Российский политический кризис 17 августа 1998 г.

Политологи в России и за рубежом еще долго будут дискутировать по поводу того, что же произошло в России 17 августа 1998 г. Самое простое объяснение — страна обанкротилась. Существовала система так называемых ГКО — Государственных краткосрочных облигаций, по которым 17 августа правительство заявило, что оно более не может выплачивать деньги.

Примечательно, что будучи достаточно хорошими профессионалами в области экономики, премьер С. Кириенко и глава президентской администрации А. Чубайс продемонстрировали себя как не очень хорошие политики. Не проинформировав Президента, они поставили под сомнение самое главное: кто управляет страной? — Президент, роль которого во всей постсоветской истории была чрезвычайно велика, или группа политиков, которая действует за его спиной, не всегда его при этом полностью информируя?

Могло ли так случиться, что заявление о фактическом банкротстве страны было сделано без ведома Президента, — об этом можно только строить догадки. Но есть определенная логика в том, что когда Президент много болеет, то его функции вынужденно берет на себя его окружение. Наша власть в последние годы, после избрания Б. Ельцина на второй срок, становилась все менее и менее «прозрачной», что заставляет нас гадать, кто на самом деле принимал решение. Уже после отставки А. Чубайса было опубликовано его большое интервью, в котором он говорит о том, что на самом деле они все делали правильно, но допустили «маленькую ошибочку» — недооценили психологический фактор.

В этой связи стоит упомянуть тот факт, что смена правительства «молодых реформаторов» политиками более старшего поколения вовсе не привела к возврату страны на прежние позиции — 10, 20-летней давности. Ни правительство Е. Примакова, ни последующие правительства Степашина или В. Путина к смене политики не привели. Думается, что такой возврат, даже если бы его кто-то и хотел произвести (ну, например, Коммунистическая партия) невозможен. Более того, он был для нее и нежелателен.

Внимания политического психолога заслуживает тот факт, что многие политики отказались войти в правительство после ухода молодых реформаторов. Это не удивительно, если понять, что на что они меняют. Ведь политика это — некий торг, в котором, скажем, политические взгляды, политические позиции меняются на политическую власть, или, например, деньги меняются на политическую власть, или, наоборот, политическая власть меняется на деньги. Почему, например, лидер фракции НДР Шохин или молодой перспективный политик из той же партии — В. Рыжков идут в правительство, а потом отказываются от участия в исполнительной власти? Ведь они могут приобрести некий опыт, некую строчку в биографии, которую позже смогут предъявить как доказательство наличия опыта работы в исполнительной власти.

Так что же произошло за это время? Почему люди вполне ответственные, вполне достойные занять эти посты не захотели брать власть? При этом от власти отказывались не только политики либерального спектра или центристы, но и коммунисты. Ведь, по существу, ни один коммунист из фракции компартии, кроме Маслюкова, не вошел в правительство и фракция не била по этому поводу в набат, не кричала, что ее обманули. Представляется, что коммунисты оказались не готовы взять власть. Более того, если бы им даже ее не просто предлагали, а навязывали, они бы от нее всячески постарались отказаться так же, как это сделали другие фракции.

Выборы 1999 и 2000 гг.

Президентские выборы 2000 г. в отличие от предшествовавших им парламентских выборов, не вызвали ни массового энтузиазма, ни видимой борьбы разных политических сил. По стилистике они кажутся довольно скучными и вялыми. Но если отвлечься от поверхностных деталей предвыборной кампании, то следует признать, что эти выборы играют в политической истории России особую роль. Они зримо подводят черту под ее предшествовавшим развитием и открывают новую страницу, выводя с политической сцены целое поколение политиков, находившихся в последнее десятилетие в центре принятия решений.

Но дело даже не в смене состава истеблишмента. Главное — назрела смена политических приоритетов, а вернее, пришла пора их определить.

Сдвиги в политическом сознании проявляются и в том, что внимание граждан привлекают иные теперь политики, которых они признают влиятельными. В середине — конце 90-х гг. это были публичные политики — лидеры фракций, лидеры партий, известные публичные политики преимущественно федерального уровня. В одном из наших последних исследований массового политического сознания (осень 2000 г.) из поля внимания граждан исчезли практически все известные публичные политики, кроме президента, который заменил респондентам всех остальных. В ответах на вопрос о том, кто сейчас оказывает влияние в российской политике, кроме президента, опрошенные назвали лишь Ю. Лужкова, Г. Зюганова и Г. Явлинского.

Зато место публичных политиков в когнитивном поле заняли либо люди из исполнительной власти (А. Волошин, В. Сурков, М. Касьянов), из так называемой семьи, либо олигархи — Б. Березовский, А. Чубайс, Р. Вяхирев, Р. Абрамович, В. Гусинский.

Дополняет эту картину нынешнего политического процесса еще одна особенность восприятия политиков массовым сознанием. Среди мотивов власти, которые респонденты приписывают политикам, все более значимое место занимает такой: «Власть ему не нужна, он марионетка». Это свидетельствует о том, что власть вообще, и образы политиков в частности, становятся все менее прозрачными и ясными. Людям не понятно, что представляют собой те люди, которые находятся у власти, их мотивы и цели.

 Все эти данные имеют очень большое значение для анализа политического процесса в России. Если мы хотим понять, что происходит в стране, мы должны, прежде всего, понять, кто автор этой политики, какие между «ними» и «нами» отношения? Тот факт,что мы их либо воспринимаем неправильно, либо вовсе не замечаем, — важная характеристика стиля политических отношений. Зафиксированные нами обобщенные образы власти характеризуют и самих политиков, и плоды их труда, и сдвиги в конструкциях политической системы.

Столь неустойчивое состояние общества, с одной стороны, позволяет легко манипулировать избирателями, о чем свидетельствует широкое распространение разного рода «грязных технологий». С другой стороны, ценностная «невыстроенность», неструктурированность массового сознания является признаком анемии[125], грозящей подорвать духовное здоровье нации на долгие годы; она проявляется в политической апатии, отказе от политической активности большинства населения. Высокие проценты участия населения в выборах не могут заслонить того факта, что власть в целом, правящие группы и конкретные политики рассматриваются гражданами как не только не заслуживающие доверия или симпатии, но и чуждые, противостоящие обществу.

Подводя итог анализу того психологического фона, на котором проходили предыдущие выборы и готовились выборы 1999 — 2000 гг. в России, отметим, что результаты выборов характеризует прежде всего сдвиги в общественном сознании, которое реагирует на поведение политических деятелей, меняя его оценки как на рациональном уровне, которое, собственно, и является тем, что принято называть «общественным мнением», так и на эмоциональном уровне. Эти эмоциональные оценки оказывают самое непосредственное влияние на поведение избирателей, которые не проголосуют за политика, предъявляющего только одну разумную программу действий. Сегодня лидеры вынуждены соответствовать возросшим стандартам публичного поведения и стремиться завоевать симпатии избирателей.

В свою очередь, граждане также соответствующим образом реагируют на изменяющийся стиль поведения политиков: если власть перестает в них нуждаться, они тоже теряют к ней интерес; но если проблемы страны не находят разрешения, ответом может стать тот самый русский бунт, которого пока России удавалось избежать. Остается надеяться на то, что политическая элита сумеет пойти на известное самоограничение и найдет такие решения, которые учитывают не узкокорпоративный интерес, но и интерес подлинно национальный.

Национальная идеология

Или «черный пиар?»

Последнее десятилетие в российской политики можно смело назвать десятилетием пиар-технологий. Увлечение ими в начале 90-х было уделом немногих продвинутых политиков. В конце 90-х эта идея уже овладела массами политиков всех уровней — от Москвы до самых до окраин. Профессия политтехнолога стала столь же популярной, как в свое время профессия юриста или экономиста. Злые языки утверждают, что по доходности она может уже поспорить с рэкетом.

Хотя политическая история 90-х еще ждет своих исследователей, но уже сейчас можно утверждать, что роль «промывания мозгов» и других манипулятивных приемов — от простой скупки голосов за бутылку водки до «клонирования» депутатов-двойников — неуклонно росла. Пиком применения черных технологий стала парламентская кампания 1999 г. Избиратели понимали, что ужасные рассказы, компрометирующие Ю. Лужкова и Е. Примакова, — ложь, однако и голосовать за ОВР не стали.

Фокус с «промывкой мозгов» удался, однако отвращение кэтим манипуляциям, испытанное людьми, оказалось столь сильно,чтовновь провести себя на той же мякине они не дадут. Сегодня вряд ли удастся снова легко манипулировать общественным сознанием с помощью телевидения и других СМИ. Это затруднительно технологически и невыгодно для новой команды политически, так как роднит ее с предшественниками. Правда, власть, похоже,недо конца осознает это и рефлекторно пытается прибрать к рукам телеканалы. Вероятно, и в Кремле знают, что ресурс телекиллеров ограничен. Выход один: для самосохранения власти придется заняться созданием более сложных идеологических конструктов, например — национальной идеи.

Напомним, к сентябрю 1999 г.негативные настроения в обществе достигли пика. Речь уже нешла о доверии или недовериик власти, люди потеряли всякую мотивацию, чтобы хоть в чем-то ее поддерживать. Появление Владимира Путина позволило радикально изменить ситуацию. Вероятно, он понял, что эту огромную махину под названием Россия нельзя дальше удерживать ни страхом, ни силой. Поэтому на первом этапе была использована грамотная информационная политика, позволившая создать в представлении людей некий положительный образ Президента.

Хочу оговориться. Я понимаю роль грамотной информационной политики и ни в коем случае не ставлю под сомнение необходимость профессионального пиаровского сопровождения политических решений. Но мне представляется, что власть уже не может обойтись одним пиаром. Пришло время всерьез проработать политическую стратегию и затем уже искать у населения поддержки этой стратегии.

Возникает вопрос: что может стать содержанием такой национальной идеи, а точнее, идеологии, и откуда она может появиться?

Начну со второго — кто может стать инициатором этой идеи? Пока можно констатировать, что задача создания идеологии не занимает умы отечественного политбомонда: у политиков-практиков нет потребности в теоретической проработке своих решений. Экономическая программа правительства обошлась без такого «декоративного элемента», как глава о целях и ценностях. Да и не дело экономистов обсуждать столь далекий от экономической реальности вопрос. Это — скорее дело не политиков-практиков, а политологов, гуманитариев-теоретиков. На мой взгляд, можно было бы активнее задействовать интеллектуальные ресурсы, которые есть в стране. Они бродят неприкаянно от одной партии к другой, но наверху пока не осознали необходимость теоретической деятельности. Опыт работы Центра стратегических разработок показал, что такие интеллектуальные ресурсы в стране есть.

Последний всплеск интереса к созданию национальной идеологии был вызван, как ни парадоксально, вовсе не политиками, а российскими спортсменами, участвовавшими в летних Олимпийских играх в Сиднее[126]. На встрече с президентом В. Путаным олимпийцы завели разговор о том, что Россия до сих пор не имеет текста государственного гимна — атрибута, совершенно необходимого для национального самосознания. И, надо сказать, власть удачно отреагировала на этот заказ. В результате мы вступаем в новый век с официальной символикой, хотя и без детально проработанной политики в отношении ключевых целей и ценностей развития страны.

Сейчас ее необходимость стала особенно явственной. Новая команда не может обойтись без новой стратегии. И дело здесь не только в том, что любая власть что-тодолжна обещать народу. Речь идет о выборе направления движения, а значит, и о выборе определенных ценностных ориентиров, которые должны по основным своим параметрам соответствовать ожиданиям людей.

В роли инициаторов поиска согласия могут выступить лидеры ряда общественных организаций. Скорее всего, у нас появится социал-демократический или даже коммунистический вариант. Может возникнуть и либеральная идея.

Но главным инициатором должна стать исполнительная власть, а точнее, сам президент и его команда. Хорошо, если В. Путина будет поддерживать «партия власти», ведь многие россияне по привычке ожидают появление некоего указующего перста, который подскажет, что им делать, когда и как. На эту аудиторию большинства и ориентировался В. Путин в марте 2000 г. Он подавал сигналы и тем, кто правее, и тем, кто левее центра. Сигналы были намеренно слегка приглушены и размыты — в итоге их услышали многие. Сказанное вовсе не означает, что именно «Единство» станет исполнителем данного заказа. Все зависит от того, достаточно ли у этой партии теоретических кадров. По существу, речь идет не о партийном строительстве. Сегодня нужнане массовая партия, а идеология, способная объединить тех, кто жаждет покоя, защиты, гарантированного будущего. Люди ищут, к чему бы прислониться, у кого бы получить поддержку. Судя по Конституции, наша официальная идеология — либерализм, но на практике картина складывается совсем иная.

Пока у президента достаточно широкий спектр возможностей. О крайних радикалах говорить нет смысла, поскольку их потенциал очевиден. Левый электорат стабилен, правые, к сожалению, не демонстрируют идей, которые могли бы привлечь под их знамена новые силы. Им остается опираться на тех, кто уже принял утрированный западнический вариант либеральных реформ. Что остается? — Центр. Здесь будут те, кто устал от любых перемен, — консерваторы, традиционалисты. Чтобы эти люди пошли за президентом, В. Путин должен олицетворять стабильность, незыблемость неких устоев. Он человек системы, играет по правилам, а народ это любит. Конечно, населением будет принято не все. Скажем, диктатура сегодня не найдет поддержки в обществе, и это Путин понимает. Однако и от демократии без границ, которой нет ни в одной стране мира, народ утомился донельзя. Нужно что-то третье, срединное. А раз так, то именно в этом направлении и нужно искать почву для формулирования будущей национальной идеологии.

Не вижу ничего страшного, если в чем-то будет позаимствован опыт других стран. Консерваторы — будь это английские тори, христианские демократы из Германии или республиканцы в США — объединяют в своих рядах людей, которые не только довольствуются соблюдением заветов предков, но идут в ногу с современными процессами. Иными словами — союз традиционализма и модерна. Для России такой синтез подходит идеально: с одной стороны, нам нельзя разрушать то, что было построено прежними поколениями, с другой — необходимо двигаться вперед и модернизировать все стороны жизни.

Перед строителями национальной идеологии стоит задача учесть те ценности, которые есть в массовом сознании. В принципе, эти ценности находят место в программах многих партий: уважение к закону, укрепление семьи, соблюдение гражданских свобод... Но одно дело — декларировать и другое — выполнять. Здесь нужны определенные гарантии. Но первый толчок может и должна дать действующая власть. Пока у нее есть шанс повести народ за собой, но время идет, и если упустить этот шанс, то не останется ничего другого, кроме «черных» PR-технологий, или, того хуже, — закручивания гаек и ужесточения режима. Все это мы уже «проходили» и не стоит испытывать судьбу, повторно наступая на знакомые грабли.

Рейтинги политиков, или