В УСЛОВИЯХ НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ 14 страница

Вся эта компания обвинялась в распространении «клеветы о това­рище Сталине». Женщины активно обсуждали версию о неестествен­ной смерти жены Сталина — о том, что самоубийство, а возможно убийство Аллилуевой, было вызвано ее несогласием с проводимым в стране политическим курсом, в результате которого деревня доведена до обнищания, в городе населению не хватает продуктов питания. Вопреки официальной трактовке смерти Кирова утверждалось, что _; убийство не носит политического характера, а является результатом личной мести и т.д.

Озлобленность Нины Розенфельд крахом политической карьеры своего высокопоставленного родственника переросло в глубокую не­приязнь к Сталину. Из ее уст неоднократно звучали слова о готовнос­ти лично его убить. Следствие с готовностью трансформировало эк­зальтацию в террористические намерения. В цитируемом постановле­нии Политбюро отмечалось, что, по показаниям Н. Б. Розенфельда и бывшей его жены, их террористические настроения вдохновлялись Л. Б. Каменевым, «который не раз заявлял им, что устранение от ру­ководства и уничтожение Сталина является единственным средством изменить политику партии и пробраться к власти группе Каменева-Зиновьева». Нина и Николай Розенфельды якобы принимали эти ук зания «как прямую директиву к совершению террористического акт^-В документе далее отмечается, что «Енукидзе ничего не знал о готов

250

щемся покушении... его использовал классовый враг», однако он «не­сет за все это политическую ответственность». Результатом «дела» ста­ло оставление на работе в Кремле из 107 работников секретариата только 9 человек. Остальные в большей своей части были репрессиро­ваны.

Ю. Н. Жуков полагает, что «кремлевское дело» отражает разочаро­вание политикой Сталина значительной части революционеров ле­нинского призыва, не связанных ранее ни с какими оппозициями, в частности, его явной «изменой» идее мировой революции, выразив­шейся во вступлении СССР в буржуазную Лигу Наций. «Кремлевское дело» укрепило Сталина в необходимости физического устранения разного рода оппозиционеров и значительной части старых револю­ционеров. 25 мая 1935 г. постановлением UK партии ликвидировано «Общество старых большевиков», в котором состояли 3,3 тыс. членов. По имеющимся данным, общество собрало подписи под обращением в Политбюро с просьбой, памятуя слова Ленина: «Пусть между вами не будет крови», — не выносить смертных приговоров таким старым большевикам, как Зиновьев и Каменев. 25 июня 1935 г. ЦИК СССР принял постановление «О ликвидации Общества бывших политка­торжан и ссыльнопоселенцев», насчитывавшего 2,7 тыс. членов. Среди репрессированных оказались один из лидеров «Общества старых боль­шевиков», в прошлом друг и соратник Сталина Ш. Ф. Джапаридзе; редактор журнала «Каторга и ссылка» И. А. Теодорович.

19—24 августа 1936-го советская и мировая общественность были шокированы публичным процессом над крупнейшими деятелями 1*КП(б) и Советского государства по делу о так называемом «антисо­ветском объединенном троцкистеко-зиновьевском центре». К уголов­ной ответственности были привлечены Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов (секретарь ЦК партии в 1926-1927), И. П. Бакаев (член ЦКК ВКП(б) в 1925-1927), С. В. Мрачковский (командующий При­уральским, затем Западно-Сибирским военными округами в 1920— 1925), В. А, Тер-Ваганян (секретарь Московского комитета РСДРП(б) м 1917, ответственный редактор журнала «Под знаменем марксизма» II 1922-1923), И. Н. Смирнов (нарком почт и телеграфа в 1923-1927), И. И. Рейнгольд (зам. наркома земледелия до декабря 1934), Р. В. Пи-кель (в прошлом зав. секретариатом председателя ИККИ), Е. А. Дрей-цер (комиссар дивизии в годы Гражданской войны, накануне аре­ста — зам. директора завода «Магнезит» в Челябинской области), С. Гольцман (сотрудник Наркомата внешней торговли), а также члены Германской компартии И.—Д. И. Круглянский, В. П. Ольберг, К. Б. Берман, М. И. Лурье, П. Л. Лурье, прибывшие СССР в начале Ю-х годов якобы по заданию Троцкого с целью совершения террори­стических актов. Подсудимым вменялись в вину подготовка и осуще­ствление террористического акта против Кирова, подготовка поку­шения на Сталина и лиц из его ближайшего окружения, многие дру-

251

гие преступления против Советской власти. Все 16 подсудимых приго­ворены к расстрелу.

23—30 января 1937 г. Военная коллегия Верховного суда СССР в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело «параллель­ного антисоветского троцкистского центра». По нему арестованы, преданы суду и приговорены к расстрелу Ю. Л. Пятаков (первый зам. наркома тяжелой промышленности с 1932), Л. П. Серебряков (секретарь ЦК РКП(б) в 1920-1921, до ареста — зам. начальника Центрального управления шоссейных дорог и автотранспорта НКПС), Н. И. Муралов (один из руководителей Московского вооруженного восстания в ок­тябре 1917, до ареста — начальник сельхозотдела управления рабочего снабжения Кузбасстроя), а также ряд менее известных партийных и хозяйственных руководителей — Я. Н. Дробнис, Я. А. Лившиц, М. С. Бо­гуславский, И. А. Князев, С. А. Ратайчик, Б. О. Норкин, А. А. Шестов, И. Д. Турок, Г. Е. Пушкин и И. И. Граше. Остальные участники процес­са — Г. Я. Сокольников (кандидат в члены Политбюро в 1924—1925, первый зам. наркома лесной промышленности с 1935), К. Б. Радек (зав. бюро международной информации ЦК с 1932) и В. В. Арнольд (зав. гаражом и отделом снабжения на Прокопьевском и Анджерском руд­никах в Кузбассе) — приговорены к десяти, а М. С. Строилов (глав­ный инженер треста Кузбассуголь в Новосибирске) — к восьми годам тюремного заключения. Впоследствии все они тоже погибли.

Полной неожиданностью для многих советских людей стали сооб­щения советских газет 12 июня 1937-го о разоблачении «антисовет­ской троцкистской военной организации в Красной Армии» и рас­стреле 8 осужденных — представителей ее высшего командования. В про­шлом это были: первый заместитель наркома обороны маршал М. Н. Тухачевский; командармы 1-го ранга командующий Киевским особым военным округом И. Э. Якир и командующий Белорусским особым военным округом И. П. Уборевич; командарм 2-го ранга на­чальник Военной академии им. Фрунзе А. И. Корк; комкоры Р. П. Эйде-ман, Б. М. Фельдман, В. М. Примаков и В. К. Путна. Начальник Полит­управления Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Я. Б. Га­марник застрелился накануне ареста.

Скорее всего, причиной репрессий в армии была борьба внутри руководства обороной за власть — между «кавалеристами» (Вороши­лов, Буденный и др.) и «мотористами» (Тухачевский, Уборевич и др.). В мае 1936-го Тухачевский и его сторонники уже ставили перед Полит­бюро вопрос об отставке Ворошилова с поста наркома. Так что «анти­ворошиловский заговор» в армии не был ни для кого секретом. Снятие его было бы явным умалением власти Сталина, а передача армии — главной опоры власти — в руки сомнительного в политическом отно­шении наркома и его сторонников была и вовсе неприемлемой.

Уже через 9 дней после суда над «троцкистской военной органи­зацией» по обвинению в «военном заговоре» среди арестованных и

252

репрессированных были 980 командиров, в том числе 1 маршал, 3 командарма, 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров. Обвинение военных по «популярной» в то время 58-й статье в первую очередь кос­нулось лиц, которые в 1923—1925 гг. учились в Военной академии РККА и голосовали на партийном собрании за резолюцию, предложенную сторонниками Л. Д. Троцкого — в то время председателя Реввоенсовета СССР и народного комиссара по военным и морским делам.

Таким образом, в результате судебных и внесудебных репрессий уже к концу 1937 г. физически ликвидированы значительная часть старой большевистской гвардии, многочисленные представители партийного и государственного аппарата, Вооруженных сил, заподозренные в не­лояльности к существующему в стране режиму и потому «непригодные» для решения стоящих перед страной проблем. В этом отношении харак­терна судьба 1961 делегата XVH партийного съезда, представлявших значительную часть управленческой верхушки общества. 1108 из них (56,5%) арестованы и большинство погибли. Из 139 членов и кандида­тов в члены UK партии, избранных на съезде, 97 (69,8%) впоследствии репрессированы, пятеро (3,6%) покончили жизнь самоубийством. Мас­штабы репрессий позволяют говорить о фактическом перевороте в партии. Пик террора пришелся на период с августа 1937 по ноябрь 1938 г.

Начало Большому террору было положено Оперативным прика­зом № 00447 наркома внутренних дел СССР «Об операции по репрес­сированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских эле­ментов» от 31 июля 1937 г., которым предписывалось до декабря те­кущего года арестовать 268 950 человек, значительную часть из них включить в лагеря сроком на 8— 10 лет, а 75 950 человек — расстре­лять. Приказ был нацелен на уничтожение и изолирование в ГУЛАГе значительной массы населения, пострадавшей от режима в недавнем прошлом, но получившей по Конституции 1936 г. право голосовать наравне со всеми на предстоящих выборах. Наряду с бывшими кула­ками в приказе назывались репрессированные в прошлом церковники и сектанты, бывшие активные участники антисоветских вооруженных кыступлений, кадры антисоветских политических партий — эсеров, грузинских меньшевиков, дашнаков мусаватистов, иттихадистов, бывшие активные участники бандитских восстаний, белые, карате­ли, репатрианты и т.п. Все эти миллионы обиженных политикой вла­сти людей и составляли отнюдь не вымышленный потенциал «пятой колонны», внушавшей страх представителям правящего режима.

В руководящих кругах, как в Центре, так и на местах, не было со­мнений в том, что голоса этой части электората и примыкавших к ним слоев на альтернативных, состязательных выборах, при тайном голосо-пании, будут поданы против представителей партийной и государствен­ной власти, баллотирующихся в Верховный Совет СССР. Не случайно «квоты» на репрессии, зафиксированные в июльском приказе НКВД

253

по первоначальным наметкам республиканских, областных и краевых управлений НКВД, по настоянию местных властей, наиболее обеспо­коенных исходом голосования, были увеличены в 3-5 раз. Всего в соот­ветствии с этим приказом репрессировано почти 770 тыс. человек.

С сентября 1937-го в репрессивной политике обнаружилась новая тенденция. Началась кампания в печати против «буржуазного нацио­нализма». Многие из репрессированных в национальных регионах по­гибли по обвинениям в этом грехе и связанном с ним сепаратизме, шпионаже, измене Родине. Репрессии были напрямую связаны с пред­ставлениями о враждебности к Союзу ССР окружающих государств. Идеи национального и государственного патриотизма, военно-госу­дарственного противостояния, которые стали все в большей мере определять советскую национальную политику с середины 30-х го­дов, отодвинули на задний план традиционные схемы классовой борь­бы и во многом обусловили жестокость репрессий против всех, кто был прямо или косвенно связан с государствами «враждебного окру­жения». Отношение к немцам и японцам — гражданам стран вероят­ного противника — было с вызывающей откровенностью выражено 12 апреля 1938 г. в издававшейся в Москве для распространения за рубежом газете «Journal de Moscou»: «He будет ни в коем случае пре­увеличением, если сказать, что каждый японец, живущий за грани­цей, является шпионом, так же как и каждый немецкий гражданин, живущий за границей, является агентом гестапо».

20 июля 1937 г. Политбюро ЦК постановило «дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах». 30 июля подписан приказ, касавшийся уже советских граж­дан немецкой национальности. В августе появились аналогичные ре­шения относительно поляков, а затем и корейцев, латышей, эстон­цев, финнов, греков, китайцев, иранцев, румын. Под нож репрессий попали 30 938 советских граждан, ранее работавших на Китайско-Восточной железной дороге и вернувшихся в СССР после продажи дороги в 1935 г. В приказе НКВД от 20 сентября 1937-го говорилось, что они «в подавляющем большинстве являются агентурой японской разведки». 23 октября издан приказ, в котором делался упор на то, что агентура иностранных разведок переходит границу под видом лиц, ищущих политического убежища, и предлагалось: «всех перебежчи­ков, независимо от мотивов и обстоятельств перехода на нашу терри­торию, немедленно арестовывать». Предавались суду и профессиональ­ные революционеры, переходившие на территорию СССР. По дан­ным комиссии, работавшей перед XX съездом партии, в результате выполнения названных приказов к 10 сентября 1938 г. были рассмот­рены дела 227 986 человек, в том числе осуждены к расстрелу 172 830 человек (75,8%), к разным мерам наказания — 46 912 человек (20,6%).

Соображениями государственной безопасности были продиктова ны и меры об «очищении» приграничной полосы от населения, эт

254

иически родственного народам сопредельных стран. В апреле 1936-го правительство СССР приняло решение о переселении из Украины в Казахстан 45 тыс. поляков и немцев. В 1937-м из районов Дальнего Востока депортированы в Казахстан и Узбекистан 172 тыс. корейцев. С включением в СССР Западной Украины и Белоруссии, республик I (рибалтики и Молдавской ССР политика депортаций получила даль­нейшее развитие. За 1939—1941 гг. только на территории новых запад­ных областей Украины и Белоруссии арестовано 134,5 тыс. бывших граждан польского государства и около 200 тыс. выслано.

Растущей подозрительностью в отношении всех, кто был прямо или косвенно связан с враждебными Советскому Союзу государства­ми, вызвана ликвидация многих культурно-образовательных и терри­ториально-управленческих учреждений нацменьшинств. 1 декабря 1937 г. Оргбюро ЦК рассмотрело вопрос «О ликвидации национальных рай­онов и сельсоветов». В обосновании решения указывалось, что «в ряде областей и краев искусственно созданы различные национальные рай­оны и сельсоветы (немецкие, финские, корейские, болгарские и др.), существование которых не оправдывается национальным составом их населения. Более того, в результате специальной проверки выясни­лось, что многие из этих районов были созданы врагами народа с вредительскими целями». Постановление предписывало местным партийным комитетам «к 1 января 1938 г. представить в ЦК ВКП(б) предложения о ликвидации этих районов путем реорганизации в обыч­ные районы и сельсоветы». В результате численность национальных районов и сельских Советов в стране существенно уменьшилась.

Одновременно решалась и судьба национальных школ в районах. Решением Оргбюро ЦК. «О национальных школах» от 1 декабря 1937 г. Ныло признано вредным «существование особых национальных школ (финские, эстонские, латышские, немецкие, английские, греческие и др.)» и предложено реорганизовать их «в советские школы обычного пша». Наркомпросу РСФСР предписывалось представить в ЦК пред­ложения о ликвидации национальных педтехникумов, домов просве­щения и других культурно-просветительных учреждений. Постановле­нием Оргбюро ЦК от 24 января 1938 г. наркомам просвещения союз-пых республик предписывалось «лично утвердить сроки, а также порядок реорганизации каждой особой национальной школы» и со­общить о ходе выполнения указания не позднее 15 июля 1938 г.

Средством избавления ВКП(б) от членов, замешанных в связях с оппозицией и «врагами народа», были «чистки партии», начавшиеся line в 20-е годы. Генеральная чистка партии осуществлялась в 1929— 1930 гг. по решению XVI партийной конференции (1929). В результате и и партии исключено 7,8% коммунистов. Еще одна чистка производи-глсь по постановлению объединенного пленума ЦК и ЦКК партии (январь 1933). К середине 30-х годов в стране насчитывалось 1,5 млн

255

бывших членов партии, многие с легкостью проникались всякого рода злопыхательскими и диссидентскими настроениями.

Репрессии и чистки 30-х годов выросли по существу из старых идейных споров, возникших между сталинистами и оппозицией пос­ле смерти Ленина. Они шли между сторонниками Троцкого, считав­шими невозможной победу революции в России без победы мировой революции, и Сталина, которые тоже верили в мировую революцию, но взяли курс на построение социализма сначала в одной стране и превращение ее в решающий фактор победы мировой революции. Сама логика идеи «социализма в одной стране» уже в 1934 г. привела к осозна­нию того, что он невозможен без опоры на наиболее многочисленный в СССР русский народ, его патриотизм и национальные традиции. Ло­гика требовала выдвижения во власть нового слоя людей. Изменения в эшелонах власти были неизбежной реакцией огромной славянской стра­ны на интернационалистические, космополитические эксперименты в 20—30-х годах, которые игнорировали национальный фактор. Вмес­те с тем чистки 1936—1938 гг. можно рассматривать как один из после­дних этапов Гражданской войны или результат «обострения классо­вой борьбы», по «ходячему» выражению тех времен.

Согласно официальным данным в процессе этого «обострения» за уголовные и политические преступления в 1929—1934 гг. приговорены к расстрелу 39 899 человек, причем большинство (77,4%) приходи­лось на 1930 и 1931 — первые годы массовой коллективизации; в 1935 г. по делам НКВД — 1229 человек, в 1936 — 1118. В последующие два года Большого террора число репрессированных достигло своего пика. В 1937 — 353 074 приговоренных к расстрелу, в 1938 - 328 618. Это означало, что на каждый день в 1935—1936 гг. приходилось в среднем по 3—4 смертных приговора, а в 1937 и 1938 — 970 и 900. Известно, что среди репрессированных в 1937—1938 гг. было 200 тыс. пострадав­ших за веру православных архиереев, монашествующих, клира и ми­рян, 100 тыс. из них были казнены. (Соответствующие цифры за 1929— 1936 гг.: 50 тыс. репрессировано, 5 тыс. расстреляно.)

Жертвами массового террора становились не только руководители партийных, советских, хозяйственных, военных структур, но и многие рядовые члены партии, деятели науки и культуры, инженеры, рабо­чие, колхозники. Молотов, оправдывая репрессии, утверждал позднее: «Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одер­жали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объе­диниться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны». Даже подследственному Бухарину, судя по его декабрьскому (1937) письму Сталину, «большая и смелая политичес­кая идея генеральной чистки», захватывающая «виновных, подозри­тельных и потенциально-подозрительных», представлялась оправдан­ной «в связи с предвоенным временем и переходом к демократии».

256

Национальная политика

Годы первых пятилеток были временем кардинальных изменений в национальной политике Советского государства. Если национальную политику 20-х годов расценивать как уступку «националам», то в на­чале 30-х годов начинает меняться отношение к русским национальным чувствам и интересам. Этот поворот обнаружил себя в решении поло­жить конец экспериментам с русской национальной письменностью.

8 январе 1930-го Политбюро ЦК дало указание прекратить разработку
вопроса о латинизации русского алфавита. Ранее это рассматривалось
как условие приобщения к «передовой» европейский культуре. 12 лет
советской истории превращали этот проект в явный анахронизм.

Формально СССР уже назывался страной социалистической (зна­чит, передовой) культуры, а латинизированный Запад — буржуазной (значит, отсталой). Вместе с тем победа мировой революции станови­лась все более проблематичной и все далее отодвигалась за горизонт обозримого будущего, а объективные интересы СССР требовали зна­ния единого межнационального языка от всех его граждан. Обстоя­тельствами исторического развития таким языком с давних пор ста­новился русский, и власть проявила готовность признать эту роль языка вместе с кириллической основой его письменности. Латинизация ста­ла представляться искусственной преградой, загораживающей нерус­скому населению доступ к средству межнационального общения. Пре­граду было решено устранить, а средство межнационального обще­ния распространить по возможности шире.

В октябре 1933-го комиссия под руководством М. И. Калинина при­знала по сути бесполезной дальнейшую работу по унификации пись­менности народов страны на основе латиницы и предложила заме­нить латинизированный алфавит у малочисленных народов СССР рус­ским. В 1934 г. в только начавших создаваться школах для кетов и ительменов было решено ввести преподавание целиком на русском языке, в остальных школах народов Севера вводить его изучение со второго класса и с третьего переводить на него обучение. Практически перевод на кириллицу письменности народов Севера (а позже и дру­гих) начался после выхода постановления Президиума ЦИК от 1 июня 1935 г.

Показательным было также постановление Секретариата ЦК 13КП(б) конца 1930-го, резко осуждавшее помещенные в «Правде» и «Известиях* фельетоны Демьяна Бедного, в которых в привычном дотоле духе огульно охаивалась дореволюционная Россия как страна «рабски-ленивая, дикая, в хвосте у культурных Америк, Европ» и патриоты такой России с их якобы неизменно низменными чувства­ми. Предметом нападок фельетониста были К. Минин и Д. Пожар­ский, «исторических два казнокрада». Памятники таким патриотам

257

9 - 5578

предлагалось «взрывать динамитом» и вместе с прочим «историчес­ким хламом» сметать с городских площадей. Бичевались «национальные черты» русских — «лень», «сидение на печке», «рабская, наследствен­но-дряблая природа». Псевдореволюционное рвение пролетарского поэта входило в явное противоречие с историческим опытом. Стано­вилось непонятным, как народ такой породы свершил социалисти­ческую революцию и перестраивает страну. Фельетоны были осужде­ны как клевета на народ, развенчание СССР, русского пролетариата и как выражение троцкистских представлений о России.

В феврале 1931 г. заложен краеугольный камень в основание ново­го идеологического курса в решении национального вопроса. Высту­пая на Всесоюзной конференции работников социалистической про­мышленности, Сталин заявил: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость». Новое понимание «социалистического отечества» по­требовалось для того, чтобы сузить его неопределенные пролетарско-мировые очертания до реальных границ СССР. Новое представление об отечестве позволяло «реабилитировать» патриотизм в его привыч­ном для широких масс виде, начать его культивирование как высшей доблести советских людей. Предстояло, как предлагал М. И. Калинин, «все население пропитать советским патриотизмом, чтобы каждый гражданин Советской республики, если даже он самый обыкновен­ный обыватель, встретившись с гражданином капиталистической стра­ны, всегда чувствовал внутреннее превосходство: я — гражданин Со­ветской республики».

31 октября 1931 г., в адресованном редакции журнала «Пролетар­ская революция» письме, Сталин сделал явную заявку на «русское первенство» в мировом революционном движении. Утверждалось, что русский пролетариат является авангардом международного пролета­риата, что последовательный и до конца революционный интернаци­онализм большевиков является образцом пролетарского интернацио­нализма для рабочих всех стран. Согласно этому, не западные маркси­сты должны давать уроки своим русским товарищам, а наоборот. В статье подчеркивалось, что у «русских большевиков» есть все основания рас­ценивать степень марксистской революционности зарубежных соци­ал-демократов. Несогласие с подобного рода русоцентризмом означа­ло, по определению Сталина, «троцкистскую контрабанду».

Окончательному закреплению поворота к признанию значимости отечественной истории и патриотизма в сплочении советского обще­ства способствовал приход Гитлера к власти в Германии в январе 1933 г. под лозунгами национального возрождения, реваншизма и рас­ширения «жизненного пространства» для немецкой нации. Изданная для руководства СССР книга Гитлера «Моя борьба» не оставляла со­мнений о направленности германской экспансии. В ней, в частности,

258

говорилось: «Когда Урал с его безграничными природными богат­ствами, Сибирь с ее богатыми лесами и Украина с ее безбрежными полями зерновых культур перейдут к Германии, то каждому немцу хватит для жизни».

Развитие германских событий ускорило эволюцию сталинского режима в национал-большевистском направлении, все более откло­нявшемся от курса на мировую революцию. 19 декабря 1933 г. Полит­бюро ЦК заявило о готовности СССР вступить в Лигу Наций и зак­лючить в ее рамках региональное соглашение «о взаимной защите от агрессии со стороны Германии*. (Имелся в виду Восточный пакт в составе, по меньшей мере, СССР, Франции, Польши и Чехослова­кии.) Вскоре после принятия СССР в Лигу Наций (18 сентября 1934) Сталин начал утверждать, что намерений произвести мировую рево­люцию «у нас никогда не было». Смертные приговоры в 1936 и 1938 гг. недавним руководителям Коминтерна Зиновьеву и Бухарину должны были, помимо всего прочего, создавать впечатление о действительно­сти намерений руководства СССР отказаться от непосредственного курса на мировую революцию.

Важные последствия имел анализ членами Политбюро ЦК с уча­стием Г. Димитрова ситуации в Германии в апреле 1934 г. (В феврале 1933 г. Димитров был обвинен в поджоге рейхстага и заключен в на­цистскую тюрьму. Спустя год он был освобожден и сразу же после прибытия в Москву 27 февраля был введен сначала в политсекретари-ат, а затем и в Президиум Исполкома Коминтерна.) Политбюро при­шло к выводу, что главная причина неудач коммунистов кроется в неправильном подходе к европейским рабочим; в пропаганде, заме­шанной на национальном нигилизме; игнорировании своеобразия на­циональной психологии. По предложению Сталина Димитров был избран генеральным секретарем Исполкома Коминтерна и начал пе­рестраивать его работу с учетом выявленных ошибок.

Исправление ошибок в самом СССР началось со снятия прокля­тия с «великорусского национализма». Постановление X съезда РКП(б) «Об очередных задачах партии в национальном вопросе» (март 1921) решало этот вопрос однозначно: из двух возможных уклонов в наци­ональном вопросе «особую опасность и особый вред» представляет первый. Презумпция была снята на XVII съезде партии, который пред­писал всем парторганизациям руководствоваться «положениями и за­дачами, выдвинутыми в докладе т. Сталина» от 26 января 1934 г. И докладе значилось, что «главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким обра­зом, разрастись до государственной опасности». Как показали даль­нейшие события, репрессии чаще всего сопрягались с обвинениями в местном национализме.

Важнейшее значение имел пересмотр взглядов на роль историче­ской дисциплины в школьном и вузовском образовании. Было при-

259

знано необходимым использовать ее как мощное средство целенаправ­ленного формирования общественного исторического сознания и вос­питания патриотических чувств. С марта 1933-го работала комиссия при Наркомпросе РСФСР по написанию нового учебника по истории Рос­сии и СССР. Первые опыты оказались неудачными. Учебники писались в духе худших традиций национал-нигилистской школы М. Н. Покров­ского. Через год (8 марта 1934) на совещании историков уже открыто говорилось о необходимости разрыва с «социологизаторством» и воз­вращении к преподаванию так называемой «прагматической истории».

20 марта 1934 г. вопрос об учебнике по истории стал предметом обсуждения на расширенном заседании Политбюро. Подготовленные учебники для средней школы были забракованы. «Что это такое? — спрашивал Сталин. — "Эпоха феодализма", "эпоха промышленного капитализма", "эпоха формаций" — все эпохи и нет фактов, нет со­бытий, нет людей, нет конкретных сведений, ни имен, ни названий, ни самого содержания. Это никуда не годится... Нам нужны учебники с фактами, событиями и именами. История должна быть историей. Нужны учебники древнего мира, средних веков, нового времени, история СССР, история колониальных и угнетенных народов». На за­седании был сформулирован важный тезис о роли русского народа в отечественной истории. Нарком Бубнов решил уточнить, какой учеб­ник нужен: «История СССР» или «История народов России»? Сталин ответил: «История СССР. Русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас». В этой же связи он заявил, что схема Покровского — не марксистская и вся беда пошла от времен влияния Покровского.

По итогам обсуждения были сформированы и утверждены автор­ские группы по написанию новых учебников по истории. В (934—1937 гг. прошел конкурс на составление лучшего учебника по истории СССР. Его проведение отразило столкновение национально-русской и наци­онал-нигилистской позиций. Член конкурсной комиссии Бухарин по­лагал, что учебник должен содержать описание вековой русской от­сталости и «тюрьмы народов». Этапы становления Руси — принятие христианства, собирание русских земель, воссоединение Малорос­сии с Россией — предлагалось рассматривать с нигилистических по­зиций. В проекте, подготовленном группой И. И. Минца, события де­лились на революционные и контрреволюционные. Воссоединение Малороссии с Россией объявлялось порабощением «украинского народа», Богдан Хмельницкий изображался реакционером и преда­телем. Контрреволюционерами представлялись Минин и Пожарский. В этой связи, по свидетельству А. С. Щербакова, «уже в конце 1935 г. по указанию Центрального Комитета был поставлен вопрос о Ми­нине и Пожарском, о защите Москвы... Поставленные вопросы мно­гих удивили. Много было нигилизма к своей русской истории (непо­нимание наследства)».