Мультикультурализм и демократия в эпоху глобализации

Эрол Йылдыз

Термин «мультикультурное общество» стал не просто «модным словом» среди широкой общественности, но и ключевым понятием, с помощью которого пытаются многократно (многоаспектно) проанализировать современное общество. Этот термин стал прямо-таки (почти) девизом десятилетия и основным понятием наиболее развивающейся части социологии и культурологии, хотя отнюдь не всегда бывает ясно, представляет ли это собой цель, является ли это угрозой или речь идёт и вовсе о гражданском самоопределении. Здесь напрашивается вопрос (уместно поставить вопрос) о том, почему в последние годы присутствует такое повышенное значение (влияние?) «культуры» (термина «культура») , которая все чаще приносится в жизнь как описательная категория. Какие последствия вытекают из того, что современное общество определяется как мультикультурное? «Культура» выступает как неразрывная часть или как отделяемый элемент явления мультикультурализма? Какое понимание «культуры» (термина «культура»)  следует признать и какие культурные элементы играют роль (влияют на) для социальной сплоченности? Действует ли это как «стальная конструкция принадлежности» (Нассехи, 1997) , идет ли речь «о строительстве чуждого (неизвестного?) в споре о мультикультурализме», или, как считает Франк-Олаф Ратке (1991), о новой концепции «внутреннего и внешнего», и, в связи с этим, о процессе отбора? Может ли полудемократическое общество быть монокультурным? Эти и подобные вопросы возникают в рамках дискуссии о мультикультурализме.

На мой взгляд, при определении смысла и назначения (роли) мультикультурализма, или же культурного многообразия, крайне необходимо, в первую очередь, привести конституционные положения постмодернистского общества к определенным рамкам. Мультикультурализм должен быть помещен в исторический, общесоциальный и глобальный контексты и исходя из этого интерпретироваться. На втором этапе может быть изменена точка зрения на проблему, и могут быть поставлены вопросы о том, какими люди являются в обыденной жизни, как они общаются и обходятся друг с другом, какие культурные образования, формальные и неформальные сети благодаря этому (феномену?) становятся заметными, и какую роль они играют в повседневной жизни каждого отдельного члена общества.

Только после того, как произошли общественные рассуждения, и произошел пересмотр видения вопроса, открылись новые перспективы и появились новые «значимые структуры» (Шутс, 1971), в связи с чем мультикультурализм предстал в другом свете. Таким образом, становится видимой практическая мультикультурность , являющаяся  неотъемлемой частью городской повседневной жизни. С этой точки зрения мультикультурные связи, с одной стороны, приобретают большую актуальность для отдельных людей в повседневной жизни, с другой стороны, происходит пересмотр мультикультурализма  в  общесоциальной структуре.  Отсюда ( в связи с этим) образуется другое соотношение между демократическим равенством, культурным многообразием (различиями в повседневной жизни) и участием в эпоху глобализации (см. Бенхабиб, 1999).

В науке различают преимущественно два взгляда на описание общества. В рамках первой концепции, влияние которой в общественной дискуссии отчетливо ощутимо, как правило, фиксируются негативное развитие и аномальный порядок, делаются мрачные прогнозы на будущее. В описанном Эмилем Дюркхаймом обществе, характеризующимся как простой «семантический распад», устанавливаются такие тенденции, как дезинтеграция (см. Хайтмайера, 1998)  или «десолидаризация» (см. Дангшата, 1999), обсуждаемые всё чаще в последнее время в связи с глобализацией.  Исходя из того факта, что общество видится как распадающееся, феномен индивидуализма трактуется как дезинтегрирующий и «десолидаризирующий», и, следовательно, опасный для сплоченности общества. Для противодействия этому прогнозируемому распаду требуется проведение моральной терапии общества. Проблемы и риски, встающие на пути развития современного общества,  порождаются нехваткой «морального диалога» (см. Энсиони, 1995, с. 27 и далее). Данная позиция, превращающая «вопрос о связи» в новый социальный вопрос, восходит к «традиционно присутствующему поиску связей» (там же, с. 27) и автоматически выдвигает на передний план определенные мифы о единстве, такие как национальная идентичность, общность или общественная культура (Кимлика , 1999) , которые умело используются для того, чтобы контролировать распад единства в обществе и воссоздавать сплоченность. Во многих проблемно-ориентированных исследованиях используется модель, в основе которой лежит мнение о том, что процесс интеграции в городах раньше протекал лучше, чем это происходит сегодня. Так достигается мысль о том, что «реальная способность к интеграции»  современных городов оказывается вне поля наблюдения. Внимание автоматически фокусируется на дезинтеграции; на другие аспекты городской жизни часто не обращают должного внимания. Суждения о том, «что есть хорошо, и что есть плохо» в подобных дискуссиях, по словам Томаса Кремер-Бадони (2000, с. 422 и далее), уже встречались ранее. В связи с этим, Уве Сандер (1998, с. 55) по праву констатирует, что «чем больше социальный анализ будет оперировать категориями, которые не ищут логику социальных действий в самих действиях, а наперед устанавливают их в качестве норм, тем вероятнее будут происходить кризисные ситуации».

Вторая точка зрения демонстрирует резко противоположное отношение к перспективе распада, и делает, в первую очередь, высвобождающий потенциал модернизации основой для дальнейших размышлений. Согласно данной концепции, «кризисное общество» (Ортфрид Шеффер) интерпретируется как продуктивное состояние или некоторая возможность, и становится причиной для соответствующего оформления  искусственных процессов. Иронический заголовок «добродетель дезориентации» (Гебель/Клермонт, 1997) четко выражает это. В этом контексте индивидуализация подразумевает, прежде всего, индивидуальную свободу принятия решений, что возникает через извлечение субъекта из условий его происхождения. После такого толкования нельзя тотчас назвать индивидуализацию дезинтеграцией, дезориентацией или «десолидаризацией», она является, скорее, основой для новой ориентации, новых форм интеграции и солидарности, основанных на индивидуальной базе. Новое развитие требует новых форм преодоления конфликтов и рисков, отличающихся от принятых и сформировавшихся (сравнивая с индивидуализацией и формами интеграции: Бэк/Cопп, 1997). Такие феномены, как привязанность, социальная дистанция или безразличие, которые в целом воспринимаются скорее негативно, лишь открывают новые возможности для различных социальных отношений, образования поперечных связей, многообразия индивидуальных форм жизни, новых культурных сфер жизни и т. д. Таким образом, мультикультурализм, в отличие от этноцентризма, может быть выстроен как само собой разумеющаяся повседневная нормальность (норма).

С этой точки зрения, в первую очередь, обнаруживается факт того, что повседневная жизнь отдельных людей не должна рассматриваться как «дефицит заданного состояния», что вряд ли корректируется относительно фактической повседневной реальности. Скорее, речь идет о том, чтобы принять взаимоотношения в жизни в том виде, в котором они происходят в повседневности. По словам Сандера (1998, с. 47), в этой данности кроются «принципы  установления человеческих отношений».

Эталонные рамки (

Со времён индустриализации происходят (происходили) общественные изменения, которые сопровождаются (сопровождались) преобразованием городской совместной жизни. Для того чтобы адоптироваться к этим фундаментальным изменений, современные общества были вынуждены постоянно менять свою структуру, а иногда даже частично перестраивать ее. В последние годы можно было наблюдать ускорение процессов трансформации в культурном, политическом, структурном и глобальном направлениях, которые в будущем сделают необходимыми перестройки в большем количестве общественных явлений. Из-за радикальных изменений преобладают некоторые основные структуры, являющиеся типичными для современного общества постмодерна. Характеристика общества как «функционально разделённого» (Николас Луман), «лишенного традиций» и «плюрализированного» (Юрген Хабермас), «рефлективного» (Урлих Бэк), «поликонтекстуального» (Питер Фукс) или «глобального» (Мартин Элброу), которая является принятой, прежде всего, в социологии, должна отсылать к фундаментальным изменениям и, к связанной с этим, многомерности общества.