Письмо, посланное о газету «Литературная Украина», редактору газеты Б. П. Рогозе 8 страница

Последствия шведской агрессии 1590–1593 гг. были очень тяжелы для Западного Беломорья. Исследователь истории Соловков А. М. Борисов отмечает, что «шведская агрессия тяжело отразилась как на хозяйственной жизни монастыря, так и на значительной части крестьянских хозяйств Поморья».[262] Вот некоторые приводимые им данные: «Особенно разрушенными оказались соляные варницы и другие промыслы, сильно сократилась и рыбная ловля. „В Кемской волости действовало только 8 варниц“».[263]

«Во время этой войны значительная часть сельского населения погибла, другая часть разбежалась в разные районы. Эта картина хозяйственного разорения наблюдалась почти во всех волостях Поморья».[264]

Особенно возросло военное значение монастыря в начале XVII в. — в период Смуты. Соловецкий монастырь сыграл огромную роль в отстаивании независимости Русского государства. В этот период он вел самостоятельную политику, вступал в переговоры и открывал военные действия.

В конце 1610 г. шведское войско под предводительством Якова Понтуса Делагарди начало оккупацию новгородских земель, а весной двинулось на Русский Север.

Шведы стремились захватить Кольский полуостров и западное побережье Белого моря: Кемь и Сумский острог.

Походу сопутствовали дипломатические переговоры с Соловецким монастырем, во время которых соловецкий игумен Антоний проявил и дипломатический такт, и широкое понимание сложившегося положения. Дипломатический нажим шведов не привел к желанным результатам; поход был сорван партизанскими действиями местных крестьян.

Военные тревоги продолжались в течение XVII в., но во всероссийском масштабе оборонное значение монастыря вновь дало о себе знать только при Петре I.

Монастырское землевладение распространялось с необыкновенной быстротой. Уже с середины XVI в. владения Соловецкого монастыря не ограничиваются Поморьем. Они простираются до Онежского озера. Отдельные владения имелись в Каргопольском, Двинском и Новгородском уездах, под Москвой. Монастырские дворы были в разных городах России, и особенно большие — в Новгороде и Москве. Монастырь рос за счет дарений, покупок, мены, захватов земель, принадлежавших ранее новгородским боярам или «корельским детям», или вообще пустовавших и никому не принадлежавших. В XVI и XVII вв. все западное и южное Беломорье было охвачено отдельными владениями монастыря. Монастырь приобретал земли, соляные варницы, рыболовные угодья. Сельское хозяйство в Соловецких вотчинах не могло удовлетворить всех потребностей монастыря. Монахи покупали хлеб, масло (коровье и растительное), крупы, мед, мясные туши, сермяжное сукно, холст — все то, чем бедны были северные окраины Русского государства. Взамен монастырь продавал соль, рыбу, железные изделия, книги, иконы и пр. Особенно развит был вывоз соли. Соляные варницы монастыря были разбросаны по всему Северу. Соль варилась из морской воды и соляных ключей в цренах размером в несколько метров в ширину и длину. Для варки соли требовалось так много дров, что уже при Федоре Иоанновиче соловецкие старцы жаловались, что «леса высекли, варить соль стало нечем».

«Монастырь-государь» ведал обороной Севера и наблюдал за тем, чтобы корельские или иные племена «жили за государем неизменно». Государственные льготы и пожертвования монастырю были поэтому совершенно исключительны и особенно усилились при Иване Грозном и после Смутного времени. В пожертвования монастырю входили не только деньги, церковные ценности, но и порох, пищали, ядра.

В монастырь поступали большие доходы: за соль с монастырских варниц, с торговли. Поступали вклады, представляющие собой очень сложное явление, так как они были разнообразны по характеру и еще более разнообразны по условиям, на которых они делались. Тут были и денежные пожертвования различных ценностей: земель, книг, икон, ювелирных изделий, товаров, различных доходов и т. д. Одни давали вклады, чтобы иметь почетное положение в монастыре, другие — «за помин души» родителей или «по себе». Были «кружечные деньги», оброчные, «земская» дань и т. д. Оброк платили с монастырских угодий, деньги собирали с богомольцев за свечи, за «променные» образа. Богомольцев кормили и содержали на острове три дня бесплатно, а потом брали с них плату, в первые дни — меньшую, в последующие — большую.

Были и большие расходы по содержанию монастыря, братии и богомольцев, стрельцов, на поддержание различных промыслов, жалованье монастырским стряпчим, доводчикам, всевозможным «служебникам». Монастырь имел свой бюджет. Доходы и расходы регулировались и контролировались, утверждались и реализовывались. В целом монастырь был сказочно богат. Деньги посылались в Москву, давались в заем правительству. Платил монастырь и церковную дань Новгороду.

Соловецкий монастырь — представитель московского правительства на Севере — был в сложных отношениях с «домом святой Софии» в Новгороде. Все это вынуждало монастырь вести очень энергичную организационную работу, иметь развитой управленческий аппарат. Во главе монастыря стоял игумен, возведенный в сан архимандрита в 1651 г. Игумены сперва назначались из Новгорода. Первые два игумена, назначенные после Зосимы и Савватия, «удалились» из монастыря, «не стерпев пустынного труда», после чего братия стала избирать игуменов «из сущих между себе».

В целом монастырю удалось одержать победу в своей борьбе за самостоятельность.

Впоследствии все же Москва пыталась вмешиваться в монастырские дела. Так, в 1514 г. Москва свела с Соловков игумена Ефимия, и для поставления каждого нового игумена требовалось согласие московского государя. Игумен, а после архимандрит избирался пожизненно и управлял монастырем сам. Его помощниками были келарь и казначей. Келарь ведал сложным монастырским хозяйством. Келаря тоже выбирали монахи монастыря, но и здесь Москва вмешивалась в выборы. Казначей также избирался всей братией как помощник келаря — обычно на два года. Казначей ведал казной, вел приходные и расходные книги. Казначея проверяла избранная братией комиссия из соборных старцев и нового казначея. В помощники келарю избирался подкеларник, а в помощь казначею — казенный дьячок.

Высшим органом власти на Соловках был собор из двенадцати старцев. Особенно ответственные установления делались по «благословению» игумена и по приговору келаря и всех соборных старцев. В важных случаях собирался большой «черный собор» всех постриженников монастыря, в менее важных — «малый собор» из игумена, келаря, казначея и всех соборных старцев числом двенадцать.

Формально все монахи (в XVII в. их было до трехсот пятидесяти) получали одежду и обувь от монастыря и питались за общим столом, но все же у многих монахов, и преимущественно у соборных старцев, имелись «собинные деньги», и они могли покупать отдельные кельи. Пожилые монахи, особенно опять-таки из соборных старцев, имели у себя послушников, слуг и учеников, вели отдельное хозяйство. Так, например, у старца Александра Булатникова, с которым связаны различные пожертвования в монастырь (в том числе и денежные) и прекрасные иллюминованные («лицевые») рукописи, было десять учеников.

В соборные старцы определялись по преимуществу люди пожилые, знатные и богатые, сделавшие в монастырь значительные вклады, иногда в соборные старцы зачисляли по царской грамоте. Таким, например, был уже упомянутый старец Александр Булатников — «восприемник» (то есть крестный отец) царских детей.

Привилегированное положение часто развращало старцев. Царская грамота 1636 г. указывала, что в монастырь привозят вино и мед, развелось пьянство и что старцы стремятся забрать в свои руки все управление монастырем, не считаясь с другими постриженниками — «всего черного собора». В общей своей массе монахи были очень различны по имущественному положению. Для того чтобы постричься в монастырь, необходим был «вклад», но никаких определенных требований в отношении размеров вклада не устанавливалось. Вклад мог быть и в два рубля, и более. Постригали и без вклада — «за заслуги» или «по царской грамоте». Были среди мрнахов крестьяне, бобыли, казаки, посадские люди и даже бывшие пленные из поляков и литвинов. Во владениях монастыря жили крестьяне, бобыли, различные «сироты». Монастырь имел многочисленных служилых людей, содержал стрельцов — в самом монастыре и за его оградами, на берегу. На острове, за пределами монастырских стен, в XVII в. жило до шестисот работных людей. Монастырь имел разнообразную хозяйственную администрацию как на острове, так и «на берегу».

В самом монастыре хранились большие запасы провизии: хлеб закупался в урожайные годы, когда он был дешев. Держали разные крупы, солод, толокно, горох. После взятия Соловецкого монастыря, выдержавшего восьмилетнюю осаду правительственных войск в 1668–1676 гг., в житницах монастыря оказалось еще 4228 четвертей ржи, 130 четвертей пшеницы, 869 четвертей ячменя, 250 четвертей овса, 3355 четвертей ржаной муки, 75 четвертей ячной крупы, 470 четвертей ржаного солоду, 130 четвертей ячменного солоду, 35 четвертей овсяных круп, 67 четвертей круп ячных, 21 четвертей толокна, 20 четвертей ржаных круп. В погребе было 99 пудов коровьего масла, 20 пудов меду, больше 12 пудов испорченного меду и 3 с половиной бочки вина. Точную опись житного «запаса» вел специальный житный ключник. В монастыре были и другие запасы — кожа разных сортов, черные «манатейные» и сермяжные сукна, овчины, плотничные, кузнечные и ладейные снасти, материалы и инструменты и пр. Все это хранилось и учитывалось специально приставленными к тому монахами, имелись приходные и расходные книги, систематически велась ревизия. Наиболее ценные вещи хранились в двухэтажной «казенной палате». В верхнем этаже находились драгоценности: иконы в окладах различных пожертвований, сосуды, жемчуг, меха, денежные запасы, дорогие ткани, бумага и краски. В нижнем — посуда медная и оловянная, стекла, слюда, свинец, олово, медь, свечи, деревянное масло, порох и т. п.

В 1676 г. на монастырских стенах стояли шестьдесят четыре пушки, из них только одна неисправная. Была и специальная оружейная палата. Там хранились панцири и кольчуги, карабины, пистолеты, самопалы, пищали, стрелы, топоры, ломы, пилы, копья, запасы свинца, пороха, железо различных сортов, даже знамена, сбруя для конного войска. Была и особая правильно организованная «книгохранительная палата». Книгохранитель назначался из соборных старцев. Здесь, в «книгохранительной палате», не. только хранились и выдавались для прочтения книги, но систематически велась и переписка книг по лучшим образцам, специально для того имевшимся в монастыре. Книги предназначались для самой монастырской библиотеки, для продажи и для дарений.

В казенной палате хранилась разная «снасть» для переплетения книг. По тиснению на кожаных переплетах можно теперь узнать книги, изготовленные на Соловках. Среди книг были роскошные подарки Грозного, митрополита Макария, игумена Макария, старца Булатникова и т. д.

Монастырское делопроизводство велось с изумительной для своего времени аккуратностью и систематичностью. Канцелярский аппарат работал точно и был относительно экономен. Все деловые документы хранились в «крепостной палате». Архив был правильно организован. С наиболее ценных документов снималось по нескольку копий, которые рассылались приказчикам для справок, для удостоверения прав монастыря на владение теми или иными «усольями».

В двух каменных зданиях размещалась больница: для монахов и для мирян. Лекарства продавались и выдавались на сторону. Была и школа, где детей не только обучали, но кормили, одевали и обували из монастырских запасов.

Существовала в монастыре большая иконописная мастерская. Иконы дарились богомольцам, продавались и «променивались». Некоторые заказы были по тем временам огромны: заказывалось по тридцать, шестьдесят и сто икон одного и того же сюжета. Некоторые иконописцы работали на монастырь из монастырских материалов, и монастырь затем продавал эти иконы по значительно более дорогой цене, чем они ему стоили. Предстоит еще много сделать, чтобы изучить особенности икон соловецких «писем».

За стенами монастыря располагались «гостиные палаты», гостиницы. Почти все службы монастыря были каменные. В монастыре в пору его расцвета в конце XVI и первой половины XVII в. существовала «дровяная изба», конюшенный двор, около семидесяти — восьмидесяти лошадей, ста волов. В конюшенных кельях жили конюшенные слуги. На огородах работали недоросли и другие «наймиты». Летом нанималось более двухсот «казаков». Были в монастыре и «трудники», т. е. богомольцы, которые работали добровольно по обещанию вместо вклада в течение определенного срока.

В одном Сумском погосте стояло около ста, а позднее и сто двадцать пять стрельцов. Летом число стрельцов «для оберегательства» на самом острове всегда увеличивалось. Стрельцы не только несли службу по крепостцам, но и сопровождали гонцов, денежные посылки, ссыльных людей, стояли на карауле в «сполошное» время, копали рвы, ставили тын, «чеснок». Стрельцы получали жалованье, боевые припасы. Некоторые из них в свободное время занимались разными промыслами, ремеслами, кормчеством на монастырских ладьях, немного хлебопашеством, имели сенокосные поля. Монастырские крестьяне вели не только земледелие, но и плотничали, имели мельничное дело, разную торговлю: возили на рынок соль, ворвань, рыбу, сало, меха. Иногда монастырь сам налаживал крестьянское хозяйство, сажал на землю «новоприбылых» крестьян. Взаимоотношения с монастырем этих новых крестьян и «старожильцев» были очень сложные. Условия держания ими земли были различны, как и различны были формы обложения и формы временной помощи крестьянам. Все эти взаимоотношения определялись особыми письменными документами — «порядными», и следить за их выполнением должны были монастырские чиновники. Монастырю платили и денежную подать, и натуральную, монастырские крестьяне несли ямскую повинность, т. е. поставляли подводы и корм проезжавшим государевым и монастырским людям, а иногда платили вместо ямской повинности ямские деньги. Монастырские волости имели своих старцев-приказчиков, но были и выборные мирские власти, с которыми монастырь, как и государство, вступал в определенные отношения, особенно при разверстке различных повинностей.

В монастырских волостях монастырю принадлежало право суда. Суд был в руках старца-приказчика. Но судил не только старец-приказчик, но и выборные представители волостного мира — пять или шесть «добрых» и средних крестьян.

Жизнь монастыря, особенно в пору его расцвета — в XVI и XVII вв., — была полна мирских забот. Монастырь был тем центром, который активизировал государственную, социальную, хозяйственную и культурную жизнь Русского Севера.

Сюда плыли на богомолье люди самого различного общественного положения: поморские крестьяне и крестьяне из отдаленных уголков Русского государства, стрельцы из Мангазеи и монахи из других монастырей. Среди трудников Соловецкого монастыря исследователь его истории называет не только русских, но и иностранцев: поляка, литвина, турка и татарина.[265] Здесь, в монастыре, все эти люди знакомились с различными формами земледелия и хозяйствования, встречались друг с другом; с низшей недовольной братией монастыря, с политическими и религиозными преступниками, сосланными в монастырь, вступали в религиозные и политические споры, знакомились с историей.

Трудно учесть все то активизирующее мысль значение, которое имел этот «церковный Вавилон» иногда помимо своих непосредственных задач и устремлений. А что это влияние было достаточно серьезным — показали события Соловецкого восстания, разразившегося в 1668–1676 гг., в пору материального и духовного расцвета монастыря.

Официальные историки Русской церкви пытались представить Соловецкое восстание 1668–1676 гг. как восстание невежественных сторонников старой веры против прогрессивных реформ Никона.

Прогрессивность никоновских реформ весьма относительна, как и невежественность староверов XVII в. К оппозиции официальной церкви примкнули демократические и эксплуатируемые слои русского общества. Соловецкое восстание вспыхнуло на гребне народных восстаний XVII в. Летом 1648 г. произошло восстание в Москве, затем в Сольвычегодске, Великом Устюге, Козлове, Воронеже, Курске. В 1650 г. поднялись восстания в Пскове и Новгороде. В начале 60-х гг. происходили волнения из-за новых медных денег. Волнения эти получили название «медных бунтов». Соловецкое восстание 1668–1676 гг. явилось завершением всех этих волнений и Крестьянской войны во главе со Степаном Разиным, но недовольство в монастыре проявилось значительно раньше.

Уже в 1646 г. в монастыре и его владениях чувствовалось недовольство правительством. 16 июня 1646 г. игумен Илья писал, чтобы привести к крестному целованию мирских людей разных чинов, стрельцов и крестьян в монастырских вотчинах. Из Москвы была вскоре прислана форма присяги. Монастырские люди обязывались в ней верно служить государю, хотеть ему добра без всякой хитрости, о всяком скопе и заговоре доносить, воинское дело исполнять без всякой измены, к изменникам не примыкать, ничего не делать самовольно, скопом или заговором. Отсюда видно, что опасность «скопов», заговоров и измен была реальной.

Постепенно накапливавшееся недовольство патриархом Никоном вылилось в 1657 г. в решительный отказ монастыря во главе с его тогдашним архимандритом Ильей принять новопечатные богослужебные книги. Неподчинение монастыря приобретало различные формы в последующие годы и в значительной мере определялось давлением снизу живших в монастыре мирян (в первую очередь трудников) и рядовых монахов.

Последующие годы заполнены многочисленными событиями, во время которых монастырь, раздираемый внутренними противоречиями, в целом все же отказывался подчиниться не только церковной власти патриарха, но и светской власти царя.

В 1668 г. началась вооруженная борьба монастыря с царскими войсками. Монастырь подвергся осаде и находился в этой осаде восемь лет. В монастыре находилось до семисот — семисот пятидесяти его защитников.

К восставшим примкнули бывшие разинцы и различные другие недовольные люди. Характерны в этом отношении показания старца Прохора: «Братии де в монастыре всей с триста человек, а белцев (т. е. — не монахов, светских. — Д. Л.) болши четырех сот человек, в монастырю заперлись и сели на смерть, здатца же ни которыми образы не хотят. И стало у них за воровство и за капитонство (старообрядцы-беспоповцы, сторонники старца Капитона. — Д. Л.), а не за веру стоять. А в монастырь де в разиновщину пришли многие капитоны чернцы и белцы из понизовских городов, те де их воров и от церкви и от отцов духовных отлучили. Да у них же де в монастыре собралось московских беглых стрелцов и донских казаков и боярских беглых холопей и розных государственных иноземцев… и всему де злу корень собрались тут в монастыре».[266]

Запасов монастыря хватило бы и на значительно больший срок, но измена монаха Феоктиста, выдавшего царскому воеводе Мещеринову потайной ход через сушило, положила конец вооруженной борьбе. Расправа с восставшими была чрезвычайно суровой. По-видимому, в последний год осады в монастыре осталось не менее четырехсот человек. В живых было оставлено только четырнадцать.

По словам изменника Феоктиста, Мещеринов «иных воров перевешал, а многих, волоча за монастырь на губу (т. е. на залив), заморозил». Похоронены были казненные на острове Бабья луда при входе в бухту Благополучия. Трупы не были зарыты: они были забросаны камнями.

Как ни стремились официальные историки монастыря представить дело так, что Соловки после подавления восстания не утратили своего морального авторитета на Севере, — дело было не так. Роль Соловков в культурной жизни на Севере резко пала. Соловки оказались окруженными старообрядческими поселениями, для которых монастырь остался только святым воспоминанием. Андрей Денисов в своей «Истории о отцех и страдальцех соловецких» описал «многотомительное разорение» Соловецкого монастыря, мученичество соловецких страдальцев, и его сочинение, разойдясь в сотнях списков и печатных экземпляров, стало одним из самых любимых чтений среди старообрядцев.

Падению авторитета Соловецкого монастыря способствовали и его экономическое обеднение, и начавшаяся при Петре общая секуляризация русской жизни, и падение значения церкви вообще.

Вместе с тем Соловецкое восстание имело огромное значение в укреплении старообрядчества на севере России. Несмотря на то, что восстание было жестоко подавлено, а может быть, именно благодаря этому, оно послужило укреплению морального авторитета старой веры среди окружающего населения, привыкшего видеть в Соловецком монастыре одну из главных святынь православия.

Попытки использовать после подавления восстания былой авторитет Соловецкого монастыря в борьбе со старообрядчеством не привели ни к чему.

Восстание показало, что в идейном и социальном отношении Монастырь не представлял собой сплоченного коллектива. Монастырь тех веков нельзя рассматривать как некую однородную организацию, действующую только в одном, официальном направлении. Это был социальный организм, в котором действовали силы различных классовых интересов, b силу сложности и развитой хозяйственной и культурной жизни здесь наиболее отчетливо сказывались различные противоречия, возникали новые социальные и идейные явления. Монастырь жил не замедленной и ленивой жизнью, как это представлялось многим, а переживал бурные события, активно вмешивался в государственную жизнь и социальные процессы Русского Севера.

Сопротивление реформам Никона было только поводом к восстанию, за которым стояли более сложные причины. Недовольные люди примкнули к старой вере, так как старообрядчество было явлением антиправительственным и направлено против господствующей церкви.[267]

Военное значение монастыря снова возродилось при Петре I во время Северной войны. Но еще раньше, в 1694 г., Петр приезжал на Соловки из Архангельска. По дороге царская яхта попала в бурю и едва не погибла. В монастыре Петр провел три дня, очевидно, интересуясь не только его церковными ценностями, но и военной готовностью. В том же и в следующем году последовали царские пожалования. В частности, Петр пожертвовал 700 рублей (сумма по тому времени очень большая) на устройство нового иконостаса Преображенского собора.

С возникновением Северной войны начались работы по сооружению Новодвинской крепости в устье Северной Двины у Архангельска с участием монастырских крестьян. Затем были обновлены старые монастырские укрепления: Кольский, Сумский и Кемский остроги. Рядом с Кольским острогом между реками Колою и Туломою была поставлена новая крепость с двадцатью пятью пушками.[268]

В 1701 г. шведская эскадра из семи кораблей вошла в Белое море и стала задерживать и топить рыболовные и торговые суда. В июне шведы пытались захватить Архангельск, но были разбиты под Новодвинской крепостью. Был захвачен и шведский флаг — первый вражеский морской флаг, ставший трофеем русских. Летом Петр вторично посетил Соловецкий монастырь. Его сопровождали тринадцать военных кораблей. Петру салютовали пушечной пальбой из всех орудий на стенах и башнях. Петр осмотрел монастырскую стену, был в ризнице и оружейной палате. Верхом на лошади, а не в приготовленной для него роскошной повозке, которая и до сих пор сохранилась на Соловках, Петр объездил остров и был на кирпичном заводе.

Флот Петра стоял на Заяцком острове. Здесь по приказанию Петра за несколько дней стояния флота, между 10 и 16 августа, была построена церковь, посвященная Андрею Первозванному,[269] объявленному при Петре покровителем русского флота. С этих пор русские военные корабли стали плавать под андреевским флагом — голубым косым крестом на белом фоне.

16 августа Петр отплыл к пристани Нюхоцкого Соловецкого усолья и здесь, сойдя с кораблей со всем войском, прошел по вновь проложенной длинной дороге к Онежскому озеру. Впоследствии с выходом России к Балтийскому морю военное значение Соловков пало, хотя тревожная обстановка во время русско-шведских войн 1741–1743 и 1788–1790 гг. заставляла укреплять монастырь.

Серьезная опасность угрожала монастырю со стороны Англии в 1800–1801 гт. Весной 1801 г. сюда были присланы на короткое время два гренадерских батальона. Новая опасность возникла в 1809–1811 гг., когда Россия стала союзником Франции и тем самым выступила против Англии.

После 1814 г. соловецкая крепость почти полностью разоружается.

Елеазар Анзерский — основатель Троицкого скита на Анзере — скончался в глубокой старости в 1656 г. Троицкий скит он основал в 1616 г.

Разорение Соловецкого монастыря после подавления возмущения мало коснулось Троицкого скита. Объясняется это, может быть, тем, что скит не участвовал непосредственно в восстании и был местом пребывания будущего патриарха Никона.

Елеазар был книжным человеком: собирал и переписывал книги, писал собственные сочинения. Из Жития Елеазара мы узнаем, что он был резчиком по дереву и иконописцем. Только что появившись в Соловецком монастыре, Елеазар принимает участие в устройстве иконостасов Преображенского собора и надвратной церкви Благовещения. «Елеазар, — пишется в его Житии, — немало тщание показа в трудех, зане искусен бяше художества резнаго и в деисусех и в тяблех летогранесие явственно изъображаше». Понимать это место следует так, что Елеазар как резчик выполнял резные надписи о времени создания иконостасов. Деисусы и тябла — это ряды иконостаса: деисус — ряд непосредственно над царскими вратами, в который помещались иконы деисусного чина, а тябла — все остальные ряды иконостаса. Одна из резных надписей Елеазара, — сказано в Житии, — и «до днесь» находится над Святыми вратами монастырской ограды. Ему же принадлежал гигантский образ Спаса Нерукотворного, повешенный над теми же Святыми вратами.

Слава Елеазара была настолько велика уже в начале его деятельности, что когда царь Михаил Федорович был в Троице-Сергиевском монастыре и разговаривал там с монахом Александром Булатниковым о своем «безроди сыновнем», т. е. об отсутствии у него наследника, Александр посоветовал царю обратиться именно к Елеазару и просить его молитв о даровании наследника. Елеазар «предсказал» царю рождение у него сына Алексея. После рождения сына Михаил Федорович помог Елеазару построить на Анзере деревянную церковь Троицы и пожертвовал ей богатые вклады: «И повеле дати из своего царьского двора преподобному иконы среброокладныя, и книги и ризы, и всяку утварь церковную на священодействие: к сему же и сребра довольно на создание церкве. Таже и грамоту подаде, да на коеждо лето имает святый себе потребная от града на церковь и братиам».[270] Сын Михаила Федоровича — Алексей, став царем, почитал Елеазара своим «богодарованным отцом», вызывал его в Москву, помог построить каменный храм Троицы взамен прежнего деревянного, снабжал богатыми вкладами, дал грамоту, по которой новый монастырь получил «определенную пищу» и усугубил «потребная церквам». Одно из самых важных и сложных деяний основателей монастырей — организация монастырской библиотеки, без которой не могло быть монастырской жизни. Устроителем монастырской библиотеки на Соловках был в конце XV в. Досифей. На Анзере эту почетную обязанность выполнял сам основатель скита — Елеазар. Во вкладной книге Анзерского скита сказано об Елеазаре: «От многато божественного Писания различныя повести собра, и три книги Цветника своею рукою написа уставом; такожде и чин монашеского келейнаго правила». Свои «предивныя книги» Елеазар положил в «церковную книгохранительницу», куда постоянно покупал на деньги и другие книги, а также собирал книжные пожертвования. Впоследствии библиотека Анзерского скита вошла в Соловецкое собрание, хранящееся сейчас в Публичной библиотеке в С.-Петербурге. Одно из сочинений Елеазара Анзерского имеет немалое историко-литературное значение: это его автобиография. До недавнего времени автобиография протопопа Аввакума казалась по своему жанру чем-то необычным для XVII в. После опубликования автобиографии «соузника» Аввакума — Епифания — автобиография Аввакума в значительной мере утратила свое одинокое положение. Но автобиография Елеазара показывает, что автобиографии были закономерным явлением в литературе XVII в.

Учеником Елеазара Анзерского был на Анзере будущий патриарх Никон. Не от Елеазара ли он приобрел свою любовь к книгам? Известно, что Никон не был только инициатором «исправления» книг, но собирал книги и жертвовал их в монастырские библиотеки.

С конца XVII в. духовное и церковное значение Соловков, а с ними вместе и Анзера, падает. Единственное почитаемое лицо этого периода на Анзере — схимник Иисус, основатель Голгофо-Распятского скита на Анзере. Но характерно, что и он явился на Соловки в качестве опального и сосланного. Биография этого схимника, сперва принявшего монашеское имя Иова Многострадального, а затем, в схиме — третье, крайне редкое имя Иисус (во имя ветхозаветного Иисуса Навина) и подчеркнувшего страдальческое начало в названии основанного им скита — Голгофо-Распятский, — во многом загадочна. В прошлом это был духовник Петра I. Сослан он был на Соловки и пострижен, по-видимому, за то, что не выдал начальству «злоумышления», открытого ему на исповеди.[271]

Ограничение монастырского землевладения в XVIII в. и особенно общая секуляризация монастырских имуществ в 1764 г. постепенно подорвали экономическую мощь монастыря, хотя все же он продолжал оставаться достаточно богатым до самого XX в.

В XIX и XX вв. культурное и историческое значение Соловков падает.

Стоит только упомянуть, что здесь, на Соловках, архимандритом Досифеем был создан замечательный для своего времени научный труд: «Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря» (ч. I–III. М., 1836). Этот труд не утратил своего источниковедческого значения и до сих пор, так как был написан в основном по рукописным материалам, некоторые из которых были впоследствии утрачены.