Что можно узнать из телесных проявлений

Наблюдение и чтение телесных проявлений не заключается лишь в усилении (амплификации) ощущений и жестов.

Гештальт-терапевт с особым вниманием относится ко всем телесным проявлениям своего клиента: к изменению положения его тела, заметным внешнему наблюдателю произвольным или бессознательным движениям, полуавтоматическим микрожестам — «оговоркам тела», указывающим (в большинстве случаев, без ведома, самого клиента) на протекание какого-то процесса. Это может быть постукивание пальцами руки, покачивание ногой, появление желваков на челюстях. Кроме того, терапевт непременно следит за голосом, ритмом дыхания, его амплитудой и задержками, а также за кровообращением, к примеру, по изменению оттенков цвета кожи на открытых участках тела.

В Гештальте телесный симптом охотно используется в качестве входной двери, открывающей доступ к прямому контакту с клиентом. При этом сохраняется полное уважение к самостоятельно избранному им пути, хотя выбор этот чаще всего бывает непроизволен.

В этом случае следует побуждать клиента к осознаванию через усиление (амплификацию) возникшего у него ощущения или симптома «Парадоксальная» реакция, ибо большинство других видов терапии, наоборот, направлены на ослабление симптома. И тогда клиент, прежде чем начать размышлять о возможном значении симптома, углубляется в свои ощущения, давая им «заговорить».

Ведь в Гештальте, как я уже неоднократно подчеркивал, не стремятся любой ценой расшифровать симптом. По выражению Лакана, такая расшифровка «питает симптом смыслом», объясняя, оправдывая и поддерживая его. Примером тому может служить заявление следующего рода: «Я подвержен фобиям, так как моя мать, испытывая тревоги после смерти моего старшего брата, чрезмерно опекала меня», — это может скрыто означать, что: «У меня есть веские причины на то, чтобы быть таким» и даже: «Я приговорен — поэтому я таким и останусь».

Гештальт-терапевт остерегается любой интерпретации жестов и телесных проявлений клиента, основанной на заранее разработанном своде правил. Он предпочтет подтолкнуть клиента к самостоятельному движению по открывшемуся пути, предложив ему продолжить, повторить или усилить (амплифицировать) жест (чтобы тот стал все более и более проявленным и отчетливым), одновременно проговаривая возникающие у него в теле ощущения. И тогда цепи ассоциаций от ощущений, жестов, образов, звуков или слов часто приводят клиента к внезапному осознаванию (инсайту, или мини-сатори, — по выражению Перлза) его актуальных поступков или, наоборот, прошлых и даже архаических повторяющихся способов действий.

И тело может лгать...

Язык тела часто может быть глубоким, богатым и разнообразным. Между пониманием этого факта и утверждением, что «тело никогда не обманывает» (Лоуэн), лежит та грань, которую лично я остерегался бы переступать. Мои слова могут выражать сознательную ложь или же выдавать мои мысли вопреки моей воле, но и мое тело может делать то же самое! Я могу «качать мышцу», чтобы замаскировать свой страх или робость, лить «крокодиловы» слезы, чтобы разжалобить собеседника, или прикрывать свою агрессивность приветливой улыбкой. Я могу покраснеть, не будучи действительно взволнованным, или ощущать эрекцию, не будучи влюбленным (и прямо наоборот!..). Я могу жестоко страдать от мелкой царапины или зубной боли, но не ощущать медленного развития раковой опухоли.

Доверять телу клиента — не более и не менее благоразумно, чем доверять его слову... Но зачем же, пренебрегать этим неиссякаемым источником дополнительных сведений, совпадающих или разнящихся по содержанию с эксплицитными вербальными сообщениями?

Для гештальтиста особое значение телесного языка состоит в том, что он корнями своими уходит в здесь и теперь, слово же охотно переносится в то, что случалось «раньше и в другом месте», стараясь ответить на вопрос что, а не как.

Пробудившиеся чувства отражаются чаще всего в голосе, в дыхании и в позе клиента. Между телом и словами возникает обратная связь; они вступают в резонанс, оказывая друг на друга взаимное усиливающее влияние...

Приручение эмоций

Слезы — это природная смазка любой эмоции, то есть любого «душевного движения, направленного вовне, к миру». Слово «эмоция» происходит от лат. emovere или ex-movere — двигаться вовне, наружу. А это значит, что освободительная экспрессия противостоит тягостной импрессии (впечатлению), которая, словно пресс, давит внутрь и оставляет там свой отпечаток.

К сожалению, в нашей культуре проявление телесной экспрессии и эмоций критикуются и строго регламентируются: нам с детства запрещали не только открыто выражать гнев, страх, грусть, боль или ревность, но и ликовать от радости и проявлять свое желание.

Лично я обычно поощряю спонтанное проявление любой проклюнувшейся эмоции. Когда она наконец-то вылезает из своей норки, то я внимательно встречаю ее, стараюсь познакомиться и, не торопясь, но в нужный момент, заговорить с ней. И если я замечу хоть малое изменение в ритме или интонациях голоса, в слюноотделении или в дыхании, тогда я стараюсь успеть обратиться к клиенту с вопросом: «Что происходит с тобой сейчас, в эту минуту?», пока мимолетная эмоция не исчезла... Само собой разумеется, что если такая интервенция окажется преждевременной, то она может оборвать эмоцию и даже привести к тому, что эмоция, чуть показав кончик своего носа, тут же спрячется обратно! Но если ее сначала обнаружили, познакомились с ней, а затем ее приняли, тогда появится возможность провести более глубокую и эффективную работу «на открытой ране».

В своей терапевтической практике я сознательно использую нежность и агрессивность в терапевтических целях, поощрение, фрустрацию или конфликтное противоборство, то их резко чередуя, то сменяя их мягко и последовательно.

Я хочу не подчинить себе эмоции (превращая их в рабов), а приручить их, поставить их себе на службу, стараясь при этом, чтобы они не иссякли, но вместе с тем и не разлились в половодье. Клиента стоит при всяком удобном случае побуждать к тому, чтобы он учился открывать и закрывать кран эмоций: плавное и точное функционирование этого механизма будет порукой хорошего самочувствия. Гештальтист, словно водопроводчик, регулирует водоснабжение и прочищает засорившиеся трубы, стараясь не допустить ни засухи, ни наводнения.

Научиться управлять собой так, чтобы не скользить по наледям экзистенциальных дорог и не выпускать руля из рук в неожиданных ситуациях, лучше узнать реакции своего автомобиля и продолжать двигаться дальше, сохраняя доверие и бдительность... Что бы то ни было — скорбь или ярость — стараться не бежать от них, а идти им навстречу, признать их своими, полюбить их, пройти через них:

«The only way to get out is to go through» (Peris). «Единственный способ выйти — это пройти через» (Перлз). А не подавлять или избегать!

Гнев, сексуальное желание или любая другая страсть, подобны сторожевой собаке, которая становится опасной, если ее слишком долго держать взаперти. Но не могу же я, спускать ее на каждого прохожего! А чтобы приручить ее, мне необходимо почаще ,бывать с ней рядом, и прежде всего, подружиться с ней. И так — со всеми моими эмоциями: не игнорировать или пресекать их, а познакомиться с ними и полюбить их.

Подавленные эмоции, так же как и подавленные действия, питают неврозы и психозы, психосоматические заболевания и социальные волнения. (СМ.: Henri Laboril. L'inibition de l´action. Paris. Masson, 1979; Simonton: Guerir envers et centre tout. Paris. L'Epi, 1982).

Для выявления оптимального уровня проявления эмоций мы при первой же возможности побуждаем клиента мобилизовать тело, встать, подвигаться, поэкспериментировать, изменяя дистанцию, исследовать контакт — сдержанный или бурный, нежный или агрессивный... Мы предлагаем физическое усиление возникающих поз и автоматических жестов, а также телесное проигрывание вербализованных ситуаций.

Пример: «Чем же мне заменить мои заботы?»

Терапевт: Как ты сидишь? 

Мюриель: Я сгорбилась, наклонила голову... 

Т.: Можешь попытаться усилить это положение?

М.: Да!.. Я словно раздавлена... Как будто у меня на плечах оказался тяжелый груз...

(Терапевт кладет ей на плечи большую подушку.)

М.: Да-да! Только он тяжелее! (Терапевт ставит сверху еще несколько подушек...)

Т.: Хочешь попробовать подняться и «пожить, как в жизни»? 

(Мюриель встает; держа на спине груз подушек, она делает несколько неуверенных шагов...)

М.: Так невозможно! Я совсем не могу двигаться! 

(Она в ярости сбрасывает на пол одну из подушек) — Уф! От одной избавилась! (Задумчивое молчание...) Это мой друг Люсьен, он все время на меня давит! Ни на секунду не оставит меня в покое!

(Через несколько мгновений она вдруг сбрасывает еще одну подушку).

М.: А это — моя секретарская должность — она мне тоже опротивела! Сыта по горло!.. Нужно менять работу! 

(Она начинает сбрасывать одну за другой подушки, которые будут символизировать ее престарелую требовательную мать, работу над проектом в исследовательской группе и т.д.)

Т.: А теперь?

М.: Теперь? У меня больше ничего нет на спине! Я могу свободно ходить (она делает несколько шагов). Но куда же я пойду?.. И что буду делать?.. Ведь все эти заботы, оказывается, занимали меня! Я совсем не оставила времени для того, чтобы придумать хоть один план!.. Когда я отделалась от этой гадости, то жизнь стала казаться мне пустой! Ведь мои заботы составляли мне компанию!