Подход» как исследовательская программа

Среди дисциплин, изучающих общество, исторически сложилась достаточно узкая специализация. Каждой наукой был выработан свой особый набор понятий и методов анализа. Одни проблемы воспринимались как чисто «экономические», другие — как чисто «социологические», третьи — как чисто «политические» и т.д. Как результат между социальными дисциплинами выросли трудно проницаемые методологические перегородки. Накопление научных знаний об обществе шло параллельными, редко пересекающимися путями.

Нельзя сказать, чтобы такое положение считалось удовлетворительным. Предпринимались, и не раз, попытки создать единую науку об обществе (здесь достаточно вспомнить имена О. Конта и К. Маркса), но они оканчивались неудачно.

Одной из самых заметных тенденций в развитии экономической науки последних десятилетий стало растущее распространение ее методов и моделей на проблемы, традиционно относившиеся к компетенции других социальных дисциплин. «Экономический империализм» — такое название закрепилось за этим новым явлением. Впервые оно заявило о себе на рубеже 50—60-х годов, когда экономисты-неоклассики осознали, что аппарат микроэкономического анализа имеет намного более широкую применимость, чем предполагалось ранее.

«Вторжению» экономической теории подверглись политология и социология, антропология и психология, история и правоведение, религиоведение и демография. Результатом «имперских» устремлений экономистов стало рождение целого семейства новых дисциплин, таких, как теория общественного выбора, экономика семьи, экономика права, новая экономическая история и др. (см. гл. 38). Появилось немало работ, строящихся на синтезе экономических и биологических представлений. Плодотворность экономического подхода к социальным явлениям была продемонстрирована на примере таких форм деятельности, как голосование на выборах, лоббизм, дискриминация, войны и революции, образование, преступность, брак, планирование семьи, и даже посещение церкви, сексуальная активность и формирование наркотической зависимости[766].

Наибольший вклад в раздвижение границ традиционного экономического анализа внесли ученые трех исследовательских центров — Чикагского университета (Г. Беккер, Р. Коуз, Р. Познер, Дж. Стиглер), Вирджинского политехнического института (Дж. Бьюкенен, Г. Таллок) и Лос-Анджелесского университета (А. Алчиан, Г. Демсец, Дж. Хиршлейфер). Сегодня «экономический империализм» - мощное движение, в которое наряду с экономистами вовлечены социологи, правоведы, историки и др.

Конечная цель «экономического империализма» — унификация всего разрозненного семейства наук об обществе на базе неоклассической теории. Его сторонники признают, что другие социальные дисциплины располагают ценными наблюдениями, понятиями и инструментами анализа. Но общую рамку для обществоведческого синтеза способна, по их убеждению, дать только экономическая теория.

Именно она образует, по выражению Дж. Хиршлейфера, «универсальную грамматику социальной науки». Утверждается, что ключевые понятия экономической теории - редкость, издержки, предпочтения, выбор и др. — приложимы практически к любым формам жизни, а ее главные моделирующие принципы — оптимизации и равновесия — поддаются переносу практически на все социальные явления.

Предмет традиционного экономического анализа имел четко обозначенные границы. На индивидуальном уровне — это рациональное поведение, направляемое эгоистическими интересами, на социальном — рыночный обмен. Однако сегодня такое понимание признается недопустимо узким.

Во-первых, сфера применения принципа рациональности, как считают «империалистически» настроенные экономисты, практически безгранична и несводима исключительно к пользованию материальными благами. Они отказываются верить, что жизнь человека поделена на изолированные отсеки, так что он действует рационально, совершая малозначимые покупки, но почему-то начинает вести себя иначе при решении таких важных проблем, как поступление в колледж, заключение брака, участие в выборах или возбуждение судебного иска. «Экономический империализм» исходит из того, что модель рационального выбора, составляющая ядро неоклассической теории, применима к поведению человека везде, где бы оно ни протекало — на избирательном участке и на ферме, в колледже и в банке, в семье и на бирже.

Во-вторых, его сторонникам удалось показать, что homo oeconomicus не обязательно является эгоистом. Обычно, «вторгаясь» на территорию сопредельных социальных дисциплин, к предпосылке о рациональности экономисты добавляли и допущение, что человеческое поведение носит преимущественно «корыстный» характер. К примеру, трактовка политической деятельности как рационального поведения, стремящегося к достижению личного богатства, власти и престижа, а отнюдь не общественного блага, произвела подлинный переворот в политологии, дав толчок разработке теории общественного выбора. Однако, как стало ясно в последние десятилетия, модель рационального выбора «работает» и в случае альтруистического поведения, когда главным мотивом оказывается забота о других.

В-третьих, «экономический империализм» утверждает, что многие типы внерыночного взаимодействия можно моделировать по аналогии с рыночным обменом. Вне «обычного» рынка сделки совершаются без прямого участия денег (заключение брака) и зачастую имеют недобровольный характер (кража). Но и они требуют от участников определенных затрат ресурсов, т.е. осуществляются по неявным ценам, тяготеющим в каждом случае к какому-то равновесному уровню.

Такой расширительный подход сделал возможным проникновение экономического анализа во многие области, прежде для него далекие или вообще недоступные.

На более техническом уровне «экономический империализм» выступает как стремление свести к абсолютному минимуму число экзогенных (внешних) переменных, не являющихся предметом индивидуального выбора. Во всякой модели какая-то часть переменных задается извне. Обычно это факторы, лежащие за пределами экономической сферы в узком смысле. В экономические модели они приходят в готовом виде из исследований по социальным, политическим и тому подобным проблемам. Скажем, в стандартных моделях потребительского выбора о качестве «данных» принимаются предпочтения и вкусы потребителей, в концепциях экономического роста — темп прироста населения, в теории фирмы — отношения собственности, и т.д.

Однако с точки зрения «экономического империализма» все такого рода факторы следует рассматривать как эндогенные, а не экзогенные (подлежащие объяснению внутри самой экономической модели, а не устанавливаемые где-то за ее пределами). В действительности люди не принимают вкусы как нечто неизменное: значительные средства вкладываются ими в формирование желательной структуры предпочтений (как своих собственных, так и своих детей). Темп прироста населения нельзя считать физически заданной величиной: он определяется «спросом на детей», т.е. зависит от стоимости их воспитания, дохода родителей, существующей техники контроля за рождаемостью. Отношения собственности не навязываются экономической системе откуда-то извне: они складываются в процессе поиска и отбора участницами рынка наиболее эффективных организационных форм, связанных с наименьшими трансакционными издержками. И характер предпочтений, и уровень рождаемости, и формы собственности, и многое другое не «даны» экономическим агентам, но выступают результатом рационального выбора.

Лучшей иллюстрацией «имперских» притязаний современных экономистов служат исследования лауреата Нобелевской премии Г. Беккера, ключевой фигуры всего движения. Он не только продемонстрировал приложимость техники микроэкономического анализа к множеству самых разных социальных явлений — от дискриминации и преступности до привычного и альтруистического поведения. Г. Беккер по праву считается ведущим теоретиком и наиболее последовательным проводником «экономического империализма». «Экономический подход к социальным вопросам» — так сам он определил суть своего научного поиска[767].

В «экономическом подходе» он усматривает метатеорию, способную вобрать в себя в качестве частных подотраслей сопредельные социальные дисциплины. Никакая другая наука, по его убеждению, не в состоянии справиться с этой задачей. «Я утверждаю, — пишет он, — что экономический подход уникален по своей мощи, потому что он способен интегрировать множество разнообразных форм человеческого поведения»[768]. Его исследования дают наиболее полное представление о возможностях (и одновременно — о пределах) «экономического империализма».