В) отвод иных участников уголовного судопроизводства 11 страница

--------------------------------

<1> См. § 3 гл. 8 настоящего курса.

В то же время доказательственные различия между показаниями потерпевшего и свидетеля лежат не столько в институциональной, сколько в содержательной плоскости. В отличие от обычного свидетеля потерпевший представляет сторону обвинения и отстаивает в уголовном процессе свои интересы, что не может не учитываться при оценке его показаний. Это ни в коей мере не означает, что показания потерпевшего имеют меньшую силу по сравнению с остальными доказательствами, в частности показаниями свидетеля. Здесь в рамках концепции свободной оценки доказательств никакой иерархии нет и быть не может. Но принимать во внимание заинтересованность потерпевшего в исходе дела также необходимо. Что касается сугубо институциональных вопросов, то основное отличие показаний потерпевшего от показаний свидетеля заключается в том, что для потерпевшего дача показаний является не только обязанностью, но и правом (п. 2 ч. 2 ст. 42 УПК РФ). Поэтому дознаватель, следователь и суд при наличии соответствующего ходатайства потерпевшего обязаны получить его показания независимо от собственного мнения о необходимости данного доказательства, его ценности, достаточности других доказательств и др. Здесь они связаны в плане собирания доказательств, но, разумеется, не в плане оценки полученных показаний потерпевшего. В остальном между показаниями потерпевшего и свидетеля в доказательственном смысле разницы нет, что позволяет нам далее рассматривать данные виды доказательств совместно, не делая между ними различий, если не оговорено иное.

Российское уголовно-процессуальное право, как и большинство других правопорядков, принципиально отвергает даже какое-то подобие института свидетельской дееспособности, допуская дачу показаний несовершеннолетними, душевнобольными, малолетними и т.д. свидетелями и потерпевшими. Никакой возрастной или другой границы для свидетелей (потерпевших) нет и не должно быть. Любой человек может оказаться потерпевшим от преступления или его свидетелем, и было бы неразумно отказываться по формальным основаниям от той информации, которая может быть от него получена. В этом смысле способность или неспособность того или иного человека (например, малолетнего ребенка) давать показания определяется по внутреннему убеждению лица, ведущего производство по делу, т.е. на основании принципа свободной оценки доказательств. В случае наличия у следователя или суда сомнений в такой способности он вправе произвести экспертизу с целью выяснения способности свидетеля или потерпевшего правильно воспринимать обстоятельства окружающей действительности и давать показания, причем когда речь идет о потерпевшем, то данное право превращается в обязанность (одно из оснований обязательного назначения экспертизы в соответствии с п. 4 ст. 196 УПК РФ) <1>. В отношении несовершеннолетних свидетелей или потерпевших действует ряд дополнительных гарантий, позволяющих правильно оценивать возможности адекватного восприятия ими окружающей действительности. Речь прежде всего идет о факультативном, а для лиц, не достигших возраста 16 лет, об обязательном участии в допросе педагога или психолога, сокращенной продолжительности допроса и других гарантиях, предусмотренных ст. 191 УПК РФ. Несовершеннолетние свидетели и потерпевшие также не несут, разумеется, ответственности до достижения ими возраста 16 лет за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Это должно учитываться при оценке полученных от них показаний, но без какой-либо дискриминации данных показаний, которая противоречит концепции оценки доказательств по внутреннему убеждению.

--------------------------------

<1> В период действия УПК РСФСР 1960 г. обязательное проведение экспертизы предусматривалось, когда указанные сомнения возникали в отношении не только потерпевшего, но и свидетеля (п. 3 ст. 79). Это совершенно логично, поскольку принципиальной разницы между свидетелем и потерпевшим в данном аспекте нет. Поэтому исчезновение упоминания о свидетеле из п. 4 ст. 196 УПК РФ, являющегося аналогом п. 3 ст. 79 УПК РСФСР, абсолютно необъяснимо. Представляется, что на практике экспертиза должна назначаться как в отношении потерпевших, так и в отношении свидетелей.

В отличие от обвиняемого (подозреваемого) для потерпевшего и свидетеля дача показаний является не правом, а обязанностью. Поэтому они несут ответственность как за отказ от дачи показаний, так и за дачу заведомо ложных показаний (за исключением тех, кто не достиг возраста уголовной ответственности, т.е. в данном случае 16 лет). Об этом как свидетель, так и потерпевший должны быть в обязательном порядке предупреждены перед допросом.

Однако существуют обстоятельства, когда определенные лица не только освобождаются от обязанности давать показания, но и вовсе не могут быть допрошены в качестве свидетелей. Эти обстоятельства охватываются двумя самостоятельными уголовно-процессуальными институтами: 1) свидетельской привилегии и 2) свидетельского иммунитета<1>.

--------------------------------

<1> В российской уголовно-процессуальной доктрине институт свидетельской привилегии часто также именуют институтом относительного свидетельского иммунитета, а институт свидетельского иммунитета - институтом абсолютного свидетельского иммунитета. Тем самым противопоставление, с одной стороны, свидетельских привилегий и иммунитета, а с другой - относительного и абсолютного иммунитетов следует признать тождественным. Речь идет о сугубо терминологических различиях. В то же время первый вариант представляется более точным и в большей мере соответствующим сравнительно-правовым подходам.

2. Свидетельская привилегия. Свидетельская привилегия заключается в возможности отказа лица от дачи свидетельских показаний и невозможности привлечения его к какой-либо ответственности за такой отказ. Иначе говоря, такое лицо может быть допрошено в качестве свидетеля, но перед допросом должно быть в обязательном порядке (под страхом признания доказательства недопустимым) предупреждено о праве отказаться от дачи показаний и о том, что в случае согласия дать показания последние будут потом использоваться в качестве доказательств (отказаться от них нельзя). Если же лицо согласилось давать показания, то оно обязано дать правдивые показания, т.е. несет уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний (за исключением случая, указанного ниже).

Свидетельская привилегия основана на положениях ч. 1 ст. 51 Конституции РФ о том, что "никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников...". Поэтому ею обладают супруги и близкие родственники лица, подвергающегося уголовному преследованию (обвиняемого и подозреваемого). Круг близких родственников определен п. 4 ст. 5 УПК РФ и включает родителей, детей, усыновителей, усыновленных, родных братьев и сестер, а также дедушек, бабушек и внуков. При этом данную норму следует толковать расширительно в том смысле, что нет никаких оснований лишать свидетельской привилегии, допустим, прабабушек, прадедушек, правнуков и т.д. Отсутствие упоминания о них в законе продиктовано скорее соображениями экономии текста, а также тем, что в силу естественных причин (средняя продолжительность жизни, возраст наступления уголовной ответственности и т.п.) возможность свидетельствования прадедушек и прабабушек против правнуков или наоборот возникает достаточно редко.

При этом свидетельская привилегия может существовать как в открытом, так и в скрытом виде. Ситуация, при которой в качестве свидетеля вызываются супруг, супруга и т.п. обвиняемого, понятна. В таком случае наличие свидетельской привилегии очевидно, в силу чего возникает обязанность разъяснить право отказа от дачи показаний и доказательственные последствия согласия давать показания. Но может возникнуть и иная ситуация, когда в качестве свидетеля вызывается лицо, не подвергающееся уголовному преследованию, но знающее в отличие от органов расследования или суда о своей причастности к нему, или близкий родственник такого лица. Предупредить его о праве отказаться от дачи показаний нет никакой возможности, поскольку факт причастности данного лица к совершению преступления органам расследования (суду) неизвестен, т.е. для них речь идет об обыкновенном свидетеле, привилегией не пользующемся. Однако свидетельская привилегия (наряду с привилегией против самообвинения) действует и в данном случае, пусть и в скрытой форме. Если затем выяснится, что свидетель подлежит уголовному преследованию, а до того лгал, пытаясь выгородить себя или своего близкого родственника, то его в любом случае нельзя будет привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

Свидетельской привилегией наделены также члены Совета Федерации и депутаты Государственной Думы по поводу обстоятельств, ставших им известными в связи с осуществлением парламентских полномочий (п. 5 ч. 3 ст. 56 УПК РФ). Закон допускает их допрос, но только с согласия соответствующего члена Совета Федерации или депутата Государственной Думы. Такое согласие должно быть получено перед началом допроса. По сути, оно ничем не отличается от разъяснения права отказаться от дачи показаний.

3. Свидетельский иммунитет. Свидетельский иммунитет отличается от привилегии тем, что здесь исключен сам вызов соответствующего лица на допрос. Иначе говоря, незаконной является даже попытка привлечь лицо, пользующееся иммунитетом, к делу в качестве свидетеля. Более того, даже если такое лицо желает добровольно дать показания, то его допрос в качестве свидетеля все равно исключен. Связано это с тем, что наделение того или иного лица свидетельским иммунитетом защищает права не данного лица, а иных лиц, чьи интересы будут нарушены. Как правило, речь идет о случаях так называемой профессиональной тайны: человек, доверивший на законных основаниях свою тайну другому лицу, получившему к ней доступ в силу профессиональных занятий, должен быть уверен, что его тайна не будет разглашена даже в том случае, если ее обладатель не возражает выступить в качестве свидетеля. Поэтому мнение лица, обладающего свидетельским иммунитетом, и не имеет никакого значения, поскольку, давая показания, он выдает не свою, а чужую конфиденциальную информацию. Кроме того, надо учитывать, что свидетельским иммунитетом наделяются обладатели далеко не всех профессиональных тайн. Речь идет только о тех случаях, когда тайна связана с такими ценностями (как правило, конституционно-правового уровня), защита которых оказывается выше интересов расследования и рассмотрения уголовных дел. Такими ценностями являются, например, право на защиту, включающее возможность доверительного общения с адвокатом, передачи ему любой информации без страха, что она попадет к следователю, и т.д., или свобода вероисповедания, подразумевающая право на тайну исповеди. В то же время необходимость защиты, допустим, коммерческой тайны не приводит к наделению свидетельским иммунитетом работников коммерческих компаний, поскольку в данном конкретном случае речь не идет о ценностях, сопоставимых по значению с интересами правосудия. Здесь оказывается достаточно иных уголовно-процессуальных гарантий, скажем, тайны следствия или возможности проведения закрытого судебного разбирательства на основании п. 1 ч. 2 ст. 241 УПК РФ.

По действующему уголовно-процессуальному законодательству (ч. 3 ст. 56 УПК РФ) свидетельским иммунитетом обладают только следующие лица: 1) судьи и присяжные заседатели (они не могут быть допрошены, например, в случае отмены приговора и т.п., об обстоятельствах тех дел, в рассмотрении которых участвовали); 2) адвокаты и иные лица, выступившие защитником обвиняемого или подозреваемого (они не могут быть допрошены по делам, по которым оказывали юридическую помощь); 3) адвокаты, представлявшие интересы потерпевшего, гражданского истца, ответчика и любых иных лиц (они также не могут быть допрошены по делам, по которым оказывали юридическую помощь); 4) священнослужители (они не могут быть допрошены в связи со сведениями, ставшими им известными на исповеди).

Подчеркнем: во всех приведенных случаях речь идет не о праве указанных лиц отказаться от дачи показаний, а о недопустимости самого вызова их на допрос. При этом иммунитет может существовать только в рамках определенного уголовного дела, в связи с чем и не выглядит удачным его обозначение в качестве "абсолютного иммунитета". Никаким абсолютным иммунитетом никто не обладает. Скажем, если священнослужитель, судья или адвокат столкнулись с каким-то преступлением, совершенным, допустим, в квартире их соседей или на улице, то они обязаны дать свидетельские показания на общих основаниях. Иммунитет они приобретают только при выполнении ими своих профессиональных обязанностей, когда адвокат оказывал кому-то юридическую помощь, судья рассматривал чье-то дело, а священнослужитель исповедовал лицо, подвергнутое уголовному преследованию.

Помимо того, в случае со свидетельским иммунитетом защитников (адвокатов), оказывающих юридическую помощь подозреваемому или обвиняемому, возникли дополнительные проблемы. В некоторых ситуациях защитник оказывается единственным, кто вправе подтвердить определенные сведения, касающиеся расследования дела в отношении обвиняемого, например, факт оказания на него незаконного давления, наличие на нем физических повреждений после проведения следственных действий и т.п. Однако при попытке поставить в суде вопрос о недопустимости соответствующих доказательств или расследовании заявления лица о нарушении уголовного закона органами предварительного расследования наличие свидетельского иммунитета полностью исключало возможность допроса защитника в качестве свидетеля для подтверждения указанных фактов. Поэтому Конституционный Суд РФ сформулировал правовую позицию, в соответствии с которой допустил в исключение из положений п. 2 ч. 3 ст. 56 УПК РФ дачу защитником свидетельских показаний по делу его подзащитного, но только по инициативе самого защитника и лица, которому оказывается юридическая помощь, и исключительно в интересах последнего <1>. Тем самым Конституционный Суд РФ подчеркнул, что свидетельский иммунитет адвокатов (защитников) не может толковаться формально. За положениями о нем надо видеть охраняемые законом ценности, в центре которых находится эффективная реализация лицом, подвергающимся уголовному преследованию, предоставленного ему Конституцией РФ права на защиту. Если интересы данного лица в конкретном случае направлены не на запрет допроса защитника в качестве свидетеля, а, напротив, на получение от защитника свидетельских показаний, то такое право должно быть беспрепятственно предоставлено.

--------------------------------

<1> См.: Определение Конституционного Суда РФ от 6 марта 2003 г. N 108-О по жалобе гражданина Цицкишвили Г.В.

§ 4. Заключение эксперта и заключение специалиста

Заключение эксперта - это один из классических видов доказательств, который является результатом не менее классического следственного (судебно-следственного) действия: производства судебной экспертизы <1>. Данный вид доказательства представляет собой сделанные на основе исследования выводы эксперта, т.е. лица, которое обладает специальными познаниями (в науке, технике, искусстве или ремесле), никак не связано с расследуемыми событиями и привлечено для дачи заключения специальным решением дознавателя, следователя или суда. Иначе говоря, когда установление того или иного факта выходит за пределы компетенции органа расследования или правосудия и требует специальных знаний, этот орган прибегает по своей инициативе (ex officio) или по просьбе сторон к помощи эксперта для дачи заключения по поставленным вопросам.

--------------------------------

<1> О производстве судебной экспертизы как следственном действии см. подробно § 5 гл. 15 настоящего курса.

Возникновение экспертизы связывают с глубокой модернизацией уголовного процесса, произведенной в свое время инквизиционным (розыскным) уголовным процессом <1>, отошедшим от архаичного представления о доказывании как исключительно о непосредственном обмене сторонами своими мнениями по поводу произошедшего события. Доказывание стало восприниматься как объективная деятельность по наиболее полному установлению всех обстоятельств дела (следственная идея), что немедленно потребовало привлечения к нему научных данных, которые хотя и смотрятся сегодня наивно, а иногда и курьезно, но для своего времени представляли собой новейшие достижения наук, прежде всего медицинских. После процессуальной институционализации экспертизы ее модернизация происходила уже не столько в юридической, сколько в естественнонаучной плоскости: с развитием наук менялась и экспертиза, постепенно приобретая свой современный вид. В этом смысле тезис о том, что экспертиза представляет собой "новейший вид судебных доказательств" <2>, верен по-прежнему, но не в процессуальном плане, так как для уголовного процесса она давно уже является хрестоматийным средством доказывания, а в плане научном. Экспертиза, всегда отражая новейшие научные достижения, перманентно развивается и с содержательной точки зрения трансформируется, что приводит к появлению новейших видов экспертиз и т.д.

--------------------------------

<1> Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1910. Т. II. С. 277 (см. также § 3 гл. 3 настоящего курса).

<2> Там же. Т. II. С. 277.

В уголовно-процессуальном понятии заключения эксперта следует отличать друг от друга материальную (сущностную) и формальную стороны, причем заключение эксперта представляет собой неразрывный симбиоз (единство) этих двух сторон. В материальном смысле заключение эксперта представляет собой выводы лица, обладающего специальными знаниями. Здесь упор делается на содержательную сторону заключения, которое должно исходить от компетентного в соответствующих вопросах человека, обладающего особой квалификацией. В формальном смысле заключение эксперта предстает результатом специального следственного действия, произведенного следователем, дознавателем и судом. Здесь упор делается на процессуальную форму, т.е. совокупность решений и действий, которые приводят к появлению заключения эксперта <1>. Строго говоря, понятие заключения эксперта отражает на более конкретном уровне общее понятие доказательства как обязательного единства сведения и источника <2> с тем лишь уточнением, что "сведение" в данном случае должно непременно содержать специальные знания, а "источник" представать в виде сложного следственного действия - судебной экспертизы.

--------------------------------

<1> Об этих решениях и действиях см. подробнее § 5 гл. 15 настоящего курса.

<2> См. § 6 гл. 10 настоящего курса.

Заключение специалиста - это новейший вид доказательств, который в отличие от заключения эксперта не был известен российской уголовно-процессуальной системе до принятия Федерального закона от 4 июля 2003 г. N 92-ФЗ, дополнившего ч. 2 ст. 74 УПК РФ. Уже из его наименования видно, что речь здесь также идет об использовании в уголовном процессе специальных знаний. В чем смысл данного нововведения, какое место занимает заключение специалиста в системе отдельных видов доказательств и каково его соотношение с традиционным заключением эксперта? Эти вопросы немедленно возникли как в теории, так и на практике. Но ответ на них оказался крайне непрост, породив ряд научных дискуссий. Не будет преувеличением утверждать, что заключение специалиста до сих пор остается определенной загадкой для отечественной теории доказательств <1>.

--------------------------------

<1> См., например: Овсянников И. Дискуссиям о заключении специалиста 10 лет // Законность. 2015. N 2. С. 48 - 51.

Наиболее распространенная точка зрения, нашедшая отражение не только в доктрине, но и в авторитетной судебной практике <1>, основывается на терминологическом различии в нормативных определениях заключения эксперта и заключения специалиста. Если применительно к заключению эксперта говорится о том, что оно представляет собой содержание исследования (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), то применительно к заключению специалиста речь идет о суждении (ч. 3 ст. 80 УПК РФ). Соответственно, там, где необходимо исследование, должна производиться экспертиза, там, где необходимости в исследовании нет и достаточно "суждения", можно ограничиться заключением специалиста. В такой ситуации заключение специалиста предстает как некое "облегченное" заключение эксперта.

--------------------------------

<1> См.: п. 20 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 г. N 28 "О судебной экспертизе по уголовным делам".

Нетрудно заметить, что данный подход к разграничению заключения эксперта и заключения специалиста опирается на материальную сторону соответствующих понятий, т.е. на характер самой работы лица, обладающего специальными знаниями. От этого уже зависит формальная сторона: требуется производить экспертизу или нет. Однако работа лица, обладающего специальными знаниями, не подлежит процессуальной институционализации и всегда остается за кадром процессуального регулирования, поскольку подчинена сугубо научной логике. Иначе говоря, лабораторную и мыслительную работу ученого формализовать нельзя, так как она имеет чисто творческий характер. Что значит "исследование" (сколько требуется пробирок, растворов, колб и т.п.?) и чем оно по формальным признакам отличается от иных видов мыслительной деятельности? Ответить на этот вопрос невозможно, в силу чего возникает риск полного размывания экспертизы как сложного следственного действия и фактического пренебрежения сопутствующими ему гарантиями, когда заключение эксперта будет необоснованно подменяться заключением специалиста. В такой ситуации предложенный материальный критерий разграничения заключения эксперта и заключения специалиста, основанный на противопоставлении "исследований" и "суждений", является не только теоретически бесперспективным, но и практически опасным. Кроме того, принимая Федеральный закон от 4 июля 2003 г. N 92-ФЗ, законодатель стремился решить совершенно иные задачи.

На самом деле понять смысл данного нововведения можно только, оттолкнувшись от сравнительно-правового анализа. В теории принято выделять два типа экспертиз: континентальную и англосаксонскую <1>:

--------------------------------

<1> Более подробно см. об этом § 5 гл. 15 настоящего курса.

- континентальная экспертиза характеризуется тем, что здесь назначение экспертизы, определение конкретного эксперта и постановка перед ним вопросов являются прерогативой лица, ведущего производство по делу (следователя или судьи), вследствие чего заключение эксперта становится результатом специального следственного (судебно-следственного) действия; стороны могут влиять на решение указанных вопросов путем заявления соответствующих ходатайств, но решающая роль им не принадлежит;

- англосаксонская экспертиза характеризуется децентрализованной природой, когда каждая из сторон производит собственное экспертное исследование (чаще всего за свой счет), после чего представляет полученное заключение в суд, где сам эксперт подвергается допросу сторон в качестве одного из свидетелей; в данной системе нет нейтрального эксперта, а есть "эксперт обвинения" и "эксперт защиты", в силу чего любое заключение эксперта предстает в качестве результата деятельности соответствующей стороны.

Обе модели имеют свои достоинства и недостатки. Континентальную экспертизу часто критикуют за малую роль сторон при ее производстве, бюрократизацию, "огосударствление", пренебрежение состязательностью и т.п. В свою очередь столь же очевидны и недостатки англосаксонской экспертизы: она абсолютно предсказуема, так как стороны представляют в суд только выгодные им заключения, в конечном итоге подбирая себе лояльного эксперта, в результате чего экспертное заключение, представленное стороной обвинения, и экспертное заключение, представленное стороной защиты, просто-напросто нейтрализуют друг друга, лишая, по сути, суд специальных знаний и объективного мнения. Поэтому неоднократно возникало желание найти компромисс между двумя моделями, очередным проявлением которого стал российский Федеральный закон от 4 июля 2003 г. N 92-ФЗ.

Совершенно очевидно, что традиционный для российского уголовного процесса институт заключения эксперта является отражением континентальной логики. В то же время стороны (защита и потерпевший), лишенные властных полномочий, часто пытаются прибегнуть к так называемой "альтернативной экспертизе", получают соответствующие заключения в государственных и негосударственных экспертных учреждениях, но сталкиваются с невозможностью приобщить их к материалам дела. Для них просто нет соответствующей процессуальной формы (надлежащего источника доказательств), поскольку такие "заключения" не являются заключениями эксперта в процессуальном смысле, не будучи результатом специального следственного действия, произведенного органами расследования или судом.

Для решения указанной проблемы законодатель и попытался имплементировать в российский уголовный процесс "альтернативную экспертизу" англосаксонского типа, обозначив ее при помощи использования синонима в качестве заключения специалиста, чтобы терминологически разграничить с классическим заключением эксперта. Тем самым очевидно, что критерий разграничения заключения эксперта и заключения специалиста следует искать не в материальной, а в формальной плоскости. С материальной (сущностной) стороны речь в обоих случаях идет о заключении лица, обладающего специальными знаниями, т.е. специалиста в широком смысле (эксперта). Искать между ними различия бесперспективно, тем более что речь часто идет об одних и тех же лицах, работающих в экспертных (государственных или негосударственных) учреждениях. Но с формальной стороны заключение эксперта - это ответ на поставленные в установленной процессуальной форме перед экспертом вопросы лицом, ведущим производство по делу (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), тогда как заключение специалиста - это ответ на вопросы, поставленные перед специалистом сторонами (ч. 3 ст. 80 УПК РФ). Иначе говоря, в одном случае мы сталкиваемся с классической континентальной экспертизой, тогда как в другом случае с ее альтернативой - экспертизой сторон англосаксонского типа.

Однако правильное толкование Федерального закона от 4 июля 2003 г. N 92-ФЗ столкнулось с тремя затруднениями.

Во-первых, в ч. 1 ст. 80 УПК РФ говорится, что заключение эксперта дается по вопросам, поставленным не только лицом, ведущим производство по делу, но и сторонами. Смысл данной оговорки понятен, так как стороны вправе заявлять ходатайства о назначении экспертизы, ее поручении конкретному эксперту, формулировании перед ним конкретных вопросов и т.п. Речь здесь идет о реализации сторонами принадлежащих им прав в рамках классической континентальной экспертизы, а не о производстве ими "альтернативной" экспертизы.

Во-вторых, следователь и дознаватель по действующему УПК РФ также относятся к участникам уголовного судопроизводства со стороны обвинения, т.е. формально считаются "сторонами". Ясно, что в ч. 3 ст. 80 УПК РФ законодатель имел в виду не их, а участвующих в уголовном судопроизводстве частных лиц и их представителей, лишенных властных полномочий. Однако буквальное и несистемное прочтение ч. 3 ст. 80 УПК РФ (без учета смысла реформы и вне связи с остальными уголовно-процессуальными нормами) открыло возможность использования заключения специалиста также следователем и дознавателем, что не охватывалось замыслом законодателя, попавшего в "терминологический капкан".

В-третьих, в уголовном процессе уже давно существовала процессуальная фигура специалиста (ст. 58 УПК РФ), не имевшая никакого отношения к реформе 4 июля 2003 г. Речь шла и до сих пор идет о лице, обладающем специальными знаниями и привлекаемом к производству следственных (судебно-следственных) действий (например, врач, выезжающий на место осмотра трупа, или криминалист, помогающий обнаружить и снять отпечатки пальцев на месте преступления, и т.д.). Никакого заключения такой специалист не дает: его участие лишь отмечается в протоколе следственного действия, который он подписывает вместе со следователем, понятыми (если они принимают участие в производстве следственного действия) и др.

Введя новый вид доказательства и нового процессуального субъекта - специалиста, дающего заключение, законодатель сумел терминологически отделить его от традиционного эксперта, но столкнулся с другой проблемой, когда новое понятие совпало по звучанию со старым, хотя речь идет о разных процессуальных явлениях и отождествлять их законодатель не предполагал <1>. Возник феномен нормативной омонимии, когда два понятия (в данном случае "специалист") одинаково пишутся и звучат, но являются автономными по отношению друг к другу институтами.

--------------------------------