Ход альбигойской войны от первой тулузской осады до подчинения Лангедока и Тулузы Симону Монфору 2 страница

Тогда же епископом Каркассона был назначен аббат из Во-Сернэ, в награду за услуги крестовому делу (13). Теперь стало видно, что легаты прекрасно, нисколько не стесняясь, умеют сами награждать себя, что их труды не проходят даром. Завеса больше и больше спадает с глаз Иннокентия. Он пишет тому же Арнольду:

«Хотя Раймонд, граф тулузский, и найден виновным по многим статьям против Бога и против Церкви и хотя легаты наши, вследствие его неповиновения и восстания, сами постановили отлучить его самого, а землю передать тому, кто окажется достойным ее, следуя их собственным побуждениям, но даже если доказано, что сказанный Раймонд еретик, еще не доказано, что он соучастник в убийстве блаженной памяти Петра Кастельно, хотя в том и очень заподозрен. Вот почему мы и повелели, что если в известное время явится против него законный обвинитель, то назначить определенный день для оправдания, но по нашему предписанию не было исполнено ничего. Впрочем, мы не понимаем, каким бы образом мы имели право отдавать другим его владения, которые юридически не были отняты ни от него, ни от его потомства. Апостол не желает, чтобы и тень зла была сделана ему, а следовательно, не должно обманом лишать его тех замков, которые он нам доверил. Потому, если последует против графа решение по этим двум пунктам, то в какую бы форму оно ни было облечено, не должно придавать ему никакой силы. По всему надзору твоему, сим апостольским посланием приказываем тебе употребить все усилия к тому, чтобы покончить это дело как можно справедливее и осмотрительнее, так как мы не желаем следовать твоему совету, не хотим и передавать владений сказанного графа кому-либо другому. Мы приказываем также епископу Риеца и господину Феодосию, канонику Генуэзскому, поступать сообразно нашему предписанию. Если же причиной несоблюдения наших повелений служит граф, то должно сообщить ему и прочим, что мы намерены поступать так, как того требуют блага мира и веры, ибо поучать истине мы призваны всегда» (14).

В письме к другим легатам Иннокентий, рассматривая сделанные ими распоряжения, находит их преждевременными, пристрастными, вообще несправедливыми. Он не подтверждает отлучения графа, его изгнания и насильственную передачу его владений другому лицу. Он сам не соглашается признать нового архиепископа Нарбонны в звании герцога, чего так бесцеремонно домогался Арнольд, ссылавшийся на свою верховную власть как легата. Иннокентий был отнюдь не расположен прикрывать узурпацию легатами светской власти авторитетом своего имени. Папа продолжал удерживать за собой только замки, данные Церкви в залог, а также графство Мельгейль, которое считал вассалом Рима, передав его теперь Иоанну Бокадосу не­посредственно от своего имени с правом собирать доходы, за чем должны были надзирать духовные власти.

Папа и впоследствии, как, например, в июне 1212 года, продолжал сноситься с новыми подданными, которые, конечно, только в письмах благословляли ненавистную им римскую власть. Графство Мельгейль было единственным непосредственным приобретением, которым воспользовал­ся Иннокентий, чтобы вознаградить издержки, понесенные им в альбигойских войнах.

В то время, когда сомнения в правоте действий запал и в душу Иннокентия и когда он стал склоняться на сторону Раймонда, графу тулузскому готовилась поддержка с другой стороны, от Педро Арагонского, только что просла­вившегося подвигами в войне с маврами. Он был деятельным соратником Альфонса VIII Кастильского в великой битве под Толозой*1. Новый архиепископ нарбоннский Ар­нольд принимал главное участие в битве. Две тысячи рыца­рей, десять тысяч конных и пятьдесят тысяч пеших составляли французскую вспомогательную армию.

Христианские силы, предводительствуемые кастильским королем, были огромны. Мусульмане одолели было первым натиском; христиане подались назад, но архиепископ Арнольд, подобно старому Турпену*2, сам повел рыцарей в бой. Строй африканцев был прорван, сам Мухаммед ан-Насир едва избегнул плена*3. Произошло страшное побои­ще, армии Мухаммеда больше не существовало, шестьдесят тысяч сарацин покрывало поле битвы. Это было великим днем торжества христианского имени, днем, радостно отозвавшимся во всех концах Западной Европы. Аларкос был блистательно отомщен*4.

Королю Педро битва принесла еще более славы, блистательно продемонстрировав его верность христианству и чести. С тем большим авторитетом он мог теперь вступиться за правое дело тулузского графа.

С наступлением лета удача опять повернулась лицом к Монфору: к нему прибыли новые отряды крестоносцев, преимущественно из Франции. Надо было вернуть старые завоевания и сделать новые. Симон отправился на Отпуль. Город был взят на четвертый день после сильного сопротивления жителей, которые разбежались лишь тогда, когда удары таранов сделали дальнейшее сопротивление бессмысленным. Укрепления были разрушены, город разграблен, не успевшие бежать перебиты. Так как дело происходило ночью, сумятица была страшная. В довершение всего крестоносцы сожгли замок (15).

Вслед за падением Отлуля были возвращены многие другие замки и между ними Сен-Феликс, Монферран, Сен-Мишель, который был разрушен до основания. Кинувшись на Пюи-Лоран, Монфор вызвал было против себя графа тулузского, который, заняв город своими войсками, видимо, решился защищать его. Но отвага Раймонда исчезла, когда крестоносцы стали сходиться к городу; он поспешно остаавил Пюи-Лоран, а жителей повел за собой в Тулузу.

Монфор нашел город опустевшим. Через десять дней армия снялась с окрестных долин и, увеличив свою численность новыми французскими ополчениями, направилась в путь. Высшее французское духовенство меняло пастырский посох на меч: архиепископ руанский, епископ лаонский и знаменитый проповедник, архидиакон парижский Вильгельм привели Монфору свои и набранные из добровольцев отряды.

Города Рабастен, Монтегю и Гальяк сдались без сопротивления. Граждане Сен-Марселя выслали депутацию, но она не была принята, потому что Монфор решил никогда впредь не вступать ни в какие переговоры с лангедокскими баронами и общинами. Граждане предчувствовали беду, но сохранили геройскую твердость духа. Они не хотели, чтобы их богатства стали достоянием ненавистного врага, — одни спешно вывозили все, что казалось им ценным, другие разрушали свои дома. Монфор нашел опустевший город. Он велел сжечь его, а стены и башни разрушить.

Крестоносцы пошли на соседний замок Гэпи, но, к своему удивлению, и там не нашли «присутствия жизни» (16). Монфор велел и здесь исполнить то же самое; город был разрушен и зажжен, а армия двинулась на осаду Сен-Антонина.

Когда дела Монфора шли так легко и счастливо, он не подозревал, что его юный сын подвергается сильной опасности от рук непокорных горожан, не привыкших сносить рабство, которое предлагали им французы. Молодой Амори вместе со своим дядей Гюи, недавно прибывшим из Палестины, был оставлен в Нарбонне. Заняв со своей свитой герцогский дворец, в котором всегда имели обыкнове­ние жить тулузские графы, он уже тем одним навел на жителей много невыгодных для себя воспоминаний. Аль­бигойцы, распустив слухи, что вооруженные французы производят насилия, приучили граждан смотреть на них, как на опаснейших врагов, от которых надо ежеминутно ждать вреда. Однажды молодой Амори хотел открыть ста­рое готическое окно дворца, которое уже давно не откры­вали; рама от ветхости разбилась и обрушилась на людную улицу. Очевидцы происшествия воспользовались случаем, подняли шум, и в народе заговорили о каких-то страшных событиях, о насилиях, совершившихся во дворце. В результате в Нарбонне началось восстание. Толпы бросились ко дворцу, осадили его и принудили графа удалиться в одну из башен. Двое из оруженосцев Монфора были убиты; лишь с трудом одному из посторонних лиц удалось успокоить возмутившихся (17). Народ разошелся по домам, но это про­исшествие показало пришельцам, как непрочно их поло­жение в стране, за которую они так упорно воевали.

Многим баронам, еще не успевшим столкнуться с Симоном де Монфором, даже не верилось, чтобы они могли быть побеждены. «Никогда крестоносцы не возьмут моего замка», — говорил барон Адемар Иордан, наместник Сен-Антонина.

Об этих словах сообщили Монфору тогда, когда его армия уже шла на замок. Сен-Антонин расположен у подо­швы высокой горы, омываемый позади водами реки, делающей его с этой стороны неприступным, спереди он лежал перед обширной равниной, на которой и расположились лагерем крестоносцы. Как только в городе это заметили, из замка была произведена вылазка. Отразив ее, французы кинулись на приступ и завладели тремя наруж­ными бастионами городской стены. Наступившая ночь раз­лучила сражающихся, но на горожан этот стремительный натиск крестоносцев произвел такое впечатление, что они начали падать духом и многие немедленно покинули город через задние ворота. Монфор послал отряды в обход — кро­вопролитие и схватки не прекращались и ночью.

Но Симон вряд ли ждал столь легкого успеха, когда па следующее утро к нему явилась депутация от города, который недавно так презрительно отзывался о крестоносцах. Дело в том, что в городе кроме Адемара, наместника Раймонда, одинаково начальствовал и виконт Понс, непосредственный владетель его.

Виконт хотел выговорить свободное отступление. Монфор отказал в свободном пропуске, требуя безусловной сдачи города. Его желание исполнилось. Наместник не успел заранее оставить город и оказался таким же пленником Монфора, как и виконт Понс. Крестоносцы помпезно вступили в замок. Тридцать именитых жителей были не­медленно казнены, город разграблен; по признанию самого католического историка не были пощажены ни монастыри, ни церкви. Граждане после произведенных казней были прощены, потому что Монфор не собирался разрушать город. Наместник Раймонда и другие тулузские рыцари были под стражей отправлены в Каркассон, где заключены в тесное подземелье (18). Изгнанник Балдуин, родной брат графа тулузского, был оставлен в качестве барона и представителя Монфора, который теперь направился в область Аженуа.

Эта земля была таким же средоточием ереси, каким некогда славилась Альбижуа. Она досталась тулузской короне по наследству от матери Раймонда VI, Иоанны, сестры Ричарда Английского. Местный епископ давно уже призывал Монфора. Главной целью похода был замок Пеннь; все, что встречалось крестоносцам на пути, они истребляли. В названном замке начальствовал родственник Раймонда Тулузского, Гуго д'Альфар. С четырьмя сотнями альбигойских воинов он решился погибнуть в своей крепости, но не сдаваться неприятелю.

Место было довольно укрепленное, окрестности плодоносные; взять эту крепость значило повелевать над страной. Монфор хотел прежде занять Ажен, где надеялся на более радушный прием (19). Действительно, в столицу области его пустили беспрекословно, и, отдохнув в ней, он двинулся на осаду Пеннья. Гуго находился в положении очень затруднительном. Он не получал никаких вестей от Раймонда и был отрезан от него линией осаждающих. Тем не менее он героически защищался. Крестоносцам жестоко досталось от его вылазок. В продолжение всего июня Монфор ничего не мог сделать, хотя окрестные бароны добровольно съезжались в его лагерь и приносили ему присягу. Симон не рассчитывал на удачный исход осады и счел необходимым просить помощи брата Гюи, который с успехом действовал в диоцезах Альбижуа и Тулузы.

Разгромом замка Анаклет, где он распорядился вырезать весь гарнизон, Гюи навел ужас на всю область. С обаянием вандала он подходил и к пригородам Тулузы, но так как столица была не из числа тех замков, с которыми привыкли расправляться оба Монфора, то Гюи миновал ее и осадил было один из городков неподалеку, как прискакал к нему от брата гонец с предложением прибыть на помощь в лагерь под Пенньем. С Гюи был архидиакон Вильгельм, епископ лаонский и достаточное число других изве­стных воителей.

Армия Гюи расположилась с восточной стороны Пеннья, Симон стоял на противоположной. Приказано было строить новые машины больших размеров, так как прежние не приносили почти никакой пользы. Но едва от действия этих новых баллист, упорно бивших по одному мес­ту, стала появляться брешь, как многие крестоносные бароны, особенно из духовных лиц, задумали разъезжаться из лагеря, видимо разочарованные в удаче предприятия.

Убеждения и просьбы Монфора подействовали только на архиепископа руанского. Между тем осажденные проявляли еще большую решимость и самоотвержение, но это была уже последняя агония. Из города выслали тех жите­лей, которые были в нем бесполезны, но Монфор не принял их; они радовались тому, что вообще остались целы и неприятельском лагере. В замке же гарнизон умирал от жажды — река, огибавшая город, была отрезана от осажденных; как нарочно, жара стояла невыносимая. Все соединилось, чтобы стойкие защитники Пенньи потеряли присутствие духа, а о графе тулузском не было и слухов. Гут д'Альфар рисковал погубить весь гарнизон самой мучительной смертью. Чтобы этого не произошло, он начал переговоры с Монфором и получил согласие на свободный выход. Через семь недель после начала осады крестоносцы заняли Пеннь, оставленный еретиками.

Отряд, посланный Симоном, успел взять замок Марманд, а сам Монфор, выступив далее, осадил и разбил машинами город Бирон (20). Альбигойские воины геройски защищались. Вытесненные из города, они заперлись в замке. Существовала особая причина решимости и отваги осажденных — их начальником был рыцарь Мартин д'Альгэ. Эш был тот самый д'Альгэ, который уже два раза изменял родине: он продался Монфору и обманом увлек виконта безьерского в подземелье Каркассона. Он оставил католиков и таким образом изменил в третий раз. Снисходительный граф тулузский доверил ему замок Бирон. На этот раз он не ошибся, ибо Мартин должен был бороться до последней крайности. Между тем привязать к себе гарнизон он был не в состоянии.

Монфор не преминул воспользоваться этим и склонил к себе многих биронских рутьеров. Его впустили в крепость, где, вытесненный из города, засел со своими воинами комендант. Крепость была взята и Мартин захвачен живым. Он предчувствовал, что ему предстоит страшное наказание от рук беспощадного Монфора, и его предчувствия сбылись.

На другой день к десяти часам утра все крестоносное воинство было в полном сборе перед крепостью. Назначено было совершить обряд лишения чести, а потом смертную казнь над пленным изменником, которого только теперь постигла месть за Роже Безьерского. На платформе возвышался эшафот. Д'Альгэ привели со связанными руками. Вряд ли у него были какие-либо искренние религиозные убеждения, но когда-то альбигойцы видели в нем одного из своих; во всяком случае, он рисковал жизнью на службе их делу. Монфор между тем не хотел считать его еретиком, поэтому осужденный вошел на подмостки в сопровождении двенадцати католических священников в белых одеждах; по одну сторону от него шел герольд в полном вооружении, по другую — палач огромного роста, весь в красном. Когда все бароны заняли свои места около эшафота, герольд развернул пергамент, на печати которого был изображен крест. Герольд прочел приговор, которым обвиненный присуждался к смертной казни за измену, предательство и клятвопреступление. По про­чтении приговора епископ каркассонский поднялся со своего места и предал осужденного анафеме; двенадцать священников запели похоронным голосом псалом: Deus laudem meam non tacueris*1, осуждавший изменников. Пение кончилось; герольд трижды воскликнул:

— Палач, кто этот человек?

— Рыцарь Мартин д'Альгэ, — произносил палач в ответ на каждое воззвание герольда.

— Нет, — отвечал герольд, — клятвопреступник и обманщик не может быть рыцарем. Да не будет он более рыцарем!

Палач вырвал меч у осужденного и воскликнул:

— Вот меч изменника!

Потом он стал сдирать с него все рыцарское вооружение и каждый раз возглашал громким голосом:

— Вот латы, поручни, наколенники, набедренник, вот кинжал изменника!

Когда сорван был шлем, герольд взял склянку с горячей водой и вылил ее на голову осужденного: это было позорное крещение — символ того, что этой водой с чела преступника смывалось помазание, а со щеки его рыцарский поцелуй. Потом палач разрубил топором щит д'Альгэ, герб его выпачкал грязью. На д'Альгэ накинули веревку; палач в таком виде стащил его до подножия эшафота, по­ложил на носилки и накрыл их гробовым саваном. Обесчещенного рыцаря отнесли в церковь. Двенадцать священников окружили живого покойника и пели погребальные гимны, как бы прощаясь с человеком, умершим для рыцарства. После такой торжественной церемонии д'Альгэ положили на дровни, привязали к лошадиному хвосту и в таком положении, среди толпы народа, поволокли по городу. Наконец, уже около четырех часов вечера, его повесили. Труп оставили висеть на виселице, как пример позорной казни за измену, предоставив его на съедение хищным птицам (21).

Побудительной причиной падения замка Бирон были измена, а непременным условием—  выдача д'Альгэ, так как известно, что почти весь гарнизон вышел из Бирона невредимым. Сдача этого города служила сигналом уничтожения самостоятельности Аженуа. Получив обладание нал целой областью, Монфор выступил на покорение Керси.

К нему присоединилось пятнадцать тысяч крестоносцев. Ими начальствовал другой изменник, брат графа тулузского Балдуин, прозванный за то «отступником». Соединенная армия Монфора прежде всего устремилась на Муассак. Этот город, расположенный у подошвы горы, и плодоносной долине Тарна, был окружен обильными водами. Поэтому его трудно было осаждать, еретики же явно издевались над многочисленными католиками. В городе, пораженном интердиктом, постоянно раздавался насмешливый колокольный звон кафедрального собора. Когда началась осада, граждане Муассака имели все причины пре­зирать силы Монфора.

Огромные машины не могли разбить городской сте­ны; епископ каркассонский и архидиакон Вильгельм упеп ребляли все свои знания и усилия, но долгое время все было бесполезно. Даже гомеровская храбрость Монфора должна была отступить перед силами природы и стойкостью. Осажденные в одной из вылазок опрокинули Симона; мало того, вождь рисковал собой, подвергаясь опас­ности погибнуть или попасть в плен. Под ним была убита лошадь, кто-то из альбигойцев направил на него копье, которое ранило героя в ногу. В этой схватке в плен к альбигойцам попал племянник архиепископа римского. Его дядя перенес несчастье с твердостью и, узнав о том, показал окружавшим пример терпения и самопожертвования ради службы Христовой.

Скоро осада превратилась в блокаду, ибо условия местности были таковы, что гарнизон мог свободно выходить на гору и оттуда пускать в крестоносцев стрелы. Чтобы еще более устрашить неприятеля, а вернее, из чувства мести и религиозной ненависти, альбигойцы ежедневно показывались на городском валу и истязали пленных кинжалами и копьями.

Наконец к крестоносцам стали подходить из Франции новые подкрепления. Значительные силы вел Регинальд, епископ Туля, но он едва было не потерял их, столкнувшись под Кагором с графом де Фуа, который заставил егоукрыться в ближайшем замке. Граф Балдуин был послан принять над ними начальство и привести их в лагерь. С того времени осада пошла деятельнее. Был изготовлен большой «кат»*1, покрытый воловьими шкурами; он был подвезен к самому рву крепости. На горе между тем альбигойцы уже не смели показываться. Тогда они попытались зажечь кат. Со всеми зажигательными снаря­дами и с луками, которые у них были, они устремились на неприятеля. Отважнейшие из крестоносцев бросились защищать машину, но удушливое пламя распространи­сь в воздухе, и осаждавшие были приведены в невольное расстройство. Симон и Гюи Монфоры были среди тех, кто защищали машину своими мечами.

Во время боя монахи и все невооруженное духовенство босыми молилось с воздетыми руками, их головы были посыпаны пеплом. Их гимны все еще раздавались, когда дружно нападавшие альбигойцы неожиданно отступили и скрылись за городскими стенами. Попытка прорваться за ними была неудачна. Монфор понял, что этот город можно взять только выжиданием, и потому занялся рекогносцировкой и захватом соседних замков.

Вскорости вся область Керси, кроме замка Монтобан, подчинилась оружию крестоносцев, и только тогда граждане Муассака поняли, что их дальнейшее сопротивление бесполезно, тем более что бреши делались день ото дня значительнее. Из города просили о свободном выходе для гарнизона; крестоносцы же требовали безусловную сдачу, Монфор обещал пощадить город от разграбления, если ему заплатят сто марок золотом. Сложность ситуации заставила согласиться и на это.

На альбигойских защитников французские бароны не хотели смотреть как на рыцарей. Симон Монфор стал таким же государем Муассака и всей Керси, каким был граф тулузский. В грамоте было сказано, что «Господь лишил графа тулузского власти за грехи его и бесконечные бедствия, причиненные им Церкви и вере католиской» (22). Прежде город зависел от аббата; владетели Тулузы считались лишь сюзеренами его. Монфор же, вероятно, приносил с собой иную систему, иные взгляды, ибо с первых же дней своей власти вооружил против себя аббата, который так умел ладить с Раймондом. Аббат отправил от себя послание королю французскому, как верховному сюзерену, с жалобой на вымогательства крестоносцев и особенно их предводителя (23). Соглашаясь признать себя непосредственным вассалом короля, он просил у него защиты.

Ввиду этого Монфор счел удобным обратиться к дру« тому защитнику. Он всегда любил выставлять себя представителем Церкви, исполнителем ее велений. И в этом случае он старался всеми мерами заискивать перед местным духовенством, не скупясь на подарки, десятины, а также на ежегодные ренты в Рим, которые по обычаю приезжали собирать чиновники папской канцелярии. Одному из таких лиц приказано было получить с вождя крестоносцев тысячу серебряных труаских марок; деньги эти предназначались в подарок папе, нисколько тем не компрометируя его нравственных идеалов (24). Ежегодные расходы римского двора составлявшие, согласно бюджету кардинала Ценция, несколько тысяч марок, часто пополнялись такими внешни ными ресурсами (25).

Случалось, что на Юге некоторые феодалы добровольно отказывались от своих владений, делились доходами с Римом и становились под покровительство Церкви, избавляя тем себя от преследований. Все эти доходы папы вместе с данью королей Англии, Скандинавии, Дании, Арагона уходили на расходы по управлению Церковной областью, на содержание двора, а главное, на осуществление замыслов той мировой теократии, которыми увлекся Рим. Крестовые походы и предприятия (вроде альбигойского или ливонского*1) поглощали значительные суммы папского казначейства. Монфор не останавливался перед материальными издержками, всегда надеясь окупить их с лихвой. В это время он стремился дать решительное сражение своим сильнейшим противникам — графам тулузским и де Фуа.

Граф де Фуа беспрестанно беспокоил крестоносцев партизанскими действиями и в то же время избегал всякой решительной встречи с армией Монфора. Раймонд был в Савердене, когда туда кинулся Монфор с немецкими крестоносцами. Тулузцы покинули этот замок, тотчас же занятый неприятелем. Монфор полагал столкнуться с графом де Фуа, владения которого он уже заранее уступил французскому рыцарю Энгеррану де Бовэ, но по-прежнему безуспешно преследовал графа. Жители Готрива, пропустившие через свой город альбигойцев де Фуа, разбежались при приближении крестоносцев. Город опустел, но для Монфора он был очень важен как укрепленный пункт между двумя столицами Лангедока — Тулузой и Фуа. Узнав о вооружении графа Комминга, Монфор решил опустошить его земли и, двинувшись на них, встретил на пути крепкий и довольно обширный город Мюрэ.

Мюрэ лежит в привлекательной долине Гаронны, по соседству с Тулузой. Многие жители, узнав о наступлении Монфора, разбежались, но тем не менее крестоносцы должны были встретить сопротивление. Первым делом было решено сжечь деревянный, большой мост на Гаронне, через который проходили неприятельские коммуникации. Хотя в Мюрэ почти не было кавалерии и хотя наступление католиков было стремительно, однако альбигойцы сопротивлялись как могли и задержали неприятеля на той стороне реки. Неудачи крестоносцев продолжались до тех пор, пока сам Монфор не показал примера. Он вместе с храбрейшими крестоносцами кинулся в воду и переплыл реку. Появление такого ужасного воина на городской стороне изумило мюрэйцев и заставило их запереться в городе. Но положение небольшого отряда Монфоровых героев сдела­лось довольно опасным, когда проливные дожди переполнили Гаронну.

Гарнизон, обрадованный этим и заметивший затруднение Монфора, решился дать сражение, отправив между тем в Тулузу гонца с изложением всех обстоятельств и намерений мюрэйцев. Тулузцам предлагали воспользоваться оставшейся на их долю крестоносной армией без ее страшного вождя. Монфор видел свое воинство с другого берега, а между тем не мог и думать об оказании какой-либо помощи. Крестоносцы, как показал опыт, были сильны только им; без него им грозило совершенное истребление. Мысли, одна другой смелее, возникали в голове героя, но никто из крестоносцев не полагал, что он решится на единственный исход, который предстояло выбрать ему перед опасностью полного проигрыша всего крестового похода.

Ему дали знать, что тулузское войско наступает. Прошло несколько часов, и он сам увидел знамена, доспехи и оружие тулузских альбигойцев. Он был отделен от неприятеля и от своих Гаронной. Как нарочно, поднялся сильный ветер; река закипела. Монфор порывался кинуться в волны, братья, сыновья и свита удерживали его. Но препятствия в тот момент для него были ничтожны. На мольбы удерживавших его он пригрозил мечом. 

— Я должен спасти их, они гибнут за меня. Если же я погибну — значит так угодно Богу! — воскликнул Монфор и, дав шпоры своему коню, опрокинул Гюи, перескочил через него и ринулся в ревущие и кипящие волны.

Началась борьба между рекой и героем-всадником. Неукротимая стихия оспаривала победу у человека и часто, как бы издеваясь над всеми его усилиями, увлекала на дно, волны скрывали его... После страшных для крестоносцев мгновений, в которые жизнь Симона висела на волоске, он достиг-таки цели, к несчастью альбигойцев. Крестоносцы наблюдали за борьбой своего вождя внимательно и с гробовым молчанием. Вдруг оглушительное «Vive Montfort»! раздалось на противоположном берегу. Тяжелый конь, скользя, взбирался по покатому берегу. Он нес торжествовавшего всадника.

Пятеро рыцарей вышли вслед за ним. Восторг и крики долго не умолкали, они должны были грустно отозваться в сердцах жителей Мюрэ и Тулузы. Но альбигойские воины того и другого города были обмануты — они полагали, что крестоносцы нашли где-нибудь брод и тем заявляют свою радость; никому из них в голову не приходило, чтобы Монфор решился на переправу при таких условиях. Тулузцы поспешили отступить, а крестоносцы стали спокойно исправлять мост. Как только постоянная переправа была приготовлена, вся католическая армия появилась у стен Мюрэ. Это было в тот же вечер.

На следующее утро армия приготовилась к приступу, город был взят (26). Монфор учредил в нем свою главную квартиру; из нее он стал тревожить соседнюю Тулузу Раймонда, у которого в руках только и оставались столица да замок Монтобан — за исключением их, вся тулузская область была покорена Монфором. Кроме нее французескому победителю в конце 1212 года принадлежали Альбижуа, Каркассон, Разес, Минервуа, Аженуа. Каркассон был назван столицей этого нового государства.

Стремясь покончить с графом Комминга, который после графов Тулузы и Фуа был единственно сильным противником, и дорожа временем, Симон сделал из Мюрэ экспедицию в его область. Ему содействовал в том епископ Комминга, который, прибыв в крестоносный лагерь, под­нимал Монфора против своей непокорной паствы, настаивая на немедленной кампании. Епископ также хотел принять участие в экспедиции, но ему поручили сидеть в Мюрэ и укреплять город. Взятие города Сен-Годана в Комминге имело результатом то, что вся местная знать явилась к Монфору на поклон — альбигойство там было непрочно. Местные бароны радовались возможности получить свои  земли от Монфора обратно.

Вернувшись из Гаскони, Симон усилил свои операции против Тулузы; его отряды часто появлялись у самых ворот города. Нельзя было знать, откуда ожидать его. Тут нападал изменник Балдуин, там — Гюи Монфор, здесь внезапно являлся сам Симон, всегда неодолимый, которого бояли­сь альбигойцы и который наводил на них ужас. Граф Раймонд утомился в этой блокаде. Положение его, столь безысходное, столь мучительное, выводило его из себя. Он решился наконец прибегнуть к последней мере, о которой думал давно и которая, как ему казалось, принесет лангедокцам победу.

В октябре 1212 года граф Раймонд Тулузский со свитой галантных баронов ехал по направлению к Пиренеям. Он пробирался в Арагон — просить прямой помощи у короля дона Педро. Тогда же пышный кортеж выехал из Тулузы по направлению к нижним Альпам. Это было торжественное посольство к папе Иннокентию с последними объяснениями тулузцев.

И тогда же новый могущественный повелитель Юга граф де Монфор созывал своих верных друзей и союзников, светских рыцарей и духовных прелатов, а также усмиренных баронов провансальских в город Памьер.

Памьерские постановления

Здесь предстояло дать прочную административную организацию завоеванию, предстояло закрепить за собой все отнятое от законного графа и распорядиться добычей. Симон не был настолько государственным человеком, чтобы в тех политических идеях, которые он спешил осуществить теперь, быть способным следовать новому духу, начинавшему тогда веять во Франции. Монфор далеко не обладал преобразовательным гением своего государя Филиппа Августа. Он действовал в духе средних веков, воплощая общий государственный идеал своего времени.

Тем не менее акты, составленные на этом собрании, весьма важны. Памьерские ордонансы и статуты 1212 года — важнейшие из правовых памятников средних веков. То был новый кодекс Юга, некоторое обновление феодальной, государственной и социальной жизни Лангедока, и потому эти любопытные документы должны привлечь наше особенное внимание.