Формирование классической школы политической экономии

o Механизм рынка, или идея «невидимой руки» o Локк:

трудовая теория собственности o Мандевиль: «Пороки

 частных лиц - блага для общества» o Адам Смит: ответ

 Мандевилю oТеория производства, или тайна богатства

 народов o У. Петти: «Труд - отец... богатства, Земля –

 его мать» o Буагильбер и Кантильон o Физиократы

 

 

С возникновением классической политической экономии экономика получила признание в качестве науки. Это значит, что экономическая мысль перестала довольствоваться знаниями на уровне здравого смысла, попыталась увидеть то, что недоступно обыденному взгляду. Одновременно формирование классической политэкономии был! частью еще одного, более масштабного процесса. В XVIII в. речь шла не только о новой науке, но и о новой идеологии, переоценке самого места экономических ценностей в жизни общества. Купцы, фермеры, промышленники - социальные слои, взращенные рыночной экономикой, - уже вышли на авансцену истории, но в общественной сознании все еще оставались «третьим сословием», людьми сомнительного происхождения и малопочтенных профессий.

Масштабность задачи привлекала к себе лучшие умы своего времени. Философы Джон Локк и Дэвид Юм, финансисты Ричард Кантильон и Давид Рикардо, медики Уильям Петти и Франсуа Кенэ, политические деятели Бенджамин Франклин и Жак Тюрго - никакая другая эпоха не знает такой концентрации интеллекта на проблемах экономики.

Особое место в истории экономической мысли по праву принадлежит Адаму Смиту (1723-1790). Именно его знаменитая книга «Исследование о природе и причинах богатства народов», вышедшая в свет в 1776 г., принесла новой науке широкое общественное признание. Шотландский профессор моральной философии стал первым классиком экономической науки. В фигуре А. Смита символически пересеклись две линии в развитии экономической мысли: как философ-моралист он вобрал в себя многовековую аристотелевскую традицию этического осмысления хозяйственных явлений; как экономист - удачно обобщил идеи своих предшественников и современников и стал основоположником новой традиции экономической мысли, названной впоследствииклассической школой политической экономии. Всемирное признание Смита-ученого было во многом обусловлено успехом Смита-моралиста, чьи идеи примиряли сознание эпохи с реальностями жизни.

«Классическая политическая экономия» - термин общепринятый но это не исключает разночтении в его толковании. По версии К Маркса, применившего его первым, начало классического периода связано с именами У. Петти и П. Буагильбера (конец XVII в.), а его завершение - с именами Д. Рикардо и С. де Сисмонди (первая треть XIX в.). В западной литературе стандартный подход относит «классическую школу» ко второй половине XVIII в. и первой половине XIX в.: от А. Смита до Дж.Ст. Милля (иногда: от физиократов до К. Маркса). Наконец, Дж.М. Кейнс раздвинул ее хронологические рамки, отнеся к числу «классиков» А. Маршалла и А. Пигу, экономистов первой половиныXXв.

Эти разночтения коренятся в неоднородности самой классической политэкономии, которая вобрала в себя разные идейные традиции и была ориентирована на решение одновременно идеологических и научных задач. Классическая школа сложилась как единство двух начал: теории обмена (рынка) и теории производства (богатства). Обе теории имели общие истоки: они выросли из идей памфлетистов XVI - XVII вв. и утвердились в полемике с этими идеями, имели сходный круг авторов и приверженцев. Тем не менее, каждая из двух теорий имела свою предметную область, свой подход к ее изучению, свои линии размежевания с меркантилизмом. Теория обмена развивала идеи рыночного саморегулирования в противовес, практике государственного протекционизма, расчищая тем самым дорогу идеологии либерализма; теория производства отвергала меркантилизм за его переоценку роли торговли, стремясь за внешними проявлениями богатства (прежде всего в торговле и денежном обращении) выявить его истинную природу. Поначалу - в XVIII в. - обе теории развивались в общей связке, затем - еще в рамках классической школы - наметились расхождения (линия Сэя и линия Рикардо), наконец, в ходе «маржиналистской революции» 70-х годов XIX в. произошло их размежевание.

Разночтения в периодизации классической школы отразили разногласия в оценке относительной значимости этих теорий: для Маркса главной была теория производства, а ключевыми персонажами - Петти, Кенэ и Рикардо; для западной, особенно англосаксонской, традиции важнее была теория обмена и, соответственно, фигура А. Смита, в сравнении с которой даже Кенэ остался на втором плане. Что касается Кейнса, то для него центральной была макроэкономическая, в особенности денежная, проблематика, а в этой области взгляды большинства ведущих экономистов конца XIX и началаХХ в.мало изменились со времен Рикардо и Милля.

 

Механизм рынка, или идея «невидимой руки»

Локк: трудовая теория собственности

Спрос на идеологию, способную морально оправдать торгово- экономическую деятельность, снять с нее печать второсортности, затрагивал не только экономику. Это был вопрос о месте человека в обществе, о его правах и свободах, в том числе о правах в сфере хозяйственной деятельности, т.е. прежде всего о праве собственности. В разработке этой проблемы ведущую роль сыграл крупнейший aнглийский философДжон Локк (1632-1704).

Локк выдвинул трудовую теорию собственности. Каждый чел век, рассуждал он, наделен собственностью уже постольку, поскольку владеет и распоряжается собственным телом. Это его естественное право, данное от рождения. Но, владея своим телом, человек те самым владеет и трудом своего тела, работой своих рук. Применение же труда к продуктам природы есть не что иное, как их присвоение, так возникает собственность. Она появляется естественным путем» ее основе лежит собственный труд человека. Согласно Локку собственность - это естественное право человека. Собственность предшествует власти, первична по отношению к ней, поэтому правительство, делал вывод Локк, не вправе произвольно распоряжаться тем, ЧТ принадлежит гражданам.

Обоснование «естественности» права частной собственности был важной, необходимой, но не достаточной предпосылкой для утверждения либеральных ценностей. Оставался вопрос о том, как люди смогут распорядиться своими естественными правами. В XVII в. на это счет преобладал скорее пессимизм. Старший современник Локка - знаменитый философТ. Гоббс исходил из предпосылки, что люди всвоем поведении следуют принципу «человек человеку волк». Отсюда он делал вывод, что общество, в котором люди предоставлены сами» себе, неизбежно превратится в арену «войны всех против всех». Именно поэтому, доказывал Гоббс в своей книге «Левиафан» (1651), обществу не обойтись без мощного государства - Левиафана (от имени мифологического чудовища), способного держать в узде разрушительные человеческие страсти. Другой известный мыслитель того временилорд Шефтсбери возлагал надежды на моральное совершенствование человека. Он противопоставлял гармоничность природы и дисгармоничность общественной жизни, полагая, что изменить положение и преодолеть эту дисгармонию могут только добродетельные люди.

Мандевиль: «Пороки частных лиц –

Блага для общества»

Альтернативное решение пришло с неожиданной стороны. Его автором оказался Бернард Мандевиль (1670-1733), врач по профессии и литератор, опубликовавший сначала, в 1705 г., небольшую сатирическую брошюру, а позже развернутый памфлет, получивший известность как «Басня о пчелах, или пороки частных лиц - блага для общества»[32] . Пессимизму Гоббса и Шефтсбери Мандевиль противопоставил не оптимизм, а сарказм. В «Басне...» повествовалось о жизни пчелиного улья, но, как и во всякой басне, это было иносказание об отношениях в обществе. Мандевиль показывал, что внешне благополучный пчелиный рой насквозь погряз в пороках, что в нем процветали обман, корыстолюбие и эгоизм. Каждый в стремлении заработать навязывал свои услуги, даже если в них не было никакой необходимости, не разбираясь при этом в средствах, не гнушаясь подтасовок, охотно потакая слабостям и низменным наклонностям клиентов. В конце концов, пчелиный рой возроптал и обратился к Всевышнему, чтобы тот избавил их от пороков. Всевышний услышал ропот и избавил рой от грехов. Пчелы стали добродетельными, и тут произошло неожиданное:

Сравните улей с тем, что было:

Торговлю честность погубила.

Исчезла роскошь, спесь ушла,

Совсем не так идут дела.

          Не стало ведь не только мота,

          Что тратил денежки без счета:

          Куда все бедняки пойдут,

          Кто продавал ему свой труд?

Везде теперь один ответ:

Нет, сбыта и работы нет!

Все стройки прекратились разом,

У кустарей - конец заказам.

Художник, плотник, камнерез –

           Все без работы и без средств.

 (Перевод А.В.Аникина: Юность науки. М.: Политиздат, 1971. С, 128.)

Когда исчезли порочные наклонности, когда отпало стремление к роскоши и прекратились попытки обманывать друг друга, тогдапчелиный рой стал приходить в упадок. Мораль басни Мандевиля сводилась к тому, что сама природа современного ему общества такова, что без порока оно жить уже не в состоянии. Но в образе пчелиного улья содержалась и другая мысль, прямо противостоявшая воззрениям и Гоббса и Шефтсбери: когда грешные люди предоставлены самим себе, общество отнюдь не погибает - напротив, оно процветает.

Адам Смит: ответ Мандевилю

Памфлет Мандевиля отразил реалии жизни и задел «за живо британскую публику. Многие восприняли его как вызов общественному мнению. Наиболее полный ответ на этот вызов появился спустя более чем полвека. Его дал А. Смит. Сначала в прямой форме, работе «Теория нравственных чувств» (1759), затем - в «Богатстве народов». В последней книге не было прямой полемики с Мандевилем - это был ответ на более фундаментальном уровне. В основе критической сатиры Мандевиля было противопоставление формировавшегося нового буржуазного уклада жизни и христианской морали. Смит попытался переосмыслить сами эти сложившиеся моральные установки с учетом изменений в обществе. Он воспринимает логику рассуждений Мандевиля, но при этом почти полностью освобождает ее от морально критического начала, которое составляло главную мыс. «Басни...». Смит как бы переворачивает аргументацию: раз следование частным интересам обеспечивают общественное благо, значит, эти интересы следует признать скорее благотворными и потому ecтественными.

Смит верил, что каждый человек лучше других знает свои интересы и вправе свободно им следовать. Подтверждением жизненности этих либеральных убеждений служили для Смита законы рынка «...не от благожелательности мясника, пивовара и булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов»[33].

Обобщая эту мысль, Смит писал, что человек, преследующий свои интересы, «часто более действенным образом служит интересам oбщества, чем тогда, когда сознательно стремится служить им». Таков смысл знаменитого образа«невидимой руки», направляющей человека «к цели, которая совсем и не входила в его намерения»[34]. Идея «невидимой руки» стала обобщенным выражением той мысли, что вмешательство в экономику со стороны государства, как правило, излишне и потому должно быть ограничено.

Впрочем, сам Смит был далек от отрицания роли государства в экономике. Он подробно характеризовал его функции в таких сферах как оборона, правосудие, образование; наконец, его собственно экономическую роль, связанную с чеканкой монет, содержанием того, что сегодня мы назвали бы отраслями инфраструктуры: транспортной почтовой и т.п. В то же время он был последовательным противником прямого вмешательства государства в предпринимательскую деятельность, в частности и, пожалуй, в особенности внешнеэкономическую. Смит был активным приверженцем принципа свободной торговли в противовес протекционизму - типу государственной экономической политики, господствовавшему в его эпоху.

Таким образом, принцип «невидимой руки» содержал в себе, с одной стороны, идеологическое обоснование и оправдание экономических реалий нового времени, с другой - практические, экономико-политические выводы о том, как нужно управлять государством. Это был своеобразный синтез идеологической и нормативно-политической концепций.

Вместе с тем сама теория обмена, лежавшая в основе принципа «невидимой руки», оставалась пока неразвитой, не выходящей за рамки обыденного сознания. В сущности, это было представление о саморегулирующем действии механизма спроса и предложения на рынке. Смит знал, что если спрос растет, то растет и цена, и это позволяет направлять на удовлетворение соответствующих потребностей больше ресурсов; и наоборот - если спрос падает, то из данной сферы будет стимулироваться отток ресурсов. Однако до сколько-нибудь строгого доказательства, что такого рода движение капитала способно привести экономику в состояние равновесия, было еще далеко.

Дело не только в силе аргументов: Смит не очень и стремился к подобным доказательствам. Это было связано с особенностями образа мысли, характерного для его эпохи. Так, известно, что Смит был хорошо знаком с физикой Ньютона, которая служила ему образцом в работе над его экономической теорией. Но он следовал за Ньютоном и в общем, отношении к науке. А это отношение исходило из религиозной идеи, что задача науки - познавать мир как проявление божественной мудрости и продукт божественного творения. Бог не мог создать нечто несовершенное, поэтому доказывать, что общество, в конечном счете, приходит в некое гармоничное состояние, было для него излишним. Если и можно говорить об обосновании «невидимой руки» рынка, то оно было скорее теологическим. Идея «невидимой руки» была органичной частью религиозногомировоззрения Смита.

Прокладывая дорогу новому мировоззрению, Смит оставался человеком своего времени. Он стремился быть понятым и услышанным современниками, т.е. людьми, воспринимавшими мир традиционно. И, пересматривая те или иные моральные оценки, Смит не отказывался от христианской морали как таковой - напротив, всемерно на нее опирался.