Правоверные христиане или православные мусульмане?

После никоновской реформации русская вера стала именоваться греко-православной или просто греческой. Но разве раньше она была иной? Не исключено, что в ней преобладал несторианский обряд, о чем свидетельствует то же двуперстие, форма крестов, и множество других косвенных признаков. Таким образом, можно объяснить, почему борьба между никонианцами и старообрядцами носила столь яростный и принципиальный характер. Становится понятным и обличительный пафос Арсения Суханова в «Прениях с греками о вере». В этом случае понятно, почему русская церковь в XVII столетии столь решительно «зачищала» историю прошлых веков. Этот же период помимо «исправления» книг отмечен массовой перестройкой храмов по новому образцу и переписыванием («подновлением») фресок.

В чем причина конфессиональной реформы? Вероятно, династия, правящая в XIII–XVI вв., была восточно-ориентированной и придерживалась несторианства. Приверженцы доктрины Новой хронологии называют эту династию ордынской. В результате Смуты начала XVII столетия к власти пришла прозападно ориентированная династия Романовых, ориентирующаяся на христианство греко-православного толка. Дальнейшая стратегия новых правителей Руси совершенно естественна — уничтожить все, что связано с предыдущей эпохой, уничтожить идеологическую базу своих политических противников.

Кстати, в «Повести временных лет» Владимир Святославович при своем крещении зачитал довольно странный Символ веры. Он произнес: «Сын же подобосущен и собезначален Отцу…» Подобосущность Христа — это один из главных догматов арианства, христианского течения, зародившегося в IV в.

Родоначальник его, александрийский пресвитер Арий утверждал, что Христос сотворен Богом, и потому, во-первых, имеет начало своего бытия, а, во-вторых, не равен ему. В арианстве Христос не единосущен богу, а лишь подобосущен ему. Но если изначально Русь придерживалась христианства арианского или несторианского толка, то получить крещение от Константинополя она никак не могла! Ведь ариане и несториане были с точки зрения ромеев еретиками. Арианство, как считается, вообще исчезло к VII в. (хотя в Речи Посполитой XVII столетия ариане были весьма многочисленны, что нашло свое отражение во множестве документов той эпохи). Версия же о батыевом крещении Руси в свете этих противоречий становится более выпуклой. Батый, как считается, пришел из Азии, как раз оттуда, где господствовало несторианство. Голубинский считает, что несториане, как люди ученые, занимали при императоре Чингисхане весьма высокое положение.

Голубинский в «Истории русской церкви» (том II) пишет, ссылаясь на свидетельство монаха францисканского ордена Рубруквиса (Виллема Рубрука), посетившего Орду: «В дни праздничные первыми приходили к великому хану, чтобы молиться о нем и благословлять его кубок, священники христианские, под которыми разумеются именно священники несторианские. Другой западный монах, Плано Карпини, ездивший к великому хану Гуюку от папы Иннокентия IV, дает до некоторой степени знать об отличии, которое оказывалось несторианским христианам, как великими ханами, так и всеми монголами, когда сообщает, что Гуюк содержал при себе христианских священников, которым давал жалованье, что у него был и молитвенный дом пред большою его палаткою, где церковнослужители всенародно пели и отправляли службу в те же часы, как и греческие христиане, при чем находилось бесчисленное множество Татар и других народов».

Сточки зрения сегодняшних представлений о прошлом очень странно слышать, что татары во множестве присутствовали на христианских богослужениях, но это говорит лишь о том, что мы не можем адекватно понять слова Карпини. То ли татары — это не этнос, а, скажем, обозначение ордынских воинов, которые говорили на разных языках и могли быть различных исповеданий, то ли мы имеем дело с таким типом христианства, которое исповедовали народы, ныне чтящие Аллаха.

Допустим на секунду, что христианство на Русь принесли из Азии приверженцы идей архиепископа Нестория^[95]. В этом случае русские не могли воспринять от Кирилла и Мефодия их азбуку вместе с христианством, а должны были пользоваться восточным письмом (сирийским). Так оно и было! Широчайшее распространение на Руси имело письмо арабское, а ведь арабы пользовались в том числе и сирийским алфавитом. Сирийскую азбуку использовали и многие тюркские народы, после перейдя на арабское письмо, сформированное на основе сирийского (в другой интерпретации арабский и сирийский алфавиты произошли от общего для них корня — финикийской азбуки). Несторианство оказало большое влияние на ислам, возможно даже, что ислам — это есть сильно видоизмененное несторианство, отрицающее божественное происхождение Христа (он рожден человеком) и Богородицы (она есть лишь Христородица). В исламе пророк Мухаммед лишен божественной природы, а культ его матери отсутствует как таковой.

Арабский алфавит был настолько широко распространен на Руси, что даже до наших дней дошли письменные памятники. Например, известное «Хождение за три моря» Афанасия Никитина писано арабским письмом по-русски. Вообще же произведение написано на смеси русского, арабского, персидского и тюркского языков, причем автор его совершенно свободно переходит с одного на другой и использует различные азбуки. Заканчивает свое произведение путешественник следующими словами: «Бисмилля Рахман Рахим. Иса Рух Оалло. Аллах акбар. Аллах керим», что значит «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного и Исуса Духа Божия. Аллах велик». Арабицу использовали для повседневных записей в Великом княжестве Литовском и Польше. Арабские надписи присутствуют на парадном воинском убранстве русских царей и оружии, но наиболее распространены арабские письмена на… русских монетах.

Выше не раз отмечалось, что в подавляющем большинстве древние русские монетные клады представлены арабским дирхемом, который, дескать, и являлся денежной единицей Киевской Руси. Сребреники Владимира же, считающиеся именно русскими монетами, начали находить почему-то только в XIX в., и нашли их за два столетия всего 340 штук. Да и те на поверку оказались не серебряными, а лишь медными с серебряным покрытием. Почему же богатая по уверениям историков страна пользовалась иностранной монетой в качестве национальной денежной единицы?

Но кто сказал, что монета была иностранной? Я не буду ссылаться на исследования представителей школы Новой хронологии (кому интересно, сам может изучить множество работ, посвященных арабским надписям на русских монетах), но даже исследователи, придерживающиеся традиционных взглядов, отмечают массу странностей с русской монетой XIV–XV вв. Вот выдержки из статьи «Золотая Орда» и русские монеты» с сайта «Нумизмат. ру» (к сожалению, статья не подписана):

«Почти все русские монеты XIV в. имеют на одной своей стороне или неясные, нечитаемые знаки, являющиеся искаженными арабскими буквами (подражание золотоордынским монетам), или читаемые арабские надписи, обозначающие «Султан Тохтамыш», имя и титул золотоордынского хана. На оборотной стороне были изображения и русская надпись с указанием титула и имени князя.

Предполагали, что Русь XIV в., которая находилась под властью Золотой Орды еще чуть ли не со времени кровавого хана Батыя, восприняла золотоордынскую денежную систему и только благодаря этому вышла из безмонетного периода. Но изучение распространения золотоордынеких и русских монет, т. е. картографирование монетных находок, показало, что на территории основных русских земель, в частности на Московскую и Суздальско-Нижегородскую земли, золотоордынская монета не попадала, а если просачивалась, то в очень малых количествах, да и то на окраины этих земель. Уже это одно противоречило гипотезе о золотоордынском происхождении русской денежной чеканки.

Другой нумизматический прием — взвешивание монет — также не подтверждал это положение. Вес русских монет резко отличался от веса золотоордынской серебряной монеты дирхема почти на всех стадиях их совместного существования.

Говорили, что русские монеты прилаживались, мол, под обращавшийся золотоордынекий дирхем. Но ведь картографирование показало, что золотоордынских монет на Московской земле было мало. Стало ясно; что эти арабские элементы на русских монетах следы не золотоордынcкого происхождения самих русских монет, а той страшной политической зависимости Руси от Орды в XIII–XIV ее…

…Князь Дмитрий задумал чеканить свою монету как символ самостоятельности, как провозглашение нового экономического и политического развития. Но Орда все же заставила Дмитрия и других русских князей помещать на одной стороне монеты такие элементы, которые свидетельствовали бы о сохраняющейся зависимости от Орды. И вот суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович и его дети помещают на своих монетах подражание ордынскому дирхему на котором ничего нельзя прочесть и которое было лишь общим символом зависимости от Орды. А Дмитрий Донской — победитель Мамая — помещает написанное арабскими буквами имя Тохтамыша, величая его Султаном»^[96].

Во как! Свою монету чеканить можно. Помещать на ней святого Георгия, поражающего змия (изображение символизировало победу христианства над язычеством) — да ради Бога. Но будь добр начертать на монете «непонятные» арабские письмена. Но почему это должно восприниматься, как унижение? Вот это я понять решительно не в силах. Ведь привозной восточный дирхем, славящий аллаха иноземным письмом, если верить историкам, древние русичи считали своей монетой, и это их ничуть не унижало.

«Тохтамыш заставил именно Москву на ее монетах поместить не общий символ зависимости; а выражение прямого личного вассалитета от него — восточную надпись с его персональным именем. А затем вся история оформления монет Москвы на рубеже XIV–XV вв. была отражением борьбы московских князей за освобождение; в частности, от этого знака зависимости от Орды».

Очень хочется спросить, что же это за «символ независимости» хо. тел поместить князь Дмитрий на своей монете? Наверное, кукиш с какой-нибудь издевательской надписью, обращенной к Орде? В те времена на деньгах писали имя суверена, и это было высшим выражением независимости. В данном случае на деньгах мы находим писанное русскими буквами имя князя Дмитрия, и «восточную надпись» с именем султана Тохтамыша. Ей-богу, куда логичнее предположить, что это разноязыкие обозначения одного и того же лица. По множеству свидетельств Русь XIV в. была двуязыкой, и потому для тюркоязычных подданных князя его имя было сделано «восточная надписью». Пожелай Тохтамыш действительно унизить русских, что мешало ему вообще запретить чеканить собственную монету? Это предприятие сулило еще и немалую экономическую выгоду. Ведь тогда московский князь был вынужден платить Орде за чеканку. Сдал 10 пудов серебра в слитках, а получил только 9 пудов монеты. Таким образом еще и дань было бы удобно собирать.

«Еще более интересные сведения сообщает автор о монетах наследовавшего Дмитрию князя Василия I Дмитриевича: «Подражение золотоордынcкому дирхему — все-таки хоть и более легкое; но все же обидное выражение ненавистной зависимости. Его сначала ослабили тем, что поместили среди этих знаков четкую русскую букву. Она как бы нейтрализовала какую-то долю выражения вассалитета. Затем князь решается на следующий шаг — на одной стороне монет он помещает в четырех строках свой титул «Великий князь» и имя «Василий». Никакого изображения; только имя и титул — это звучало очень пышно, выглядело теперь более убедительно и весомо, чем неразборчивая надпись по краю монеты, часто стертая или плохо оттиснутая при чеканке, как это было раньше. Из политической предосторожности князь Василий снова помещает имя Тохтамыша на другой стороне монет. Но длится это недолго. Через некоторое время князь заменяет имя Тохтамыша арабской легендой без имени: просто титул «Султан высочайший».

Исчезновение имени Тохтамыша с монеты — хоть и тяжелейшее оскорбление господина со стороны своего вассала, но это только полдела. Титул-то «Султан высочайший» остался, и остался вместе с именем Василия (на другой стороне)! Получается, что Василий Дмитриевич самым наглым образом посягнул не только на верховенство власти в своем княжестве, но и в самой Орде!!! Однако этому можно найти и более очевидное объяснение: по-русски титул правителя звучал, как «великий князь», а тюркоязычные подданные именовали его «высочайшим султаном».

«На лицевой стороне иногда, правда очень редко, помещают титул «Великий князь всея Руси». Раньше его не было. Серьезная заявка на верховенство среди русских князей, и Орде приходится с этим считаться и мириться. Но таких монет еще очень мало. В другой раз имя Тохтамыша поместят маленькими буквами среди нечитаемых знаков или среди арабских легенд с именем хана изобразят голову человека в шапке, может быть княжеской. Причем голову эту поместят так, что если ее поставить правильно «вверх головой», то арабская надпись с именем хана окажется «вверх ногами». Это было непослушание и неуважение, и на него мог пойти только правитель, чувствовавший себя очень уверенно».

Что-то я не понял: это Тохтамыш издевался над русскими, заставляя чеканить монеты с надписями по-арабски, или русские измывались над своим господином, помещая лик с княжеской шапкой вверх тормашками? В общем, читать объяснения историков порой довольно смешно.

Для русского письма в старину использовались алфавиты самые разные — и латиница, и кириллица, и руническое письмо, а также многие системы записи, доныне неразгаданные. Как не было единого литературного языка, так не было и единой азбуки. Вполне вероятно, что несториане занесли на Русь арабское письмо, а христиане греко-православного толка — кириллицу. Вопрос в том, что преобладало. Я готов предположить, что кириллическая азбука окончательно вытеснила арабицу только в XVII в. с церковной реформацией, а до того момента хождение имели обе системы письма, что демонстрируют русские «татарские» монеты.

Другая странность, с которой мы сталкиваемся — громадное количество «арабского» оружия на Руси. Что, своего делать не умели? Умели, да еще и продавали тем же арабам. Арабские хроники содержат много восторженных упоминаний о мечах из Артании, как там именовали Русь, причем описание позволяет предположить, что речь идет об оружии высшего качества — булатном («их можно сгибать пополам и когда отнять, они возвращаются в прежнее положение»). Собственно, чем еще, кроме булата могли удивить русские мастера Восток, знаменитый дамасскими и индийскими клинками?

В Оружейной палате Кремля выставлено не просто оружие, а царское оружие и доспехи, испещренные арабской вязью. Что, неужели даже для христианского царя-батюшки не могли отсталые московиты выковать исправный доспех? Так русские умельцы их и ковали, и даже помещали восьмиконечные православные кресты, только при этом рядом почему-то писали арабицей суры из Корана. Историки, поскольку просто замолчать этот слишком уж широко известный факт не могут, дают объяснение предельно идиотское: дескать, русские мастера бездумно подражали «эталонным» для них образцам восточного оружия, причем не только в форме и материале, но и в художественной отделке, совершенно непонятной для них. Более тупое объяснение придумать трудно.

Почему же древнейшие русские письменные памятники происходят из списков XV–XVII вв.? Вероятно потому, что кириллица именно в это время вытеснила арабское письмо. Кто сказал, что рукописи не горят? Горят, и еще как! Особенно если целенаправленно их уничтожать, что и было, безусловно, предпринято церковью в отношении древних письменных актов в XVII в. Сегодня примеров применения арабского письма в русских источниках до нас дошло немного, однако колоссальное количество «арабских» монет и «арабского» оружия, которое не подвергалось уничтожению, позволяет сделать вывод, что «восточное» письмо имело на Руси самое широчайшее хождение наравне с западнославянской азбукой.

Исходя из тезиса о русско-тюркском двуязычии Руси возникает вопрос об отношениях между дониконовым русским христианством и исламом. Если судить по старообрядцам, то даже сегодня между правоверными мусульманами и правоверными старообрядцами много общих традиций. Из наиболее наглядных можно привести, например, что и те, и другие моют перед молитвой руки, не имеют церковной иерархии, как у православных. А четыре века назад между ними различий было еще меньше. Вспомним, как русский Афанасий Никитин чтил Аллаха (аль-лах — значит буквально единый Бог) и Иисуса, Духа Божия — «Бисмилля Рахман Рахим. Иса Рух Оалло. Аллах акбар. Аллах керим». Это что — ислам или христианство? Вроде бы ислам, однако отчего же Никитин не поминает пророка Мухаммеда, что обязательно должен был сделать правоверный магометанин?

В умах сегодняшних патриотов-фетишистов прочно укоренился лубочный образ нашего предка из эпохи Московского царства: этакой добродушный бородатый детина в расшитой косоворотке и шапке с меховой оторочкой, в доску православный и великодержавный. Боюсь, если нарисовать подлинный портрет типичного москвича четырехсотлетней давности, патриоты-идеалисты придут в ужас: это будет мужик в чалме и халате, славящий и Иисуса и аллаха по-арабски, но притом пьющий водку и потребляющий в пищу свинину. При встрече он будет приветствовать соплеменников возгласам «Салам!», и вместо церковнославянизмов насыщать свою речь тюркскими словами. Любимый праздник москвича — это не Пасха, не Рождество, и даже не курам-байрам, а языческая масленица, которая длится целую неделю и представляет собой масштабный массовый загул с попойкой, мордобоем, развратом и кутежом. Наукам и книгочейству этот тип однозначно предпочтет торговлю, в которой понимает толк, а воевать за царя-батюшку охотно предоставит наемной татарской коннице и немецким рейтарам. С чувством патриотизма у типичного москвича XVII столетия вообще будет… Боюсь, вообще само понятие патриотизма ему не знакомо, это явление совсем из иной эпохи.

Стоит только сделать шаг в сторону от столбовой дороги официальной русской истории, и возникает масса вопросов, на которые лубочная, вылизанная попами до блеска и выверенная до мелочей версия принятия христианства на Руси ответить не в состоянии. Для верующих в «научный» канон историков это причина не задаваться еретическими вопросами. Для меня же — повод спустить в унитаз правоверных историков со всеми их догматами и применить по назначению собственный головной мозг.

Третий Рим умер, да здравствует Третий Рим!

У всякого народа есть некий устойчивый комплекс представлений о себе, о собственном характере, своей истории, предназначении — все это и называется национальным самосознанием. Ничуть не удивительно, что всякий народ видит себя гораздо более красивым, героическим, культурным и благородным, нежели соседи. И на этой почве зачастую возникает явление этноцентризма, которое можно окрестить национальной мегаломанией, то есть манией величия, проще говоря. Например, китайцы считают себя самым древним цивилизованным народом на планете, и им плевать, что то же самое думают о себе японцы, иранцы, индийцы или греки. Китайское правительство даже затрачивает значительное количество средств на изыскания на своей территории останков древнего человека, который оказался бы самым древним из всех известных науке. Казалось бы, что с того, что родиной человечества является Африка, как считает современная наука? Но нет, если китайцы отыщут где-нибудь в долине реки Янцзы череп, который будет ближе к обезьяне, то это будет интерпретировано ими, как признак исключительности китайской нации, его «первородности» по отношению к остальным народам. Как говорится, флаг им в руки.

Кстати, термин «национальная мегаломания» ввел известный польский этнограф Ян Станислав Быстронь. Надо полагать, в польской мегаломании он толк понимает. Алексей Юдин в статье «Новая украинская мифология» (журнал «Неприкосновенный Запас», № 1,2000 г.) рассказывает о его этнографических изысканиях: «Быстронь писал о ксендзе-францисканце, докторе теологии; генерале Общества по выкупанию узников Вой цехе Демболенцком, который издал в 1633 г. в Варшаве любопытную книгу посвященную доказательству прав древнейшего в Европе Королевства Польского (или Скифского) на наследство Адама, Сифа и Иафета и, соответственно, на мировое господство. В книге говорилось, в частности, о былом переносе трона мира из Ливана на территорию Польской Короны, из чего следовал вывод, что поляки-скифы (или сарматы) — древнейший народ на земле и прямо наследуют политическую власть надо всем миром. Для автора было несомненным, «что белый орел вскоре снова будет простирать крыла свои надо всем светом, когда какой-либо король польский, или аквилонский, покорив турок; трон или мировое Величество перенесет из Польши в Сирию и установит там на Ливанской горе; где он был изначально и откуда его к нам Полях (так!), наш предок, перенес. И на нем с наследниками своими до скончания света вновь как прежде будет властвовать над Азией, Африкой и Европой».

Права Польши на воссоздание мировой империи опираются здесь на родословные. Но Демболенцкий приводил и лингвистические аргументы. Ясно, что если до смешения наречий во время строительства Вавилонской башни человечество пользовалось одним единственным языком, то лишь один язык из ныне существующих может претендовать на статус первого, изначального (соответственно — сакрального, истинного, сотворенного Богом для первых людей). Таковым, несомненно, является «словеньски»(т. е. по сути, польский), который Демболенцкий отождествлял с первым в мире сирийским языком. Греческий, латынь и прочие языки ведут свой род от славянского. Аргумент в пользу «первичности» славянского приводился весьма остроумный: никакой иноземец («никакая неукрепленная губа») не выговорит его слов chrzaszcz, chrzest, trzpien, trzmiel и им подобных. Это ли не свидетельство превосходства?! Впрочем, языковая мегаломания не ограничилась в Польше XVII веком. Быстронь писал, что даже в 1895 г. в Вильне вышла книга известного библиографа середины прошлого века Адама Йохера под названием: «Гармония языков, или слияние их в один, то есть польский, при помощи финикийского, возвращенного в семью славянских языков», где автор доказывал первичность польского языка»^[97].

У поляков были достойные ученики — украинцы, которых они наспех «слепили из того, что было», создав этномутантов для борьбы с русскими. Вся история украинства составляет всего-то пару веков, зато с каким азартом «национально свидомые» хлопцы пыжатся помериться пиписками со старшими, а потом с упоением хвастаются, что у них самая длинная в Европе… история.

В этом ключе интересно посмотреть, являлся ли русский народ когда-нибудь носителем идеи собственной исключительности. Следует даже сузить вопрос — надо отыскать примеры, когда этой идеей была бы одержима элита, поскольку народ как таковой может участвовать в реализации некоего мессианского проекта, не осознавая его сути. Так солдат зачастую понятия не имеет о целях войны, ее экономической или политической подоплеке, но он верит своим командирам и с энтузиазмом убивает врагов, поскольку видит в этом воплощение идеи служения отечеству. Каким образом его вдохновляют на это политруки (священники, жрецы, политики) — вопрос технологии.

Попы сегодня очень любят поразводить демагогию о богоизбранности русского народа, что свидетельствует лишь об их неспособности к творчеству. Если бы они обладали хоть толикой творческой фантазии, то смогли бы придумать что-нибудь оригинальное, а так они всего лишь занимаются банальным плагиатом, перекраивая известные концепции богоизбранности еврейского народа (иудаизм), богоизбранности немецкого народа (национал-социализм) и им подобных верований. Идея богоизбранности деструктивна сама по себе, поскольку предполагает пассивное следование неким посылам свыше (божьей воле, воле фюрера), в то время как в любой ситуации, а в кризисной тем более, необходим активный анализ и поиск путей творческого решения стоящих задач. Впрочем, грех обижаться на церковников — они, как интеллигенты в чистом виде, ни на что путное все равно не способны.

Упомянул я о них лишь потому, что в их обосновании русской богоизбранности ключевое место занимает формула «Москва — Третий Рим». Вкратце суть ее такова. Зародилось христианство в первом Риме, но римляне оказались плохими христианами и Рим пал под ударом варваров. Наследником его выступила «Византия», где христианство было трансформировано в православие, откуда оно и пришло на Русь. Однако греки (ромеи) отчего-то тоже испортились нравом и Царьград (второй Рим) пал под ударами турок. Знамо дело, боженька их наказал за некие грехи. Таким образом, Москва стала наследником двух павших Римов и мировым центром единственно верной религии — православия, приобретая некое вселенское духовное значение. Это, соответственно наделяет русских ответственностью непосредственно перед Богом за то, чтоб Третий Рим стоял до скончания веков, поскольку «два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать». Вот вам и вся нехитрая подоплека богоизбранности — русские, дескать, являются хранителями прообраза царства Божия на земле. Когда царство Божие воплотится, то Москва должна стать центром мира. Rusland, Rusland, uber alles.

Автором этой идеи считается некий старец (или игумен) Трехсвятительского Псковского Елеазарова монастыря Филофей, живший в XVI в. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона утверждает, что Филофей «впервые обстоятельно развивает знаменитую теорию о Москве как о Третьем Риме, хранителе правой христианской веры». Как ни странно, вся «обстоятельная теория» умещается в несколько строк, оказавшихся в послании царю Василию III: «Тот, кто от вышней и от всемогущей, все в себе содержащей, десницы Божьей, которой цари царствуют и которой великие славятся и могучие возвещают праведность твою, пресветлейшего и высокопрестольнейшего государя великого князя, православного христианского царя и владыки всех, держащему бразды святых Божьих престолов, святой вселенской соборной апостольской церкви пречистой Богородицы, честного и славного ее Успения, кто вместо римского и константинопольского владык воссиял, — ибо старого Рима церковь пала по неверию ереси Аполлинария, второго же Рима, Константинова града, церковные двери внуки агарян секирами и топорами рассекли, а эта теперь же третьего, нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь во всех концах вселенной в православной христианской вере по всей поднебесной больше солнца светится, — так пусть знает твоя державность, благочестивый царь, что все православные царства христианской веры сошлись в едином твоем царстве: один ты во всей поднебесной христианам царь»^[98].

Вот и вся теория — лишь верноподданническая лесть в адрес монарха, и не более того. Да и обращено послание отнюдь не к вопросам большой геополитики, а исключительно нуждам церковным и проблемам нравственности. Например, псковский инок в своем сочинении обличает педерастию и призывает государя «содержати царство твое со страхом Божиим». О самом Филофее практически ничего не известно, даже годы его жизни. Ему приписывают несколько писем: послания к псковскому дьяку Мисюрю Мунехину, послание к «некоему вельможе, в миру живущему», послания к великому князю Василию Ивановичу и к царю Иоанну Грозному, где автор оспаривает астрологические предсказания или печется о сугубо местных псковских делах.

В старину идея всемирной империи включала не столько светское, политическое, сколько религиозное содержание, поэтому говорить о том, что Филофей сформулировал русскую государственную идею, над реализацией которой с тех пор бились все русские цари, совершенно неверно. Да, московские, а после петербургские государи очень деятельно пропагандировали идею защиты православных народов, но исключительно потому, что все православные народы находились тогда под властью Турции — традиционного соперника Российской империи. То, что эта концепция была сугубо политическая, легко доказать с помощью того факта, что бедственное положение не просто православного, но еще и единокровного русского населения Австрии, петербургских правителей оставляло абсолютно равнодушным.

Николай Ульянов в статье «Комплекс Филофея» утверждает следующее: «Памятников письменности с упоминанием о Третьем Риме насчитывается ничтожное количество, и среди них нет ни одного, посвященного специально этой теме. Государство, во всяком случае, не прокламировало ничего такого. Ни в официальных актах, ни в летописных сводах, вроде Воскресенского и Никоновского, игравших роль тогдашних официозов, ни в Степенной Книге упоминания о Москве — Третьем Риме не находим. Его нет в цикле документов и текстов, связанных с венчанием Дмитрия Ивановича и Ивана Грозного.

Только в «утвержденной грамоте» константинопольского патриарха Иеремии, приехавшего в 1589 году на Русь и давшего согласие на учреждение патриаршества в Москве, находим почти дословную формулу Филофея. Но в этом как раз и приходится видеть подтверждение давно высказанной мысли, что лозунг «Третий Рим» надо рассматривать как чисто церковную идеологию. И если подсчитать памятники, в которых он фигурирует, то, за ничтожным исключением, это будут сплошь памятники церковной письменности… Можно думать, что в самой церкви идея Третьего Рима выродилась в XVI веке в чисто практическую идею — возведение московского митрополита в сан вселенского патриарха. Как только эта цель была достигнута, о Третьем Риме замолчали. В XVII веке почти не находим произведений с упоминанием о нем»^[99].

Кстати, нельзя даже сказать, что Филофей был автором идеи Третьего Рима. Он всего лишь интерпретировал известную тогда доктрину Второго Рима, сформулированную патриархом Фотием: «И как владычество Израиля длилось до пришествия Христа, так и от нас, греков, мы веруем, не отнимется царство до второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа». Но не выгорело грекам с царством. В правление Ивана III наблюдается наплыв «ученых мужей» с Балкан в Москву (скорее всего, из-за турецкой экспансии), куда они принесли свои политические идеи. Потому для русского культурного слоя того времени знакомство с концепцией Второго Рима является само собой разумеющимся, но говорить о перенесении ее на московскую почву оснований нет. То, что в восхвалениях деяний московских государей мы встречаем сравнение их с ромейскими императорами, а Москва величается новым Царьградом, не следует воспринимать буквально — это лишь стилистический прием, широко применяемый в пышных официозных панегириках.

Десять филофеевских строчек не оказали, да и не могли оказать при неразвитости книжной культуры ни малейшего влияния на национальное самосознание в его время. Не были они восприняты и государственной элитой в качестве, как сейчас бы сказали, национальной идеи. По смерти Филофея он был вскорости забыт, и лишь изредка его имя упоминалось в сочинениях некоторых раскольнических писателей (Аввакум, Авраамий) по вопросу о крестном знамении или критики католицизма и волховства. Насколько прочно Филофей был забыт в России, иллюстрирует тот факт, что он даже не упомянут в изданном в 1827 г. «Словаре историческом о бывших в России писателях духовного чина», составленном знаменитым исследователем древности, митрополитом киевским Евфимием Болховитиновым. Впервые имя Филофея упоминается в печати в 1846 г. В связи с публикацией в I томе «Дополнений к Актам Историческим» его послания к дьяку Мунехину. Остальные его послания то в выдержках, то полностью стали появляться в конце 50-х и в 60-х годах того же столетия в «Православном Собеседнике».

Именно это и послужило толчком для создания концепции Третьего Рима во времена царствования Александра II, пышно расцветшей при следующем монархе. Причины же официального филофейства русской правящей верхушки были следующие. Начиная с Петра I и заканчивая Николаем I, русские государи как бы не имели национальности, будучи по своему мировоззрению евроцентристами. Интересы национальные были для них абстракцией, будучи в лучшем случае составляющей государственных интересов, но и последние зачастую отдавались ими в жертву во имя «общечеловеческих ценностей». Проще говоря, российская политическая элита пыталась стать «своей» в Европе, разменивая интересы России. В 1856 г. с поражением в Крымской войне эта полуторавековая политика потерпела оглушительный крах. Фигурально выражаясь, Европа четко указала России, что ее место у параши, а все ее предыдущие заслуги вроде разгрома Наполеона или спасения в 1849 г. Австро-Венгрии от революции ничего не стоят^[100]. Осознание этого стало таким потрясением для императора Николая, что он, как предполагается, добровольно ушел из жизни.

Его сын Александр, наследовавший престол, будучи воспитанным в евроцентристском духе, особыми талантами не блистал, но тут уж и дураку будет ясно, что просвещенная Европа не уважает ничего, кроме физической силы. Слабость же России заключалась не только в экономической отсталости (это было ее традиционный изъян, сам по себе ничего не определявший), но и в отчуждении по-обезьяньи западничеющего господствующего класса от народных масс. Это отчуждение было настолько глубоко, что многие интеллигенты искренне радовались поражению в Крымской войне, почитая в этом победу столь милых им «общечеловеческих ценностей» над ненавистным «азиатско-московитским варварством».

Николай Васильевич Шелгунов (1824–1891 гг.), известный диссидент-западник, пишет в своих мемуарах о своем приятеле, исследователе русской литературы Петре Пекарском: «Когда в Петербурге сделалось известным, что нас разбили под Черной, я встретил Пекарского. Пекарский шел, опустив голову, выглядывая исподлобья и с подавленным худо скрытым довольством; вообще он имел вид заговорщика, уверенного в успехе, но в глазах его светилась худо скрытая радость. Заметив меня, Пекарский зашагал крупнее, пожал мне руку и шепнул таинственно в самое ухо: «Нас разбили!»

При отсутствии внутреннего единства страна никогда сильной не будет, а потому сверху стала насаждаться консервативная по характеру и совершенно искусственная, да к тому же аморфная идеологическая доктрина, достигшая расцвета при Александре III, который считал, что Россию надо немного «подморозить», дабы уберечь от революции. В основу новой национальной идеи, состряпанной придворными интеллигентами-политтехнологами, легли патриархальность, церковность и принцип сакрального единства царя с народом. Вот тогда цари и стали демонстрировать свою нарочитую русскость, даже отпустили бороды. Именно в это время многие публицисты и придворные историки (Соловьев, Ключевский) начинают формировать и широко насаждать миф о Филофее и богоизбранническую доктрину Третьего Рима. Осознание своей исключительности русским народом должно было сгладить чувство национальной неполноценности, вызванной экономическими и военными неудачами страны, и мобилизовать для великих свершений «за веру, царя и отечество».

Но никаким «подмораживанием», распадающуюся Россию спасти уже было нельзя, максимум — оттянуть агонию. Филофейство же никоим образом не смогло духовно спаять русское общество, все более раздираемое социальными противоречиями. Окончательный крах доктрины Третьего Рима пришелся на 1917 г., когда озлобленные солдатские массы не понимавшие, зачем они должны подыхать ради захвата черноморских проливов, не только положили конец монархии в России, но и расплавили в революционном котле «подмороженную» тушу романовской империи. Сегодня Россия «опущена» Западом гораздо сильнее, чем в 1856 г., но осознающих это меньше, а слюняво радующихся нашему поражению пекарских значительно больше. Но столь же велик страх перед возмездием у тех, кто собственными руками разменял могущество страны на «общечеловеческие ценности» и счет в офшорном банке.

Поэтому нынешние хозяева Кремля панически ищут способ «подморозить» Россию настолько, чтобы она как можно дольше находилась в состоянии анабиоза — это позволит им паразитировать на теле страны до самой ее смерти. Но интеллигенция вырождается, и нынешние консервативные идеологи уже не способны придумать ничего нового. Как за соломинку, хватаются они за бывшую в употреблении романовскую доктрину Третьего Рима. Но не спасла она Романовых, не спасет и нынешних хозяев Кремля.