Цинский Китай и внешний мир

Маньчжурская династия в некотором смысле оказалась уникальной для Китая. Ни одному из завоевав-ших Китай народов не удавалось так удачно вписаться в классическую структуру империи. И не просто вписаться, но найти свое место в этой структуре, не раствориться целиком в ней, а сохранить формальный этнополитический приоритет, династию на протяжении немногим менее трех столетий. Это был своего ро-да рекорд. Чем же можно объяснить его?

Прежде всего тем, что маньчжуры весьма активно усваивали конфуцианскую культурную традицию. Стоит напомнить в этой связи о 16 заповедях Канси — катехизисе для простого народа, вобравшем в себя в сжатом и понятном виде всю суть великого древнего учения, квинтэссенцию его, весь его нравственный по-тенциал. Уже одно то, что этого не делал никто до Канси и что это было сделано именно маньчжурским императором на китайском троне, говорит о многом. Далее, маньчжуры не только приняли конфуцианство, что называется, всем сердцем, но и весьма удачно реализовывали его на практике, прежде всего в сфере ад-министрации. Выгодные для них демографическо-экономические процессы они сумели использовать таким образом, чтобы, не обременяя чересчур налогами земледельцев, которые едва ли не с каждым поколением вынуждены были довольствоваться все уменьшавшимися наделами земли, сохранить минимум доходов и распределить все остальное так, чтобы, как говорится, и овцы были целы, и волки сыты.

Разумеется, нет нужды идеализировать маньчжурское правление Китаем. Но памятуя, сколь много гнев-ных стрел было направлено исследователями в адрес цинского Китая и его политики, стоит все-таки вос-становить историческую справедливость. А она в том, что по меньшей мере на первых порах, в XVII—XVIII вв., маньчжурское правление в Китае было не слишком уж ощутимо скверным для китайцев. Пожа-луй, даже — если не иметь в виду чувство попранного национального достоинства в первые десятилетия правления цинской династии — маньчжурское правление, начиная с Канси, было временем сравнительно благополучного существования для страны. И это время продолжалось достаточно долго. В частности, оно охватило и долгие годы правления Цяньлуна (1736—1796), когда в империи достаточно быстрыми темпами развивались города, ремесло и торговля, а внутренняя стабилизация была настолько очевидной, что созда-вала весьма благоприятные условия для активной завоевательной внешней политики.

Вообще отношения цинского Китая с внешним миром складывались в XVII—XVIII вв. с явным пре-имуществом в пользу Китая. Колонизация Китай почти не затронула. Первое поколение миссионеров, энер-гично начавшее осваивать Китай в конце правления династии Мин, продолжало занимать заметные пози-ции и при цинском дворе вплоть до конца XVII в. Однако уже в начале XVIII в. от услуг миссионеров Китай стал отказываться, а затем и вовсе закрыл христианские церкви и выслал из страны миссионеров. Соответ-ственно цинское правительство поступило и с иностранными торговцами. Если в XVII в. португальские, голландские, а затем также английские и французские купцы пытались наладить с Китаем торговые связи и добились некоторых успехов, то в середине XVIII в. торговля с европейцами была ликвидирована, за ис-ключением одного порта в Кантоне (Гуанчжоу), да и там торговля должна была вестись через посредство утвержденной правительством компрадорской компании китайских купцов, строго контролируемой чинов-никами. При этом в распоряжении португальцев остался прибрежный остров Макао, который был своего рода опорным пунктом иностранной торговли.

Правда, к концу XVIII в. узкий ручеек транзитной торговли с Китаем вновь понемногу стал расширять-ся. Китайский шелк, чай, фарфор и иные товары, пользовавшиеся в Европе исключительным спросом, ста-ли продаваться иностранным купцам в большем количестве. Но и здесь не все было гладко. Дело в том, что европейцы мало что могли предложить взамен. Показателен в этом смысле эпизод с английской миссией Макартнея.

Когда в 1793 г. в Китай пробыла первая европейская официальная миссия (к слову, на кораблях, везших миссию по рекам и каналам Китая, была начертана весьма характерная надпись: «Носитель дани из англий-ской страны»), Макартнею был вручен императорский эдикт для передачи королю Георгу III. В эдикте (со-держание его сводилось в основном к следующему: приветствуем ваше желание приобщиться к нашей культуре, готовы принять вашуданьио на постоянное пребывание посла в Китае не рассчитывайте, это у нас не принято, и т.п.) между прочим было сказано: «Как ваш посол мог сам убедиться, у нас есть абсолютно все. Мы не придаем значения изысканно сделанным предметам и не нуждаемся в изделиях вашей страны». И это, в общем, было именно так. Потребности китайцев вполне удовлетворялись китайскими изделиями, а расширять эти потребности цинское правительство резонно не желало, не говоря уже об ограничительной силе самой китайской традиции. Так что иностранные колонизаторы практически мало что могли извлечь из торговых связей с цинским Китаем. Даже наоборот, они вынуждены были платит», скажем, серебром за изысканные китайские товары. Во всяком случае до тех пор, пока англичане не сумели найти выход. Да еще какой!

В обмен на китайские изделия они стали ввозить выращивавшийся в других странах, в основном в Ин-дии, опиум, к курению которого китайцы, особенно жившие в приморских районах, стали быстро привы-кать. Ввоз опиума в конце XVIII и особенно в XIX в. все возрастал, пока объем ввозимой отравы не превра-тился в подлинное бедствие для страны, что и привело к серии опиумных войн в середине XIX в. Собствен-но, только после этих войн и поражения в них Китая цинская империя начала превращаться в полуколо-нию. До того ситуация была совершенно иной. Цинское правительство, закрыв свою страну для повседнев-ных контактов с внешним миром и ограничив эти контакты минимумом регулярных связей, немало способ-ствовало тому, что Китай в XVII—XVIII, да и в начале XIX в. был не просто независимой державой, но и демонстрировал свои немалые потенции.

Усилиями цинских властей в начале XVII в. была завоевана Внутренняя Монголия, которая после пре-вращения Китая в империю Цин стала ее частью. Вассалом цинского Китая была Корея, к Китаю был при-соединен Тибет. В середине XVIII в. экспедиции Цяньлуна привели к включению в империю Внешней Монголии и Восточного Туркестана (Синьцзян), а в конце того же века цинские войска совершили ряд ус-пешных походов на Непал, Бирму, Вьетнам, а также несколько потеснили русских в районе Амура. Уже один этот краткий перечень свидетельствует о том, что в течение XVII—XVIII вв. цин-ский Китай террито-риально вырос едва ли не вдвое, далеко выйдя за пределы Великой стены (Маньчжурия, Монголия, Синь-цзян и Тибет стали как бы буферными землями, надежно охранявшими собственно Китай), да к тому же еще и оброс вассально зависимыми от него государствами на востоке и юго-западе империи.

Особо следует сказать о русско-китайских отношениях. Если первые шаги в этой области были сделаны, как упоминалось, в конце периода Мин, то основные миссии, главным образом русских в Китай, последо-вали после установления цинской власти (миссии Ф.И. Байкова в 1654—1657 гг., Н.Г. Спафария в 1675—1678 гг. и др.). Хотя эти миссии не достигли поставленной цели, т.е. не сумели установить с Китаем проч-ные связи, онг. немало сделали для этого. Параллельно с миссиями шло продвижение русских казаков, ко-торые вышли к Тихому океану и Амуру 'а начали осваивать некоторые приамурские территории, которые маньчжуры считали своей вотчиной. Назревала остроконфликтная ситуация. В 80-х годах XVII в. Канси пе-решел к активным действиям: маньчжурское войско вытеснило казаков из крепости Албазин. И хотя вскоре казаки вернулись обратно, обеспокоенное московское правительство решило начать переговоры, для чего было направлено специальное посольство Ф.А. Головина. Трудные переговоры в Нерчинске закончились подписанием в 1689 г. Нерчинского договора) условия которого оказались невыгодными для России (казаки были обязаны оставить Албазин и очистить Приамурье).

Как бы в компенсацию за это через четверть века (1715) была достигнута договоренность об открытии в Пекине Русской духовной миссии — под формальным предлогом заботы о религиозных потребностях тех из албазинских казаков, кто попал в китайский плен и жил в Пекине. Миссия со временем стала не столько духовным, сколько культурным, научным и дипломатическим центром. Там получали китаеведческое обра-зование и писали свои сочинения лучшие специалисты XVIII—XIX вв. по Китаю, включая знаменитого Н.Я. Бичурина, отца Иакинфа. Миссия сыграла немалую роль в налаживании контактов России с Китаем в те времена, когда регулярного обмена посольствами и тем более стационарных посольств иных стран цин-ский Китай еще не знал. Важно также, что уже с середины XVIII в. между Россией и Китаем через Монго-лию была налажена достаточно регулярная транзитная торговля.

Из сказанного вполне очевидно, что вплоть до XIX в. цинский Китай уверенно и даже не без оттенка высокомерия сохранял свои традиционные позиции в сношениях с внешним миром. Кое в чем он время от времени поступался, разрешая, в частности, вести торговлю с европейскими и русскими купцами без обыч-ного прикрытия этих связей камуфляжем даннических отношений. Хотя, как это хорошо видно из материа-лов о посольстве Макартнея или из описей русских миссий, во взаимоотношениях с официальными пред-ставителями держав маньчжуры твердо стояли на почве традиции, едва ли не искренне считая послов пред-ставителями от государств-вассалов, если не реальных, то потенциальных. Словом, цинский Китай, особен-но после его немалых территориальных приобретений XVII—XVIII вв., был одной из крупнейших стран мира с достаточно еще стабильной и жизнеспособной внутренней структурой, с хорошо налаженной эко-номикой, сильной армией. Но слабость его была именно в том, что в другие времена всегда составляло его силу,— в мощи китайского традиционного государства, в отсутствии развитой по европейским меркам и принципам частной собственности. Это стало отчетливо сказываться с начала XIX в., когда англичане нача-ли быстрыми темпами наращивать ввоз опиума в Южный Китай.

Движимые жаждой наливы, английские купцы поставили дело на широкую ногу, так что то самое сереб-ро, которое до того шло в Китай, теперь стало щедрым потоком идти в обратном направлении — в качестве платы за опиум, торговля которым шла в основном контрабандным путем. Несмотря на официальные за-преты и даже эдикты императора, торговля не прекращалась, причем нет сомнений в том, что на этом грели руки и наживались многие чиновники цинскей администрации. Только в 1839 г., когда наместником двух южных провинций стал Линь Цзэ-сюй, началась энергичная борьба против опиумной контрабанды, в ходе которой конфискации подверглись запасы опиума в английских торговых факториях. Эти события были использованы Англией в качестве casus belli. В конце 1839 г. были спровоцированы первые столкновения китайцев с англичанами, а летом 1840 г. британская военная эскадра высадила десант. Отставка Линь Цзэ-сюя не смягчила остроту конфликта, с обеих сторон начались открытые военные действия, которые завер-шились успешным продвижением англичан и капитуляцией цинского Китая летом 1842 г.

Неповоротливость традиционного государственного механизма, неумение вести бои против хорошо вооруженных современным оружием английских войск — все это, равно как и экономическая незаинтере-сованность Китая в активных связях с внешним миром, поставило страну в крайне невыгодное положение перед лицом активного, энергичного, напористого врага, движимого чувством наживы и стремлением най-ти емкий рынок для своей нуждающейся в новых рынках капиталистической промышленности. Нанкин-ский договор 1842 г. практически поставил Китай на колени: империя должна была выплатить огромную контрибуцию и предоставить Англии множество льгот, начиная с открытия для торговли теперь уже пяти портов и кончая льготными условиями для британских торговцев, вплоть до низких 5%-ных таможенных тарифов. Вскоре аналогичные льготы получили торговцы других капиталистических стран, а все иностран-цы приобрели право экстерриториальности, т.е. неподсудности китайским властям. Именно эта серия не-равноправных договоров и открытые Китая для иностранной торговли на очень льготных основах, с откро-венными привилегиями для иностранцев, и положили начало не столько превращению Китая в полуколо-нию (преувеличивать этот момент едва ли стоит — Китай оставался вплоть до XX в. политически незави-симым государством, хотя, конечно, он в международных делах все же зависел от баланса политических сил капиталистических держав), сколько упадку империи, концу цинской династии