Вопрос о модальных словах в грамматической традиции. Указания на связь модальных слоя с категорией наречия и на близость их значений к функциям глагольного наклонения

Своеобразное положение модальных слов в ряду других грамматических категорий отмечалось в руководствах по русскому языку с начала XIX в. Но четкой грамматической характеристики этого типа слов там найти невозможно. Модальные слова долго не выделялись как самостоятельная категория. Они смешивались с наречиями. Это естественно. Недаром в славяно-русских грамматиках до конца XVII в. даже междометия включались в класс наречий. Категория наречий исстари являлась свалочным местом для всех так называемых "неизменяемых" слов. Однако для отнесения модальных слов к наречиям были и другие, более близкие исторические причины: многие модальные слова образовались из наречий. Грамматическое своеобразие модальных слов давно бросалось в глаза. Но скованные теорией античной грамматики, русские лингвисты XIX в. рассматривали их в составе наречий как особый разряд. Так, Востоков называет модальные слова наречиями, "определяющими подлинность действия и состояния". Смешивая их с наречиями и частицами, он различает пять групп "наречий" с модальными оттенками.

"I. Вопросительные; разве, неужели, ужели.

II. Утвердительные: подлинно, истинно, в самом деле, действительно и пр.

III. Предположительные: авось, может быть, никак, едва ли, чуть ли, вряд и пр.

IV. Отрицательные: не, ни.

V. Ограничительные: токмо, только, единственно, лишь" (2).

Н. И. Греч также выделил в особый разряд "наречия, определяющие свойство и образ бытия, существования предмета, а именно:

а) с утверждением: подлинно, истинно, неоспоримо, точно, непременно;

б) с показанием возможности: может быть, авось, вероятно, чуть ли, едва ли, вряд ли и пр.;

в) с отрицанием: не, отнюдь не, никак, нимало;

г) с выражением вопроса: разве, неужели" (3).

В последующих грамматических описаниях русского языка модальные оттенки этих слов и частиц очерчиваются еще ярче. В центре внимания оказывается вопрос об отношении их к другим формам выражения модальности суждения в русском языке. Так, отмечается тесная связь "вводных слов" с категорией наклонения (т. е. категорией глагольной модальности). Например, в "Опыте общесравнительной грамматики" И. И. Давыдова читаем: "Кроме наклонений, к тому же служат некоторые наречия, придаваемые сказуемому для действительности: точно, подлинно, действительно; для возможности: может быть, ведь, авось, едва ли, вероятно; для необходимости: непременно, должно быть, знать, видно, стало быть" (4).

Русская грамматическая наука постепенно приходит к сознанию необходимости рассматривать модальные слова как особую категорию. Синтаксико-генетическая точка зрения на эту категорию, выдвинутая Потебней (ср. хотя бы его анализ слова знать во втором томе "Из записок по русской грамматике"), оказала решающее влияние на современное грамматическое учение об этих словах. Потебня доказывал происхождение модальных слов из вводных предложений и подчеркивал их независимое положение среди других членов предложения. Самое название модальных слов "вводными" только внешне обозначало их место в связной речи, но не определяло их внутренней грамматической природы в современном языке. Впрочем, отголоски старого смешения модальных слов с наречиями очень заметны в "Общем курсе русской грамматики" В. А. Богородицкого и в "Синтаксисе русского языка" акад. А. А. Шахматова. Проф. В. А. Богородицкий целиком сливает вводные слова с категорией наречия. А. А. Шахматов во втором (необработанном) выпуске своего "Синтаксиса", излагающем теорию частей речи, распределял модальные слова без всякой системы по разным грамматическим категориям, руководствуясь внешними и разнородными признаками. Большая часть модальных слов им присоединяется к наречиям и — что не совсем обычно — к союзам.

В категорию наречия Шахматов зачисляет такие слова, как небось, мол, знать и т. п. (5) Однако некоторые из тех же модальных слов попадают и в союзы. Так, Шахматов называет союзами "видите ли, так сказать и тому подобные выражения, означающие переход от одной мысли к другой или просто средства возбудить внимание собеседника" (6). Кроме того, вскользь А. А. Шахматовым отмечается разряд "союзов, обнаруживающих ту или иную мысль, ту или иную цель говорящего (гыт, мол, с)" (7). Как и во многих других случаях, А. А. Шахматов и тут находит пути глубокого синтеза разных взглядов.

В первом выпуске "Синтаксиса" он устанавливает взаимодействие между "вводными предложениями" и категорией наречий-обстоятельств. В специальном разряде, посвященном "вводным словам" в составе предложения, А. А. Шахматов пишет: "В значительном числе случаев значение и грамматическую функцию таких слов можно сравнить со значением и функцией обстоятельств, следовательно, наречий, но связь вводных слов со сказуемым (или главным членом предложения) гораздо слабее, чем связь с ним обстоятельств; они представляются устранимыми без нарушения смысла предложения, а формальным их отличием является возможность быть замененными полным предложением. Это обстоятельство стоит в связи с самим происхождением вводных слов. Они являются редуцированными по своему смыслу предложениями" (8).

А. А. Шахматов тонко описывает синтаксические процессы сближения и смешения модальных слов с наречиями.

Он выделил особую категорию "сопутствующего обстоятельства", которое выражается "наречием: 1) не зависящим от того или другого слова в предложении, но занимающим тем не менее второстепенное место, зависимое от всего предложения в его совокупности; 2) зависящим от отдельного слова". Эту группу наречий А. А. Шахматов тесно связывает с вводными словами (9)² . И действительно, в большей своей части разряд шахматовских "сопутствующих обстоятельств" состоит из модальных слов.

Например: "А мне, никак, опять есть хочется" (Тургенев, "Холостяк"); "Вам теперь есть, поди, нечего, а она в колясках разъезжает" (Горбунов, "Смотрины и сговор"); "Делать ей нечего — вот она хвост и треплет... Хвостотрепка! Право, хвостотрепка!" (Е. Карпов, "Зарево"); "Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постели и дремал" (Л. Толстой, "Война и мир"); "Чай-то от хозяйку что-ль? — спросил он... Она поставила перед ним свой собственный, надтреснутый чайник" (Достоевский, "Преступление и наказание").

А. А. Шахматов первый указал пути и возможности перехода наречий в модальные слова. Так как модальность предложения, помимо вводных слов, выражается формами наклонения, то А. А. Шахматов стремился точнее определить отношения между вводными словами и формами наклонения. Выделяя особое "недействительное наклонение" (форму прошедшего времени с частицей было), А. А. Шахматов отмечает частое "сопровождение" его модальными словами чуть, едва (Она чуть было не заплакала с досады; Он едва не ударил меня). "Предположительное наклонение", морфологически обнаруживающееся лишь в употреблении будет со значением настоящего времени (Он будет дома; Вы будете такой-то), чаще всего, по Шахматову, аналитически выражается словами: кажется, вероятно, едва ли, чуть ли не, может быть и т. п. в сочетании с формами изъявительного наклонения (10).

После работ Шахматова близкая связь модальных слов с наречиями и частицами, а также тесное взаимодействие их с категорией наклонения стали очевидны для многих. Грамматики учили: "К частицам, обозначающим косвенные наклонения, близки по значению такие частицы, как будто, словно, дескать, де, указывающие на отношение говорящего к высказыванию, как к чужому, а также частицы вопросительные: разве, неужели, ли и пр.". С этими частицами сопоставлялись слова, "выражающие субъективную оценку, сомнение или уверенность: авось, будто, вряд ли, именно, как-нибудь, как раз, конечно, наверняка, небось, никак, поди, право, просто, разумеется, словно, так (не смешивать с союзами будто, словно, так и с наречиями определительными: никак, просто, так)". Например: "Как никак, а если ехать, то уже пора" (Чехов); "Никак ты пьян?" (Горбунов); "Просто беда моя" (Горбунов); "Она просто никто... Человек без прошлого" (Лесков, "На ножах").

В предшествующей грамматической традиции отмечены такие черты в строе и составе модальных слов:

1. Тесная связь многих разрядов модальных слов с наречиями. Наречия легко переходят в модальные слова или сближаются с ними по синтаксической функции. Ослабление синтаксической связи между наречием и тем словом, к которому оно примыкает, способствует этому переходу³ .

2. Наличие, наряду с модальными словами, большого количества модальных частиц. Граница между модальными словами и частицами оказывается очень подвижной. Многие модальные частицы являются результатом семантического "усыхания", или опустошения, слов. Модальные частицы отличаются от других разрядов частиц тем, что они относятся не к какому-нибудь отдельному слову предложения, а к предложению в целом. Ср., например, частицы мол, де, дескать и т. п.

3. Однородность функций модальных слов и частиц с функциями глагольного наклонения. Относясь ко всему предложению и выражая возможность, нереальность, достоверность и т. п., модальные слова и частицы оттеняют значения глагольного наклонения. Чем менее полновесно модальное слово, тем более его лексическое значение растворяется в общем модальном значении высказывания (например: Я едва ли завтра уеду).

4. Широкое распространение модальных значений и оттенков в кругу других типов частиц, кроме предлогов. А. А. Шахматовым была высказана, но не развита мысль о глубоком влиянии модальных слов и частиц на союзы.

5. Функциональная близость модальных слов и частиц к вводным предложениям (и вводным синтагмам).

Эту последнюю мысль поддерживал и Шахматов. Идет же она от Потебни. А дальнейшее развитие она получила в синтаксических трудах Д. Н. Овсянико-Куликовского и А. М. Пешковского.

Так как эта точка зрения заслонила все другие и мешает всестороннему изучению модальных слов, то на ней следует остановиться подробнее.

§ 3. Синтаксическое учение о "вводных словах" как о "редуцированных по смыслу вводных предложениях"

В учении Потебни вводные слова изображались как вводные предложения или как остатки вводных предложений. Этот же взгляд лег в основу анализа вводных слов в "Синтаксисе русского языка" Д. Н. Овсянико-Куликовского. Естественно, что Д. Н. Овсянико-Куликовский рассматривал "вводные слова" как "часть неоконченного недоговоренного предложения" или "как результат сокращения некогда полного предложения, от которого осталась лишь та или другая часть, иногда превратившаяся в частицу" (11). Таковы: само собой, мол, пожалуй, чай, будто, ведь, дескать и др. Эти мысли подкреплялись ссылкой на "вводные выражения, еще сохраняющие с большей или меньшей ясностью характер предложения": так сказать, стало быть, знать, разумеется, говоря правду и т. п.

Однако Д. Н. Овсянико-Куликовскому пришлось, сверх того, говорить и о "вводных наречиях и о других обстоятельственных выражениях", вроде словом, одним словом, конечно, по-видимому, следовательно (если только они не служат для связи предложений как союзы-наречия). Например: "Он начал, по-видимому, утомляться и своей любимой деятельностью" (Гончаров, "Заметки о личности Белинского"). Таким образом, в учении Д. Н. Овсянико-Куликовского о вводных словах появлялось противоречие. "Вводные наречия" типа по-видимому, конечно и т. п. нельзя связывать с вводными предложениями и нельзя возводить к ним. Овсянико-Куликовский пытался обойти это противоречие терминологически: кроме "вводных слов" он еще допускал "вводные выражения" и "вводные наречия". Но функции всех этих разрядов однородны, и противоречие оставалось неустраненным. Было непонятно, чем "вводные наречия" отличаются от других видов наречия и почему их приходится изучать только в синтаксисе, тогда как другие наречия и частицы рассматривались и в морфологии.

А. М. Пешковский, развивая мысли Д. Н. Овсянико-Куликовского, изображает еще подробнее процессы изменения "предложений, вставленных в середину других предложений, но не соединенных с ними грамматически", и перехода их в вводные слова, а иногда и в частицы. Особенно подчеркиваются Пешковским интонационные своеобразия вводных выражений. "При этом, чем короче такое выражение и чем чаще оно употребляется, тем больше оно теряет свое первоначальное значение (ср., например, видите ли, когда нечего видеть, одним словом, когда употребляется очень много слов... и т. п.). Если это первоначальное значение совершенно исчезает (часто в связи с соответствующим звуковым усечением), то получается частичное слово, и таких слов немало между вводными словами (конечно... чай, знать, мол, де, дескать и т. п.). Эти частичные слова отличаются от прочих частичных слов только тем, что соответственно своему происхождению не вступают в связь ни с одним из членов данного предложения и потому не являются членами его, хотя бы даже служебными" (12).

В "Синтаксисе" Пешковского вопрос о генезисе вводных слов, о происхождении их из "вводных предложений" и словосочетаний механически смешивается с вопросом о функциях их в современном русском языке. Анализ современного употребления "вводных", или модальных, слов и частиц у Пешковского поверхностен и односторонен, место их в живой системе русского языка не определено. Современное понимание их часто не имеет ничего общего с их этимологией, с их старым значением и употреблением. Например, де не соотносится с древней формой дhи — говори — или дhе — говорит; дескать не осознается как скрещение двух синонимов — дhи и сказать или скажет; в мол не чувствуется ни императива молвь, ни прошедшего времени молвил; стало быть не признается безличной формой прошедшего времени и т. п. В большей части модальных слов и частиц совсем не сохранилось и следа их бывшего употребления в роли предложений. Это признавал и сам А. М. Пешковский. Он замечает по поводу некоторых разрядов вводных слов: "Неверно было бы считать такие одиночные слова и сочетания предложениями, хотя бы неполными" (13).

Таким образом, одностороннее развитие взглядов Потебни сужало круг изучения модальных слов и частиц. Многие из модальных слов, действительно, произошли из вставных предложений. На многих из них еще и теперь лежит отпечаток этого их происхождения. Но многие из модальных слов и частиц возникли и другим путем, например из наречий. Чем бы они раньше ни были, в современном языке они образуют одну грамматическую категорию. Дальнейшее их изучение должно состоять в более точному подробном определении их грамматических разрядов и их грамматических функции.

При этом необходимо помнить о морфологической и даже синтаксической границе между классом модальных слов и частиц в собственном смысле и всем тем, что функционально с ним сближается. "Все, что в том или ином виде выступает в предложении с оттенком индивидуальной характеристики высказывания или эмоциональной экспрессии, получает тенденцию ко включению в названную группу слов". И в таком случае при игнорировании грамматического своеобразия разных выражений, несущих модальную функцию, — объем этого класса "разрастается до необычных размеров". "В состав модальных слов попадают самые разнообразные представители речи и притом с самым разнообразным синтаксическим значением и построением". Вполне справедливо замечание акад. И. И. Мещанинова в его книге "Члены предложения и части речи": "Можно говорить, что вводный член предложения может быть представлен отдельными частями речи, словосочетаниями и т. д., но относить все то, что свойственно члену предложения, в одну лексическую группу "модальных слов" весьма рискованно" (14).