Организация военно-транспортной службы

Организация военно-транспортной службы имела весьма сложную структуру. Ее отдельные элементы были сильно разобщены, и в ней постоянно велась неутомимая бюрократическая борьба за полномочия.

Начальник транспортной службы вооруженных сил ограничивался в основном урегулированием вопросов, связанных с железнодорожным транспортом, на что полностью уходили все силы его широко разветвленной организации. Эта организация, представители которой находились на всех фронтах, во всех оккупированных и дружественных странах, руководила выполнением транспортных задач, стремясь при этом учесть все особенности данной местности в отношении установившихся там принципов руководства, в вопросе подбора обслуживающего персонала и эксплуатации материальной части.

Начальнику военно-транспортной службы подчинялась организация, которая территориально охватывала всю сферу влияния Германии в Европе. Главной ее задачей было «привести мощность транспорта в соответствие с требованиями, предъявляемыми фронтом» (Инструкция для уполномоченных офицеров по транспорту 1938 года). Ее опорой на фронте были оперативные отделы военно-транспортных управлений групп армий, которые возглавлялись офицерами генерального штаба, и подчиненные им уполномоченные офицеры по транспорту, находившиеся в штабах армий. В тыловых районах и на родине эту задачу выполняли территориальные управления военно-транспортной службы. Они осуществляли контроль через подчиненные им транспортные комендатуры, сферы действий которых совпадали со сферами действий, гражданской железнодорожной администрации. Их работу можно сравнить с работой огромной экспедиционной конторы, заказчиками которой являлись высшие командные инстанции, органы службы тыла, а также сырьевое хозяйство и военная промышленность.

Начальнику военно-транспортной службы подчинялись и так называемые полевые железнодорожные батальоны, общая численность которых составляла 11 тыс. человек. Профессиональные железнодорожники, ставшие солдатами, вели в них непосредственную фронтовую работу. Полевые железнодорожные батальоны полностью себя оправдали.

Кроме того, начальник военно-транспортной службы имел в своем распоряжении железнодорожные саперные войска. Эти войска были сведены в бригады, численность которых постоянно колебалась в пределах 15 тыс. человек в каждой. Командовали бригадами генералы военно-транспортной службы. Продвигаясь вслед за войсками, эти бригады должны были производить первый восстановительный ремонт путей и объектов и организовывать фронтовую аварийную службу. При отступлении на них возлагалась обязанность разрушать железнодорожные сооружения с целью воспрепятствовать слишком быстрому продвижению противника. В обороне в их задачи входило развитие и усиление фронтовой железнодорожной сети, ремонт повреждений, причиненных противником, и строительство временных железных дорог. Незаметная и нередко связанная с большими потерями трудная работа этих войск, постоянно находившихся позади фронта, заслуживает самой высокой оценки.

Большая и столь необходимая для фронта инициативность и оперативность работы управления военно-транспортной службы, развитая еще талантливым генералом Гренером в годы первой мировой войны, к сожалению, не получила должного признания у Гитлера и не была полностью использована его авторитарным и часто необъективным в вопросах военного руководства аппаратом.

Служба начальника тыла, имея в своем распоряжении автомобильный и гужевой транспорт, решала задачи по подвозу снабжения и эвакуации войск между фронтом и станциями отправления (назначения), а также выполняла задачи по оказанию помощи железным дорогам в критические моменты и в тех районах, где отсутствовало всякое железнодорожное сообщение. Если одних железных дорог было недостаточно или железнодорожные пути не были еще восстановлены, снабжение осуществлялось по временным железным дорогам, а также при помощи автомобильного и гужевого транспорта. Немалую роль при этом играло и строительство новых дорог и путей, которым руководили высшие командные инстанции на фронте и в тылу. Проведение этих работ в свою очередь вызывало необходимость завоза туда большого количества предметов снабжения и материалов, для чего приходилось изыскивать дополнительные транспортные возможности.

Морские и воздушные перевозки осуществлялись самостоятельно штабом оперативного руководства войной на море и командованием ВВС. В случае необходимости переброски войск и снабжения морем или по воздуху главное командование сухопутных войск делало заявку соответствующим инстанциям. Во избежание простоев и для обеспечения бесперебойной работы транспорта все заинтересованные организации должны были установить между собой самое тесное взаимодействие, и если, например, требовалось быстро разгрузить корабль, то железнодорожные товарные вагоны должны были подаваться к причалу в соответствующем количестве и в точно установленные сроки.

Примеры и опыт

Железнодорожные перевозки, связанные со стратегическим развертыванием немецких войск в начале второй мировой войны, то есть в 1939–1940 годах, проходили без всяких осложнений, так как имелось вполне достаточно времени. Война с Польшей показала, что политическая капитуляция руководства противника[99] одновременно парализует и транспортную сеть противника. В свою очередь война на Западе убедила всех в том, что современная война, предполагающая большие передвижения войск, делает необходимым привлечение к руководству транспортом большого числа специалистов. К сожалению, это не всегда было так. Если бы авиация противника уже в то время направила свои удары по скопившемуся на железных и шоссейных дорогах в ожидании отправки транспорту, война могла бы пойти по совершенно иному пути. Тремя годами позже противник извлек урок из своего горького опыта и действиями авиации и партизан создал транспорту Италии такие же трудности, как и год спустя, в 1944 году, до и во время вторжения во Францию. Когда ремонтные и восстановительные бригады уже не могли успевать восстанавливать разрушенное, пришлось прибегнуть к методу «островной работы», заключавшемуся в том, что неповрежденный участок пути образовывал так называемый «остров», где сообщение осуществлялось оставшимся на этом участке подвижным составом, а перевозки от одного острова к другому производились при помощи автоколонн, рассчитанных на два рейса. Впервые этот метод был применен в 1941 году во время наступления в России.

В пределах самой Германии железнодорожные перевозки военного и военно-экономического характера можно было осуществлять вплоть до 1945 года, несмотря на частые налеты вражеской авиации. Это оказалось возможным благодаря большой разветвленности сети и хорошему состоянию железных дорог, а также благодаря очень гибкому и находчивому руководству транспортом со стороны управления германских железных дорог.

Сообщение с отдаленными театрами военных действий, главным образом в Северной Африке и Северной Финляндии, дало весьма ценный опыт. Оперативными целями на этих театрах военных действий были жизненно важные транспортные сооружения и центры, как Суэцкий канал и порт Мурманск. Достигнуть этих целей не удалось. Однако это случилось не потому, что войска или их командование оказались беспомощными, а потому, что германское верховное командование в своей стратегической концепции значительно переоценило собственные транспортные возможности в этих районах и недооценило возможностей противника. Отсутствие пригодных для эксплуатации морских судов, малочисленность гаваней и портов с достаточной пропускной способностью и сильно сократившиеся возможности подвоза к фронту выгруженных на конечных пунктах войск и предметов снабжения — все это значительно сокращало мощность германского транспорта.

Сокращение транспорта явилось одной из причин ухода немецких войск из Северной Африки. А в Северной Финляндии 20-й горнострелковой армии, вероятно потому, что ее склады были полны и она не нуждалась в снабжении, была поставлена новая, на этот раз транспортно-стратегическая задача. Эта армия должна была стать своего рода armee couverture[100] Перемещённые лица и т. д.(+); не возвратившиеся военнопленные (—) до 1947 г.

[2

[1] В ряде работ зарубежных историков о А. Кесселъринге говорится, что он, как и генерал-фельдмаршал Э. Манштейн, В. Модель, К. Рунштедт, заметно выделялся среди многих других командующих немецкими армейскими группировками.

[2] В ряде русских источников Хайнц Гудериан.

[3] Марк (1880–1916) — немецкий художник-экспрессионист один из основоположников современного сюрреализма. Кандинский Василий (1866–1944) — русский художник-график, работавший в Германии и во Франции. Вместе с Францем Марком создал в Мюнхене группу «Голубой всадник» и заложил основы «беспредметной» живописи. Рильке, Рейнер-Мария (1875–1926) — немецкий поэт-мистик, произведения которого оказали большое влияние на немецкую поэзию начала XX века. Георге, Стефан (1868–1933) — немецкий поэт-символист. Планк, Макс (1858–1947) — выдающийся немецкий физик, лауреат Нобелевской премии (1918). один из основоположников квантовой механики. Эйнштейн. Альберт(1879–1955) — великий немецкий физик, создатель теории относительности

[4] Немецкая Австрия — республика, провозглашенная 12 ноября 1918 года после падения кайзеровской Австро-Венгрии в качестве автономной части Германии и просуществовавшая до 10 сентября 1919 года, когда по Сен-Жерменскому договору были окончательно определены ее границы и она стала называться просто Австрией. — Прим. ред.

[5] Мейнеке, Фридрих — видный немецкий историк. См. «Weltburgertum und Nationalstaat», 1908. — Прим. peд.

[6] «Пруссия не является государством, которое владеет армией, она скорее является армией, которая завладевает нацией» (франц.).

[7] «Заметки о любви к родине» (франц.).

[8] «Государство — это я» (франц.), — фраза, которую любил повторять французский король Людовик XIV. — Прим. ред.

[9] «По преимуществу» (греч.).

[10] Философ Сансуси — ироническое прозвище Фридриха II. Сансуси — название загородного дворца в Потсдаме, построенного Фридрихом. — Прим. ред.

[11] «Denkschrift Gneisenaus», 1807.

[12] «Заметки о воспитания» (франц.).

[13] Автор имеет в виду международный скандал в ноябре 1913 года в эльзасском городе Цаберне, вызванный нечеловеческим обращением прусских офицеров с эльзасскими рекрутами. — Прим. ред.

[14] Очевидно, подразумевается Ноябрьская революция (1918 год) в Германии. — Прим. ред.

[15] Подготовить мир к демократии (англ.).

[16] Эрцбергер, Матиас (1871–1921) — один из видных политических деятелей Германии. Вождь левого крыла парламентского центра. В 1918 году подписывал текст договора о перемирии в Компьене. Убит офицерами-террористами. Ратенау, Вальтер (1867–1922) — немецкий политический деятель, демократ. Выступал за точное выполнение Германией всех пунктов Версальского договора, за что и был убит террористами. — Прим. ред.

[17] В этот день Гитлер произнес у могилы Фридриха Великого клятвенную речь быть верным принципам «великого монарха». — Прим. ред.

[18] Без страха и упрека франц.).

 в котором еще раз воплотился идеальный тип немецкого офицера, стоящего во главе армии, оказался столь же слепым, как и бессильным перед силами и методами национал-социализма, говорит о том, что судьба немецкого рейхсвера была решена. Башня из слоновой кости, в которую он отступил, была достаточной защитой от проникающего влияния «передовых» идей. Однако устоять перед натиском новой стихии эта башня не смогла, потому что находившаяся в ней армия потеряла свои корни в народе, а ее безупречная выучка оказалась бесполезной.

В возвращении к принципу всеобщей воинской повинности армейцы видели лишь restitutio in integrum[18][18] Приведение в прежнее состояние (лат.)

 военной службы, что вполне соответствовало их консервативному, хотя и не реакционному, мышлению. Лишь позднее они поняли коренное различие между народной армией государства фюрера и армией патриотов XIX века. Правда, нельзя сказать, что в тотальной армии третьего рейха отсутствовал элемент сознательности, но эта сознательность была коллективной. Шарнгорст, Гнейзенау и Мольтке целиком посвятили себя служению своему отечеству. Они представляют в этом отношении идеальное воплощение прусского характера, но это является качеством, присущим только им. Они — патриоты, потому что, по выражению Стеффенса,[18][18] Стеффенс, Генрик (1773–1845) — немецкий философ, последователь Шеллинга, представитель романтического течения немецкой натурфилософии. — Прим. ред.

 взяли на себя миссию «хранить в своей душе судьбу того государства, которому они отдали свою любовь». Добровольцы периода освободительных войн внесли в немецкую военную историю новый тип солдата армии патриотов, которому присущи элементы моральной свободы, наложившие, несмотря на закон о всеобщей воинской повинности, отпечаток на все дальнейшее развитие армии. Об этом же свидетельствуют и моральные качества добровольцев первой мировой войны. Но в тоталитарном государстве все отношения между законом и свободой основаны на принципе: «свобода — для фюрера, закон — для общества». Иными словами, государство ставит перед личностью такие проблемы, которые исключают возможность какой бы то ни было субъективной оценки.

Взгляд на народ, как на тотальное военное общество, вполне соответствует исторической логике. Она вытекает из той формы, которую приняли современные войны. Необходимой предпосылкой для ведения современной войны является объединение фронта и тыла в единый военный лагерь. Такие понятия, как «тотальная война» и «воюющий народ», являются идентичными и означают новую ступень военно-исторического развития. В то время как Запад стремился как можно скорее укрыться за барьером мирных договоров, руководители национал-социалистского государства разрабатывали принципы ведения будущей войны. Это и обусловило превосходство немецких войск на начальном этапе войны.

Вторая мировая война

Новые вооруженные силы Германии приняли первое боевое крещение раньше, чем закончился процесс их до предела ускоренного создания. Вопреки воле и убеждению немецких военных руководителей на них опять была возложена задача ведения мировой войны.

Парадоксальное положение, в котором оказался немецкий солдат в период второй мировой войны, было беспрецедентным. Если в первую мировую войну монархическая армия оказалась лишенной своего монархического руководства, то теперь народная армия тоталитарного государства была отдана в руки «фюрера и главнокомандующего вооруженными силами», для которого солдат ввиду его замкнутости и своеобразной профессиональной морали по отношению к нацистскому мировоззрению был не чем иным, как чуждым и подозрительным инструментом, и который злоупотребил им до такой степени, что этот инструмент оказался полностью разрушенным. Для фюрера боец был лишь частью техники, неким подобием моторизованного оружия. Как к солдату, так и к технике в этой войне, ведшейся без всякого учета сил и средств, предъявлялись чрезмерные требования, выполнить которые они были не в состоянии. Цель войны ввиду ее необъятности вполне соответствовала склонности военных руководителей к гигантомании. Стратегия и тактика приняли формы «мировоззрения». Гибкость была подменена догматизмом. Учет возможных неудач — это основное правило в руководстве боевыми действиями войск — был запрещен. Жертвы, принесенные, например, в Сталинграде, где упорно удерживались по сути дела уже потерянные позиции, были бессмысленными. Высокие качества войсковых командиров не нашли себе применения, потому что их сковывала воля дилетанта и фанатика, стремящегося к безраздельной власти. Одновременно с этим нацистская партия бессознательно работала над моральным разложением солдат, дух сопротивления которых был ослаблен в результате превращения армии в многомиллионную. Сомнение в победе считалось достойным смерти, вера в непогрешимость фюрера — высшим законом. Стремление к сохранению своего уже почти потерянного престижа привело командование к принятию роковых ошибочных решений. Двойной натиск, изнутри и извне, угнетал мыслящих людей сверх всякой меры. Широко разветвленная система террора душила всякие оппозиционные настроения в самом их зародыше. И все же среди представителей офицерского корпуса, которые разбирались в событиях, а также в невоенных кругах возникла мысль о сопротивлении. В конфликте между долгом и разумом зрело решение о покушении на главу вооруженных сил. Это был акт, посредством которого немецкая военная система могла одновременно поднять себя в глазах других и ликвидировать. В нем, помимо личной опасности, заключалось последнее величие жертвы. Однако предотвратить то. что было предначертано судьбой, этот акт уже не смог.

Единственная в своем роде катастрофа, поглотившая германские вооруженные силы, отличается большой резкостью контрастов. Армия Фридриха Великого, которая погибла под Иеной и Ауэрштадтом, будучи вверенной неспособному командованию с устаревшими взглядами, была лишь тенью самой себя. Ее слава целиком утонула в жалком поражении. Но в период второй мировой войны тотальный разгром армии последовал непосредственно за ее блестящими историческими победами. В своем последнем походе немецкая армия располагала командирами самых необыкновенных способностей. Разложение формы и духа армии совпадает по времени с ее наибольшими военными успехами.

Несчастье, которое постигло Германию, преступления, в которые ее вооруженные силы были втянуты помимо их воли, а также победы союзников, планомерно развенчивавшие немецкого солдата, стерли память о славных походах армии сквозь ад второй мировой войны. Действия армии стали предметом политических и идейных споров, и этим была ликвидирована возможность правильно анализировать их сущность. О них вспоминают со стыдом, и теперь считается неприличным говорить о победах армии, которая воевала под фальшивыми знаменами. Но существуют события, которые становятся понятными только как целое и открываются только для внутреннего анализа. Величие и бессилие, слава и позор неразрывно связаны между собой в этом походе немецкой армии к своей гибели. Понять трагедию поверженной армии может только тот, кто вместе с ней смог пережить и ее триумф, и ее унижение.

Дело в том, что и тот головокружительный успех, который армия пережила в начале войны, является существенной частью этой драмы. Конечно, в первую мировую войну армия также вела победоносные наступления, например в Сербии и Румынии. Но они лежали на периферии событий. Наступление же на решающем фронте во Франции уже через несколько месяцев дало уверенной в победе немецкой армии первый урок отступления, отступления, которое явилось началом бесконечного бедствия позиционной войны. Танненберг был единственным случаем «славной победы», но ведь это было оборонительное сражение. В целом же немецкая армия в течение четырех лет воевала «под мрачным небом». Поскольку с немецкой стороны война велась без зажигающих лозунгов, постольку и успехи на фронте не имели того, что окрыляет человеческую фантазию.

Вторая мировая война имела совсем другой характер. Армия вступила в войну без того наивного воодушевления, которое наблюдалось в августе 1914 года. Ни народ, ни армия войну не одобряли, ибо она в противоположность предшествовавшим войнам противоречила принципам народной армии, созданной только для обороны. Но уже начало войны с Польшей в сентябре 1939 года принесло солдату неожиданную для него славу. Вместо затяжной войны с применением большого количества техники получилась война молниеносная. В безудержном продвижении вперед, как например при «штурме Львова», солдат испытал ни с чем не сравнимую радость победы. На карте военных действий вырисовывалась картина безукоризненно проведенной операции больших масштабов. В течение трех недель была захвачена вся Польша, уничтожена вся польская армия. Количество пленных достигло сотен тысяч. Собственные потери оказались самыми незначительными. Если до начала этой войны у кого-нибудь еще и были сомнения в отношении ее справедливости, то уже в первые дни они полностью рассеялись под впечатлением зверств, совершаемых поляками над польскими немцами, как это было, например, в «кровавое воскресенье» в Бромберге (3 сентября 1939 года). Таким образом, фронтовой солдат получил оправдание своим действиям. Операция в Норвегии (не против Норвегии) в апреле — июне 1940 года своим блеском затмила успехи Польского похода. Победа в Польше была одержана при явном превосходстве немецких войск. В успехе войны не было сомнения с самого ее начала. Смелость верховного командования заключалась в том, что оно решило начать операцию в Норвегии при наличии фланга, прикрытого только блефом Западного вала. Этот факт дошел до сознания общественности лишь значительно позднее. Норвежская операция превзошла своей быстротой и размахом все считавшееся до сих пор возможным и уже потому увенчалась успехом. На виду у значительно превосходящих сил английского флота немецкие войска были высажены по побережью Норвегии, вплоть до самой северной ее оконечности. В этой операции впервые было осуществлено взаимодействие крупных сил армии, флота и авиации. Здесь впервые были проведены действия, характерные для молниеносной войны, в условиях горной местности. Борьба и победа баварских горных стрелков под командованием генерала Дитля под Нарвиком надолго запечатлелись в сознании народа. Разгром английских войск повысил у солдат и офицеров чувство собственного достоинства. Казалось, что при таком командовании для немецких войск нет ничего невозможного.

Рог изобилия, давший немцам столько успехов, еще не иссяк, но то, что в действительности это был ящик Пандоры, понимали немногие. В то время, когда в Норвегии еще продолжались бои, немецкая армия Западного фронта начала наступление, и в течение четырех недель Франция оказалась разгромленной наголову. Бельгия и Голландия были оккупированы, а англичане выбиты с материка. То, что в предыдущих кампаниях только ощущалось, теперь стало вполне очевидным: победы немецкой армии были достигнуты в конечном счете благодаря ее высокому моральному духу, существенно отличавшемуся от морального духа противника. Дипломат и писатель Жиродо прекрасно передал отношение французской буржуазии к войне, когда он — я не пытаюсь иронизировать — как начальник службы пропаганды заявил в декабре 1939 года в Американском клубе в Париже: «Золото находится в глубочайших подвалах, армия — за бетонными стенами укрепленных линий. Это те клады, которые следует хранить неприкосновенными как можно дольше и только тогда поставить на карту, когда все будет казаться потерянным». Это «безумие Мажино» стоило французской армии ее морального духа и привело Францию к военному поражению. Да и как могла подобная склонность народа и правительства к «апатичной войне» заставить свою армию оказать сопротивление той революционной динамике, с которой немецкие вооруженные силы, смело используя новые тактические возможности, открывшиеся в связи с появлением авиации, танков и моторизованных соединений, в одно мгновение прорвали пояс укреплений, считавшийся доселе неприступным, и разбили самую славную — наряду с немецкой — армию Европы нынешнего века.

Сочетание фантазии, военного искусства и солдатского энтузиазма совершило чудо. Количество пленных, насчитывающее почти два миллиона, дает представление о масштабе операции. Тот факт, что кампания велась «против Версаля», и то, что войска проходили по местам боев первой мировой войны, воспринималось немцами как избавление от позора за прошлое поражение. И это окончательно решило ее исход. То был один из редких случаев в истории войн, когда армия завоевывала себе столь пышные лавры. Вспоминается троянский Гектор, которому Зевс перед концом битвы дал еще один глоток из сосуда славы.

Вскоре Германии удается еще одна в совершенстве подготовленная и проведенная операция: весной 1941 года в течение двенадцати дней одерживается победа над Югославией, располагавшей армией в 1400 тыс. человек. Не проходит и двух месяцев, как Греция, несмотря на ее мощные горные укрепления, лежит у ног Германии. После польской равнины, после области полярного круга, после пресыщенной культурой земли Франции театром военных действий становится страна античной культуры. Захват английской колонии — острова Крит — парашютными и воздушно-десантными войсками является опять-таки беспримерным достижением тактического искусства.

Война на Балканах была заключительным аккордом той героической симфонии, того военного торжества, которое привело немецкую армию на востоке, западе, севере и юге к самым дальним границам Европы. В той легкости, с которой жаждущая подвигов немецкая молодежь со стальными шлемами на головах или просто с непокрытой челкой проходила в начале войны через нашу часть света, не было легкомыслия, и война, за исключением кампании в Польше, велась еще без всякой ожесточенности. Исключительный подъем морального духа немецких войск был обусловлен всей военной обстановкой. Успехи войны в Европе привели — да и как могло быть иначе — к неограниченной вере в командование. Но «солдаты фюрера» не чувствовали себя — и это до сегодняшнего дня остается для всех фактом — соучастниками бессовестного насилия над окружающими народами, которое вершил национал-социализм. Армия не имеет обыкновения ни в бою, ни тем более в условиях победы предаваться политическим размышлениям. Но она может быть окрылена какой-нибудь исторической и политической идеей общего характера и находить в ней моральное оправдание своим действиям. В данном случае идея заключалась в том, что германскую империю ее руководители изображали державой, борющейся за порядок в Европе. За пределами Германии эта идея имела по крайней мере потенциальную силу убеждения, хотя для ее осуществления национал-социализму недоставало ни материальных, ни моральных сил. Следовательно, война не представлялась лишённой смысла. Солдат чувствовал, что он находится на службе великой идее, осуществление которой казалось ему возможным с предельно малыми жертвами как с той, так и с другой стороны. Казалось, что Европа навсегда собиралась положить конец своим войнам. Старый солдатский дух был еще достаточно сильным, чтобы, несмотря на вторжение национал-социализма, влиять на моральное поведение войск в целом. Это является изумительным доказательством силы и преемственности солдатских традиций. Дух национал-социализма еще не успел проникнуть в армию. Немецкая армия отличалась от войск SS, представляя собой не политическую «армию мировоззрения», а армию солдат. Особенно сильно это различие ощущалось в оккупированных районах.

Немецкие вооруженные силы были призваны выполнить еще одно, хотя и ограниченное, но славное дело. Полные приключений боевые действия африканского корпуса под командованием «лиса пустыни» Роммеля не уступают кампаниям в Польше, Норвегии и Греции. Танковые сражения в пустыне были по существу единственными за весь период военной истории, а внезапные шахматные ходы подвижных войск Роммеля вряд ли когда-нибудь смогут быть повторены. Но эта кампания кончилась полным поражением немецких войск. Превосходство англичан на Средиземном море, где они сумели сорвать снабжение войск Роммеля, а также сосредоточение колоссальных вспомогательных сил союзников в Египте буквально сломили боевую силу немецкого корпуса «Африка». Однако как раз эта кампания, проведенная с безупречным рыцарством, сохранила свое зажигательное действие в сердцах солдат. И когда окончательно потухла звезда немецкой армии, тогда и только тогда искра разгорелась в пламя. В этот единственный момент противник увидел немецкого солдата таким, каким он был в действительности. И все же на всех театрах военных действий немецкий солдат оставался одинаковым. Только, может быть, благодаря такому старому и опытному военачальнику, как Роммель, здесь ярче, чем где-либо, проявилось фронтовое единство, войск и командования.

К тому времени уже началась война против России, которая коренным образом изменила положение немецкого солдата (говоря о войне в России, я имею в виду только солдата, а отнюдь не операции, которые там проводились). Обстановка сразу стала неясной. Правда, в колоссальных битвах первой фазы войны немецкой армии удалось окружить и разбить русские армии, продвинуться до ворот Москвы и дойти до самого сердца Кавказа. Выступая против большевизма плечом к плечу с вооруженными силами Финляндии, Италии, Венгрии, Румынии, а также вместе со словацкими и хорватскими частями и добровольцами из Испании. Швеции, Дании и даже из Франции, Бельгии, Голландии и Норвегии, то есть с представителями тех стран, с которыми он только что воевал, немецкий солдат мог чувствовать себя защитником Европы. Но при выполнении этой задачи. которая казалась ему исторической миссией, оправданной всем ходом истории, он попал в безвыходное положение. В то время как немец был убежден, что защищает дело Запада, Запад нанес ему удар в спину. До самого горького конца нас не покидала надежда, что Запад, наконец, поймет и признает, что мы защищаем Германию и, следовательно, всю Европу. Такая надежда, по-видимому, и побуждала немецких солдат продолжать борьбу даже тогда, когда война была уже проиграна.

В добавление к этому на солдат легло еще более тяжкое бремя в виде неумелого руководства со стороны собственного командования. Идеологическая ненависть и отчаяние, в которое оно впало в связи с совершенно непредвиденными трудностями (ведь Гитлер надеялся покончить с Россией в течение нескольких недель), привели к изменению форм борьбы. Противник был заклеймен как человек низшей расы, по отношению к которому разрешаются любые действия. Население оккупированных областей, готовое вначале приветствовать немцев как своих освободителей, оказалось порабощенным. Это привело к усилению партизанского движения. За линией фронта эсэсовские отряды устраивали еврейские погромы. Нечеловеческое обращение с военнопленными привело к тому, что противник воевал крайне ожесточенно, до последнего патрона. И чем дальше немецкий солдат оставался в этой стране, тем большим адом становилась она для него.

Да и со стороны своего же командования он видел к себе такое же нечеловеческое, презрительное отношение. Невыносимые нагрузки в боях, суровый климат и бесконечные сюрпризы противника превзошли предел человеческой выносливости. Дорога побед стала дорогой могил. Тот факт, что при таких невероятных испытаниях, далеко превосходящих все пережитое в первой мировой войне, морально-боевой дух немецкой армии не был сломлен, не поддается объяснению, как и всякий большой нравственный подвиг.

Тому, что в конце войны не повторились события 1918 года, помешали два обстоятельства. Во-первых, известно, что основная масса действующих войск даже в беде не потеряла доверия к своему верховному командованию, которое по сути дела было недостойно его. Эта вера в «фюрера» сложилась вначале в кругах самих национал-социалистов и уже затем распространилась на народ. Но в вооруженных силах благодаря неизвестному ранее искусству пропаганды она была построена прежде всего на успехах первых лет войны. Вера армии в своего полководца, приведшего ее к победе, всегда была и остается существом солдатской службы. С этой верой солдат может пережить любое поражение. Кроме того, стратегия противника, рассчитанная на полное уничтожение, была направлена не только против армии, но и против всего немецкого народа. А известно, что тот, кто не ждет пощады, всегда борется с мужеством отчаяния.

Конец германского вермахта

Выдержка немецкого солдата, проявленная им в конце войны во время боев в окружении, которые не могли не привести армию к гибели, все же вызывает удивление. Обманутый собственным командованием и, наконец, открыто им преданный, что выразилось, во-первых, в подчинении армии резерва Гиммлеру, во-вторых, в формировании народно-гренадерских дивизий как «основы истинно национал-социалистской народной армии», наконец, в-третьих (во время призыва к партизанской борьбе), в презрении к его «устарелым представлениям о методах ведения так называемой гражданской войны», солдат в конце войны был предоставлен самому себе. Патетические лозунги совершенно исчезли. Убеждения, которые носила в себе армия патриотов национального государства, сгорели на костре революции вместе с другими ценностями отжившего мира. Все идеологические опоры рухнули. При таком общем хаосе военная служба, по-видимому, потеряла всякий смысл. В подобном положении всякое подбадривающее слово оскорбляет, как ложь. Поэтому о долге и чести уже не могло быть и речи. Солдат отвечал только тогда, когда к нему обращались с восклицанием: «Эй, парень!» Такая боязнь лишней фразы не может быть источником моральной силы. Свершившаяся катастрофа сорвала с этой армии все венки и лавры, возложенные на нее историей. Ей ничего не оставалось, как возвратиться к тому, с чего она начала. Этим апофеозом долга и замыкается круг.

ЛИТЕРАТУРА

Benoist Mechin, Histoire de l’Armее Allemande (1919–1936), Editions Albin Michel, Paris, 1938. (Книга посвящена истории немецкой армии эпохи Веймарской республики.)

Нubег Е. R., Heer und Staat in der deutschen Geschichte, Hamburg, 1938. (К истории немецкого военного законодательства XIX века.)

«Kriegsbriefe gefallener Studenten», Verlag R. Wunderlich, Tubingen. 1952.

Piсht W., Vom Wesen des Knegswesen der Deutschen, Fr. Vorwerk, Stuttgart, 1952.

Rosenstock E., Die europaischen Revolutionen, Jena, 1931.

Генерал пехоты в отставке

Курт фон Типпельскирх

Оперативные решения командования в критические моменты на основных сухопутных театрах Второй мировой войны

В своем классическом труде «О войне» Клаузевиц, характеризуя оборону, говорит, что «оборонительная форма ведения войны сама по себе сильнее, чем наступательная», но добавляет при этом, что она «преследует негативную цель».[18][18] Kлayзeвиц. О войне, том II, изд. 3-е, М., Воениздат, 1941, стр. 5. — Прим. ред.

Мольтке в своей статье «О стратегии» (1871) указывает: «Ни один оперативный план не остается в его первоначальной форме после первого столкновения собственных сил с главными силами противника. Только профан может думать о какой-то заранее намеченной и тщательно продуманной идее, последовательное осуществление которой якобы можно проследить в течение всего хода войны».[18][18] «Moltkes Kriegslehre», Eine Auswahl aus seinen militarischen Schriften, Berlin, S. 38.

Молниеносные войны

Аксиома Клаузевица, основанная на природе вещей, и учение Мольтке, созданное им на основе опыта войн 1866 и 1870–1871 годов, всегда находившие себе подтверждение в истории войн, включая и войну 1914–1918 годов, оказались, по-видимому, уже недействительными в тех войнах, которые Германия вела с 1939 по 1941 год в Польше, Франции и на Балканах. Потеряли ли законы и опыт военного искусства, казавшиеся непреложными, свою силу или возникли какие-то новые чрезвычайные обстоятельства, которые наряду с общими правилами создали целый ряд исключений и тем самым только подтвердили силу этих законов?

Дело в том, что в первую мировую войну и после нее у войск появились новые средства ведения войны, которые после 1935 года стали вводиться в общее вооружение немецкой армии самым последовательным образом. Это привело к различию не только в организации сил обеих сторон, но и к выработке различных принципов руководства. Это же явилось и причиной превосходства немцев в отношении морально-боевого духа армии.

Когда противная сторона стала все шире вводить у себя новую боевую технику и наряду с подавляющим превосходством в людских силах производить ее в громадном количестве, когда, кроме того, немецкое командование стало все больше отклоняться от непреложных законов военного искусства, тогда «военное счастье» изменило немецкой армии.

Большое количество техники и умение командиров использовать ее было в Балканской кампании 1941 года настолько ошеломляющим, что в успехе похода с самого начала не было никаких сомнений. Подобные предпосылки, хотя и не столь ярко выраженные, имелись у немецкой армии и в войне с Польшей в 1939 году. К этому следует прибавить то, что польское командование оказало немцам «любезную услугу» тем, что пожелало удерживать внешние границы своего государства на театре военных действий, с трех сторон окруженном немецкой армией, и даже, исходя из этого расположения, начать наступление, несмотря на превосходство немцев в людях и технике.

Французское командование в 1940 году захотело воспользоваться «обороной как наиболее сильной формой ведения войны», чтобы остановить немецкое наступление на кратчайшей линии фронта: линия Мажино, р. Маас (до Намюра), Антверпен — и позднее добиться победы по образцу первой мировой войны, то есть блокировав Германию и дав союзникам (Великобритании и, как оно надеялось, Соединенным Штатам) возможность вооружиться. Французское командование, избрав более сильный метод ведения войны, преследующий — вначале — негативную цель, глубоко верило в возможность такого исхода войны. Несмотря на опыт только что прошедшей войны в Польше, оно еще не понимало, что в боевые действия немцы внесли два новых элемента: оперативное использование подвижных соединений и применение авиации для поддержки сухопутных войск.

Эти новшества давали немцам возможность осуществлять такие прорывы, локализовать которые если и было возможно, то только при таком руководстве войсками, которое могло что-либо противопоставить этим новым формам немецкого наступления.

Такого руководства французы обеспечить не смогли. Полагаясь на опыт первой мировой войны, французское командование не верило в возможность внезапных прорывов с хода, стремительность которых не допускает принятия каких-либо мер для восстановления положения. Затруднительным для французского командования было и то, что прорыв немецких войск последовал на реке Маас между Седаном и Намюром, то есть там. где оно меньше всего ожидало наступления. Решение нанести главный удар в этом направлении было найдено немецким командованием не без труда. Окончательно сформулировано оно было после предложения, сделанного генералом Манштейном, ставшим впоследствии фельдмаршалом. По части использования танковых войск с ним согласился и Гудериан. Главное командование сухопутной армии поспешило тогда присвоить его предложение себе. Иодль в феврале 1940 года пишет в своем дневнике: «Удар на Седан является с оперативной точки зрения окольным путем, на котором можно оказаться пойманным только богом войны».

В том, что бог войны был милостив по отношению к немцам и помог им добиться ошеломляющего успеха, немалую роль сыграла неправильная расстановка англо-французских сил, которая не отвечала всем оперативным требованиям. Это выразилось в том, что французское командование, имея девятнадцать французских и английских моторизованных дивизий, три бронетанковые дивизии и три легкие дивизии, не сосредоточило хотя бы часть их в качестве резерва на центральном участке, что дало бы ему возможность своевременно перебросить их к местам прорыва.

Вместо этого французское командование, как и польское, оказало немецкому командованию «любезную услугу» и впоследствии не раз вспоминало слова Мольтке о том, что «ошибка, допущенная в первоначальной расстановке сил, едва ли может быть исправлена в ходе всей войны».[18][18] «Moltkes Kriegslehre», Eine Auswahl aus seinen militarischen Schriften, Berlin. S. 22.

 Оно бросило основные силы своих подвижных соединений, используя их моторизованность только в качестве транспортного средства, в район бельгийско-голландской границы, где они были немедленно скованы немецкой группой армии «Б».

Обстановка могла бы сложиться совершенно иначе. если бы французское командование, остановив свои войска западнее линии Мажино у французско-бельгийской границы с ее мощными полевыми укреплениями, доверило бы вопреки всяким политическим соображениям бельгийцам и голландцам помешать наступлению немецких армий и держало бы в резерве за линией фронта основные силы своих подвижных войск. Этого решения представители немецкого командования опасались больше всего, поэтому сообщение о вступлении трех армий левого фланга (1-й и 7-й французских и английской) на бельгийскую территорию вызвало у всех вздох облегчения. Конечно, если бы французы поступили таким образом, то превосходство германской авиации и оперативное использование немцами своих подвижных соединений оказались бы весьма эффективными, если не решающими, но во всяком случае «первое столкновение с главными силами противника создало бы совершенно новую обстановку»[18][18] Там же, S. 26.

 и немецкому командованию было бы значительно труднее пробиться к морю и, отрезав три армии левого фланга, запереть их в котле Лилль — Дюнкерк.

Оперативный план, который с самого начала был рассчитан на окружение трех армий противника при создании по рубежам рек Эн и Соммы постоянно удлиняющегося фронта сковывающей группировки, можно было теперь осуществить почти без всяких трудностей. В военной истории он будет расцениваться как начало новой эпохи военных операций. Причина неполной удачи этого плана заключалась, собственно, не в способах его осуществления, а в принятии непродуманных решений.

Таким образом, Дюнкерк не был критическим моментом кампании.

Какие средства требовались для того. чтобы завершить уничтожение окруженных армий северного крыла англо-французов, было вопросом чисто тактической целесообразности. Из боязни, что танковые дивизии будут скованы в своих действиях на труднопроходимой местности, а также под влиянием Геринга, внушавшего ему, что авиация одна сможет справиться с задачей уничтожения окруженной группировки противника, Гитлер приказал ввести в бой недостаточные в тактическом отношении силы. Немалую роль сыграло при этом и то, что он недооценил опасность, возникшую в связи с уходом с материка основной части сил британского экспедиционного корпуса, и переоценил боевую мощь французских армий, находившихся на рубеже Соммы и Эн. Эта ошибка, не повлиявшая на развитие событий во втором периоде французской кампании, имела, однако, в стратегическом отношении очень большие последствия.

Немецкая армия, поддерживаемая авиацией, завоевавшей себе полное господство в воздухе, настолько превосходила по своим силам французскую армию, потерявшую около двух пятых своих лучших дивизий и ослабленную за счет выхода из строя армий Бельгии, Голландии и Англии, что в кампании во Франции так и не возникло определенных критических моментов, которые потребовали бы принятия новых решений.

После 5 июня немецкому командованию пришлось принять только одно оперативное решение, которое ускорило поражение французской армии. После того как 6 июня в районе Перонна удался прорыв танковой группы Клейста, а 11 июня — прорыв танковой группы Гудериана, немецкое командование решило примкнуть танковую группу Клейста к танковой группе Гудериана, оттянув ее на юго-восток, и расширить клин, вбитый в разорванный фронт французов, до 100 км, направив его острием на юг. Перевес сил у немецкой армии был тогда настолько велик, что французские войска, находившиеся на Сомме, были разгромлены, а группировка французов, оборонявшая линию Мажино. была окружена и разгромлена.