III. Недавнее прошедшее и современность

Восемнадцатый век был периодом пробуждения русского народа. Независимо от крупных политических успехов совершен огромный культурно-этнический шаг - создание общего литературного языка, как органа уже достаточно назревшей этнической психологии. В этой работе участвовала личными силами вся этническая Русь; но особенно заметную роль играли представители Южной Руси, где работа мысли и письменность возникли несколько раньше, чем на севере (Киево-Могилянская Коллегия, Мелетий Смотрицкий, Эпиф. Славинецкий, Сим. Полоцкий, Ст. Яворский, Димитрий митр. Ростов. и проч.). Крупным участием южноруссов в создании общего всероссийского литературного языка в значительной степени предрешен вопрос в пользу великорусского наречия, так как южноруссы не поставили на очередь собственную племенную речь, но присоединились к великорусским товарищам мысли и слова. Вероятная глубокая причина этого этнического события будет указана далее. В первоначальный момент, когда и великорусская, и южнорусская письменность носили печать близкую к древнему церковно-славянскому или книжному языку, т. е. XVI-XVII века, - обе русские письменности обладали приблизительно равными шансами на первенство, но в течение XVIII века и начале XIX-го совершилось обычное в этнической истории событие - выбор одного из племенных наречий и возведение его в ранг общего языка всех племен или языка расы. Вероятные причины этнического избрания великорусской речи и письменности содержатся в некоторых благоприятных одной стороне психологических основаниях или обстоятельствах, а именно: в появлении четырех гениальных (Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова), нескольких талантливых людей (Жуковского, Тургенева, Аксаковых), и целой плеяды второстепенных деятелей. За исключением Гоголя все были великоруссы по рождению. Вторым условием явился свойственный великоруссам перевес воли, дающей успех во всяком деле при равных шансах ума и чувства. Хотя два последние качества были в перевесе у южно­руссов - они уступили первую роль великоруссам и добровольно впряглись в общую колесницу мысли, решив тем незамедлительное наступление назревшего момента этнической психологии - вопроса о языке. Помимо этих второстепенных условий, самая природа языка, т. е., его лингвистические свойства и его психология участвовали могущественным образом в направлении событий. Это собственно и было первостепенным двигателем - первопричиной событий! (О ней речь несколько ниже).

Появление украинского (южнорусского) языка на этническом поле России около столетия тому назад уже не могло изменить судеб даже в тот момент, когда на горизонте засветилась яркая звезда Тараса Шевченко.

Тарас Григорьевич Шевченко выступил на литературное поприще как раз в тот момент, когда вопрос о литературном общерусском языке уже был разрешен в пользу великорусского языка. Вопреки своему великому земляку Гоголю, который писал по-русски, Шевченко писал на обоих языках - русском и украинском. Обоими языками он владел в совершенстве. Его русская речь так же глубоко метка, как и украинская поэтическая мова. Особенность поэтического дара Шевченко состоит в том, что он глубоко чувствовал психологию языка, и - что еще важнее - он чувствовал язык в его историческом тысячелетнем потоке. По словам Житецкого, поэзия Шевченко является наследием прошлого и свидетельством настоящего. Как далекое прошлое, когда малороссийская народность еще не отделилась от общего славянского рода, так и прошлое, когда она составляла одно целое с великорусской - все это вошло в поэзию Шевченко, как в один общий и широкий поток. В этом отношении Шевченко подобен Пушкину, который носил в себе язык в его долгом историческом составе и течении. Язык у Пушкина и язык Шевченко это не языки минуты или эпохи, но это голос и говор истории и психологии языка. Оттого в них чувствуется что-то обаятельное, глубоко и бесконечно родное, свежее, в то же время торжественное, величаво-древнее.

С именем Т. Шевченко связано воссоздание украинского языка и самого термина «Украина», «украинцы». Этот термин появляется в истории впервые (по отношению к Южной Руси) в устах административного польского и московского творчества около XVI-XVII века наравне с терминами: Псковская, Рязанская, Гетманская «Украина», а в первой половине минувшего века для Южной Руси этот термин освящен талантом Шевченко, с того времени украинство стало не только литературным, но и политическим движением, особенно с момента основания Наукового Товариства имени Шевченко в Австрии. Украинство и украинский язык стремятся подняться на высоту психологического, этнического и литературного факта. Таков смысл тех крупных усилий, какие находят свое представительство в деятельности, в изданиях и трудах означенного Товариства.

Что достижимо, что возможно, что соответствует реальной действительности?

Река психических течений, подобно реке времен и подобно потоку физических вод, не возвращается и не останавливается. Сроки и случай для возвышения и подъема южно­русского языка на высоту общелитературного языка русской народности миновали и никогда более не повторятся. Так вообще протекают этнические события, согласно закону эволюции! Но в данном случае уже заготовлен, по крайней мере, на долгие времена вперед, содействующий момент, содержащийся в самом составе и строе двух племенных наречий - великорусского и южнорусского. Моментом этим служит языковая психология обоих наречий, как видно из нижеследующего рассуждения.

В основе всякого слова человеческой речи сокрыта и звукам предшествует идея, идейный или умственный образ или представление. Произнося слова: река, колокольня, козявка, мы предварительно уже имеем в уме зримую или иную картинку, например, видимой на ландшафте движущейся массы вод (река), или картинку стоящего неподвижно, высящегося в воздухе, узкого здания (колокольня), или образ копошащегося на земле крошечного живого существа, с движущимися ножками и усиками (козявка). Эти умственные образы, или идеи предшествуют слову и составляют сущность всего дела, а слово есть только ярлык, или видимый и слышимый знак идеи - слышимый, если слово произносится, видимый, если начертано литерами. Такова психология языка или психология речи. Анализируя этот процесс в различных языках и у различных народов, мы венчаемся с тою капитальной особенностью, что каждый народ имеет свою особенную языковую психологию. Если рассмотрим это на примерах, то самая идея предмета станет ясной. Для русского ума или для русской мысли двоедушный человек это человек с двойной душой для немца - zweiherzliche, oder zweizungige Mann, т. е. человек с двойным сердцем или двойным языком, для француза - это homme double, faux, dissimule, т. е. двойной, фальшивый, притворный человек. Для русского отдыхать (от-дыхать) - значит так расположиться, чтобы хорошо дышать; для француза отдыхать - reposer, se delaisser, т. е. сложить руки, положить себя, распустить себя; для немца отдыхать - ausruhen, sich erholen, т. е. отпочивать, набираться сил. Для русского при мысли о понукании в уме является представление о крике и звуках: «ну! ну!», т.е. представляется действие голосом, для француза при мысли о понукании представляется действие рукою - pousser, stimuler, presser, т. е. толкать, двигать, давить, напирать. Возникающая раньше слова мысль, идея или образ уже ведут за собою и самое слово, которое будет метким словцом, если идея верна как показывает таблица.

ПРИМЕРЫ
Из сравнительной психологии и этимологии языков

Для вящей ясности предмета не лишним будет обратить внимание на те слова, которые на первый раз кажутся отличными, в двух сравниваемых языках, то по своей фонетике, то по своей психологии. Таковы, например, слова:

Эти слова - более чем синонимы, они просто тождественны, потому что каждое из них свободно входит в другой язык, и тем непрерывно оживляют взаимную связь обоих и тождество содержащихся в них идей данного корня. Два слова: творить и чинить, свободно живут в обоих языках, как показывают примеры: «витворяти» (укр.); «причинять беду, натворить бед» (русск.), или: «таке було вытворюе» или «столько, бывало, натворит» (русск.). Множество выражений этого рода, свойственных как будто бы одному языку, в действительности свойственны и другому, и при помощи такого словаря, как Словарь Великорусского языка Даля, где записаны местные говоры в разных губерниях, можно убедиться, что почти каждое слово украинского языка где-нибудь в другом конце России живет в глубине провинциальной глуши, доказывая тем живую общность двух языков. Для примера возьмем украинское слово: чобит (сапог). Как будто оно вовсе не русское, но в Пермской и Вятской губернии еще живет слово: «чеботарь» (сапожник) - («Знай, чеботарь, свое кривое голенище») (Даль). Такое чисто украинское слово как схаменутися (опомниться, спохватиться) живет и в языке Псковской губернии (Даль) и т. д.

Есть такие слова (их весьма мало), которых и у Даля не найти, например, слова: «цикавий», «цикавист», но они, вероятно, заимствованы с польского языка и т. д. Таким образом, этими кажущимися исключениями только подтверждается чрезвычайная близость русского с украинским в живом говоре народной речи. Общий литературный язык сближает разные говоры и делает легким усвоение общего языка страны для всех наречий, и это скоро ведет к естественному перевесу языка над наречиями, что так ясно сказалось в Украине в последние десятилетия.

Мы приложили таблицу из восьми слов, чтобы сделать ясной идею психологии языка. Не звуками, не фонетикой, не лингвистикой характеризуются язык, речь и слово, а психологией и умственными процессами, лежащими в душе человека и народа.

Различие этнических психологии ведет к различию психологии языка, а обе вместе ведут к отличию и различению народов и являются этническими признаками народа, наряду с антропологическими и другими этническими отличиями.

Сравнивая язык русский и украинский, легко усмотреть почти полное тождество психологии этих двух языков и лежащую в основе их совершенную близость душевных и умственных процессов, воззрений и приемов мысли. Это показывает с очевидностью, что русский и украинский языки - это не два языка, а один язык; в крайнем случае можно говорить о двух наречиях одного праязыка, но это было бы почти логической тавтологией, Различие между русским и украинским языками - не психологическое, а фонетическое или звуковое, следовательно, различие не внутреннее - глубокое, а внешнее - кажущееся: звуками они разнятся, но их психология тождественна. В существе дела эти языки отличаются так, как отличаются между собою слова: аткуда, аткелева, аткентелева, видкиль, видкиля, откуль, откулева, откулича (Слов. Даля) и т. д. Все это - одно и то же слово: «откуда» в разных фонетических и лингвистических нарядах, но тут вовсе нет различия языка и речи. Есть только различие фонетическое, т. е. звуковое, как в словах: откуда, видкиля, но и здесь отличия не идут далеко, и малорусское наречение наравне с белорусским ближе к великорусскому, чем польский, или чешский язык.

Факт таких кажущихся различий, но действительной близости малорусского и великорусского языков был, без сомнения, ведом тем ученым, письменникам и писателям XVII-XIX веков, которые своим согласием и соучастием содействовали возведению великорусского языка в ранг общего литературного органа русского народа. Они были нравственно полномочными деятелями той эпохи и свободно решали вопрос, разрешаемый вообще знанием и дарованиями. Но произвола или личных движений нельзя усматривать в их деятельности: они только повиновались требованиям дела, его пользам и успехам, движимые глубоким чутьем закона психической интеграции, которая объединяет дробные, но достаточно дифференцированные части. К этому необходимо прибавить, что общий научно-литературный язык, как культурно-этническое орудие народа, составляется, как известно, из наречий, говоров и языков и не является племенным языком, или языком одного племени, но языком племен. Общий литературный язык содержит в себе этническую психологию и культуру, нередко весьма не близкую к элементам живой народно-племенной речи, но отвечает сложному и высокому умственному уровню развитого писателя и такого же читателя или, по крайней мере, грамотея. Взятая же в сыром виде народная речь будет фальшью в общелитературном языке. В такую фальшь иногда и впадают украинцы. Отсюда успокоительный вывод для тех, кого огорчает привилегия, выпавшая в силу законов этнической эволюции, на великорусское племенное наречие. Жизнь и развитие говоров, наречий и племенных языков стоит особо и независимо, а гегемония одного языка над другими это вопрос практики и психологических удобств более или менее крупной этнической единицы и, притом, вопрос свободного взаимного согласия частей. В сказанном содержится и научный ответ на психологические и этнические вопросы, возбуждаемые украинством. Но украинство подняло не одни научные вопросы, но также и серию научно-практических и чисто-практических и жизненных задач, вопросов, недоумений и может быть сомнений. Укажем главнейшие.

Создание слов.

Поднимаем этот вопрос не от нашего имени и не с точки зрения интересов общелитературного языка, но с точки зрения украинцев. Среди них раздаются компетентные голоса, касательно неправильности и противоестественности некоторых слов и выражений. Это именно те слова, которые в сыром виде и плохо сработанных подражаниях народному говору внесены в предполагаемый научно-литературный украинский язык. Протест против такого неосторожного пользования народной речью или ее имитациями, сказался в устах глубокого знатока южнорусской народной речи и писателя И. Левицкого (Нечуя) и многократно раздавался из уст других не менее компетентных судей, причем пробным камнем для сравнений указывалась и бралась речь Тараса Шевченко. Об этом, впрочем, имеется достоверный документ, подписанный проф. М. Грушевским. Он утверждает, что борьба за слова идет по целой земле нашей (т. е. украинской) от Карпат до Дона («вид Карпатив, аж до Дону»). Протестующие украинцы говорят необинуясь о навязывании народу выдуманной, небывалой, неизвестной ему и ненужной литературы... что такая литература по своему языку не имеет ничего общего с языком Шевченко. Над этими серьезными возражениями проф. Грушевский иронизирует и заявляет, что теперь идет общая живая работа, движение, прогресс («спильна жива робота, рух, поступ»), что теперь горячее время, которое не стоит и может не повториться (буквально не привожу слов проф. Грушевского, но перевод верен) и что можно писать какой угодно речью, хотя бы далекой от Шевченковой. Неудивительно, что такой украинской речи сами украинцы, по словам проф. Грушевского, не желают брать ни в руки, ни в рот («а нi в рот a нi в руки i не берут»). Посмотрите, - продолжает проф. Грушевский укорять украинцев, - как слабо распространяются украинские газеты и журналы, все вообще украинские издания и какой чрезвычайно ничтожный круг украинской публики они захватывают и как мало вводят ее в украинское национальное течение. Проф. Грушевский жалуется, что нет украинского министерства народного просвещения, которое завело бы общую грамматику, правописание и стилистику. Эти цитаты показывают, что украинцы-возражатели глубоко правы, но проф. Грушевский столько же неправ. Впрочем, ему все-таки следует быть благодарным, потому что его словами удостоверяется факт отрицательного отношения украинцев к украинской мове. В его же словах содержится и указание на причину такого отношения украинской публики. Почтенный профессор, как то явствует из приведенных сейчас слов, верит в силу стилистики, грамматики и правил правописания, но ни одним словом он не обмолвился о силе и значении психологии языка для человеческой речи и психологии вообще. Допуская торопливость в создании языка, говоря: «жаль время терять, поскорей за работу» («шкода часу, гайда до работи!») другие-де поправят как-нибудь сделанные предшественниками ошибки, Грушевский выдает себя головой. Высказанные им мысли и взгляды показывают, что им придается мало значения даже факту памяти - тому, что всякая неряшливая психическая работа, со всеми своими неточностями закрепляется памятью и становится там органическим злом. Такова допускаемая ученым историком (филологом также) методика создания украинского языка! Мы внимательно проследили сделанные вдумчивыми критиками и знатоками украинской речи замечания, например, И. Левицким, покойным П. И. Житецким и, проследив текущую прессу, убедились, что развитие украинского языка, особенно его неологизмы, совершается вопреки требованиям общей психологии и психологии языка. В частности, не трудно убедиться, что формирование языка основано, большею частью, на этимологии, что оно нередко приближается к истинной этимологической канцелярщине, убивающей психологию и дух языка и работающей над трупным материалом бездушных звуков, которые, будучи скомпонованы, вызовут будто бы идею. Покойный II. И. Житецкий указал на последствие такого приема в слове видвичальний (ответственный). Слово это, вновь созданное, и созданное вопреки идее языковой психологии, обманно соперничает в уме со словом видвичний (вечный, предвечный) и тем вызывает оскорбительную для ума путаницу. А такая путаница возмущает читателя, как всякий обман и подлог. Некоторые слова, составленные даже безошибочно по этимологии, но ошибочно но психологии, не сразу вызывают идею и также оскорбляют читателя, который называет такие слова коваными, т. е. искусственными. Легко понять, что украинец, знаток родной речи и эстетик от природы (таковых большинство!) чувствует себя глубоко оскорбленным таким этимологическим труженичеством, которое иной раз дает суррогаты слов, имеющие не более сходства с натурою, чем сахарин с сахаром. А между тем, не только проф. Грушевский, но многие издатели периодической прессы жалуются на читателя, что он требователен. Да, слава Богу, что он требователен! Уж лучше, вопреки совету проф. Грушевского, совершенно отказаться от такого чтения, чем надрывать свои душевные силы и вводить в свою память материал, противный духу языка (т. е. естественным ассоциациям и психологии слова). Серьезные труженики на ниве родного слова, как Б. Д. Гринченко (Словарь Укр. Мови), не без основания ограничили свою деятельность скромными рамками собрания живых и художественных сокровищ речи, не выступая на скользкий путь создания украинского литературно-научного языка. Такой язык, как орудие и продукт знания и тонкой рафинированной работы мысли, созидается долгим временем и не малыми трудами соединенных литературных поколений; кустарная же производительность бессильна совершить такое дело.

Недостаточное или слабое сочувствие украинского народа с его интеллигенцией делу создания языка и работам по доведению украинской мови до ранга литературной высоты объясняется тем именно обстоятельством, что эта мова психологически весьма близка, если не тождественна в своих психологических основах с общерусской литературной речью. Глубокое сознание и вчуствование (Einfuhlung), или возчувствование этого факта явилось вероятной причиной присоединения (а не отказа!) массы украинцев к делу обработки и создания общерусского литературного языка в течение XVII-XIX веков. Такая тенденция - была ли она сознательной и преднамеренной или представляется в том и другом случае естественной и согласной с правдою жизни, - тою биологической правдой, которую природа проводит во всех своих делах, содействуя необходимому, но избегая роскоши. Два параллельных языка, различных по звуку (фонетике), но тождественных по духу (по своей психологии) - это роскошь, которую природа обыкновенно не допускает. Украинский язык, конечно, будет существовать, как психологическое орудие талантливого племени, но станет ли он органом и меновым знаком психического обмана для многих миллионов людей - в этом можно серьезно усомниться. Вероятно, не только интеллигенция Украины, но и публика с умеренной грамотной подготовкой постепенно, а может быть и скоро перейдет к пользованию общей литературной речью, подобно тому, как это всегда делалось народами и племенами, как показывает история человечества. Это закон этнической психологии, который и для южноруссов рано или поздно вступит в свои права; начало этого поворота уже ясно обозначилось. Быстрое ознакомление с общим языком страны, особенно, если он психологически родствен - это такая естественно увлекательная перспектива, которая всегда и повсюду вступает в свои права, так как открывает легкий доступ к обладанию великим культурным орудием мысли без томительных напряжений мыслительности. В языке нам дорога психология мысли и чувства, но не фонетика, не набор звуков.