Обязанность сообщать о подозрениях

6 декабря 2012 г.

Дело касалось обязанности адвокатов сообщать о своих подозрениях относительно возможных действий по отмыванию денежных средств, совершенных их клиентами. Среди прочего заявитель, член Парижской адвокатской коллегии и Совета адвокатов, утверждал, что данная обязанность, которая обусловлена инкорпорацией европейских директив, противоречила ст. 8 Конвенции, которая защищает конфиденциальность отношений между адвокатом и клиентом.

Суд постановил, что ст. 8Конвенции не была нарушена. Подчеркивая важность конфиденциальности отношений между адвокатом и клиентом и адвокатской тайны, Суд тем не менее посчитал, что обязанность сообщать о подозрениях преследовала законную цель предотвращения беспорядков или преступления, поскольку она была направлена на борьбу с отмыванием денежных средств и связанными с ним преступными деяниями и [такая обязанность была] необходима для достижения данной цели. [С]уд постановил, что обязанность сообщать о подозрениях в том виде, в каком она была имплементирована в законодательство Франции, не являлась непропорциональным вмешательством в адвокатскую тайну, поскольку на адвокатов не распространялось вышеупомянутое требование в ходе защиты участников судопроизводства и законодательство предусмотрело фильтр для защиты адвокатской тайны [в виде обязанности адвокатов направлять] свои сообщения не напрямую органам власти, а президенту коллегии адвокатов.

25 июля 2017 г.

Дело касалось бывшего сотрудника секретной службы Нидерландов (AIVD), который был обвинен в разглашении государственной тайны. Должность аудиоредактора и переводчика предполагала доступ заявителя к засекреченной информации, разглашать которую ему было строго запрещено. Эта обязанность по неразглашению тайны сохранилась даже после того, как он уволился со службы. Заявитель был обвинен в разглашении государственной тайны неуполномоченным лицам, включая подозреваемых в терроризме. Заявитель утверждал, что последовавшее затем уголовное судопроизводство было несправедливым. Он жаловался, в частности, что AIVD осуществляла преимущественный контроль над доказательствами, ограничивая ему и национальным судам доступ к ним и контролируя их использование, тем самым лишая его возможности эффективно взаимодействовать со своим адвокатом-защитником.

Суд постановил, что имело место нарушение п. 1(право на справедливое судебное разбирательство) и п. 3 (подп.«c») (право на самостоятельный выбор защитника) ст. 6 Конвенции, указав, что существование угрозы уголовного преследования в случае раскрытия заявителем государственной тайны своему адвокату свидетельствует о том, что общение между ним и его защитником не было свободным и неограниченным по своему содержанию. [Это]неизбежно подрывало справедливость судебного процесса в отношении него. Признавая, что в принципе отсутствуют какие-либо причины, по которым правила о засекреченной информации не должны применяться в отношении бывшего сотрудника службы безопасности, обвиняемого в разглашении государственной тайны, Суд отметил, что вопрос в данном случае состоит в том, как запрет на раскрытие засекреченной информации повлиял на право заявителя на защиту. В этом отношении он посчитал, что от гражданина, столкнувшегося с серьезным уголовным обвинением и не получившего профессиональной юридической консультации, нельзя было ожидать взвешенной оценки преимуществ раскрытия его дела адвокату в полном объеме и рисков дальнейшего уголовного преследования за это. Суд постановил, однако, что п. 1  (право на справедливое судебное разбирательство) и п. 3 (подп. «b» и «d») (право на достаточное время и возможности для подготовки защиты и право на вызов и допрос свидетелей) не были нарушены в данном деле.