Теория экономических организаций

Если институты — это «правила игры», то организации (фирмы) можно сравнить со спортивными командами.

В неоклассической теории понятие фирмы фактически сливалось с понятием производственной функции. Вследствие этого в ней даже не возникало вопросов о причинах существования фирм, особенностях их внутреннего устройства и т.д. Можно сказать, что она ставила знак равенства между фирмой и индивидуальным экономическим агентом.

Трансакционная теория фирмы представляет собой попытку преодолеть такой упрощенный подход. Ее развитие шло под знаком нескольких фундаментальных идей, связанных с именами ряда выдающихся экономистов. В 1937 г. Р. Коузу впервые удалось поставить и частично разрешить вопрос, который традиционной теорией даже не ставился: почему существует фирма, если есть рынок?

Хотя основоположником трансакционной теории фирмы по праву считается Р. Коуз, хронологически ей предшествовала концепция Ф. Найта, изложенная в книге «Риск и неопределенность» (1921). Отличительным признаком фирмы Найт считал отношения найма и связывал ее существование с тем, что она способствует лучшему распределению риска между рабочими (стремящимися избегать риска) и предпринимателями (нейтральными к риску). В обмен на стабильную оплату, застрахованную от случайных колебаний, рабочие соглашаются подчиняться контролю предпринимателя.

Объяснение Коуза было иным. По его мнению, соображения экономии трансакционных издержек являются решающими при выборе организационной формы и размеров фирмы. Раз такие издержки реальны, то всякая хозяйствующая единица встает перед выбором: что для нее лучше и дешевле — брать эти издержки на себя, покупая необходимые товары и услуги на рынке, или же быть свободной от них, производя те же товары и услуги собственными силами? Именно стремлением избегать издержек по заключению сделок на рынке можно, по мнению Коуза, объяснить существование фирмы, в которой распределение ресурсов происходит административным путем (посредством приказов, а не на основе ценовых сигналов). В пределах фирмы сокращаются затраты на ведение поиска, исчезает необходимость частого перезаключения контрактов, деловые связи приобретают устойчивость.

Но тогда возникает обратный вопрос: зачем нужен рынок, если вся экономика может быть организована наподобие единой фирмы (идеал К. Маркса и других социалистов)? На это Коуз отвечал, что административный механизм также не свободен от издержек, которые нарастают по мере увеличения размеров организации (потеря управляемости, бюрократизация и т.п.). Поэтому границы фирмы, по его мнению, будут проходить там, где предельные издержки, связанные с использованием рынка, сравниваются с предельными издержками, связанными с использованием иерархической организации.

Следующий шаг в развитии трансакционного подхода был сделан в работе А. Алчиана и Г. Демсеца «Производство, информационные издержки и экономическая организация» (1972). Сущность фирмы они выводили из преимуществ кооперации, когда, совместно используя какой-либо ресурс в составе целой «команды», можно достигать лучших результатов, чем действуя по одиночке. Однако производство единой «командой» затрудняет оценку вклада каждого участника в общий результат, порождая стимулы к «отлыниванию». Отсюда — потребность в контроле, который вводил бы подобное поведение в жесткие границы. Агент, берущий на себя по соглашению с другими участниками функции контролера, становится собственником фирмы.

Развивая этот подход, У. Меклинг и М. Дженсен определили фирму как «сеть контрактов» в своей статье 1976 г. Проблема фирмы понимается ими как проблема выбора оптимальной контрактной формы, обеспечивающей максимальную экономию на трансакционных издержках. Задача сводится к выработке таких контрактов, которые были бы лучше всего приспособлены к особенностям каждой конкретной сделки.

Огромный вклад в трансакционную теорию фирмы был внесен О. Уильямсоном. Его книгу «Экономические институты капитализма» (1985) можно считать настоящей энциклопедией трансакционного подхода[742]. Фирма обеспечивает более надежную защиту специфических ресурсов от «вымогательства» и позволяет их владельцам быстрее приспосабливаться к непредвиденным изменениям. Это — лейтмотив его концепции. Однако лучшая адаптация достигается ценой ослабления стимулов. По выражению О. Уильямсона, если на рынке действуют стимулы «высокой мощности», то в фирме — стимулы «слабой мощности». Границы фирмы проходят поэтому там, где выгоды от лучшей адаптации и большей защищенности специфических активов уравновешиваются потерями от ослабления стимулов.

Близка к этим идеям концепция Г. Гроссмана и Г. Харта (1986). Они обратили внимание на тот факт, что влияние фирмы на риск «вымогательства» не столь однозначно, как думал Уильямсон. Допустим, фирма, принадлежащая агенту Л, поглотила фирму, принадлежавшую агенту В. При этом В остался руководить своей бывшей фирмой, но уже как наемный менеджер. Очевидно, что если для А риск «вымогательства» сократился, то для В возрос. Соответственно, ослабли и его стимулы к инвестированию (не обязательно денег, но и времени, сил и т.п.) в специфические активы. Если такие потери оказываются значительными и в варианте, когда фирма В поглощается фирмой Л, и в варианте, когда фирма А поглощается фирмой В, то экономически выгоднее, чтобы они оставались независимыми и их отношения строились через рынок.

Ту же линию анализа продолжает теория Д. Крепса (1990), строящаяся вокруг понятия «организационной культуры». Из-за неизбежной неполноты контрактов критическое значение для любой фирмы имеет вопрос об адаптации к неожиданным изменениям. Но необходимую свободу маневра ей удается получить, только если ее работники будут твердо уверены, что она не злоупотребит этой свободой во вред им. Чтобы убедить их в этом, фирма может сама связать себя определенными принципами, пообещав (в явной или неявной форме) руководствоваться ими при приспособлении к непредвиденным обстоятельствам. (Скажем, не увольнять работников с длительными сроками службы при внезапном падении спроса.) Набор таких принципов образует, по определению Крепса, «организационную культуру» фирмы: то, что отличает ее от всех остальных фирм. Следование избранному принципу, даже когда это явно невыгодно, закрепляет за "Ней репутацию «надежной» и «справедливой», что дает ощутимые долговременные преимущества. Организационная культура и связанная с ней репутация — ценный ресурс: их можно продать, продав фирму.

Однако поддержание репутации не обходится без издержек. Всякая организационная культура приспособлена к строго определенной категории случайных событий. При распространении одного и того же принципа на далекие друг от друга области адаптация к изменениям становится все менее эффективной. Это оказывается препятствием на пути вертикальной интеграции: границы фирмы, утверждает Крепе, будут определяться ее организационной культурой и проходить там, где лучшая адаптация в одних видах деятельности станет уравновешиваться худшей адаптацией — в других.

Несмотря на множественность подходов, нетрудно убедиться, что трансакционная теория выделяет несколько сквозных характеристик, определяющих сущность фирмы. Это — существование сложной сети контрактов, долговременный характер отношений, производство единой «командой», административный механизм координации посредством приказов, инвестирование в специфические активы. Во всех фирма выступает как орудие по экономии трансакционных издержек[743].

Выбор формы экономической деятельности не ограничивается дилеммой: фирма или рынок? На следующем этапе принятия решения возникает новая проблема: какой тип фирм более предпочтителен? Трактовка фирмы в качестве «сети контрактов» стала исходным пунктом для построения типологии, основанной на особенностях внутрифирменного распределения прав собственности.

Простейшим случаем можно считать индивидуальную частнопредпринимательскую фирму. Ее владелец, по определению Алчиана и Демсеца, обладает пучком прав из пяти элементов. Во-первых, он имеет право на остаточный доход, т.е. на доход за вычетом контрактного вознаграждения всех остальных факторов. Во-вторых, он наделен правом контролировать поведение других участников «команды». В-третьих, он является центральной стороной — принципалом, с которым владельцы всех остальных факторов заключают контракты (такая форма контрактов называется зонтичной). В-четвертых, у него есть право менять членство в «команде» (т.е. право на наем и увольнение). И наконец, он имеет право продать все перечисленные полномочия.

К числу основных выгод такого распределения прав А. Алчиан и Г. Демсец относят прежде всего закрепление за центральным агентом (собственником) права на остаточный доход. Это создает мощный стимул для собственника к эффективному управлению фирмой, а также побуждает его организовывать действенный контроль за работой других. Кроме того, благодаря зонтичному контракту достигается существенная экономия на ведении переговоров. В случае надобности можно прерывать контракт между центральным участником и любым нерадивым членом команды, не разрывая отношений со всеми остальными.

Весьма оригинально решается вопрос о том, кто из участников «команды» должен быть центральным агентом. Им, как утверждают А. Алчиан, О. Уильямсон и другие, становится владелец наиболее специфического ресурса, готовый заплатить максимальную цену за все указанные выше правомочия. В случае с «классической» капиталистической фирмой таким ресурсом оказывается физический капитал. Но лидером частнокапиталистической фирмы может быть и собственник человеческого капитала, если его знания и способности выступают как наиболее специфический для данной фирмы ресурс. Пример тому — адвокатские конторы, рекламные и проектно-конструкторские бюро, инжиниринговые фирмы, фирмы по программному обеспечению ЭВМ и т.д.

Более компактное определение собственности на фирму было предложено Г. Гроссманом и Г. Хартом. На их взгляд, ключевых правомочий два — право на остаточный доход и право на принятие остаточных решений. Из-за высоких трансакционных издержек контракты страдают неполнотой, так как лишь небольшая часть будущих решений — кто что должен делать при наступлении того или иного события — поддается точной спецификации. Право же на принятие остальных решений (специально не оговоренных в контракте) по умолчанию закрепляется за владельцем наиболее специфических ресурсов, для которого оно представляет наибольшую ценность. По сути речь идет о праве отдавать приказы прочим участникам «команды» — естественно, в пределах, очерченных контрактом. Поэтому собственника фирмы можно определить как носителя остаточных прав.

Типы фирм различаются прежде всего тем, какой категории агентов приписываются остаточные права. В корпорациях они принадлежат инвесторам, в потребительских и сбытовых кооперативах — потребителям и поставщикам, в фирмах, контролируемых работниками, — персоналу, в предприятиях, находящихся в общественной собственности, — государству, а, скажем, неприбыльные организации — это фирмы, где право на получение остаточного дохода вообще отсутствует.

Остановимся лишь на некоторых организационных формах, как они предстают в трактовке теоретиков неоинституционализма.

В современном мире ведущей формой деловой организации является открытое акционерное общество (публичная корпорация). Права на остаточные решения владельцев таких фирм (акционеров) сильно урезаны. Они сводятся к праву на контроль за высшими менеджерами, и то в основном не прямо, а через совет директоров.

И все же такой суженный набор прав дает немало крупных преимуществ. Акционеры несут ограниченную ответственность, что резко снижает риск, связанный с инвестициями, и открывает возможности для мобилизации крупных сумм капитала. Акционерная собственность высоколиквидна: изъятие кем-либо своей доли из дела не требует согласия остальных совладельцев, получение которого бывает необходимо в партнерствах или кооперативах. К тому же акционерная собственность служит хорошей формой защиты от «вымогательства»: акционер может продать свои акции, но при этом сами специфические активы никуда из фирмы не уйдут, останутся в «команде». Наконец, разделение функции принятия риска (право на остаточный доход) и функции управления (право на принятие большей части остаточных решений) дает возможность подбирать наиболее талантливых менеджеров независимо от того, насколько велико или мало личное богатство.

Вместе с тем в отличие от частнопредпринимательской фирмы в акционерном обществе возникает трудно разрешимая проблема «контроля за контролером», т.е. высшим менеджментом. В корпорации остаточный доход идет не менеджеру, а акционерам. Следовательно, здесь появляется мощный стимул для оппортунистического поведения управляющих: часть ресурсов «команды» они будут пытаться направить на удовлетворение своих личных нужд в ущерб собственников-акционеров.

Долгое время считалось, что современные масштабы распыления акционерного капитала не позволяют удовлетворительно решать проблему отделения собственности от контроля. Последние исследования, однако, показывают, что возможности управленческого оппортунизма ограничены. В корпорациях действует целый набор внутренних механизмов контроля, дисциплинирующих поведение менеджеров в интересах собственников.

К внутренним механизмам относится: контроль со стороны совета директоров; концентрация акций в руках компактной группа акционеров; участие менеджеров в акционерном капитале своих корпораций; увязка вознаграждения управляющих с состоянием дел в фирме. Особое место принадлежит механизму банкротств и контролю со стороны кредиторов.

Но шаги по сдерживанию оппортунистического поведения управляющих не обязательно ограничиваются рамками самой корпорации, Негативная реакция участников рынка — как акционеров, так и сторонних агентов — ставит предел злоупотреблениям менеджмента;

Движение курса акций высвечивает некомпетентность управляющих и создает основу для целого ряда внешних механизмов контроля:

рынок капитала: падение курса акций ухудшает условия, на которых руководство корпорации может привлечь дополнительный капитал;

рынок менеджерского труда: падение курса акций — плохой сигнал не только для нынешних, но и для будущих нанимателей менеджера. В этих условиях жертвовать карьерой ради сиюминутной выгоды становится нерационально;                               

рынок корпоративного контроля (поглощений): падение курса акций делает корпорацию более легкой добычей для поглощения, за которым обычно следует смена всего руководства. Это также подстегивает работу менеджеров.                               

Взвешивая плюсы и минусы акционерной формы собственности, большинство специалистов по экономической теории организаций приходят к выводу: хотя абсолютная подконтрольность менеджеров недостижима, совместное действие внутренних и внешних дисциплинирующих механизмов ограничивает потенциал оппортунистического поведения и снижает остроту проблемы. Выгоды, связанные с данной организационной формой, перевешивают ее издержки.

Согласно анализу А. Алчиана и Г. Демсеца, отличительная черта государственных фирм - это недобровольный характер участия во владении ими. Владельцы-налогоплательщики не вправе уклониться от своих обязанностей по содержанию государственной собственности (прежде всего — от уплаты налогов).     

Последствия такой формы собственности оцениваются теоретиками неоинституционализма весьма критически. Деятельность государственных предприятий серьезно страдает от политизации, подчинения разного рода внеэкономическим целям. В случае государственных предприятий невозможно получить биржевую оценку качества их управления; контроль со стороны собственников (налогоплательщиков) за поведением аппарата весьма слаб; из-за отсутствия возможности поглощений рынок не проявляет интереса к судьбам таких предприятий, уклоняясь от участия в их реорганизации.

Несмотря на это, как отмечает американский экономист Л.Де Алесси, государственная собственность имеет свою нишу в экономике. Так, она может быть наиболее эффективной формой организации, когда речь заходит о производстве общественных благ, таких, к примеру, как безопасность страны. Составить контракт всех граждан страны с частными фирмами по обеспечению обороны было бы практически невозможно, и он плохо поддавался бы контролю и правовой защите.

Особое внимание теоретики трансакционного подхода уделяли самоуправляемым фирмам бывшей Югославии как примеру явно неоптимальной организации. Все члены такого самоуправляемого коллектива имели право на остаточный доход (участие в прибылях), но оно было жестко обусловлено продолжением работы на предприятии. Это приводило к тому, что при распределении дохода работники оказывались заинтересованы получать большую часть в полное распоряжение — в виде зарплаты и меньшую часть направлять на инвестиции.

Подобная структура правомочий отрицательно влияла на занятость и накопление капитала: члены самоуправляемых фирм избегали расширения своего состава; наблюдался также постоянный инвестиционный голод и склонность к наращиванию внешней задолженности. Такие фирмы обладали ограниченными возможностями по диверсификации риска, испытывали трудности с налаживанием контроля за поведением директоров, их внутренняя жизнь неизбежно политизировалась.

Важнейшие выводы теоретиков трансакционного подхода таковы: в экономике складывается рынок организационных форм, на котором фирмы разного типа вступают между собой в конкуренцию. Процветание лучших и отмирание худших организационных форм определяются в конечном счете их способностью обеспечивать экономию трансакционных издержек. Конкуренция на этом рынке может быть косвенной и выражаться в борьбе за привлечение и удержание в «команде» наиболее производительных участников. Но она может быть и прямой, когда одни фирмы пытаются захватывать (поглощать) другие.

Конкуренция на рынке организационных форм ведет к тому, что на нем выживают структуры, в наибольшей степени отвечающие требованиям экономической среды. При этом для каждого типа отыскивается ниша, в пределах которой он оказывается эффективнее остальных. Но его преимущества могут сводиться на нет условиями, преобладающими в других секторах. Какие-то сектора экономики могут быть заселены в основном корпорациями, какие-то — партнерствами, какие-то — кооперативами и т.д. Картина распределения организационных форм не остается неизменной. Поиск новой ниши, вызванный резкими технологическими или институциональными сдвигами, бывает и болезненным, и длительным. Если он заканчивается безрезультатно, данная организационная форма начинает встречаться все реже и постепенно сходит со сцены.

Таким образом, не существует абсолютных преимуществ одного вида фирм перед всеми остальными; каждая форма собственности имеет свой набор трансакционных издержек, который при определенных условиях может превращать ее в наиболее эффективную.

Экономика права

Особый раздел институциональной теории образует экономика права, выделившаяся в самостоятельное направление уже в середине 1960-х годов. Эта дисциплина лежит на стыке экономической теории и права. Наряду с Р. Коузом ключевыми фигурами в ее формировании и развитии были профессора Р. Познер и Г. Калабрези. Огромное значение имели также работы Г. Беккера по экономическому анализу внерыночных форм поведения, в частности — преступности.

Экономика права не стала ограничиваться какими-то отдельными отраслями права, имеющими дело с явными рыночными отношениями, а попыталась распространить экономические понятия и методы на весь корпус юридического знания. За прошедшие три десятилетия не осталось, наверное, ни одной правовой нормы или доктрины, ни одного процессуального или организационного аспекта правовой системы, которые она не подвергла бы анализу.

Концептуальный каркас экономики права можно представить в следующем виде. Она исходит из того, что агенты ведут себя как рациональные максимизаторы при принятии не только рыночных, но и внерыночных решений (таких, например, как нарушать или не нарушать закон, возбуждать или не возбуждать судебный иск и т.д.).

Правовая система, подобно рынку, рассматривается как механизм, регулирующий распределение ограниченных ресурсов. Скажем, в случае кражи, как и в случае продажи, ценный ресурс перемещается от одного агента к другому. Разница в том, что рынок имеет дело с добровольными сделками, а правовая система — с вынужденными, совершаемыми без согласия одной из сторон. Многие вынужденные «сделки» возникают в условиях настолько высоких трансакционных издержек, что добровольные сделки становятся из-за этого невозможны. (Например, водители автомобилей не могут заранее провести переговоры со всеми пешеходами о компенсации за возможные увечья.) К числу вынужденных «сделок» можно отнести большинство гражданских правонарушений и уголовных преступлений.

Однако несмотря на вынужденный характер, они совершаются по определенным ценам, которые налагаются правовой системой. В качестве таких неявных цен выступают судебные запреты, выплаты денежной компенсации, уголовные наказания. Поэтому аппарат экономического анализа оказывается приложим не только к добровольным, но и к недобровольным сделкам.

Такое понимание открыло совершенно неизведанное поле новых научных проблем. В экономике права подробно анализируется, как реагируют экономические агенты на различные правовые установления. Например, как скорость судебных разбирательств влияет на количество исков, тяжесть и неотвратимость наказаний — на уровень преступности, особенности законодательства о разводах — на относительное богатство мужчин и женщин, изменения в правилах ответственности водителей автомобилей — на частоту дорожно-транспортных происшествий и т.д.

Однако наиболее интересный и спорный аспект экономики права связан с обратной постановкой вопроса: как меняются сами правовые нормы под воздействием экономических факторов? Предполагается, что в основе развития и функционирования правовых институтов лежит экономическая логика, что их работа в конечном счете направляется принципом экономической эффективности. (Разными авторами он формулируется по-разному: как принцип максимизации богатства, как принцип минимизации трансакционных издержек к др.)

Обратимся к знакомому примеру с фермером и хозяином ранчо. Так, в США известны две альтернативных системы, регулирующие их отношения. При одной фермеры имеют право предъявлять претензии о потраве только в том случае, если предварительно приняли необходимые меры по ограждению своих полей от захода скота. При другой системе они этого делать не обязаны, так что именно хозяева ранчо должны позаботиться о возведении ограждений, если не хотят подвергнуться штрафам. Первая норма более эффективна, когда объем земледелия относительно невелик по сравнению с объемом скотоводства, при обратном соотношении эффективнее вторая норма. Выяснилось, что в преимущественно скотоводческих штатах США принята первая система, в преимущественно земледельческих - вторая. Это одна из иллюстраций того, как правовые нормы устанавливаются в соответствии с критерием эффективности.

Аналогичным «тестам» на эффективность было подвергнуто огромное множество юридических норм и доктрин. Результат в большинстве случаев был положительным. По мысли теоретиков экономики права, объясняется это тем, что при установлении прецедентов суды «подражают» рынку: они принимают такие решения, к которым приходили бы сами стороны, имей они возможность заранее вступать в переговоры по предмету спора. Другими словами, правовая система обеспечивает такое распределение прав, к которому при отсутствии трансакционных издержек подводил бы рынок.

Предположение, что суды следуют логике рыночного анализа и при вынесении решений задаются вопросом, к кому - истцу или ответчику - перешло бы право в условиях низких трансакционных издержек, вызвало острую критику - как со стороны экономистов, так и особенно со стороны юристов.

В некоторых случаях суды действительно вполне осознанно руководствуются экономическими соображениями. Однако обычно они исходят из критерия справедливости, а не эффективности. Но, как утверждают сторонники экономики права, требования эффективности и справедливости совпадают чаще, чем можно было бы ожидать. По замечанию Р. Познера, не стоит удивляться тому, что в мире ограниченных ресурсов поведение, ведущее к их растрачиванию, начинает оцениваться обществом как «несправедливое» и «безнравственное».

Далее, нужно иметь в виду, что следование принципу эффективности приписывается в первую очередь системе общего права, т.е. системе, в которой право в виде прецедентов (предшествующих решений по аналогичным делам) творится самими судами. В ней складывается своеобразный рынок прецедентов, обеспечивающий их естественный отбор: неэффективные прецеденты рано или поздно вытесняются эффективными. Объясняется это тем, что поток исков будет интенсивнее в тех случаях, когда действуют неэффективные прецеденты, так как их замена на эффективные дает дополнительный чистый прирост в благосостоянии. Чаще подвергаясь испытаниям, неэффективные прецеденты имеют меньше шансов на выживание и потому неспособны удерживаться длительное время.

Это, конечно, не значит, что система общего права никогда не дает сбоев. Важно и то, что нарисованная оптимистическая картина не распространяется на правила, которые вырабатывают не суды, а органы законодательной власти. Существование в этом случае механизма по отбору эффективных норм представляется теоретикам экономики права крайне проблематичным.

У многих ее представителей принцип эффективности получает также нормативное истолкование. Другими словами, они настаивают, что правовые нормы должны устанавливаться исходя из соображений эффективности. Из такого подхода вытекают общие требования к правовой системе:

1. Закон должен способствовать снижению трансакционных издержек, в частности устраняя искусственные барьеры на пути добровольного обмена и обеспечивая исполнение заключенных контрактов.

2. Он должен также четко определять и надежно защищать права собственности, препятствуя перерождению добровольных сделок в вынужденные. В условиях низких трансакционных издержек, как это следует из теоремы Коуза, устранение неопределенности в наделении правами собственности будет вести к расширению поля добровольного обмена.

3. При высоких трансакционных издержках законодательство должно избирать и устанавливать наиболее эффективное из всех доступных распределение прав собственности. Это распределение, к которому экономические агенты приходили бы сами, не препятствуй им в этом высокие издержки трансакций.

Итак, правовая система призвана облегчить работу рынка, а тем самым, где это оказывается невозможно, «симулировать» его результаты. Следуя этим предписаниям, она будет способствовать оптимальному использованию ресурсов общества.

Нормативные выводы экономики права уже начали проникать в судебную и законодательную практику многих стран. Примером может служить знаменитая теорема Коуза. Ссылки на нее содержатся в 8 решениях судов штатов, в 17 решениях апелляционных судов и даже решении Верховного суда США.

Однако, как показали критические исследования, принцип максимальной экономической эффективности — и при определении субъекта собственности, и при выборе форм ее правовой защиты — в социальном плане отнюдь не нейтрален. Он, в частности, тяготеет к сохранению статус-кво (на том основании, что существующие нормы уже прошли многолетний естественный отбор и потому доказали свою эффективность), он ставит производителей в более выгодное положение по сравнению с потребителями, а состоятельных членов общества — в более выгодное положение по сравнению с малоимущими. Вместе с тем тезис Познера о «подражании» юридической системы рынку помогает обнаруживать и устранять нормы, мешающие эффективной работе экономики.