Студопедия КАТЕГОРИИ: АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Право на иск и регулятивное субъективное право
I. Исковые права предоставляются заинтересованным лицам в целях защиты регулятивных субъективных прав или охраняемых законом интересов. Однако они не могли бы служить общим средством защиты таких различных по своей природе объектов, какими являются регулятивные субъективные права и охраняемые законом интересы, если бы материально не обособлялись от тех и других и не выступали как третьи по отношению к ним. И только благодаря тому, что исковые права конституируются в качестве самостоятельных прав, существующих наряду с охраняемыми ими правами и интересами, они способны опосредствовать защиту как регулятивных субъективных прав, так и охраняемых законом интересов. Сформулированному выше взгляду на исковое право как на самостоятельное субъективное право противостоят две концепции, одна из которых в нашей литературе связана с именем М. М. Агаркова, а другая — с именем М. А. Гурвича. II. Опираясь на ошибочное утверждение Г. Ф. Пухты, будто иск в материальном смысле есть «составная часть самого права», «допол- нение к его содержанию»[16], М. М. Агарков дает такую трактовку права на иск: «Каждое гражданское право включает правомочие на его осуществление помимо и против воли другой стороны, т. е. в принудительном порядке ... Правомочие осуществить гражданское право в отношении определенного лица помимо и против воли последнего ... называется правом на иск в смысле гражданского права или правом на иск в материальном смысле (в противоположность праву на иск в процессуальном смысле, т. е. праву на судебную защиту). Право на иск в материальном смысле является составной частью того или иного гражданского права: права собственности, права требования из займа ... и т. д.»[17]. Насколько-эта трактовка оправдана научно и практически, можно судить по следующим обстоятельствам. 1. Поскольку М. М. Агарков признает за каждым гражданским правом способность быть реализованным в принудительном порядке и одновременно вычленяет в структуре гражданского права правомочие на его принудительное осуществление, то это означает, что он проделывает тот же фокус, который позднее проделал Е. Я. Мотовиловкер, а именно — совершает немыслимое с точки зрения философии превращение свойства права в его составную часть и тем самым остается в сфере рассуждений, лишенных какого бы то ни было научного обоснования. Кроме отмеченного недостатка агарковская теория права на иск страдает внутренними противоречиями. В самом деле, если бы то, что говорит М. М. Агарков в приведенной выше цитате, было правильно, т. е. если бы право на иск действительно являлось составной частью того или иного гражданского права, то по логике вещей автор должен был бы приурочить возникновение права на иск к возникновению охраняемого им права (например права собственности). Между тем он с полной определенностью утверждает, что право на иск, в частности право на виндикацию, возникает у собственника лишь «с момента нарушения кем-либо его права»[18]. Однако это утверждение несовместимо с отстаиваемой М. М. Агарковым трактовкой права на иск, и наоборот: если исковое право есть часть впоследствии нарушенного гражданского права, то нельзя говорить о том, что его возникновение происходит в момент правонарушения, ибо возникает то, что еще не существует, в то время как существование права на иск, поскольку оно мыслится в качестве части подвергнутого нарушению права, уже положено в существовании последнего; с другой стороны, если право на иск возникает только с момента правонарушения, то его нельзя рассматривать как составную часть нарушенного субъективного права, ибо несуществующее до нарушения право не может служить частью того, существование чего предшествовало правонарушению. Поэтому, чтобы быть последовательным, М. М. Агарков должен остановиться на одном из следующих положений: 1) возникновение права на иск происходит одновременно с тем правом, составной частью которого оно является; 2) право на иск возникает в момент правонарушения в качестве права, имеющего материально отделенное существование от охраняемого им гражданского права. Но вся соль в том, что первое положение, предполагающее наличие права на иск без корреспондирующей ему юридической обязанности и течение исковой давности при отсутствии правонарушения, не согласуется ни с цивилистической теорией, которая исходит из того, что каждому субъективному праву корреспондирует встречная юридическая обязанность, ни с гражданским законодательством, которое связывает исковую давность с нарушением права как с объективным моментом, обусловливающим начало ее течения, а второе положение опрокидывает агарковскую трактовку права на иск. 2. Лежащее в основании этой трактовки традиционное представление о возможности принудительной реализации «каждого гражданского права» не имеет абсолютно ничего общего с действительностью. Как уже отмечалось, регулятивные гражданские права призваны опосредствовать нормальное течение упорядочиваемых ими процессов, в силу чего они не способны подлежать принудительному осуществлению юрисдикционным органом. Такая способность присуща только исковым правам, или притязаниям. Этим и объясняется тот факт, что в любом исковом процессе суд, вопреки конструкции М. М. Агаркова, реализует не нарушенное или оспариваемое регулятивное субъективное право (право собственности, право авторства, право, основанное на том или ином гражданском договоре, и т. д.), а вытекающее из его нарушения или оспаривания исковое притяза- ние /притязание собственника о возмещении причиненного ему вреда, притязание истца о признании его автором произведения, притязание кредитора о компенсации убытков, вызванных неисполнением или ненадлежащим исполнением договора обязанным лицом, и т. д./. 3. Определяя право на иск как содержащееся в субъективном гражданском праве «правомочие на его осуществление помимо и против воли другой стороны, т. е. в принудительном порядке», М. М. Агарков полностью абстрагируется от конкретных исковых прав, которые представляют собой что угодно, но только не правомочие на принудительное осуществление регулятивного субъективного права. Возьмем в качестве примера негаторное притязание, которое автор, под названием негаторного иска, включает в содержание права собственности[19]. Следуя агарковскому определению права на иск, пришлось бы признать, что негаторное притязание есть не что иное, как правомочие собственника осуществить свое право собственности помимо и против воли правонарушителя. Однако закон определяет содержание этого притязания совершенно иначе. Посвященная ему ст. 156 ГК РСФСР гласит: «Собственник может требовать устранения всяких нарушений его права, хотя бы эти нарушения и не были соединены с лишением владения». Таким образом, согласно закону негаторное притязание заключается не в правомочии на принудительное осуществление нарушенного права собственности, а в праве требовать устранения препятствий, чинимых собственнику в осуществлении принадлежащего ему права. Указанное притязание, как и любое другое исковое притязание, может подлежать принудительной реализации юрисдикционным органом. Но из этого обстоятельства отнюдь не следует, что принуждение конституируется в виде меры возможного поведения управомоченного лица и в этом качестве входит в содержание искового права, в частности негаторного притязания. Являясь особым, самостоятельным началом и занимая внешнее по отношению к исковому праву положение, принуждение определяет право на иск не со стороны содержания, а со стороны одно- го из возможных способов его реализации. Поэтому ни негаторное, ни любое иное притязание нельзя трактовать как правомочие на принудительное осуществление обеспечиваемого им гражданского права, тем более что охраняемые исковыми притязаниями регулятивные субъективные права начисто лишены способности к принудительному осуществлению, которую им, подчиняясь бездумной традиции, приписывает М. М. Агарков. 4. Когда М. М. Агарков пытается на конкретном материале доказать, что право на иск служит составным элементом того или иного гражданского права, он прибегает к примерам, которыми побивает самого себя. Проанализируем один из подобных примеров. Касаясь права на виндикацию, автор пишет, что оно неразрывно связано с правом собственности и поэтому входит в состав этого права[20]. Чтобы проверить этот вывод на истинность, рассмотрим следующую ситуацию. Предположим, что собственник вещи, находящейся в незаконном владении третьего лица, отчуждает ее приобретателю и уступает последнему свое виндикационное притязание. Поскольку в нашем законодательстве нет нормы, аналогичной § 931 BGB[21], то в данном случае право собствен- ности на вещь перейдет к цессионарию не в момент совершения цессии, а лишь после того, как ему удастся завладеть вещью[22]. Это означает, что до тех пор, пока вещь не поступит во владение цессионария, он будет являться управомоченным по притязанию об истребовании вещи, еще не будучи ее собственником, в то время как цедент будет выступать субъектом права собственности на вещь, уже не будучи управомоченным по виндикационному притязанию. Но при таком положении вещей устраняется как исходный тезис М. М. Агаркова о неразрывной связи права на виндикацию с правом собственности, так и базирующееся на нем утверждение, будто первое право есть составная часть второго. Однако это еще не все. Предположим, далее, что цессионарий заявил уступленное ему притязание в суд для принудительной реализа- ции. В отличие от обычного виндикационного процесса, направленного на защиту права собственности, в процессе по принудительному осуществлению цедированного виндикационного притязания защите будет подлежать не право собственности цессионария — оно у него еще не возникло, — а охраняемый законом интерес истца в передаче ему приобретенной им вещи[23]. Отсюда явствует, что виндикационное притязание может опосредствовать защиту двух разных объектов: права собственности и охраняемого законом интереса. Но это было бы невозможно, если бы оно не противостояло тому и другому как нечто существующее наряду с ними и вне их. Таким образом, наличие у виндикационного притязания способности опосредствовать защиту как права собственности, так и охраняемого законом интереса свидетельствует о том, что оно, вопреки противоположному мнению М. М. Агаркова, не находится в непосредственном единстве с правом собственности и не существует как его элемент, а выступает по отношению к нему в качестве самостоятельного субъективного гражданского права. III. Исходя из точки зрения И. Унгера, — согласно которой иск в материальном смысле идентичен самому праву и представляет собой само право в его боевом состоянии (Kampfrecht)[24], — исходя из этой основы, М. А. Гурвич развивает теорию права на иск, которая сводится к следующим основным положениям: право на иск, или притязание, есть особое состояние субъективного гражданского права, в котором оно способно быть осуществленным в принудительном порядке; будучи тождественным по своей юридической природе субъективному гражданскому праву в его неисковом состоянии, право на иск является не новым правом, возникающим наряду и на основании гражданского права, а самим субъективным гражданским правом, созревшим для принудительного осуществления (как правило, через суд)[25]. Однако эта теория глубоко ошибочна. 1. Не подлежит никакому сомнению, что исковое право отличается по своей юридической природе от охраняемого им регулятивного гражданского права. Так, например, виндикационное притязание не тождественно субъективному праву собственности, ибо они: а) связывают разных обязанных лиц (право собственности направлено против всех, виндикационное притязание — исключительно против владельца вещи); б) могут принадлежать разным субъектам (виндикационное притязание может быть уступлено, в то время как право собственности остается у цедента[26]); в) имеют разное содержание (право собственности дает господство над вещью и обязывает каждого воздерживаться от нарушения собственнических правомочий, а виндикационное притязание, наоборот, обязывает владельца к возврату вещи, т.е. к положительному действию); г) обладают разными юридическими свойствами (виндикационному притязанию присуща способность под- лежать принудительной реализации юрисдикционным органом, в то время как право собственности такой способности, лишено); д) относятся к разным категориям гражданских прав (право собственности является вещным, а виндикационное притязание — обязательственным субъективным правом[27]). Виндикационное притязание — это самостоятельное охранительное гражданское право, существующее наряду с охраняемым им регулятивным правом собственности. Отсюда следует, что гурвичевская трактовка виндикационного притязания как права собственности, принявшего состояние права на иск[28], есть чистая фикция. 2. Пытаясь всеми правдами и неправдами доказать, что притязание является самим субъективным гражданским правом, созревшим для принудительного осуществления, M. А. Гурвич забывает о том, что в целом ряде случаев допущенная должником неисправность влечет возникновение у кредитора нескольких притязаний. Например, нарушение продавцом условий о качестве проданной вещи дает покупателю право требовать расторжения договора и возмещения причиненных убытков (ч. 1 ст. 246 ГК РСФСР). В противоположность нарушенному регулятивному праву покупателя каждое из этих притязаний обладает способностью подлежать принудительному осуществлению юрисдикционным органом. С другой стороны, притязание о расторжении договора купли-продажи отличается от притязания о возмещении убытков и от нарушенного права покупателя как по своему содержанию, так и по субъектному составу связанных им лиц, поскольку оно адресуется не продавцу, а юрисдикционному органу. Но коль скоро эти притязания не совпадают ни друг с другом, ни с нарушенным правом покупателя, то их нельзя рассматривать как самое нарушенное регулятивное право, созревшее для принудительной реализации[29], тем более что последнее вообще не способно быть осуществленным в принудительном порядке. 3. Правонарушение может повлечь за собой прекращение регулятивных гражданских прав. Так, например, в результате неправомерного уничтожения вещи право собственности на нее утрачивается. При последовательном проведении теории М. А. Гурвича пришлось бы заключить, что право на иск у потерпевшего лица в этом случае отсутствует: ведь там, где нет права собственности, не может быть и его искового состояния. Между тем ст. 444 ГК РСФСР наделяет бывшего собственника правом требовать от делинквента возмещения причиненного вреда, т.е. признает за ним право на иск как средство защиты охраняемого законом интереса потерпевшего в восстановлении своего имущественного положения. Чтобы как-то выбраться из затруднения и обойти специфическую трудность, связанную со спецификой рассматриваемой ситуации, М. А. Гурвич утверждает, что в этом и аналогичных ему случаях подлежащее защите право возникает сразу в состоянии права на иск, которое для него является единствен-
ным возможным состоянием[30]. Однако превращение М. А. Гурвичем деликтного притязания в предмет судебной защиты противоречит смыслу ст. 6 ГК РСФСР, из которой следует, что деликтное притязание как право, фиксирующее в себе один из указанных в ней способов защиты, есть не охраняемое, а охраняющее начало и, стало быть, не защищается, а осуществляется судом в целях защиты нарушенного права собственности или, что имеет место в нашем примере, охраняемого законом интереса бывшего собственника в восстановлении своего имущественного положения. Таким образом, рассматриваемый случай является для гурвичевской теории права на иск камнем преткновения, который она преодолевает только благодаря тому, что вступает в противоречие с законом. 4. При анализе права на иск М. А. Гурвич упускает из виду, что посредством исковых прав могут защищаться как регулятивные гражданские права, так и охраняемые законом интересы. А это возможно лишь в том случае, если исковые права имеют самостоятельное и отделенное от них существование, т. е. если они безогово- 30 рочно положены по отношению и к тем, и к другим как находящиеся друг вне друга. Так, например, вытекающее из нарушения права собственности деликтное притязание есть отличная от него реальность; и именно потому, что оно не находится в непосредственном единстве с правом собственности и не существует как его непосредственная определенность, а относится к нему как к чему-то вне себя сущему, — именно поэтому данное притязание может опосредствовать защиту как нарушенного права собственности, так и охраняемого законом интереса бывшего собственника в восстановлении своего имущественного положения. Наличие у исковых прав способности выступать средством защиты охраняемых законом интересов служит неопровержимым доказательством того, что они имеют оторванное от регулятивных гражданских прав существование и не являются особым состоянием последних. IV. После всего изложенного становится ясно, что проповедуемые М. М. Агарковым и М. А. Гурвичем концепции права на иск изображают действительность недействительным образом. Исковые права (притязания) представляют собой средство защиты регулятивных гражданских прав и охраняемых зако- ном интересов и в этом качестве внешни и тем, и другим, т. е. обладают самостоятельностью по отношению к охраняемым ими объектам, в силу чего они не могут выступать ни составным элементом, ни особой стадией развития регулятивных субъективных прав. Виды исковых притязаний Будучи самостоятельными охранительными субъективными правами, исковые притязания подразделяются на отдельные виды. Среди различных делений притязаний определяющее значение имеет их разделение на исполнительные, преобразовательные и установительные притязания. I. Исполнительные притязания (Leistungsansprdche), как, например, притязание о компенсации морального вреда (п. 6 ст. 7, ст. 131 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик), притязание об исполнении обязательства в натуре (ст. 191, 221 ГК РСФСР), притязание об уплате неустойки (ч. 1 ст. 187 ГК РСФСР), виндикационное притязание (ст. 151 ГК РСФСР) и т. д., заключаются в возможности управомоченного требовать от обязанного лица совершения определенного действия, которое не направлено ни на подтверждение, ни на преобразование регулятивных гражданских прав и обязанностей. В подавляющем большинстве случаев рассматриваемые притязания обязывают к совершению известных положительных действий потенциальных ответчиков по искам о присуждении. Но существуют и такие исполнительные притязания, которые сопрягают управомоченного не с ответчиком, а с юрисдикционным органом. К ним относятся притязания о запрещении (например, притязание автора о запрещении выпуска произведения в свет — ст. 499 ГК РСФСР)[31]. Указанные притязания заявляются в суд для реализации иском о воспрещении, направленным на присуждение ответчика к воздержанию от совершения определенных действий. Таким образом, специфика этих притязаний состоит в том, что при их удовлетворении юрисдикционный орган не понуждает ответчика к исполнению какой-либо обязанности, а запрещает ему совершать известные действия и тем самым осуществляет в принудительном в отношении ответчика порядке охранительную
гражданско-правовую обязанность, корреспондирующую исковому притязанию истца (в нашем примере — праву требовать запрещения выпуска произведения в свет)[32]. II. Преобразовательные притязания (Rechtsgestaltungsanspruche), как, например, право на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), притязание сособственника о переводе на него прав и обязанностей покупателя (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР), право на расторжение договора (ч. 1 ст. 246, ст. 289 ГК РСФСР) и т. д., заключаются в возможности управомоченного требовать от юрисдикционного органа прекращения или изменения определенных регулятивных гражданских прав и обязанностей[33]. Притязание о преобразовании связывает своего носителя не с ответчиком, а с судом, так как изменение или прекращение правоотношений как действие по осуществлению защиты может произвести только юрисдикционный орган (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР)[34]. Вместе с тем оно имеет материально-правовой характер, о чем свидетельствует распространение на его отдельные виды давностных сроков (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР, п. 28 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 3 апреля 1987 г. № 2 «О практике применения судами жилищного законодательства»). Что особенно затрудняет понимание преобразовательных притязаний, так это то, что наряду с ними существуют разнохарактерные по своей природе субъективные права, реализация которых также приводит к изменению ____________ их оспоримую сделку или существующий между ними договор, который был нарушен одним из его участников, что в этих случаях мы имеем дело не с реализацией преобразовательного притязания, которая приводит к прекращению регулятивного обязательства и тем самым к защите охраняемого законом интереса потерпевшего лица в преобразовании его материально-правового положения, а с основанным на соглашении сторон прекращением регулятивного обязательства, влекущим за собой отпадение притязания об оспариваний сделки или расторжении договора. И в том, и в другом случае регулятивное обязательство прекращается в результате заключения его участниками соответствующего соглашения, а не вследствие осуществления сторонами проистекающего из совершения оспоримой сделки или нарушения договора преобразовательного притязания, которое в силу специфики субъектного состава связанных им лиц может быть осуществлено только судом (см.:Крашенинников Е. А.О субъектном составе преобразовательных правоотношений // Вопросы теории охранительных правоотношений. Ярославль, 1991. С. 5). или прекращению регулятивных прав и обязанностей. Одни из этих прав, в частности преимущественное право покупки (ч. 1 ст. 120 ГК РСФСР) и право на выдел доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР), являются регулятивными, другие, как, например, право на односторонний отказ от договора ввиду его неисполнения или ненадлежащего исполнения должником (ст. 243, 244, 282, 344 ГК РСФСР), входят в разряд охранительных прав на совершение односторонних действий. Все названные права схожи с преобразовательными притязаниями по своему конститутивному действию. Однако это чисто внешнее сходство не может затушевать специфической природы преобразовательных притязаний: от регулятивных субъективных прав они отличаются тем, что проистекают из правонарушений (например, нарушения преимущественного права покупки), споров (например, недостижения соглашения о способе выдела доли из общего имущества) и иных обстоятельств, вызывающих потребность в защите охраняемых законом интересов, и адресуются юрисдикционному органу, в то время как преимущественное право покупки и право на выдел доли из общего имущества порождаются правомерными юридическими фактами и сопрягают между собой самих участников регулятивных правоотношений по общей собственно сти, а от права на односторонний отказ от договора, нарушенного другой стороной,— спецификой субъектного состава связанных ими лиц и способностью подлежать принудительному осуществлению юрисдикционным органом, которой лишены как регулятивные права, так и охранительные права на совершение односторонних действий (волеизъявлений). Насколько смутно понимают природу преобразовательных притязаний, т.е. прав, реализуемых преобразовательными решениями суда, мэтры российской юриспруденции, показывают следующие рассуждения М. А. Гурвича. Исследуя эти права под названием преобразовательных правомочий, автор пишет: «Преобразовательные... правомочия, как, например, право расторгнуть договор, право на развод, право определить предмет в альтернативном обязательстве, право преимущественной покупки, действием обязанного» (по регулятивному правоотношению) «лица осуществлены быть не могут. Не существует обязанности действия или воздержания от действия, которым «должник» мог бы удовлетворить право «кредитора» на расторжение договора, на развод или определение предмета в альтернативном обязательстве. Такое действие немыслимо...». Отсюда М. А. Гурвич делает вывод, будто этим правомочиям вообще «не соответствует чья-либо встречная обязанность», вследствие чего трактует их как «правомочия на совершение односторонних волеизъявлений»[35]. Прежде всего, М. А. Гурвич ошибается, когда он иллюстрирует преобразовательные правомочия на примере права выбора предмета исполнения в альтернативном обязательстве и преимущественного права покупки, ибо, будучи регулятивными правами, они не отвечают выявленному им имманентному признаку преобразовательных правомочий — их способности осуществляться не иначе, как «актом судебного решения»[36]. Первое из этих прав всегда реализуется односторонним волеизъявлением управомоченного лица, второе — совместными действиями соответствующих участников общей долевой собственности. Причем в отличие от права выбора предмета исполнения в альтернативном обязательстве преимущественное право покупки может быть нарушено, что повлечет возникновение у заинтересованного в приобретении проданной доли сособственника права требовать от суда перевода на него прав и обязанностей покупателя, осуществление которого ограничено 3-месячным давностным сроком (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР). Именно это притязание, а не нарушенное право преимущественной покупки, как полагают О. С. Иоффе и М. А. Гурвич[37], и будет осуществлено актом судебного решения. В остальной части его иллюстрация верна. Однако отстаиваемая М. А. Гурвичем трактовка преобразовательных правомочий как правомочий на совершение односторонних волеизъявлений расходится с законом. Признавая за отдельными видами преобразовательных правомочий — правом на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), правом на расторжение договора найма жилого помещения (ч. 3 ст. 89 ЖК РСФСР), правом на раздел имущества, являющегося общей совместной собственностью супругов (ч. 3 ст. 21 КоБС РСФСР), правом на аннулирование ордера (ч. 2 ст. 48 ЖК РСФСР) и др. — способность задавниваться[38], закон тем самым квалифицирует их как правомочия тре- б о в а н и я, поскольку задавниванию могут подлежать только охранительные материальные правомочия требования, или притязания (ч. 1 ст. 79, ст. 91 ГК РСФСР)[39]. После выявления притязательной природы преобразовательных правомочий спрашивается, кто может выступать адресатом правомочия требования, единственной и потому необходимой формой осуществления которого служит акт судебного решения? Сформулированная таким образом проблема сама собой приводит к своему собственному разрешению: носителем корреспондирующей преобразовательному притязанию материально-правовой обязанности является суд. III. Установительные притязания (Feststellungsanspruche), как, например, притязание о признании брака недействитель- ным (ст. 44 КоБС РСФСР), притязание о признании права собственности на строение, притязание о признании лица утратившим право пользования жилым помещением (ст. 61 ЖК РСФСР) и т. д., заключаются в возможности управомоченного требовать от суда признания наличия или отсутствия известных регулятивных гражданских прав и обязанностей[40]. Установительное притязание обязывает к совершению действия, призванного защитить тот или иной охраняемый законом интерес. Однако соответствующее действие приобретает такую направленность лишь тогда, когда исходит от юрисдикционного органа (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР). Отсюда следует, что притязание о подтверждении существования или несуществования регулятивных прав и обязанностей не может быть обращено к ответчику. Обязанным лицом по этому притязанию выступает не ответчик, а суд[41]. С другой стороны, фикса- ция в установительном притязании одного из материально-правовых способов защиты не оставляет никаких сомнений в том, что оно является охранительным субъективным гражданским правом и не подпадает под сформулированное А. Вахом понятие публичного притязания на правовую защиту (Rechtsschutzanspruch)[42]. В связи с изложенным трудно согласиться с А. А. Добровольским, который утверждает, что образующее предмет установительного иска материально-правовое требование есть требование истца к ответчику о признании наличия или отсутствия определенного правоотношения[43]. Для обоснования этого утверж- дения автору нужно было бы прежде всего доказать, что на ответчике лежит корреспондирующая установительному притязанию обязанность признать существование или несуществование указанных истцом прав и обязанностей. Но это положение недоказуемо, так как ни к внесудебному, ни к судебному признанию государство соответствующих лиц не обязывает[44]. Оно оставляет полную свободу их умонастроению в решении вопроса о целесообразности такого признания. Поэтому исходящий от должника или ответчика акт признания наличия либо отсутствия известных прав и обязанностей никогда не является действием в осуществление какой-либо обязанности. Но если ответчик не обременен встречной установительному притязанию обязанностью, то это притязание нельзя трактовать как требование, адресованное ответчику. IV. При анализе содержания преобразовательных и установительных притязаний выяснилось, что в отличие от основной массы исполнительных притязаний они связывают управомоченного не с ответчиком, а с судом. Помимо специфики субъектного состава сопряженных ими лиц преобразовательные и установительные притязания характеризуются тем, что в противоположность исполнительным притязаниям не способны опосредствовать защиту субъективных гражданских прав. 1. Преобразовательное притязание обязывает суд прекратить или изменить определенные регулятивные гражданские права и обязанности. К преобразовательной деятельности суда субъективные гражданские права могут иметь только два отношения: отношение материала, т. е. права, подвергаемого преобразованию, и отношение средства, т. е. права, через посредство которого деятельность преобразует некоторый материал. В первом отношении к указанной деятельности находятся регулятивные гражданские права, во втором — преобразовательные притязания. По отношению к такому материалу и к такому средству предмет судебной защиты выступает как нечто качественно иное, ибо он получает защиту лишь в результате воздействия преобразовательной деятельности суда на регулятивные гражданские права при посредстве преобразовательного притязания. Этим и обусловливается то обстоятельство, что, вынося преобразовательное решение, суд защищает не подвергаемые преобразованию регулятивные гражданские права и не служащее средством такого преобразования преобразовательное притязание, а охраняемый законом интерес истца в преобразовании известных регулятивных гражданских прав и обязанностей[45]. Установительное притязание опосредствует защиту, осуществляемую судом путем признания наличия или отсутствия определенных регулятивных гражданских прав и обязанностей. Но то, что выступает предметом подтверждения по установительному притязанию, не может вместе с тем фигурировать в качестве предмета судебной защиты. В противном случае пришлось бы признать, что при удов- летворении установительного притязания с отрицательным характером требования, т. е. при подтверждении отсутствия известных прав (и обязанностей), суд оказывает защиту несуществующим правам, а это — нонсенс. Не подлежит никакому сомнению, что в указанной ситуации предметом судебной защиты является охраняемый законом интерес истца в определенности его материально-правового положения[46]. Точно так же обстоит дело и с установительным притязанием, направленным на подтверждение наличия прав и обязанностей. Если определенность субъективного права поколеблена, то у управомоченного возникает охраняемый законом интерес в ее восстановлении, который и защищается судебным признанием того, что спорное право в действительности существует[47]. Таким образом, во всех случаях, когда суд реализует установительные притязания, он защищает охраняемые законом интересы, а не регулятивные гражданские права, путем признания наличия или отсутствия которых такая защита осуществляется. Регулятивные субъективные права с помощью установительных притязаний защищены быть не могут[48]. 2. В свете сказанного представляется ошибочной позиция ученых, относящих признание и преобразование к способам защиты субъективных прав[49]. В подтверждение своего мнения авторы прибегают к аргументации, основанной только на отдельных примерах, а не на выяснении всеобщей сути дела. Поэтому нам не остается ничего другого, как обратиться к рассмотрению наиболее типичных из этих примеров. а) Тезис о возможности защиты субъектив- ных прав путем их признания обычно иллюстрируется иском о признании права собственности. Между тем посредством названного иска защищается не право собственности, а охраняемый законом интерес истца в определенности его материально-правового положения. Если бы этот иск был направлен на защиту подлежащего подтверждению права, то мы должны были бы вслед за А. В. Венедиктовым заключить, что в случае предъявления его владеющим собственником он подпадает под понятие негаторного иска[50], так как защита права собственности против всякого посягательства, не связанного с лишением владения, осуществляется с помощью иска, базирующегося на ст. 156 ГК, РСФСР. Неприемлемость такого вывода очевидна. Иск о признании права собственности носит вполне самостоятельный характер и, будучи разновидностью установительных исков, не может входить в число исков о присуждении, каковыми являются негаторные иски. Он конституируется в качестве самостоятельного иска именно потому, что в отличие от негаторного иска, опосредствующего защиту права собственно- сти, служит процессуальным средством защиты охраняемого законом интереса собственника в определенности его материально-правового положения. Стремясь обосновать вышеупомянутое нелепое воззрение, Ю. К. Толстой берет пример, когда иск о признании права собственности предъявляется в отношении вещи, находящейся в чужом незаконном владении. Анализируя этот иск, автор легко доказывает, что он не подпадает под понятие ни виндикационного (поскольку вещь из чужого владения не изымается), ни негаторного иска (поскольку собственник лишен владения вещью), и на этом основании делает вывод: право собственности может защищаться с помощью самостоятельного вида иска — иска о его признании[51]. Однако из того, что иск о признании права собственности является самостоятельным иском, отнюдь не следует, что он направлен на защиту права собственности. Необходимо также заметить, что ленинградский профессор изображает дело очень односторонне. Чувствуя, в чем заключается трудность, Ю. К. Толстой намеренно обходит вопрос: как должен быть квалифицирован иск о признании права собственности, когда он предъявляется собственником, не лишенным владения вещью? Если бы автор попытался его разрешить, то ему пришлось бы соблюсти последовательность и признать, что при трактовке этого иска как средства защиты права собственности он в данном случае неизбежно подпадает под понятие негаторного иска. Но тем самым Ю. К. Толстой опрокинул бы свой собственный вывод о самостоятельности анализируемого иска. Сказанное свидетельствует о том, что предпринятая Ю. К. Толстым попытка согласовать правильное положение о самостоятельном характере иска о признании права собственности с ошибочной трактовкой этого иска как средства защиты подлежащего подтверждению права не увенчалась успехом. б) Тезис о возможности защиты субъективных прав путем их преобразования в большинстве случаев иллюстрируется иском о выделе доли из общего имущества и иском о расторжении брака. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что эти иски опосредствуют защиту охраняемых законом интересов. Вступая в отношения общей собственности, каждый из сособственников наряду с другими правомочиями приобретает регулятивное субъективное право на выдел своей доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР). Это право принадлежит сособственнику всегда в качестве постоянного правомочия требования, адресованного остальным участникам общей собственности. Субъект права на выдел может в любой момент прибегнуть к своему праву и поставить вопрос о выделе его доли. При недостижении соглашения о способе выдела у него возникает охранительное субъективное гражданское право требовать от суда прекращения своего участия в правоотношениях по общей собственности путем выделения принадлежащей ему доли из общего имущества (ч. 2 ст. 121 ГК РСФСР),—право, которое заявляется в суд, для реализации с помощью соответствующего преобразовательного иска. Удовлетворяя исковое притязание, суд прекращает регулятивные гражданские права и обязанности истца как участника общей собственности, в том числе и не реализованное им регулятивное субъективное право на выдел доли из общего имущества, и тем самым защищает охраняемый законом интерес выделяющегося сособственника в преобразовании его материально-правового положения. То же самое имеет место и в бракоразводном процессе. Фактический распад брака обусловливает возникновение у супругов права на развод, т. е. охранительного субъективного семейного права требовать от суда прекраще- ния регулятивных брачных прав и обязанностей. Любой из супругов может воспользоваться этим правом путем предъявления иска о расторжении брака. Вынося решение по иску, суд защищает не подлежащие прекращению регулятивные правомочия истца по брачному правоотношению и не служащее средством такого прекращения притязание о расторжении брака, а охраняемый законом интерес истца в прекращении брачного правоотношения. 3. Таким образом, как ни вертись, а факт остается фактом: преобразовательные и установительные притязания и фиксированные в них способы защиты являются средствами и способами, с помощью которых могут быть защищены только охраняемые законом интересы. Сказанное вскрывает научную несостоятельность ст. 6 ГК. РСФСР и ст. 170 проектируемого ГК РФ, которые рассматривают «признание» и «преобразование» в качестве способов защиты субъективных гражданских прав. Для приведения этих статей в соответствие с действительным положением вещей в них необходимо отразить то обстоятельство, что путем «признания прав» (следовало бы сказать: «признания наличия или отсутствия прав и обязанностей») и «прекращения или изменения правоотношения» защищаются не права, а охраняемые законом интересы. |
||
Последнее изменение этой страницы: 2018-05-29; просмотров: 142. stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда... |