Понятие права на иск (притязания)

Регулятивные и охранительные субъективные права

Выявление природы права на иск (Klagerecht) невозможно без осознания того само собой разумеющегося обстоятельства, что в соответствии с аналогичным делением граж­данско-правовых норм субъективные граждан­ские права подразделяются на регулятивные, или охраняемые, и охрани­тельные, или охраняющие[1]. Позна­комимся с этими правами поближе.

I. Регулятивные субъективные права, как, например, право собственности (ст. 2 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР»), право авторства (ст. 15 Закона РФ «Об авторском праве и смежных правах»), права, возникаю­щие из гражданских договоров (ст. 237, 258, 275, 350 и др. ГК РСФСР), призваны опосред­ствовать нормальное развертывание иму­щественных и связанных с ними личных неиму­щественных отношений. Поэтому ни од­но из них не может быть реали­зовано помимо и против воли обязанного лица. Однако отсутствие у этих прав способности к принудительному осуществлению не превращает их в «голые», юридически не обеспеченные права. Гарантированность и обеспеченность регулятивных граж­данских прав выражается в том, что в момент наступления обстоятельств, создающих помехи на пути их. реализации, у управомоченного возникает новое существовавшее ранее ох-

ранительное субъективное гражданское право или право на защиту.

II. Охранительное субъектив­ное гражданское право — это вы­текающая из охранительной гражданско-правовой нормы воз­можность определенного пове­дения лица в конфликтной си­туации, предоставленная ему в ц е л я х защиты регулятивного субъективного права или охра­няемого законом интереса. Какое бы охранительное субъективное право мы ни взяли — будь то право на виндикацию имуще­ства (ст. 151 ГК РСФСР), право на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 58 ГК РСФСР), право на возмещение вреда (ч. 1 ст. 444 ГК РСФСР) и т. д., —его существование как охраняющего права обусловлено наличием охраняемого им права или интереса. Охранительное граждан­ское право является охранительным не само по себе, а благодаря основанному на противопо­ложности соотношению с охраняемым им пра­вом или интересом, и наоборот. Таким образом, охраняющее и охраняемое право (или инте­рес) — это противоположные явления, каждое из которых есть то, что оно есть, через другое.

В зависимости от характера заключенных в них мер возможного поведения охранительные

объективные гражданские права распадаются на две группы.

1. Первая обнимает права, содержание ко­торых представлено прежде всего возможностью совершения односторонних действий самим управомоченным лицом. Таковы, например, право перевести неисправного должника на менее выгодную для него систему расчетов (п. 50 Положения о поставках продукции производ­ственно-технического назначения), право за­держать выдачу груза грузополучателю до внесения им всех причитающихся платежей (ч. 3 ст. 95 УВВТ СССР, ст. 64 УЖД СССР), право отказаться от договора ввиду его неис­полнения или ненадлежащего исполнения дру­гой стороной (ст. 243, 244, 282 ГК РСФСР). Отличительная особенность этих прав состоит в том, что, будучи лишены способности подле­жать принудительному осуществлению юрисдикционным органом, они всегда реализуются действиями самого управомоченного. В отдель­ных случаях их осуществление может опосред­ствоваться действиями третьих лиц, с которыми управомоченный находится в регулятивных пра­воотношениях. Так, например, право перевести неисправного плательщика на аккредитивную форму расчетов поставщик осуществляет при помощи банка. Но поскольку последний служит орудием деятельности поставщика, то и такого

рода реализация в конечном счете является результатом односторонних действий, исхо­дящих от управомоченного лица.

Наряду с правомочием на совершение поло­жительных действий самим управомоченным рассматриваемые права включают в себя право­мочие требования, через которое право в целом сопрягается с корреспондирующей ему охра­нительной. юридической обязанностью. Содержание данной обязанности образует необходи­мость претерпевания обязанным лицом односторонних действий управомоченного по защите своего регулятивного субъективного права или охраняемого законом интереса[2].

2. Во вторую группу входят права, заклю­чающие в себе возможность управомоченного трeбоватъ совеpшения известных действий от обязанного лица. Таковы, например, право на истребование вещи из чужого незаконного владения (п. 1 ст. 30 Закона РСФСР «О соб­ственности в РСФСР»), право требовать уплаты неустойки (ч. 1 ст. 187 ГК РСФСР), исполнения обязательства в натуре (ст. 191, 221 ГК РСФСР), право требовать опровержения све-

дений, порочащих честь и достоинство (ч. 1 ст. 7 ГК РСФСР). В отличие от регулятивных гражданских прав и охранительных прав пер­вой группы эти права обладают той особен­ностью, что могут быть осуществлены юрисдикционным органом. Указанная группа охра­нительных субъективных прав за вычетом прав, реализующихся в порядке особого про­изводства (гл. 26—33 ГПК РСФСР), состав­ляет систему исковых прав, каждый из элементов которой являет собой то, что законодатель называет правом на иск (ст. 83 ГК РСФСР).

Понятие права на иск (притязания)

1. Право на иск, или, что одно и то же, притязание (Anspruch), — это охранительное право требо­вания, обязывающее определен­ное лицо к совершению извест­ного действия и обладающее способностью подлежать прину­дительной реализации юрисдикционным органом. Рассмотрим более подробно признаки притязания, фиксирован­ные в этом определении.

1. Притязание есть охранительное субъективное гражданское право. Отсюда яв-

ствует, что к числу притязаний относятся не любые[3], а только такие права требования, которые служат средством защиты регулятив­ных гражданских прав или охраняемых зако­ном интересов. Правомочия требования регу­лятивного характера, как, например, права, вытекающие из гражданско-правовых догово­ров, суть явления, качественно отличные от притязаний, так как в противоположность им не могут быть осуществлены в судебном по­рядке.

2. Притязание связывает своего носителя с определенным лицом. На основании этого, а также изложенного в предыдущем абзаце следует признать ошибочной позицию Б. Виндшейда и примкнувших к нему ученых, которые называют притязанием заключенное в праве собственности и других абсолютных пра­вах правомочие требовать от всякого третьего лица воздержания от вторжения в сферу дан­ного права[4]. Это направленное против каждого

регулятивное правомочие требования не отве­чает ни одному из признаков притязаний и не подчинено предписаниям, действующим от­носительно данной категории охранительных субъективных прав, в частности оно не может быть заявлено в суд для принудительной реализации и не подлежит действию исковой давности, в силу чего его нельзя рассматри­вать в качестве притязания[5].

3. Притязание направлено на совершение правообязанным лицом известного положи­тельного действия. Бытующий в литера­туре взгляд, будто притязания могут заклю-

чаться в праве на бездействие[6], противоречит природе притязаний и не выдерживает практи­ческой проверки. Так, например, П. Эльтцбахер ссылается в обоснование этого взгляда на § 1030 BGB, который, по его мнению, дает узуфруктарию притязание на воздержание (Anspruch auf ein Unterlassen)[7]. Однако то, что автор, опутанный представлениями Б. Виндшейда, именует «притязанием на воз­держание», в действительности является не притязанием, а регулятивным право­мочием узуфруктария требовать от всех третьих лиц воздержания от совершения дей­ствий, которые мешали бы ему осуществлять владение и пользование объектом узуфрукта. Аналогичное смешение притязаний с регуля-

тивными правомочиями требования, свиде­тельствующее о его полном непонимании при­роды притязания, допускает П. Лангейнекен, когда он говорит, что «притязание на воздер­жание может ... содержаться в абсолютном, в особенности в вещном праве»[8]. В отличие от германских цивилистов M.А. Гурвич подхо­дит к делу с другой стороны и пытается убе­дить нас в возможности существования притя­заний, обязывающих к воздержанию, на при­мере виндикационного притязания. В своей работе «Право на иск» он сообщает о сле­дующем открытии: «Должник по виндикационному иску не обязан совершать какие-либо действия»; «его обязанность ... состоит в воздержании от сопротивления действи­ям управомоченного, изымающего свою вещь, т. е. действиям, которыми тот осуществляет свое право владения вещью, находящейся в сфере держания противника»[9]. Оценивая этот словесный пассаж, мы не будем останавли­ваться на абсурдном утверждении M. А. Гурвича, будто в рамках виндикационного право­отношения невладеющий собственник «осуще­ствляет свое право владения вещью», а обра­тим внимание лишь на то обстоятельство, что попытка автора изобразить виндикационное

притязание как притязание, направленное на воздержание, не согласуется с законом, кото­рый управомочивает собственника требовать от незаконного владельца возврата вещи, т. е. совершения положительного дей­ствия. Таким образом, ни М. А. Гурвичу, ни его именитым предшественникам не удалось доказать наличия притязаний, обязывающих к бездействию. И это вполне объяснимо. Ведь притязания суть средства защиты регулятив­ных субъективных прав и охраняемых законом интересов. А защита есть деятель­ность позитивная и не способна воплощаться в воздержании от действий. Поэтому и опосредствующие ее притязания с необходимостью направлены на совершение обязанным лицом определенного позитивного действия[10], а корреспондирующие им гражданско-правовые обязанности всегда являются обязанностями facere[11].

4. Притязание обладает способностью быть принудительно реализованным юрисдикционным органом. В этой его определенности заложены два существен­ных момента: 1) исковое притязание—это не право на принуждение, а право, которое может осуществляться в принудительном по­рядке; 2) принуждение — это не содержание, а один из возможных способов осуществления исковых притязаний.

Данный вывод оспаривается Е. Я. Мотовиловкером на том основании, что он не дает ответа на вопрос, каким образом способность искового права подлежать принудительному осуществлению проявляется в самом праве на иск (притязании). По мнению автора, по­ставленный им вопрос можно решить лишь путем вычленения в структуре этого права

особого элемента—возможности управомоченного требовать от суда принудительного осуществления своего требования к обязанно­му лицу[12]. В приведенных рассуждениях пре­дается забвению то общеизвестное положение философии, что способность вещи, будучи внутренне присущим ей свойством, «может проявляться только в ее отношении к другим вещам» (разр. моя. — Е. К.)[13]. Способность подлежать принудительному осу­ществлению юрисдикционным органом есть способность самого права на иск, но она оста­ется скрытой, пока нет процесса, в кото­ром только и могло бы проявить­ся это внутренне присущее дан­ному праву свойство. Подобно тому как упомянутая способность, единственно воз­можной областью актуализации которой слу­жит деятельность юрисдикционного органа по реализации искового права, не может

проявиться в самом этом праве, точно так же не могут проявляться в нем и иные присущие ему свойства. Так, например, притязание об уплате штрафа помимо его способности быть реализованным в принудительном порядке обладает рядом других свойств: способностью подлежать цедированию, зачету, способностью осуществляться добровольными действиями обязанного лица и т. д. Однако эти свойства проявляются соответственно в действиях по уступке притязания, заявлении о его зачете на встречное однородное требование и дей­ствии контрагента по добровольному удовле­творению притязания управомоченного, а от­нюдь не в структуре права требовать уплаты штрафа в виде его особых элементов (как это следовало бы признать, руководствуясь логи­кой Е. Я. Мотовиловкера). Таким образом, задав нелепый вопрос: как свойство права про­является в самом праве, — Е. Я. Мотовиловкер в полной мере продемонстрировал свою фило­софскую глубину и вместе с тем лишний раз подтвердил правильность замечания Гегеля о том, что «требуется известное развитие для того, чтобы уметь задавать вопросы», особенно «оно требуется в отношении фило­софских предметов, чтобы получить другой от­вет, чем тот, что вопрос никуда не годится»[14].

II. Ввиду присущей ему способности быть осуществленным в принудительном порядке возникновение права на иск сопровождается наделением его носителя процессуальным пра­вом на предъявление иска как средством возбуждения гражданского процесса по при­нудительной реализации искового притяза­ния[15]. В литературе это процессуальное право зачастую называют «правом на иск в процес­суальном смысле». Однако последнего выраже­ния следует избегать, поскольку право на предъявление иска совершенно отлично от искового права по своей природе, предпосыл­кам возникновения и содержанию. Термин «право на иск» необходимо сохранить в теории и законодательных актах только в значении охранительного гражданского (в широком смысле) права требования, обязывающего оп­ределенное лицо к совершению известного действия и обладающего способностью подле­жать принудительному осуществлению юрисдикционным органом.