают с нормальных социальных контактов на виртуальное общение, что приводит нередко к десоциализации личности, создания ложного чувства сопричастности к другим людям.

Все эти тактики нередко используют в манипулятивных целях.

Манипулирование

Когда говорят о манипуляции, часто используют два понятия – «общественное мнение» и «массовое сознание». Общественное мнение – категория весьма неоднозначная. Изучается в основном в рамках социологии, но некоторые социологи полагают, что категория вводится искусственно. Другие считают, что общественное мнение – это состояние массовой психики, поэтому изучать его крайне сложно, а если и можно, то лишь психологическими методами. Третьи полагают, что общественное мнение представляет собой состояние массового сознания, заключающее в себе отношение (скрытое или явное) людей к событиям и явлениям социальной действительности, к деятельности различных социальных институтов, групп и отдельных личностей. Наряду с этими разногласиями в отношении вопроса об общественном мнении можно констатировать практически полное единодушие в вопросе о взаимодействии его с миром журналистики . Этот факт, по мнению исследователей, «очевиден и не нуждается в доказательствах»[98].

Как известно, для того, чтобы сформировалось общественное мнение, информация должна пройти определенные этапы индивидуального и коллективного восприятия и усвоения аудитории. Суждения приобретают статус общественного мнения только тогда, когда они публично высказываются и распространяются. Эта особенность общественного мнения позволяет говорить о том, что СМИ сегодня – основной канал его формирования. Основной, но, справедливости ради отметим, не единственный. Е.Е. Пронин полагает, что общественное мнение формируется как результат взаимодействия двух потоков информации – циркулирующего по каналу печати и по каналам межличностной коммуникации[99].

Общественное мнение складывается в итоге из двух источников: непосредственных наблюдений реальности с одной стороны и картины мира, опосредованной СМИ, с другой. Если СМИ навязывают определенную точку зрения, она постепенно в большей или меньшей степени замещает собственные представления индивида.

Основная идея теории взаимозависимости между СМИ, аудиторией и социальной структурой заключается в том, что в современном обществе СМИ являются таким же активным элементом социальной ситуации, как и социальные группы и индивиды, причем последние попадают во все увеличивающуюся зависимость от информации СМИ, используя ее для ориентации в своем собственном социальном окружении. Степень данной зависимости варьируется в соответствии с двумя условиями:

- уровнем нестабильности общества;

- положением СМИ среди других источников информации.

Активный пользователь СМИ выбирает конкретное содержание, основываясь на существующей у него потребности. Чем сильнее переживается потребность, тем больше когнитивная и аффективная активация, глубже вовлеченность, и больше шансов получить желаемый эффект. Такова процессуальная модель конструирования социальной реальности. Она обращается в большей степени к структуре и процессу взаимовлияния СМИ, аудитории и социальной системы и принимает во внимание тот факт, что аудитория может оказывать влияние на социальную систему и СМИ.

Близка к ней модель доминирующего мнения, согласно которой выступления авторитетных лиц оказывают большее влияние на общество, чем критические комментарии журналистов, и возможность воздействия СМИ ограничена. Они обладают реальной властью формировать общественное мнение в случае, если их позиция согласуется либо с позицией правительства, либо с позицией массы.

В принципе эти два подхода не противоречат друг другу. Так или иначе, нет сомнений в том, что большинство представителей аудитории должны быть проинформированы по проблеме, вокруг которой формируется общественное мнение. Еще в 1944 году социальный психолог из Принстонского университета в США Х. Кэнтрилл вывел правила, по которым формируется общественное мнение. Они получили название «Законы Кэнтрилла»:

1. Мнение людей чувствительно к крайним событиям;

2. Мнение не стабилизируется, пока не видна перспектива событий;

3. Общественное мнение не создает событий;

4.  Слова значимы тогда, когда мнение еще не сформировалось и когда люди доверяют источнику информации;

5. Возбуждение людей не может длиться долго, если не основывается на личном интересе. Интерес возбуждается словами, а поддерживается событиями;

6. Если у человека есть личный интерес, его мнение изменить очень трудно;

7. Люди лучше воспринимают и легче формируют мнение по отношению к целям, чем к методам их достижения.

Учитывая эти закономерности, СМИ могут эффективно участвовать в процессе формирования общественного мнения, но обратной стороной той же медали может стать манипулирование сознанием аудитории.

Манипулирование – система способов идеологического и духовно-психологического воздействия с помощью СМИ на массы с целью их подчинения определенным ценностям и образу жизни, программирования определенных поведенческих реакций, побуждения к действию или, напротив, торможения активности.

Само слово «манипуляция» - от латинского manus - рука (manipulus - пригоршня, горсть, от manus и ple - наполнять). В словарях европейских языков слово толкуется как обращение с объектами с определенными намерениями, целями. В технике те приспособления для управления механизмами, которые как бы являются продолжением рук (рычаги, рукоятки), называются манипуляторами. Отсюда произошло и современное переносное значение слова - обращение с людьми как с объектами, вещами. Оксфордский словарь английского языка трактует манипуляцию как «акт влияния на людей или управления ими с ловкостью, особенно с пренебрежительным подтекстом, как скрытое управление или обработка».

Метафора манипуляции в ее современном смысле - это программирование мнений и устремлений масс, их настроений и даже психического состояния с целью обеспечить такое их поведение, которое нужно манипуляторам.

Одной из первых книг, прямо посвященных манипуляции сознанием, была книга социолога из ФРГ Г. Франке «Манипулируемый человек», где он заметил, что манипулирование в большинстве случаев производится тайно, а следовательно, и в ущерб тем лицам, на которых оно направлено. Манипуляция - это скрытое воздействие. Как замечает Г. Шиллер, для достижения успеха манипуляция должна оставаться незаметной. Успех манипуляции гарантирован, когда манипулируемый верит, что все происходящее естественно и неизбежно. То есть для манипуляции требуется фальшивая действительность, в которой ее присутствие не будет ощущаться. Когда попытка манипуляции вскрывается, акция обычно свертывается. Еще более тщательно скрывается главная цель - так, чтобы даже разоблачение самого факта попытки манипуляции не привело к выяснению дальних намерений.

Другой важный, хотя и не столь очевидный признак: к людям, сознанием которых манипулируют, относятся не как к личностям, а как к объектам, вещам. Манипуляция - это часть технологии власти, а не воздействие на поведение друга или партнера.

Простой обман, будучи одним из важных частных приемов во всей технологии манипуляции, сам по себе составить манипулятивное воздействие не может. В уже упомянутой книге «Манипулируемый человек» подчеркивается эта особенность манипуляции как психического воздействия: оно не только побуждает человека делать то, чего желают другие, оно заставляет его хотеть это сделать.

Успех манипуляции через СМИ основан на том, что в большинстве случаев подавляющее большинство граждан не желает тратить ни душевных и умственных сил, ни времени на то, чтобы просто усомниться в сообщениях. Во многом это происходит потому, что пассивно окунуться в поток информации гораздо легче, чем критически перерабатывать каждый сигнал. Но даже если факт сокрытия замечен, манипуляция все еще может быть успешной. Ведь частенько мы действуем по принципу «Я сам обманываться рад…» И это не удивительно: изначально манипуляция вовсе не является негативным процессом. Во всех представлениях о мире присутствует идея взаимосвязи и взаимодействия всего со всем. В обыденной жизни мы на это взаимовлияние не обращаем внимания. Но если задуматься, становится понятным, что все живые существа воздействуют на поведение тех, с кем они сосуществуют. А человек в дополнение к этому воздействует на поведение других людей, оказывая влияние на сферу культуры, на ноосферу. Мать, общаясь с ребенком, неизбежно манипулирует им: «Не лезь в розетку – убьет». Так реализуется закон экономии энергии. Но в данном случае манипуляция если и имеет негативные последствия, то минимальные. В принципе изначальным побуждением была установка матери на обеспечение безопасности и здоровья ребенка. СМИ – другое дело. Манипуляция здесь практически всегда не принимает в расчет интересы аудитории.

К несчастью, воспринимая информацию через СМИ, мы нередко испытываем сужение сознания: получив сообщение, мы сразу же, с абсолютной уверенностью принимаем для себя одно-единственное его толкование, и оно служит для нас руководством к действию. Порой это происходит потому, что мы, «когнитивные лентяи», следуем стереотипам - привычным штампам, понятиям, укоренившимся предрассудкам.

СМИ являются хорошим полем или каналом для манипуляции уже в силу того, что все основные признаки этого процесса легко осуществимы в журналистике:

1. Истинные намерения скрываются от адресата воздействия. В журналистике они часто скрываются и не в манипулятивном процессе. Аудитория крайне редко узнает о мотивах создания того или иного материала. Идея о том, что журналист лишь информирует, становится абсурдной уже на этапе производства информации, когда журналист ставит перед собой и другие, а порой – только другие цели;

2. Афишируется иная цель, достаточно привлекательная для адресата: мы проинформируем, мы проанализируем, мы дадим независимую точку зрения, мы знаем больше;

3. Манипулятор получает одностороннее преимущество за счет своей жертвы. К увеличению рейтингов иногда в ущерб интересам аудитории стремятся многие издания, теле- и радиоканалы.

Посмотрим, на какие психические и интеллектуальные структуры в сознании и подсознании личности, а также на какие «кирпичики» культурного ядра общества прежде всего направляют манипуляторы свой удар.

1. Логосфера. Она включает в себя язык как средство общения и все формы «вербального мышления», в котором мысли облекаются в слова. Язык как сис­тема понятий, слов (имен), в которых человек воспринимает мир и общество, есть самое главное средство подчинения. «Мы - рабы слов», - сказал Маркс, а потом эту же мысль повторил Ницше. Этот вывод доказан мно­жест­вом исследований, как теорема.

Известно, что даже современный, рассудочный человек ощущает потребность во внушении. В моменты житейских неурядиц мы ищем совета у людей, которые вовсе не являются знатоками по возникшей у нас проблеме. Нам нужны именно их «бессмысленные» утешения и увещевания. Во всех этих «не горюй», «возьми себя в руки», «все образуется» - именно слова, а не смысл. Внушаемость посредством слова - глубинное свойство психики, возникшее гораздо раньше, нежели способность к аналитическому мышлению. Это видно в ходе развития ребенка. В раннем детстве слова и запреты взрослых оказывают большое суггесторное воздействие, и ребенку не требуется никаких обоснований. «Мама не велела» - это главное.

Суггесторное воздействие слова, зародившись в первобытный период, нисколько не уменьшилось с появлением и развитием цивилизации. Гитлер писал: «Силой, которая привела в движение большие исторические потоки в политической или религиозной области, было с незапамятных времен только волшебное могущество произнесенного слова. Большая масса людей всегда подчиняется могуществу слова».

Основоположником научного направления, посвященного роли слова в пропаганде (а затем и манипуляции сознанием) считается американский социолог Гарольд Лассуэлл. Начав свои исследования еще в годы первой мировой войны, он обобщил результаты в 1927 г. в книге «Техника пропаганды в мировой войне». Он разработал методы семантического анализа текстов - изучения использования тех или иных слов для передачи или искажения смыслов. Отсюда было рукой подать до методов подбора слов.

И появился важный механизм манипуляции - слова-«амебы», пpозpачные, не связанные с контекстом реальной жизни. Они настолько не связаны с конкретной реальностью, что могут быть вставлены практически в любой контекст, сфера их применимости исключительно широка. Это слова, как бы не имеющие корней, не связанные с вещами.

Важный признак этих слов-амеб - их кажущаяся «научность». Скажешь «коммуникация» вместо старого слова «общение», «прогресс» вместо «развитие», «креатив» вместо «творчество» или «stand uр» вместо «журналист в кадре» - и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки.

Отрыв слова (имени) от вещи и скрытого в вещи смысла был важным шагом в разрушении упорядоченного мира. В соответствующем вещественному миру мире слов человеку уже не на что было опереться. Создание этих «безкорневых» слов стало важнейшим средством атомизации общества. К нему прибегали в свое время еще фашисты. Приступая к «фанатизации масс», фашисты использовали программу, которую иногда называют «семантическим терроризмом». В разработанном ими антиязыке применялась особая, «разрушенная» конструкция фразы с монотонным повторением не связанных между собой утверждений и заклинаний. Этот язык очень сильно отличался от «нормального».

Хаpактеpистики слов-амеб, которыми манипуляторы заполнили язык, сегодня хоpошо изучены. Предложено около 20 кpите­pиев для их различения. Прежде всего, эти слова уничтожают все бо­гатство семейства синонимов и сокращают огромное поле смыслов до одного об­щего знаменателя. Объект, который выражается этим словом, очень трудно определить другими словами (пример – слово «ваучер»). Отмечено, что эти слова-амебы не имеют исторического измерения, непонятно, когда и где они появились. Они быстро пpеобpетают интернациональный хаpактеp. Сегодня мы видим, как разрушаются корни русского языка. Так что почва для манипулирования на языковом уровне уже давно готова.

2. Эйдосфера – язык образов, особый мир графических и живописных форм, воспринимаемых с помощью зрения (от греческого слова «эйдос» - вид, образ).

Особое место в эйдосфере занимают зрительные образы. Как правило, они употребляются в совокупности с текстом и числами, что дает многократный кооперативный эффект. Он связан с тем, что соединяются два разных типа восприятия, которые входят в резонанс и взаимно «раскачивают» друг друга - восприятие семантическое и эстетическое. Самые эффективные средства информации всегда основаны на контрапункте, гармоничном многоголосии смысла и эстетики. Они одновременно захватывают мысль и художественное чувство.

Эффект соединения слова и образа хорошо виден даже на простейшей комбинации. Издавна известно, что добавление к тексту хотя бы небольшой порции художественных зрительных знаков резко снижает порог усилий, необходимых для восприятия сообщения. Иллюстрации делают книгу доступной для ребенка или подростка, который не мог ее осилить в издании «без картинок». Графики и диаграммы делают статью интересной, а на деле - понятной. Комиксы, по мнению Умберто Эко, стали спасением для многих умов.

3. Язык чисел. В числе, как и в слове, заложены множественные смыслы. Изначально числа, счет наполнены глубоким мистическим и религиозным содержанием, и это - общее явление. Последователи религиозной секты Пифагора считали, например, что в числе выражена сущность, природа вещи, при этом число не может лгать, и в этом его преимущество перед словом. Пифагорейцы полагали даже, что числа - это те матрицы (парадигмы), по которым создаются вещи. Вещи «подражают числам».

Магическая сила внушения, которой обладает число, такова, что если человек воспринял какое-либо абсурдное количественное утверждение, его уже почти невозможно вытеснить не только логикой, но и количественными же аргументами.

Манипулирующая сила числа многократно возрастает, когда числа связаны в математические формулы и уравнения - здравый смысл против них бессилен. Здесь возник целый большой жанр манипуляции - эконометрия.

4. Акусфера - мир звуковых форм культуры. В программировании поведения звуки, воздействующие в основном не на разум, а на чувства, всегда занимали важное место. Например, за шестьдесят лет русские люди привыкли к определенному типу «радиоголоса» как к чему-то естественному. И мало кто знал, что в действи­тель­ности в СССР сложилась собственная самобытная школа радио­вещания как особого вида культуры и даже искусства ХХ века. В такой новой области как радиовещание уда­лось воплотить старые традиции русской музыкальной и поэтиче­ской культуры. Что же мы слышим сегодня? Подражая «Голосу Америки», дикторы используют чуждые русскому языку тональность и ритм. Интонации совершенно не соответствуют содержанию.

Не менее важной, чем звук, частью акусферы является тишина. На мышление, сознание и подсознание человека действует именно чередования звука и тишины - со своим ритмом, интенсивностью. Фридрих Ницше не раз возвращался к глубокой мысли: «Великие события случаются в тишине». Хайдеггер, который продолжил мысль Ницше об аристократии сильных, посвященных, призванных управлять массой, даже поставил вопрос о создании сигетики - техники молчания. Это - «тихая», более или менее подсознательная коммуникация среди посвященных посредством умолчания.

Напротив, чтобы предотвратить возможность зарождения собственных групп элиты в массе управляемых, ее нужно полностью лишить тишины. Так на современном Западе возникло явление, которое получило название «демократия шума». Создано такое звуковое (и шумовое) оформление окружающего пространства, что средний человек практически не имеет достаточных промежутков тишины, чтобы сосредоточиться и додумать до конца связную мысль. Немалую роль здесь играют электронные СМИ. Это - важное условие беззащитности человека против манипуляции сознанием. Элита, напротив, очень высоко ценит тишину и имеет экономические возможности организовать свою жизнь вне «демократии шума».

Когда мы говорили о словах, числах и других знаках, с помощью которых люди обмениваются информацией и организуют свое мышление, речь шла как бы об атомах «оснащения ума». Однако в ходе своей биологической и культурной эволюции человек выработал и сложно построенные механизмы этого «оснащения». Один из них - рациональное, логическое мышление.

Это мышление все чаще заменяется мышлением ассоциативным. Мозаичная культура, при которой мы живем, все чаще пользуется способами убеждения, непосредственно основанными на приемах ассоциации идей, применяемых творческим мышлением. Главнейшие из этих приемов были определены Уильямом Джемсом: ассоциация по совмещению (изображение на одной рекламе банана и ребенка), ассоциация по неожиданности, свойственная сюрреализму (разрез печени Венеры Милосской, погружающейся в минеральную воду Виши), ассоциация по смежности (текст, состоящий из заметок, связанных только тем, что они напечатаны рядом на одной странице), ассоциации по звуковому сходству, которыми пользуются авторы рекламных лозунгов и товарных знаков.

Известно, что человек, чтобы действовать в своих интересах (а не в интересах манипулятора), должен реалистично определить три вещи: нынешнее состояние, желательное для него будущее состояние, путь перехода от нынешнего состояния к будущему. Соблазн сэкономить интеллектуальные усилия заставляет человека вместо изучения и осмысления всех этих трех вещей прибегать к ассоциациям и аналогиям: называть эти вещи какой-то метафорой, которая отсылает его к иным, уже изученным состояниям. Чаще всего иллюзорна и сама уверенность в том, что те, иные состояния, через которые он объясняет себе нынешнее, ему известны или понятны. Например, патриот говорит себе: нынешний режим - как татарское иго. Он уверен, что знает, каким было татарское иго, и в этом, возможно, его первая ошибка - и первое условие успеха манипуляции.

Метафоры - это готовые штампы мышления, но штампы эстетически привлекательные. Это - выраженные художественно стереотипы. Ни один человек не может прожить без таких стереотипов - обдумывать заново каждую ситуацию у него не хватит ни психических сил, ни времени. Таким образом, стереотипы, как необходимый человеку инструмент восприятия и мышления, обладают устойчивостью, могут быть выявлены, изучены и использованы как мишени для манипуляции.

Сфера чувств является столь же если не более важным, как мышление, объектом для манипуляции. Возможно даже, что это - главная или, по крайней мере, первая сфера, на которую направлено воздействие. Во всяком случае, чувства более подвижны и податливы, а если их удается «растрепать», то и мышление оказывается более уязвимым для манипуляции.

Особенно легко возбудить те чувства, которые в обыденной морали считаются предосудительными: страх, зависть, ненависть, самодовольство. Менее бурно, но зато более устойчиво проявляются чувства благородные, которые опираются на традиционные положительные ценности.

Как один из методов манипулирования нередко используется латеральное программирование психики, когда человеческое сознание программируется опосредованно, косвенно (латеральный – боковой, поперечный, горизонтальный, побочный, второстепенный, находящийся в стороне). Человек обращает внимание на что угодно, только не на основную информацию, которую внедряют ему в сознание. По сути дела некие свойства объекта, его характеристики не называются, но подразумеваются. Этот метод широко используется в практике идеологического воздействия, которое часто маскируется под журналистское сообщение. Прочное фиксирование в памяти «очевидных» вещей составляет суть латерального программирования. Когда аудитории убежденно сообщают то, что выглядит как само собой разумеющееся, не требующее доказательства, она часто теряет способность критически оценить информацию. При этом существует второй план высказывания, который минует сознание человека, не подвергается рефлексии. Обратите внимание на интонационный рельеф речи диктора на ТВ. Он серьезно отличается от интонации обычного рассказчика и способствует именно такому воздействию.

Помимо латерального программирования в журналистике (как, впрочем, и в повседневной жизни) используется внушение. Например, за счет феномена идентификации мы склонны отождествлять себя с какими-либо персонажами сюжетов, усваивать их поведенческие шаблоны и в аналогичных ситуациях действовать по «новостному сценарию». Поэтому представляется особенно значимым то, как именно журналисты освещают кризисные ситуации разного рода.

Психологи утверждают, что внушаемость зависит от ряда личностных факторов:

1. Неуверенность в себе (которую нередко формируют дестабилизирующие сообщения СМИ);

2. Низкая самооценка (сравните свой уровень жизни с уровнем жизни героев отечественных сериалов, обратите внимание и на то, люди с каким уровнем жизни включаются в понятие vip-персона и часто появляются в сообщениях прессы);

3. Впечатлительность (она «взращивается» не без эффекта сенсационности);

4. Слабость логического анализа (корректные образцы которого, к сожалению, крайне редко предъявляет публицистика в силу выраженности ее эмоционального воздействия);

5. Незначительность жизненного опыта (поэтому дети, молодые люди более внушаемы, чем взрослые);

6. Стресс (часто поддерживаемый сообщениями о проблемных событиях);

7. Утомление (когда мы получаем массовую информацию в конце рабочего дня);

8. Высокая степень значимости (постоянно подкрепляемая журналистами, стремящимися повысить рейтинг своего материала);

9. Неопределенность (часто возникает за счет противоречивости информации внутри текста и за счет противоречий между сообщениями разных журналистов, а также благодаря тому, что нередко в сообщения включается непроверенная информация, которая потом уточняется, корректируется, но все же «сбивает с толку»).

К основным приемам суггестии можно отнести следующие:

1. Использование предельно конкретных и образных слов, содержание которых легко представить (не просто «яблоко», а «твердое, сочное, зеленое яблоко»);

2. Избегание отрицательных частиц (не «не будем критиковать», а «давайте отнесемся позитивно»);

3. Речевая динамика (мягкость и сила голоса, богатство интонаций, паузы, высокий темп речи, приятный тембр);

4. Воздействие звукосочетаниями (например, преобладание в слове гласной «и» вызывает впечатление чего-то маленького, незначительного. Сравните: ПИМ-ПАМ, или: ЛИ-ЛАУ. Звук «о» производит впечатление мягкости и расслабленности, эмоциональной теплоты. Звуки «а» и «э» - эмоциональный подъем, «ы» - нечто мрачное, неприятное, как и от обилия согласных, особенно шипящих);

5. Создание трансового состояния. Для этого СМИ могут использовать различные техники. Прежде всего – показ трансового поведения - то есть показ модели того, как нужно реагировать на внушение. Например, показ фанатов, чрезвычайно эмоционально реагирующих на появление кумира. Такое же, может быть чуть менее интенсивное действие, оказывает словесное описание трансового поведения. Например, в тексте интервью человек может говорить о том, что он и другие буквально задыхаются от восторга, когда появляется их кумир. Это - так называемое прямое высказывание. Более эффективны обращенные высказывания – высказывания, содержащие проекцию внутренних переживаний во внешний мир («мир вокруг меня перестал существовать, замер и т.п.»).

Другая техника трансовой индукции – использование возрастной регрессии через показ реакции детей, школьников, студентов. Может быть использован показ или описание естественных трансовых состояний (человек смотрит на воду, засыпает, просыпается, едет на машине по монотонному пейзажу, смотрит на плывущие в небе облака, качается в гамаке и на качелях, замедленно прыгает на скакалках и т.п.). Аналогичный эффект создает перегрузка сознания через показ, например, двух одновременно говорящих людей или через сочетание быстро сменяемых визуальных образов и быстрого темпа речи. Может быть использован разрыв шаблона, когда трудная, неприятная ситуация показывается долго и затянуто, о ней рассказывают часами или днями и вдруг она приятно разрешается с участием какого-либо политика.

Техника полной неопределенности и непредсказуемости присутствует в сюжетах, когда зритель до последнего момента не догадывается о финале (например, ввиду вновь принятого закона совершенно непонятно, как именно следует поступать простому человеку). Его состояние близко к трансовому. Полученная на таком фоне инструкция (скажем, «платите налоги») воспринимается с благодарностью. Используется и техника рассеивания, когда нужные команды распределяются по тексту и «прячутся» в других словах. Все это может быть подкреплено персеверацией – то есть многократным повторением информации в разных СМИ.

В манипулятивном аспекте может использоваться метод лингвистического манипулирования. Наиболее очевидно он проявляется в системе аргументации полемического текста, когда журналисту нужно опровергнуть некую точку зрения и убедить аудиторию в собственной правоте.

Например, Н.И. Клушина в числе наиболее эффективных приемов называет акцентирование[100], которое, с ее точки зрения, заключается в том, что собеседник в соответствии со своими интересами смещает акцент в аргументации, выдвигая на первый план то, что выгодно подчеркнет его позицию.

Помимо акцентирования оценочность формируется смещением ракурса самой оценки. Часто для подтверждения собственной правоты оценка с действия смещается на последствие. Как отмечает Г.Г. Почепцов, «последствие всегда можно представить в более позитивной манере, чем само действие. Действие всегда находится на пересечении неоднозначных оценок»[101]. Этот прием используется и для доказательства, и для опровержения. Здесь же может использоваться прием бумеранга, или возвратный удар (подхват реплики как разновидность), когда журналист трансформирует реплику, сказанную противником.

Особенно эффективны примеры эмоциональной оценки, основанные на демонстрации выгодной автору позиции большим количеством людей. Как справедливо писал Аристотель, «то, что предпочитают все, лучше того, что предпочитают не все, точно так же и то, что предпочитает большинство, лучше предпочитаемого меньшинством, ибо благо было определено как нечто такое, к чему стремятся все…»[102] Такое наблюдение философа значительно позже было подхвачено и развито в концепциях многих исследователей, а сегодня нашло отражение в опыте изучения психологии масс, в теории коммуникации[103]. Так, например, учеными отмечается явно выраженный эффект «присоединения к победителю», когда под влиянием информации о позиции большинства изменяется точка зрения человека, что объясняется, прежде всего, страхом оказаться в одиночестве.

В этом же направлении формируется аргумент от авторитета. Он основан на ссылке на компетентное и авторитетное в сфере полемики лицо. Сигналами компетентности, чаще всего, выступают титул, статус, атрибуты власти, опыт. Выбирается человек, способный реально прояснить ситуацию. Его авторитет не преувеличивается и не приукрашивается. Акцентируется позиция, а не личность авторитетного источника. Вместе с тем и здесь осуществляется воздействие помимо логических структур. Феномен воздействия такого аргумента связан, по мнению Элиота Аронсона, с категорией «кредит доверия»[104]. Здесь можно вспомнить слова Аристотеля: «Мы верим добропорядочным мужам полнее и быстрее, чем всем иным: это верно независимо от того, что за вопрос обсуждается, и особенно верно, когда невозможно достичь строгой определенности и мнения разделяются»[105]. Аргумент «от авторитета» основан на функционировании так называемой эвристики, поведенческого стереотипа, тенденции механически реагировать на некоторые характеристики источника. Можно сказать, что реакция на авторитет, хорошо «отрепетированная» в детстве любым представителем аудитории, хорошо и прогнозируема.

Учитывая такое воздействие авторитета, журналист часто подкрепляет свою позицию ссылкой на компетентное лицо, пользующееся доверием у аудитории. Согласно теории Э. Аронсона, это лицо, для того чтобы быть эффективным и убедительным аргументом, должно обладать в глазах аудитории двумя основными качествами – быть квалифицированным экспертом и честным человеком. Со своей стороны можем добавить, что это может быть и компетентная авторитетная организация, зарекомендовавшая себя в какой-либо сфере, а ссылка на нее может не только подтверждать позицию журналиста, но и поддерживать его опровержение позиции оппонента.

К механизмам «языковой демагогии» относят возражение под видом согласия, противопоставление «видимой» и «подлинной» реальности, «магию слова», «сверхобобщение» и «расширение».

К другим ошибкам относят «нападки на человека», на которого ссылаются как на авторитет: «Вот бы взяться тому же А. Минкину! Коллега, помогите Президенту, у него не получается! Используйте свой авторитет, силу общественного мнения, включите правовые, судебные механизмы запроса информации, предусмотренные законом о СМИ»[106]. Как видим, здесь скепсис, отраженный в формулировках, позволяет принизить личность журналиста по принципу: «критиковать все умеют – а вы попробуйте сделать лучше». С точки зрения логики, указание на то, что кому-то не удастся сделать лучше, отнюдь не доказывает позиции, что сегодня все делается хорошо, и так должно быть впредь. Здесь используется способ, указанный Аристотелем: «Обвинить самого обвинителя, потому что немыслимо, что сам человек не заслуживает доверия, а слова его заслуживают»[107]. К. Чапек называет приемы, которые рождают такого рода ошибку:

1. «Termini» - использование специальных полемических оборотов, позволяющих негативно охарактеризовать поведение противника или его намерения (например, вместо «рассуждает» - «обливает грязью», вместо «говорит» - «брызжет слюной»);

2. «Caput canis» - искусство употреблять лишь такие выражения, которые создают отрицательное мнение об оппоненте (например, вместо «осторожный» - «трусливый», вместо «остроумный» - «претендующий на остроумие»);

3. «Non habet» - умение подчеркнуть отсутствие каких-либо качеств в противнике (если он ученый – значит абстрактный теоретик, не имеющий представления о реальном положении вещей. Если откровенен и непосредственен – значит ему не хватает серьезности);

4. «Imago» - создание полностью вымышленного образа противника, которому приписываются несуществующие мысли, поступки. Все эти приемы с легкостью обнаруживаются на газетной полосе.

Отметим главные методические приемы, которые повышают эффективность прессы в манипуляции сознанием:

1. Фабрикация фактов (прямая ложь);

2. Отбор событий реальности для сообщений.В разных вариантах повторяется такой афоризм: «Какой смысл лгать, если того же результата можно добиться, тщательно дозируя правду?» Хорошо построенной системой СМИ является такая, что при изобилии изданий и передач, разнообразии «позиций» и стилей создает и использует одни и те же стереотипы и внушает один и тот же набор главных желаний;

3. Серая и черная пропаганда. То есть пропаганда со ссылкой на ложный источник или вовсе без его определения. Ради них СМИ долго боролись и добились законного права «не раскрывать источник информации»;

4. Большие психозы. Главная функция СМИ в гражданском обществе состоит, как ни парадоксально, в превращении граждан в огромную, но не собранную в одном месте толпу, - через массовую культуру и единый поток информации, которые «отливают умы в единообразные, стандартные формы и обеспечивают каждой человеческой единице соответствие заданной модели»;

5. Манипулятивная семантика: изменение смысла слов и понятий. Разновидностью лжи в прессе является «конструирование» сообщения из обрывков высказывания или видеоряда или создание специального языка. Так, в американской прессе с 1965 г. военные действия во Вьетнаме назывались «программа умиротворения». Из языка были исключены все слова, вызывающие отрицательные ассоциации: война, наступление, оружие по уничтожению живой силы. Вместо них были введены слова нейтральные: конфликт, операция, устройство;

6. Упрощение, стереотипизация. Пресса (и вообще СМИ) сыграла важнейшую роль в процессе «толпообразования». Человек массы, продукт мозаичной культуры, был в значительной степени создан прессой. СМИ, в отличие от высокой культуры, предназначены именно для массы. Поэтому в них были установлены жесткие ограничения на сложность и оригинальность сообщений (даже на длину слов, хотя два-три заумных слова всегда допускаются в статье в качестве «приправы» - они повышают привлекательность статьи в силу «гомеопатического» эффекта). Под этим эмпирическим правилом лежит психологическое оправдание, согласно которому человек подсознательно тяготеет к примитивным объяснениям сложных проблем. Концепцию упрощения выдвинул еще в начале 20-х г. У. Липпман (будущий «журналист № 1» США). Он считал, что процесс восприятия - это всего-навсего механическая подгонка еще неизвестного явления под устойчивую общую формулу (стереотип). Поэтому пресса должна произвести стандартизацию явления, ставшего объектом сообщения. При этом, по его выражению, редактор должен опираться на стереотипы и рутинные мнения и «безжалостно игнорировать тонкости».

7.Утверждение и повторение. Упрощение позволяет высказывать главную мысль, которую требуется внушить аудитории, в «краткой, энергичной и впечатляющей форме» - в форме утверждения(как приказ гипнотизера - приказ без возражения), а затем срабатывает главный метод закрепления нужных стереотипов в сознании – повторение;

8.Дробление и срочность. Разделение целостной проблемы на отдельные фрагменты так, чтобы читатель или зритель не смог связать их воедино и осмыслить проблему - одна из особых и важных сторон упрощения. Одним из условий успешной и как бы оправданной фрагментации проблем является срочность, немедленность информации, придание ей характера незамедлительности и неотложности сообщения. Это - один из самых главных принципов СМИ. Считается, что нагнетаемое ощущение срочности резко усиливает их манипулятивные возможности;

9.Сенсационность. Обеспечивать фрагментацию проблем и дробить информацию так, чтобы человек никогда не получал полного, завершающего знания, позволяет использование сенсаций. Это - сообщения о событиях, которым придается столь высокая важность и уникальность, что на них концентрируется и нужное время удерживается почти все внимание публики. Сенсационность - это технология. Выработаны критерии подбора тех событий, которые можно превратить в сенсацию. Передачи насыщаются сенсациями;

10. Введение новых правил обработки информации (с помо­щью введения сомнения по отношению к правильности старых правил);          

11. Расширение контекста, когда одной группе общества СМИ дают голос за счет других;

12. Замена ключевых коммуникаторов. Например, период перестройки вывел журналистов, писателей на новые для них политические позиции;

13. Создание пассивного большинства. Телевидение сориен­тировано на фактический материал, который поступа­ет из различных источников, из чего невозможно само­му создать понятную картину мира. Соответственно, воспринимается правдиво лишь та картина, которую хотят дать коммуникаторы. Предоставление такой единственной интерпретации воспринимается как от­кровение и сразу фиксируется в памяти;

14. Трансформация текста с внешними ориентирами на внут­ренние. В американском уставе по психологическим операциям приводится пример использования фольк­лорных персонажей при борьбе с повстанцами в Азии;

15. Введение информации целыми блоками, когда непонятные большинству населения темы (типа «валютного кори­дора») принципиально не подлежат собственному ос­мыслению и обработке и входят в массовое сознание только вместе, записываются в неизменном виде в па­мяти. Постоянное повторение таких тем оказывает со­действие блочному их запоминанию, а в блок под шумок можно включить многое.

Успех манипуляции зависит от географии: большему влиянию со стороны СМИ подвержены люди, проживающие в маленьких городах, поселках, деревнях на значительном расстоянии от столицы.

В каждой стране мунипулятивные акценты имеют особенности. Так, например, в русском социуме (особенно в семейных отношениях) чрезвычайно широко распространена манипуляция через чувство вины и идею жертвенности. Первое формируется как реакция на детско-родительские взаимоотношения, вторая также опирается на них и подкрепляется социализацией идеи жертвенности.

Русскому человеку предписывалось жертвовать собой во имя чего угодно: Родины, царя-батюшки, идеи, светлого будущего, родителей, ребенка и т.д. Причем природный, естественный инстинкт самосохранения начисто уничтожался у целого ряда поколений (оправдано только в последнем случае). Людям приписывалось даже не выжить во имя идеи, что еще хоть как-то можно объяснить, а предписывалось умереть во имя идеи, что совершенно противоестественно.

В то же время обездоленный, страдающий, жертвующий собой во имя других человек сам манипулировал окружением. Ведь если он страдает, значит, имеет право на повышенное внимание окружающих и рассчитывает, что те, во имя кого он пожертвовал собой, будут угождать ему до конца дней. «Я всем для тебя пожертвовала, я жизнь на тебя положила, а ты такой (такая) вырос (ла) неблагодарным (ой)», - как часто мы можем слышать это от матерей, когда уходим к любимому человеку. Что противопоставить этому? Логика бессильна. Единственно возможный ответ: «Но я же не просила тебя отказываться от полноты жизни ради меня, это решение ты тоже приняла сама. И теперь, дав мне жизнь, требуешь платы за это, то есть отказа от нее. Тогда для чего же ты меня родила?»

Еще одна распространенная манипуляция – манипуляция верностью. Я верен, следовательно, ты должна мне тоже. Я верен не потому, что мне так хочется, а потому что уважаю тебя, жалею. Ты должна делать то же самое. В случае измены действует манипуляция чувством вины.

Довольно распространена манипуляция игнорированием. Она очень часто встречается в российской культуре и применяется во всех отношениях: детско-родительских, супружеских, дружеских, профессиональных и т.д. Не замечая партнера или каких-либо его потребностей, человек тем самым привязывает его к себе, заставляет все время доискиваться причин такого безразличия и искать дефекты в себе самом. «Я загадка, - подразумевает манипулирующий, - и ты никогда меня не разгадаешь, а стало быть, никогда не покинешь». Для российского человека загадочность вообще притягательна. Он любит примерять маску мессии, пророка, целителя и т.д. – нечто непостижимое, ни на что не похожее. И потому такие образы в прессе используются манипуляторами чрезвычайно активно. А порой и журналисты примеряют на себя маску мессии.

Результаты манипуляции пугают. Так, целая серия (более 70) иcследований в США показала, что все большее число людей, особенно детей и подростков, оказываются неспособны различить спектакль и реальную жизнь. Утверждается, что основным манипулятором пока является телевидение. Три четверти сообщений мы получаем по этому каналу.

Авторы работ по проблеме влияния СМИ на сознание аудитории в основном делают упор на отрицательные, негуманные стороны этого влияния. Поэтому результаты, к которым они приходят, выглядят абсолютно пессимистично. На этом фоне не стоит забывать о том, что «человек получает информацию из большого числа источников. И поэтому он относительно свободен в выборе предпочтительного источника и предпочтительного характера информации. Кроме того, и это особенно важно, человек использует полученную информацию, то есть перерабатывает ее в прагматических целях, проверяет собственной практикой. Поэтому человек воспринимает и осваивает информацию избирательно, как бы фильтрует ее».[108]

Мифологизация

По мнению В.Ф. Олешко, «средства массовой информации с момента своего появления занимались созданием символов или даже мифотворчеством»[109]. Этот процесс, впрочем, не сфокусирован только на деятельности журналиста. Если мы обратимся к сфере человеческого духа вообще, то увидим, что так или иначе апелляция к мифологическому мировосприятию свойственна человеческой природе.

1. Массовое сознание не ощущает миф в качестве мифа, не задумывается об истинной подоплеке вещей. Порой просто не имеет достаточной информации для ее определения. Процесс мифологизации довольно интересно показан в фильме «Плутовство, или хвост виляет собакой». В этом же фильме продемонстрированы все законы работы СМИ, необходимые для создания мифа, и один из сильнейших негативных его результатов – стирание социально-культурных различий в восприятии информации через влияние массовой культуры, насаждение с помощью СМИ алгоритмов массового мышления и повышение однородности социальной структуры общества.

Довольно часто мы можем наблюдать подобные принципы поведения в российской журналистике. Не всегда, даже преследуя цель создания мифа и внедрения его в массовое сознание, СМИ все же создают мифологическую среду. Тенденция к мифологизации отмечается во многих журналистских текстах, когда мы видим своего рода «снижение» разряда мышления. Снижения до совершенно определенного уровня, где, по словам С.М. Эйзенштейна, «регистрируется движение прежде, чем осознается предмет; абстрактно-математические представления еще не отделены от конкретно-геометрических представлений; представления о частных случаях походки вместо представления-понятия «ходить».

Какая же это область?

Область чувственного мышления, пралогики, как хотите назовите!

И во всех же случаях - … повышенный чувственный эффект.

/…/

И дальше вы можете принять на веру то положение, что фондом языка формы (не люблю говорить: «формальных приемов») является весь фундус пралогического чувственного мышления.

И что нет ни одного явления формы, которое бы не росло из этого фонда – не вытекало бы целиком из него.

Это факт.

Это необходимость.

/…/

Высаживая «обратно» в стадию чувственного мышления, оттормаживаем частичный контроль.

Заставляем верить, переживать и плакать.

Здесь изображение равно живому человеку»[110].

Наиболее явно этот мифологический уровень проявляется в воздействии ритмов, в книге «Метод» Эйзенштейн называет этот фактор «ритмическим барабаном». Он приводит в качестве примера простейшие барабаны культа Ву-Ду (остров Куба). Их мерный стук, все убыстряющийся темп приводят слушателей в состояние полного исступления. Они находятся в полной власти образов, которые проносятся перед их возбужденным воображением или тем, что внушает им ведущий. На вопрос о том, почему ритмические звуки оказывают на нас такое воздействие, Эйзенштейн дает самый простой и очевидный ответ. Ритмические звуки сопровождают нас всю жизнь – в биении сердца, в ритме дыхания. От себя добавим, что до рождения, в самом спокойном и благополучном состоянии – в чреве матери, - мы наиболее отчетливо слышим ритм сердца и дыхания. Как только мать волнуется, сердце начинает биться неритмично, а в кровь выбрасывается приличная доза адреналина, что вызывает и у ребенка определенное беспокойство. Во взрослом же состоянии именно ритмические звуки способны внушить нам ощущение безопасности и подготовить таким образом к трансовому состоянию. Ритмичность, порционность подачи информации (одно из условий манипулятивной стратегии информирования) также производят эффект погружения в ситуацию чувственного мышления и снижают уровень критичности восприятия информации.

Ритмичность не обязательно выражается постукиванием или барабанным боем. Мы можем говорить о ритме музыки, ритме шумов, ритме речи журналиста, ритме композиционно-пластического решения кадра, ритме звукозрительного чередования акцентов. Таким образом, у журналиста достаточно средств для воздействия на аудиторию посредством ритма.

Немецкий философ Э. Кассирер в работе «Техника современных политических мифов» говорит о целенаправленном создании мифов как средстве манипуляции массовым сознанием в политических целях. Политические мифы действуют так же, как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Обычные методы политического насилия не способны дать подобный эффект. Философия бессильна разрушить политические мифы. Миф сам по себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов. К таким мифам относятся, например, миф евроцентризма ( «Следуй за Западом - это лучший из миpов»), миф о Западе как о христианской цивилизации, миф о Западе как о продолжении античной цивилизации. Внедрение этих мифов и манипуляция общественным сознанием осуществляется разными институтами. В первую очередь – школой и наукой. Они прямо используются в борьбе за власть. Однако и СМИ играют не менее значительную роль. 

Технология игрореализации

Современный этап развития общества заставляет нас снова и снова возвращаться к категории игры, театрализации, постановочности, спектакля. И в оценке журналистского творчества мы все чаще склонны обращать внимание на усиление игрового компонента. Сами журналисты считают, что, наряду с важностью информационной функции (66% журналистов отметили ее как основную), нельзя забывать и о функции развлекательной (отмечена как важная 40% журналистов)[111]. Последняя отмечается как основная для подростковой аудитории (81% журналистов). Это ощущение журналистов совпадает и с позицией старшеклассников, 52% которых также говорит о важности развлечения и проведения досуга с привлечением СМИ.

Причины активизации игрового компонента в СМИ исследователи находят в самых разных факторах – от философских до экономических. Это – и доминирование постмодернистских традиций, и переход к информационному обществу, к сервисной организации медиасистемы, и серьезная трансформация экономической структуры медиарынка, и особенности социокультурного пространства России, диктующего активизацию рекреативной функции. Однако дело не только в современном состоянии журналистики. Если внимательнее присмотреться к ее историческим корням, легко обнаружится тот факт, что на всех этапах существования СМИ игровой компонент в большей или меньшей степени занимал одну из ведущих позиций. Почему?

У журналистского творчества, как у любого творчества, много общего с игрой. Признаки игры, которые называет Й. Хейзинга в числе основных, соответствуют и признакам творческого акта:

1. Всякое творчество и всякая игра есть, прежде всего, свободное действие. Оно по принуждению не может оставаться таковым. Разумеется, свободу здесь следует понимать в том несколько вольном смысле, при котором не затрагиваются вопросы детерминизма;

2. Творчество, как и игра, есть функция культуры. Оно необходимо обществу в силу своего значения, в силу своей выразительной ценности. Не будучи «обыденной жизнью», творчество стоит вне процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Оно прерывают этот процесс;

3. Внутри творческого пространства, как и внутри игрового, образуется внутренний порядок, не зависящий от внешних установок. И порядок непреложен. Малейшее отклонение от него мешает творчеству;

4. И игре, и творчеству свойственно внутреннее напряжение, определенный психологический дискомфорт, который преодолевается только по мере прохождения через все стадии творчества. Это напряжение – свидетельство неуверенности человека в своих способностях, но и наличие шанса убедиться в их присутствии одновременно. Иногда это напряжение перерастает в одержимость;

5. Обособленность творчества и игры обретает наиболее яркую форму в таинственности, которой оно себя окружают. Часто из самого процесса творчества делается «секрет». Очень важно подчеркивающееся противопоставление: «Мы делаем что-то иное, не то, что вы, и в этом суть»;

6. Творчество и игра обладает признаком категорического императива;

7. Игра и творчество не фиксированы во времени. Человека же склонного к творчеству называют иногда творческой личностью, подчеркивая тем самым, что вся личность охвачена этим процессом, поглощена им;

8. Творчество не бывает «в стол». Оно всегда подразумевает наличие адресата. Игра также всегда обращена своим действием к другому.

По мнению одного из виднейших теоретиков творчества Лео Форбениуса, творчество также связано с игрой, и в творчестве проявляется еще никак не выраженный природный и жизненный опыт. Творчество – своего рода прозрение о внутренних знаниях. Те знаки и символы, которые мы усвоили в процессе жизни и которые впитали с молоком матери, те знаки, которые остались неосознанными, полнее всего реализуют себя в творчестве.

Телеигры – основа развлекательного телевидения. Можно спорить об их принадлежности к журналистике, но укрепление их позиций в электронных СМИ очевидно. Как очевидно и существование некоторых иллюзий, формирующихся вокруг этого явления. Одна из них: телеигры приводят к развитию интеллектуального уровня населения. На самом же деле такие передачи, как «Слабое звено», «русская рулетка» способствуют развитию агрессивности, алчности, воспитывают в зрителе хитрость, азарт, желание идти к намеченной цели по головам других. Сколько фактов вы реально запоминаете после просмотра телеигр? Вы запоминаете эмоциональный фон программы и поведение ее участников!

«Наши игры на «знания-деньги» - жестоки, но они отражение нашего времени», - утверждает Константин Эрнст[112]. С этим утверждением можно согласиться лишь отчасти. Действительно, мы живем в век, когда происходит подмена необходимых для существования качеств личности, порогов нравственности. Сейчас процветают жестокость, «мертвая хватка». Они – атрибуты нашей жизни. Но разве телевидение не способствует тиражированию подобных «норм», не размывает границу между добром и злом? И в несерьезной, игровой форме это сделать ох как просто.

Но игра как имманентное качество культуры не может не выполнять конструктивные функции. В частности, игрореализация проявляется в игре журналиста. Здесь осуществляются разнообразные эксперименты с социальным имиджем журналиста, расширяющие творческую палитру. Личность журналиста может раскрыться в самых разнообразных амплуа. Вот только некоторые:

- по типу контакта (Ч. Миллоу): Друг (ключевая характеристика - привлекательность); Авторитет (ключевая характеристика - динамизм); Эксперт (ключевая характеристика - компетентность);

- по уровню близости (А. Гольдхабер): Такой-же-как-все; Герой; Загадка;

- по функции в процессе социализации (Е.Е. Пронина): Учитель, Вожак, Кумир, Мэтр, Командир;

- по типу текста и парадигме мышления: Мифотворец, Моралист, Прагматик, Игрок, Психоаналитик, Хакер.

Разыгрывая эти роли, журналист навязывает определенное ролевое поведение аудитории: зритель – всегда игрок по ту сторону экрана, а следовательно, для того, чтобы игра состоялась, он просто вынужден примерять на себя определенную маску. Иногда эта маска развивает аудиторию, приподнимает ее духовно, и тогда зритель в процессе отождествления с экранным персонажем способен пережить ощущение катарсиса. Но иногда маска прирастает, становится единственной, истощает в человеке духовность, и происходит привыкание к поддерживающим ее игровым компонентам. Тогда игра на экране становится чем-то вроде наркотика, или интеллектуальной жвачки, позволяющей справиться с собственными комплексами, но не решить реально существующие проблемы.

Интересно отметить тот факт, что в последнее время игра все ярче проявляет себя в собственно новостных материалах. Пример тому – интенсивное проявление инфотеймента (разыгрывания новости) не только на телевидении, но и в прессе. Далее, многие исследователи и практики тележурналистики отмечают тенденцию к размыванию границ между программами новостей и развлекательными программами, и воплощается это, прежде всего, в «театрализации» новостей. Самый яркий, пожалуй, пример – театрализация новостей политических. Составители информационных программ, озабоченные пиар-задачами и рекламными установками, предпринимают все возможное для превращения будничной реальности в нечто развлекательное. Они выдумывают, фантазируют, будто бы «заигрывают» с аудиторией. Когда главная задача телевизионной программы заключается в том, чтобы завоевать и удержать аудиторию, журналист неизбежно обращается к игровым компонентам: мы видим на экране соревнования, победы, перипетии борьбы, страсти игры. Кто первым придет в предвыборной гонке к финишу? Вполне игровая форма постановки задачи. Причем, журналист и его герой-политик, например, в игре становятся ведущими, а аудитория представляет других игроков. Журналист играет с материалом, герой играет определенную роль, а аудитория играет в реальность и забывает о действительно реальных проблемах.

Эпатажность

Эпатажность журналистики – не свойство собственно журналистики. Пожалуй, можно сказать, что это – свойство любого массового зрелища, к которому журналистика преимущественно относится (особенно телевидение). Вернемся к теории Эйзенштейна, о которой мы говорили ранее. Режиссер утверждал, что характерный признак любого творчества – обращение к неизменной составляющей «от времен стародавних до времен самых современных, почти без учета стран, эпох и народов, проносящих свой первобытный облик, интересующий и волнующий вне и без наличия содержания»[113].

Исследуя, например, феномен циркового искусства, Эйзенштейн отмечает, что никакие попытки усложнить цирковое представление, наполнить его идеологией и сложным метафорическим содержанием, не дали результата. Аудитория проявляла интерес к примитивному зрелищу. Сложному, но примитивному. Да, заставить тигра встать на колени перед человекам сложно. Но в основе своей – примитивно. Не об том ли мечтали наши пещерные предки? Да, пройти по канату невероятно тяжело, но «каждый, если не головою и памятью, то ушным лабиринтом и когда-то отбитыми локтями и коленями, помнит ту трудную полосу детства, когда почти единственным содержанием в борьбе за место под солнцем у каждого из ас ребенком была проблема равновесия при переходе от четвероногого стояния «ползунка» к гордому двуногому стоянию повелителя вселенной. Отзвук личной биографии ребенка, векового прошлого всего рода и вида»[114].

Многие постановщики телевизионных шоу, в ответ на критику эстетов и интеллектуалов, часто отвечают: «Неужели вы думаете, что мы не понимаем, что делаем. Мы могли бы сделать сложнее, глубже. Но аудитории нужно другое». И в этом они будут отчасти правы. В шоу и массовом зрелище аудитории, действительно, нужно другое – то, что эпатирует и возвращает к древним переживаниям. Ибо те, кто находятся у экранов, погружаются в свое родовое прошлое. И каждый находящийся у телевизора психологически внедряет себя в такой тип сознания, «которому неведомо ярмо классовости в его создании и определении. Эти переживания сквозные, не связанные с эпохой – «универсальны, как универсален метод метафоры или синекдохи – как метод неизменных от Гомера до Маяковского, и как форма выражения одинаково близких и Пушкину, и Ацтеку, но по содержанию совсем несоизмеримых от года к году, от эпохи к эпохе… и от индивидуальности к индивидуальности, по-своему отражающей и преломляющей социальную действительность через свое собственное единичное внутри коллектива… сознание»[115]. Вот почему эпатажность журналистики будет неизменным ее свойством. И мы с вами будем по-разному ее оценивать, но изменить это свойство мы не сможем.

Однако стремление эпатировать публику часто в психологическом плане рождает негативные эффекты[116]. Не случайно сегодня в обороте телевизионщиков появилась такая категория, как «шок-шоу» - зрелище, основанное на апелляции к инстинктивным и атавистическим ощущениям аудитории. Думается, журналисту не стоит забывать, что негативное воздействие оказывает любое злоупотребление чем бы то ни было. И у востребованных эпатирующих материалов обязательно должна быть альтернатива, причем альтернатива эта должна быть не менее широкой и не менее разнообразной, чем сами эпатирующие сообщения.

Причина обращения журналистов к эпатирующим сообщениям не так прозрачна, как кажется.

- Почему журналисты создают шоковые материалы?

- Потому что аудитория интересуется ими.

- А почему аудитория проявляет интерес к такого рода материалам?

- Да потому что мы реагируем не на состояние покоя, не на состояние стабильности, а, в силу действия инстинкта самосохранения, в силу непроизвольности реакций, на моменты слома этой стабильности, на моменты превращения покоя в непокой. И чем более интенсивными будут эти состояния нестабильности, чем больше они будут отличаться от состояния покоя, тем больше зритель будет реагировать на него. «Сверхсильными «сигналами», чрезмерными раздражителями для человека с психологической точки зрения являются происшествия, связанные с болью, смертью, увечьями; картины горя, отчаяния; сцены насилия, издевательств, унижения; последствия стихийных бедствий, техногенных катастроф; а также ситуации неопределенности, угрозы и опасности, - словом, все то, что у каждого человека вызвало бы чувства страха, ужаса, беспомощности», - замечает Е.Е. Пронина[117].

- Так, может быть, журналисты и должны поступать таким образом?

- Это первый, и самый простой, «физиологический» путь. Конечно, эпатирующие сообщения часто принадлежат к группе так называемой дестабилизирующей информации, способной всколыхнуть общественное мнение и оказать значительное влияние на аудиторию. Однако последствия могут быть поистине ужасающими.

Первое, и самое очевидное – психическая травма, которая, по мнению психологов, выражается в первую очередь в утрате веры в возможность человека хотя бы отчасти контролировать свою жизнь, в утрате веры в ее упорядоченность, разумность. Таким образом разру