Внешнеполитический процесс в финно-угорских странах: общие и особенные характеристики

Изначально необходимо отметить, что финно-угорские страны с начала 1990-х годов стали проводить схожую по цели и задачам внешнюю политику, направленную на сотрудничество по линии Европейского Союза, на защиту либеральных ценностей, завоеваний демократии, прав и свобод человека и гражданина.

Историческая ретроспектива показывает, что надежды на определенную либерализацию международных отношений, а затем и усвоение демократизации как формы воплощения либеральных ценностей в странах восточного блока появились после подписания Заключительного акта Совеща­ния по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Заключительный акт стал важнейшим шагом в истории развития идей прав и свобод человека после создания ООН. Именно в г. Хельсинки, столице Финляндии, была сформулирована концепция безопасности и прав и свобод человека, основанная на общепризнанных демократических началах и стандартах. Она вошла в историю дипломатии как «третья корзина» со статьями о защите прав человека, свободе информации и передвижения, которые во многом содействовали процессам либерализации внутри Советского Союза и восточноевропейских стран. Заключительный акт был подписан главами 35 государств в августе 1975 г. в столице Финляндии г. Хельсинки и по времени фактически совпал с заро­ждением третьей «волны демократизации», которая началась с разрушения ав­торитарных режимов в Греции (1974), Португалии (1975) и Испании (1977) и, наконец, «снежным валом» обрушилась в конце 1980-х годов на страны Восточной Европы [75, c. 118].

В рамках третьей «волны демократизации», которая вобрала в себя распад СССР и падение коммунистических режимов в Восточной Европе, складывались благоприятные условия для «европеизации» вос­точноевропейских государств и государств Балтии при непосредственном участии западных стран. Мало кто сомневался в возможности реализации этого проекта, поскольку даже исследователи, охваченные радостными чувствами по поводу распада СССР, оказались в плену идеи «демократического мира». В политической практике это нашло воплощение в виде доктрины либерального интервенционизма США. Однако рациональная часть теоретиков политики вскоре осознала, что попытки механического использования постулатов теории «демократического мира» не только невозможны, но и крайне опасны для демократической практики. Европейские политические исследователи тоже не могли избежать подобных ошибок, что отразилось на опыте демократического политического устройства, получившего противоречивый, конфликтный характер.

Началом отсчета деятельности европейского локомотива интеграции – Европейского Союза – считается подписание в феврале 1992 г. Маастрихтского договора о создании этой организации. Документ подписали представители
12 государств, которые до этого входили в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС). Судя по обязательствам, которые брали на себя страны, подписавшие и ратифицировавшие Договор о Европейском Союзе, несколько десятков протоколов и деклараций, это был документ не только экономического наполнения, каким он представлялся на первый взгляд, но и политико-правового контента, поскольку предусматривал учреждение экономического и денежно-кредитного союза, общей внешней политики и обеспечения безопасности.

Из рассматриваемых финно-угорских стран первой в 1995 г. в структурах ЕС оказалась Финляндия. Она сделала это вместе с Австрией и Швецией, партнерами по Европейской ассоциации свободной торговли (ЕФТА). Венгрия и Эстония вступили в ЕС одновременно, в 2004 году. Учитывая разный уровень развития экономики «новых» и «старых» членов организации, «была принята концепция развития Европы со «многими скоростями», что способствовало соз­данию новой формы распространения демократии на основе интеграции.

Как подчеркивает А. М. Бетмакаев, в рамках расширения ЕС на восток были использованы два основных механизма. Первый назывался «демократиче­ской обусловленностью» и предполагал, что страны-кандидаты должны соответствовать фундаментальным политическим принципам ЕС, нормам защиты прав человека и либеральной демократии. Соответствие этим требованиям означало переход страны в фазу переговоров о вступлении в организацию. Другой механизм предусматривал еще с 1960-х годов использование свода законов и предписаний, которые принимал соискатель при вступлении в Европейское сообщество [7, c.51]. Синтезируя эти подходы, можно заключить, что оба механизма предполагали соблюдение западных демократических стандартов (политический плюрализм, верховенство закона, уважение прав меньшинства и др.). Указанные императивные требования обязывали рассматриваемые страны соблюдать демократические правила игры, модернизировать политические институты, не допускать политический экстремизм, бороться с иными политическими патологиями и т. д. В новых условиях это означало для стран Центральной и Восточной Европы и Балтии продолжительную подготовку к членству по времени и достижение качественного уровня для начала переговоров к вступлению в ЕС.

В последующие годы на этом пути политической трансформации все шло не всегда по задуманному плану. Имплантация европейских политических институтов, норм и процедур, соприкасаясь с местными традициями и обычаями, ценностями и интересами, установками и исторической памятью, приводила к усилению уровня конфликтогенности процессов трансформации. Среди причин политических патологий и поверхностных изменений Европейского Союза при обращении к полному своду законов ЕС, накопленному к настоящему времени, доминирующей являлась попытка быстрого транзита, стремление как можно скорее дистанцироваться от советского, социалистического прошлого, что приводило к результатам совершенно нежелательного характера.

В случае с Эстонией постимперский синдром как ускоренная попытка отречься от всего советского прошлого наиболее зримо проявился в истории с Бронзовым солдатом в апреле 2007 г., когда по инициативе Правительства правых партий была проведена акция по переносу памятника советским солдатам Второй мировой войны. По мнению И. Розенфельда, «нагнетание конфликта вокруг памятника на Тынисмяги в ходе подготовки и проведения весьма важных для Эстонии выборов сознательно использовалось правонациональными группировками для максимального «национального возбуждения» эстонского населения и усиления поддержки этим населением указанных группировок. Данная тактика принесла свои результаты – как те, так и другие выборы были выиграны правыми – хоть и с явно небольшим перевесом» [69, c. 10]. Однако тенденция к расколу эстонского общества по этническому признаку стала очевидной и продолжает сопровождать политические процессы в стране и сегодня.

В венгерском политическом пространстве отсутствие ожидаемых результатов действовало негативно на состояние массового сознания: девальвация ценностей демократии, политическая пассивность охватывали значительную часть общества. По этой причине гражданам доставалась роль актора второго плана, вынужденного довольствоваться участием в выборах, способствуя институционализации процедурной демократии. Статус полноправного субъекта политики становится иллюзорным так же, как и демократия участия. Люди видят, что большинство политиков, пришедших к власти в период ее либерализации, рассматривают государственные посты как инструмент обогащения, с чем носителям массового сознания смириться трудно. Это приводит к усилению протестных настроений, которые преобразовываются в предпочтения правым, национал-патриотическим силам. Подобный сценарий в начале апреля 2010 г. реализовался в Венгрии, где на парламентских выборах впервые националисты попали в Национальное Собрание Венгрии. Приход к власти правоцентристской партии «Венгерский гражданский союз» (ФИДЕС), на наш взгляд, является своеобразным протестом и против европейской интеграции, частью которой Венгрия продолжает оставаться. В 90-е годы прошлого века «возвращение в Европу» вселяло большие надежды, прежде всего, в экономике, которые, однако, не оправдались по многим параметрам, вылившись в откровенно евроскептические настроения. Этот массово-психологический мейнстрим, охвативший простых граждан, был также «услышан» и ФИДЕС во главе с В. Орбаном, который считается главным евроскептиком в Венгрии. Приход к власти политических сил из правого сектора, конечно, вызывает некоторые опасения, однако подобные события время от времени случаются во многих странах [54].

Европейский Союз на непоследовательность в политическом поведении нового члена организации реагирует хладнокровно. Скорее всего, там считают, что даже в такой ситуации, когда политический маятник отклонился вправо, нет особых оснований для беспокойства. Амплитуда его колебаний не может быть очень большой, поскольку у ЕС есть в наличии механизмы сдержек и противовесов для слишком подобных лидеров и политических партий. И в самом деле, когда в Венгрии случилась экологическая катастрофа, правительство В. Орбана, осознав весь масштаб происшедшего и понимая, что справиться с ситуацией самостоятельно не удается, было вынуждено обратиться за помощью к ЕС, который тут же активировал свой мощный механизм гражданской обороны. Прагматичный ЕС, знакомый с популистской риторикой некоторых лидеров «новой» Европы, очевидно, не мог не напомнить, что в единой политической Европе принято следовать установившимся «правилам игры». В противном случае могут быть использованы санкции, прежде всего, экономического характера. И это свидетельствует о том, что у молодых демократий есть определенный запас прочности на будущее. Потому что гарантом выступает Европейский Союз.

Таким образом, с начала 1990-х годов общие тенденции в реализации внешней политики Венгрии, Финляндии и Эстонии были направлены на сотрудничество по линии Европейского Союза, на защиту завоеваний демократии, либеральных ценностей, прав и свобод человека и гражданина.

Вместе с тем, в каждой из указанных финно-угорских стран есть свои отличительные особенности в реализации внешней политики, которые позволяют сформировать разностороннее представление о внешнеполитическом процессе в Венгрии, Финляндии и Эстонии.

Одной из важнейших особенностей внешней политики Венгрии является эффективная политика по поддержке венгров, проживающих за пределами исторической Родины. Венгрия нередко приводится в зарубежной и в российской научной литературе в качестве показательного примера успешной реализации патерналистской политики, включающей элементы прагматичного подхода, в отношении зарубежных общин. Этнический фактор во внешней политике Венгрии получил особую значимость после заключения Трианонского мирного договора в 1920 году. На его основании Венгрия лишилась 72 % территории и 64 % от общего населения, из них 31 % этнических венгров, исключенных из рамок единой венгерской нации, сформированной главным образом в XIX веке. Кроме того, на отделенных территориях остались значимые для венгерской нации исторические памятники и символы. На данный момент около 3 млн. венгров проживают за пределами Венгрии, в первую очередь, в сопредельных странах: Румынии (1,4 млн), Словакии (520 тысяч), Сербии (293 тысяч), Украине (156 тысяч), Словении (6 тысяч), Хорватии (9,8 тысяч) и Австрии (40 тысяч, из них только 6 тысяч коренных венгров, оставшихся на этих территориях в результате Трианонского договора) [80, c. 292].

Политика Венгрии по отношению к сопредельным странам с момента заключения Трианонского договора и до сегодняшнего дня формировалась весьма разнообразно: от идей ревизионизма между двумя мировыми войнами и союза с Германией до принципов интернационализма и крепкого «социалистического содружества, скрепленного железной дисциплиной блоковой солидарности» в послевоенные годы.

Возрождение венгерского этнонационализма совпадает с общемировыми процессами этнического возрождения в 1970-е гг. Тогда венгры стали вновь открывать культуру зарубежных собратьев, благодаря этому в обществе стал вырисовываться образ венгерской нации, выходящей за пределы государственных границ. В этот период на первый план вышел вопрос положения венгерских меньшинств и политика государств проживания, направленная на насильственную ассимиляцию меньшинств.

Наиболее острая ситуация сложилась в Румынии: этническую картину Трансильвании значительно изменила программа президента Н. Чаушеску по «упорядочиванию деревень» и созданию «социальных агрогородов», что стало причиной массового бегства трансильванских венгров, в первую очередь интеллигенции, особенно во второй половине 1980-х гг.

После падения коммунистического режима, часть интеллигенции и политической элиты Венгрии, используя демократические рычаги и язык международного сообщества, пыталась обратить внимание на нарушение прав венгров в соседних странах, при этом другая часть обратилась в сторону довоенного официального национализма.

В соответствии с рекомендациями НАТО и ЕС, нацеленными на стабилизацию обстановки в Восточной Европе, официальными политиками Венгрии с повестки дня были сняты не только притязания на территории проживания венгерских общин, но и требования предоставления автономии зарубежным венграм. Заметим, что еще в 1990-е годы ряд политиков разделяли популярные в межвоенные годы «иллюзорные мечты о восстановлении Великой Венгрии». По их мнению, при возможной перекройке границ в Центрально-Восточной Европе территории с компактно проживающих венгерским населением, без всякого сомнения, были бы возвращены Венгрии.

На сегодняшний день наиболее многочисленная венгерская община проживает в Румынии (1,4 млн, или 6,6% от общего населения). В Жудеца Харгита, Ковасна и Муреш проживает значительная часть венгров Румынии, представленных преимущественно особой этнической группой венгров секеями [81, c. 65].

Особый субэтнос представляют «чанго» – общность венгров, переселившихся с территории Венгрии в историческую область Румынии Молдову. Согласно наиболее правдоподобной теории, «чанго» происходят от венгров, оставшихся на территории Молдовы (Румыния) в период венгерской колонизации нынешней Венгрии в IX веке. Высокие оценки численности чанго в Румынии базируются на убеждении, что все католики, живущие в румынской Молдове (около 260 тысяч человек) и есть перешедшие на румынский язык представители чанго.

Уровень урбанизации среди румынских венгров составляет примерно
50 % (758 208 чел.). По мнению исследователей, снижение численности венгров Румынии обусловлено на 50 % миграцией, на 40 % естественной убылью и 10 % – сменой этнической идентификации.

Политологи, социологи и аналитики сходятся во мнении, что наиболее сложная ситуация с положением венгерского меньшинства наблюдается в Словакии.

Большая часть венгров Словакии (92,2 %) проживает в южной части, на пограничных территориях протяженностью около 550 км. В таких крупных городах, как Кошице и Братислава, венгры составляют 4-6 % от общего населения. Данные последней переписи 2011 года свидетельствуют о снижении численности венгров – с 567 296 (10,7 %) в 2001 г. до 520 528 (9,7 %) в 2011 г. Причиной падения численности венгров демографы считают смену этнической идентификации. Отказ от венгерской идентичности связан с социализацией, происходящей преимущественно в школах на словацком языке, сменой сельского местожительства на городское. Сюда же можно отнести тех граждан, которые после смены режима в 1989 году, ссылаясь на венгерское прошлое, записались венграми, однако под влиянием антивенгерской кампании и настроений в начале 2000-х снова изменили свою этническую принадлежность и назвались при переписи 2011 г. словаками [56].

Еще одна многочисленная община представлена венграми, проживающими в Автономном крае Воеводина. Согласно переписи 2002 года, в Сербии проживает 295 379 венгров (или 3,91 % от общего населения), из них 290 207 в Воеводине. Официальными языками Воеводины являются сербский, венгерский, словацкий, румынский, хорватский и русинский языки. На Украине общая численность венгров приближается к 150-200 тысячам человек, 84 % которых сосредоточено вдоль границы с Венгрией (20 км), в районах, прилегающих к городам Ужгород, Мукачево, Берегово и Виноградов. Уровень урбанизации среди закарпатских венгров крайне низок – 75 % венгров проживают в сельской местности. Поскольку венгры ограничены в получении высшего образования на родном языке, большей частью они занимаются малопрестижной физической работой, как правило, среди них высоки показатели безработицы. Парадоксально, но в странах, где венгры составляют незначительный процент населения, их правовое положение гораздо
лучше [81, c.67].

В Словении численность венгров достигает 9-10 тысяч (при приблизительно двухмиллионном населении), однако результаты переписи фиксируют 6 243 венгров, из них 5 212 проживает в приграничном с Венгрией районе Прекмурье..

За последние 80 лет численность венгров в Прекмурье сократилась почти на 50 %. Среди причин – экономическая отсталость региона и, как следствие, миграционные процессы, а также ассимиляция. Безработица в два раза превышает средний показатель по стране.

Проживающие в Австрии венгры составляют 0,5 % , или 40 тысяч, от общего населения в 8 млн. человек, однако, по данным измерений 2010 года следует, что численность венгероговорящих достигает 90 тысяч. При этом учтенные переписью венгры образуют две группы. К первой группе относятся коренные венгры, оставшиеся в Австрии по итогам Трианонского соглашения и компактно проживающие на территории Бургенландии. Вторую группу представляют мигранты-венгры, появившиеся в Австрии после Второй мировой войны, а также событий 1956 года и в 1990-е годы. Из оставшихся после Второй мировой войны большинство в 1947 году эмигрировало дальше на запад – в Северную и Южную Америку, Австралию. Наиболее значительное и резкое снижение численности венгров среди малочисленных общин зафиксировано в Хорватии – на 25 % за 10 лет. По статистике 2001 года в Хорватии насчитывалось около 24 тысяч венгров, а в 2011 году – 16 596 венгров, или 0, 37 % от общего населения. Венгры Хорватии сосредоточены преимущественно в Восточной Славонии, исторической области, примыкающей к Венгрии. Данный регион представляет преимущественно территорию из мелких поселений и жителей, живущих за счет сельского хозяйства, садоводства, рыболовства, лесничества, виноградарства. Резкий спад численности можно объяснить военными действиями, в ходе которых значительная часть венгров имигрировала в материнское государство
[80, c. 293].

Из вышесказанного следует заключить, что во всех регионах проживания зарубежных венгров имеются схожие черты – сельские, экономически отсталые территории с высоким процентом безработицы. Стоит заметить, что смешанные браки в Румынии, Сербии и на Украине не столь распространены, нежели в Словакии, вероятно, ввиду большей культурной дистанции между православным большинством и венграми-протестантами, а также венграми-католиками в вышеперечисленных странах. Как правило, приоритет в смешанных браках отдается государственному языку страны проживания, и тем самым венгерский язык в большинстве случаев замещается и постепенно утрачивается носителями.

Низкое число интеллигенции среди зарубежных венгров обусловлено историческими фактами: уничтожение евреев, идентифицировавших себя как венгры, в Воеводине и в Закарпатье во время Второй Мировой войны, депортация венгров из Словакии по итогам Второй Мировой войны, миграция образованной интеллигенции.

Положение венгров в сопредельных странах напоминает модель внутреннего колониализма. Экономическая отсталость регионов проживания с преобладающим венгерским населением, прилегающих к границам национального государства, существенно детерминирует взаимоотношения со страной проживания и с внешним национальным государством. Высокий уровень ассимиляции и снижения численности венгров связывают не только с миграционными процессами, вызванными экономическими причинами, но и бурными процессами национализации в соседних с Венгрией странах
[81, c. 68].

В то же время важным средством реализации целей политики Венгрии по отношению к зарубежным меньшинствам является использование инструментов защиты прав национальных меньшинств в рамках международных организаций. В последние десятилетия наметились сдвиги в улучшении правового положения венгров в странах проживания, обусловленные, помимо прочего, требованиями соответствия внутригосударственных законов стран-членов ЕС требованиям Союза.

Согласно Конституции, Румыния – это национальное унитарное государство с румынским государственным языком, «в основе государства лежит единство румынского народа». В 1980-90-е гг. некоторыми политическими лидерами венгров Трансильвании выдвигались требования предоставления венграм статуса «со-нации», «сосуществующей нации». Как видим, данное притязание не реализовано до сих пор.

В 2003 году в Конституцию Румынии внесены поправки, среди которых следует упомянуть гарантию использования родного языка в административной сфере, в государственных учреждениях и органах правосудия, а также религиозное обучение. Впервые за 80 лет в Конституции появляется пункт об использовании родного языка (статья 32, пункт 3). Однако до сих пор рамочные положения Конституции не были закреплены нормативными актами.

С венгерской точки зрения, сдвигом с мертвой точки в области защиты меньшинств в Румынии является принятый в 1999 году закон о статусе государственного служащего, который предписывает обязательное знание служащими языка меньшинства в тех населенных пунктах, где процент меньшинства превышает 20 % [80, c. 293].

В 2002 году появился Закон против дискриминации. Этот закон стал одним из важнейших нормативных актов по защите меньшинств в Румынии. В 2001 году образовался Совет против дискриминации, который возглавляет состав из 7 членов. Согласно положениям, любой, кто пострадал от дискриминации, может обратиться в Учреждение по защите меньшинств, а совет из 7 членов в свою очередь может инициировать проверку данного факта.

С 2002 года использование национальных символов регулируется постановлением правительства, которое гласит, что любое этническое сообщество может свободно использовать свои символы.

Конституция Словакии была принята 1 сентября 1992 года, в ней также отрицается государствообразующая роль национальных меньшинств. Отдельная глава посвящена вопросам прав меньшинств, однако до сих пор провозглашенные в Конституции положения не закреплены ни одним нормативным актом. Статья 12 фиксирует свободу выбора этнической принадлежности и равенство всех независимо от расы, цвета кожи, происхождения и т.д. Относительно этнических и национальных меньшинств Словакии статья 34 провозглашает «всестороннее развитие», в частности, «право совместно с другими представителями меньшинства или группы развивать собственную культуру, распространять и получать информацию на родном языке, создавать и финансировать национальные объединения и учреждения образования и культуры», а также гарантируется «право пользоваться своим языком в официальном общении; право участвовать в решении вопросов, касающихся национальных меньшинств и этнических групп». После 1989 года языковые права меньшинств были определены несколькими дополнительными правовыми актами: Закон о государственном языке 1990 года, закон об именах и фамилиях 1993 года, закон об именном регистре и т.н. закон о дорожных знаках 1994 года. В 2009 году Словакия приняла закон о государственном языке, который вызвал неодобрение среди венгров, а европейским сообществом был расценен как дискриминационный, в первую очередь в отношении венгров. Согласно закону, словацкий язык получил весомый приоритет: закон позволял использовать только словацкий язык в общественных учреждениях, включая школы и больницы. В тех поселениях, где численность меньшинства составляет менее 20 %, были введены финансовые санкции за использование иных языков [56].

Закон оказался не продуманным детально, в то же время в нем имеются некоторые облегчения: теперь местным телеканалам позволено давать лишь субтитры на словацком языке, в то время как на основании прежнего законодательства вещание надлежало вести как на венгерском, так и на словацком, что лишало венгров возможности онлайн трансляций.

В 2011 году в закон были внесены поправки: штраф за нарушение закона был снижен в два раза – до 2,5 тысяч евро. По новому положению штраф может быть наложен только на физических лиц. В поселениях, где процент представителей национальных меньшинств достигает 20 % и более, на заседаниях муниципалитетов можно использовать язык меньшинства. Также в школах лишь часть документации необходимо вести на двух языках, культурным организациям национальных меньшинств государственный язык следует использовать только в нескольких базовых пунктах, в остальных случаях они могут применять свой язык. Вступление в силу модифицированного закона о государственном языке демонстрирует стремление Словакии решить проблемы собственных национальных меньшинств. В последние 20 лет венгры Воеводины выступают с требованиями предоставления им территориальной автономии. Конституция 1974 года провозглашала государствообразующую роль этносов, проживающих на территории Югославии, благодаря чему была возможна автономия, упраздненная положениями Конституции 1990 года.

Официальное употребление венгерского языка рекомендовано во всех муниципалитетах, где как минимум 5 % от общего населения муниципалитета или 500 человек в населенном пункте составляют венгры. Законодательство Сербии гарантирует право на СМИ на венгерском языке, в том числе на право создания медиа органа; использования символов, право на поддержание контактов с национальными общинами за пределами страны; пропорционального представительства в государственных органах и администрации. В 2002 году сербский парламент проголосовал за восстановление правовых границ автономии (Закон Омнибус), которых Воеводина была лишена в эпоху правления Милошевича. Особого внимания заслуживает Национальный Совет Венгров, учрежденный в 2009 году под давлением Будапешта и Союза венгров Воеводины. Данный Совет представляет собой орган самоуправления меньшинств, состоящий из 35 членов. Парламент Сербии не может больше принять ни одного закона, относящегося к национальным меньшинствам без их одобрения [13].

Австрия, пожалуй, имеет наиболее длительную историю в защите прав меньшинств среди соседних стран Венгерской Республики. В 1976 году в Австрии вышел Закон об этнических меньшинствах, который гарантировал пользование правами лишь коренным группам, а инструментом реализации прав рассматривал создание Совета этнических меньшинств. Теоретически гарантирует и финансовую поддержку, однако, в действительности это не всегда так. Действие Рамочной конвенции распространяется только на автохтонные этнические группы, признанные законом 1976 года. В 1980 году был создан Центральный Совет венгерских ассоциаций и организаций Австрии, который объединяет на данный момент 19 организаций. Центральный Совет играет роль координатора при сотрудничестве с западноевропейскими организациями, организует научные форумы и конференции (Куфштейн конференции) [14].

Независимо от Совета функционирует Высший орган независимых культурных объединений венгров Австрии и Общество Петера Борнемисса.

В 1992 году был принят закон, признавший венгров, живущих в Вене и в окрестностях, этнической группой, вместе с этим число представителей от венгров в Совете выросло с 8 до 16. В 2000 году был издан Конституционный закон о государствообразующих этнических группах, в том числе венграх, который предписывает сохранение культуры и гарантирует ежегодную финансовую поддержку со стороны государства. С 2000 года есть право на двуязычные таблички в четырех населенных пунктах. Но финансирование крупной этнической группы венгров ниже, нежели малочисленных хорватов, словенцев, чехов. Австрия внесла поправки в свой Закон о телерадиовещании 2001 года и включила положение о программах на языках меньшинств в полномочия государственного телеканала ORF как общественной службы. Была создана также правовая основа, позволяющая ORF сотрудничать с частными радио- и телекомпаниями в этой области. Согласно Хартии, вступившей в силу в 2001 году, Австрия все же проводит грань между бургенландскими и венскими, некоренными венграми. Австрия не согласилась с положением Хартии о предоставлении населению широких полномочий, установленных законом. Не согласилась она и с общим принципом децентрализации полномочий, которые должны быть переданы на уровень, самый близкий к гражданам [80].

Обобщая, отметим, что членство в Европейском Союзе благотворно влияет на этническую политику, проводимую Венгрией и сопредельными странами в отношении этнических меньшинств и в повышении статуса последних на территориях их проживания. Вместе с тем процессы ассимиляции и миграции продолжаются в силу ряда причин, среди которых особо следует отметить: процессы национализации в странах проживания, подкрепляемые феноменом «миноритаризованного большинства»; разногласия партий Венгрии и стран проживания в видении дальнейших перспектив; невостребованность венгерского языка на территории проживания, что ведет к отказу от языка и в дальнейшем к его потере и др. В связи с этим наиболее своевременными являются действия в области экономического развития регионов проживания венгерских общин и эффективности представительства венгров. На данный момент наиболее благополучными в плане представительства интересов на уровне государства являются страны с наименьшей численностью венгров – Австрия, Словения, Хорватия и Сербия.

Еще одним важным направлением внешней политики Венгрии является интеграция по линии НАТО. В начале 1990-х гг. намерение присоединиться к НАТО не только нарушало американо-советские соглашения, но и вызывало настороженность венгерского общества. Правительство объясняло необходимость такого шага тем, что Североатлантический договор обеспечивает твердую основу для трансатлантических связей, прежде всего, с США, а присоединение к нему Венгрии упрочит ее место в сообществе европейских демократических наций.

После победы на парламентских выборах 2010 года со значительным перевесом партии ФИДЕС, ее лидер В. Орбан предложил курс на восстановление национального суверенитета Венгрии, в первую очередь, независимости от Брюсселя и от МВФ. Прежний курс страны был назван «скармливанием страны иностранным инвесторам». Вместе с Великобританией, Швецией и Чехией в начале 2012 года Будапешт отказался подписать Европейский финансовый (бюджетный) пакт – документ ЕС, обязывающий страны проводить жесткую финансовую экономию и увеличивать налоги любой ценой. Также проводится реформа Венгерского центробанка (МНБ), досрочно погашаются все внешние задолженности, что позволяло обеспечить независимость Венгрии от МВФ. 1 января 2012 года вступила в действие новая конституция Венгрии. Она ставила под сомнение представления Европейского Союза об «общечеловеческих ценностях». В католической по преимуществу Венгрии Основной закон декларировал, что народ Венгрии объединяют «Бог и христианство». Новая конституция фактически блокировала «рекомендации» Брюсселя об узаконивании однополых браков, ювенальной юстиции и т. п. Конституция провозглашала, что национальной денежной единицей страны является форинт, а решение о возможном переходе к евро может быть принято особо парламентским большинством [54]. внешней политики.

Ситуация усугубилась с началом украинского кризиса. Позиция Венгрии в отношении санкций, направленных против России, объясняется значительными потерями в экономике и, соответственно, нарастанием кризисных явлений в обществе. Существенную роль в определении позиции Венгрии сыграло распространение националистических настроений, угрожающих безопасности этнического венгерского меньшинства на Западе Украины, ведь защита интересов соотечественников является одним из приоритетов государства.

5 февраля 2015 года В. Орбан озвучил главную цель внешней политики страны: «Если мы хотим обеспечить устойчивую безопасность, спокойствие и мир в Венгрии, то мы должны полагаться на две державы, которые присутствуют в Центральной Европе мощно и в долгосрочной перспективе, Германию и Россию. США имеют важное значение, но для внешней политики страны – не первостепенное. Венгрия должна выстраивать свою внешнюю политику так, чтобы иметь дружеские, сбалансированные, корректные, честные и взаимовыгодные отношения с этими двумя странами» [14].

В свою очередь отличительной особенностью внешней политики Финляндии является смещение акцентов на «военное неприсоединение» и «самостоятельную оборона». Финляндия последовательно выступает за укрепление дружественных отношений со всеми странами, прежде всего соседними, играет активную роль в общеевропейском процессе.

До начала 90-х гг. прошлого столетия Финляндия была составной частью международно-политической субрегиональной общности, которую называли «северным балансом». Все элементы данной системы имели свою функцию и особенности: «ограниченное членство» Дании, Норвегии и Исландии в НАТО (обязательства датского и норвежского правительств не размещать на своей территории в мирное время иностранные войска и ядерное оружие); традиционная политика нейтралитета Швеции в сочетании с поддержанием значительных вооружённых сил; нейтралитет Финляндии, предполагавший активный внешнеполитический курс, основывавшийся (до 1990 г.) на широких и доверительных отношениях с СССР в соответствии с советско-финляндским Договором о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи 1948 г. [40].

С окончанием «холодной войны» были запущены новые мировые и европейские процессы, динамика которых отразилась и на Северном регионе. Наиболее заметным явлением стала здесь глубокая трансформация политики безопасности и нейтралитета Финляндии. Финский нейтралитет, к которому страна пришла после окончания Второй мировой войны, не был законодательно формализован и имел «ограниченные гарантии» со стороны СССР в соответствии с двусторонним Договором о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 1948 г. Тем не менее, в 80-е гг. XX в. Финляндия фактически стала международно-признанным нейтральным государством.

В 1991 г. в связи с распадом Советского Союза названный договор прекратил своё действие, положив начало трансформации финской политики безопасности. Фундаментальные изменения в этой области были обусловлены присоединением Финляндии в 1995 г. к ЕС и состояли в первую очередь в отказе от традиционной политики нейтралитета де-факто. На официальном уровне было признано, что с прекращением существования двухполюсного мира и вступления страны в Евросоюз исчезала сама основа для подобной политики. В специальном правительственном докладе парламенту 1995 г. термин «нейтралитет» уже отсутствовал. Содержание национальной политики в области безопасности было зафиксировано в двух константах: «военное неприсоединение» и «самостоятельная оборона» (такая формулировка выработана в 1992 г.) [16].

Одновременно особое внимание обращалось на необходимость принимать участие в международных операциях по урегулированию кризисов. Был начат процесс переориентации вооруженных сил Финляндской Республики на активное участие в миротворческих операциях под эгидой различных организаций, в число которых постепенно стала включаться и НАТО. Необходимо обратить внимание на тот факт, что, начиная с представленного в 2004 г. доклада финского правительства парламенту, военное неприсоединение упоминается как бы вскользь, при этом всё более определённо говорится о возможности вступления Финляндии в НАТО. Хотя дискуссия ведётся пока главным образом на экспертном уровне и в средствах массовой информации, но постепенно к ней подключаются официальные лица и ведущие политические силы.

Позиция находившейся у власти до весны 2011 г. финской правоцентристкой коалиции (в составе Национальной коалиционной партии (НКП), и центристов) относительно возможного вступления Финляндии в НАТО получила отражение в опубликованном в 2009 г. правительственном докладе по безопасности. В нём, в частности, отмечалась целесообразность всестороннего изучения данного вопроса, положительное решение по которому должно базироваться на широком политическом консенсусе и с учётом настроения общества.

Национальная коалиционная партия заявляет о себе как о стороннице укрепления отношений с США и выступает за присоединение страны к Североатлантическому альянсу. В соответствии с социологическими данными за 2016 г., в этой партии идея вступления Финляндии в НАТО находит наибольшее число сторонников (48 %, что значительно превышает средний уровень общественной поддержки) [40].

В нынешнем финском правительстве двумя ведущими силами являются консерваторы и социал-демократы (центристы вместе с весьма удачно выступившей в ходе последней избирательной кампании националистической партией «Истинные финны» составляют оппозицию). Как уже официально заявлено, правительство Финляндии не собирается готовить заявку на членство Финляндии в НАТО, однако оставляет за собой такое право, если произойдёт существенное изменение международной ситуации. В целом правительство намерено стабильно придерживаться курса военного неприсоединения.

Нынешний финский президент С. Ниинистё заявил о себе как о стороннике вступления страны в НАТО ещё в ходе предыдущей президентской гонки, где его обошла Т. Халонен. Однако его инаугурационная речь в парламенте свидетельствует о том, что значительных изменений во внешней политике и политике безопасности Финляндии новый глава государства производить не планирует, стремясь к преемственности курса [72]. Следует отметить, что влиятельных политиков, которые открыто выступают за вступление в НАТО, в стране пока немного.

Важное значение с точки зрения перспектив вступления Финляндии в НАТО имеет шведский фактор. В соответствии с некоторыми экспертными оценками, до тех пор, пока Швеция остаётся страной, не присоединившейся к военным блокам, вероятность того, что Финляндия одна пойдёт на такой шаг, остаётся низкой. Отсюда делается вывод, что следует ожидать одновременной заявки на принятие в альянс обеих стран.

Вместе с тем некоторые исследователи не исключают, что в Финляндии принципиальное решение по этому вопросу может быть принято раньше, чем в Швеции. При этом ссылаются на демонстрируемую в последние годы финнами большую склонность действовать в вопросах безопасности независимо от шведов, что наглядно проявилось в вопросе о евро. Финляндия присоединилась к Европейскому валютному союзу, мотивируя это, в частности, соображениями обеспечения своей безопасности, в то время как Швеция предпочла национальную валюту. Сценарий, при котором Швеция может подать заявку на вступление в Североатлантический союз в одиночку, практически исключается аналитиками. В Швеции дискуссия по вопросу о возможном членстве страны в НАТО не набрала такого размаха, как в Финляндии. Шведы, можно сказать, всё ещё несут «ментальный багаж» традиции нейтралитета, имеющей двухсотлетнюю историю.

Следует отметить, что Финляндия имеет для НАТО высокий рейтинг стратегической привлекательности, и в случае вступления в Североатлантический альянс, ее адаптация к натовским стандартам не вызовет затруднений. Финляндия является активным участником учений, проводимых НАТО совместно с партнёрами в рамках программы «Партнёрство ради мира» (ПРМ). Крупные учения «Стидфакт Джаз 2013» («Steadfast Jazz 2013») (формат которых, вероятно, будет изменён с командно-штабного уровня до тактического) состоялись в 2013 г. на территории Польши и стран Балтии [1].

В соответствии с правительственной программой, Финляндия должна стать одной из ведущих стран мира по уровню развития кибербезопасности. В этой связи в марте 2014 года Финляндия участвовала в координируемых НАТО военных учениях среди 20 стран альянса на случай кибервойны.

В конечном счете, на современном этапе политика нейтралитета Финляндии постепенно трансформируется в сторону военного сотрудничества по линии Европейского Союза и Североатлантического альянса. В краткосрочной и среднесрочной перспективе Финляндия заинтересована в сохранении отношений с Североатлантическим альянсом по формуле «статус-кво плюс», что предполагает ещё более активное участие в кризисном регулировании под эгидой НАТО и наращивание всех форм практического сотрудничества. Возрождение же в этом регионе прежних, блоковых подходов приведёт лишь к дальнейшей фрагментации европейского пространства, усложняя задачу создания здесь открытого геополитического пространства многостороннего сотрудничества с соседними государствами.

В свою очередь, отличительной особенностью внешней политики Эстонской Республики является сильное влияние исторического прошлого (в составе Советского Союза) на внешнеполитические процессы, поэтому основной акцент страна делает на укреплении военного сотрудничества по линии НАТО..

Членство Эстонии начинается с 2004 года. Руководство страны считает, что членство в этой организации по коллективной защите укрепляет военную безопасность Эстонии, наиболее целесообразное обеспечение обороны эстонского государства, а также предоставляет возможность результативно участвовать в международном сотрудничестве в сфере безопасности. Активное членство в НАТО является долгосрочным стратегическим приоритетом политики безопасности и оборонной политики Эстонии. Подобно другим странам-членам НАТО, Эстония постоянно развивает и непрерывно усовершенствует мобильные вооруженные силы, а также повышает свой вклад в международные миротворческие операции. В г. Таллинн находится Центр компетенции киберзащиты НАТО. Эстония активно участвует в обновлении стратегической концепции НАТО, а также последовательно поддерживает политику «открытых дверей» НАТО [17].

Современные вызовы в сфере политики безопасности предполагают сотрудничество НАТО с другими международными организациями. В последние годы основными темами диалога между НАТО и ЕС являются: урегулирование кризиса на Балканах и усиление военной мощи Европы. Сотрудничество ЕС-НАТО по планированию и проведению миссий стало особенно актуальным в связи с миссиями Европейского Союза в Афганистане и Косово. На практическом уровне сотрудничество работает, но его необходимо поднять на политический и более высокий военный уровень.

Важную роль играют также отношения между НАТО и ООН. ООН способна поддержать действия НАТО в районах проведения операций, осуществляя руководство и координируя международный гражданский вклад и действия международного сообщества.

Так как угрозы безопасности Эстонии во многом вытекают из процесса глобализации, Эстония высоко ценит действенность диалога и сотрудничества в рамках различных программ партнерства НАТО. Особенно важными для Эстонии являются Совет Евроатлантического партнёрства, Комиссия НАТО-Украина, Комиссия НАТО-Грузия, Совет НАТО-Россия, которые способствуют лучшему пониманию преследуемых НАТО целей и благоприятствуют более тесному сотрудничеству стран в рамках различных операций. Эстония является сторонником гибкого подхода к партнёрству, что, при необходимости, позволяет сотрудничать со всеми странами на основе общих целей и интересов. Эстония является также приверженцем расширения спектра обсуждаемых тем в соответствии с интересами альянса, в том числе и в части таких новых элементов безопасности, как энергетическая безопасность и киберзащита [63].

Эстония направляла в охваченные кризисом регионы различные подразделения и военных специалистов следующих военных специальностей: пехотинцев, служащих военной полиции, штабных офицеров, медиков, саперов (EOD), диспетчеров службы полетов, военных наблюдателей, а также персонал, обслуживающий транспорт и осуществляющий оборот товаров. В 2017 году постоянную службу в различного рода операциях продолжают нести около 200 эстонских военнослужащих.

Долгосрочная программа развития военной обороны Эстонии
на 2009 – 2018 предусматривает продолжение участия военных подразделений Эстонии в операциях, проводимых под руководством НАТО, ЕС и/или коалиционных сил за пределами своей территории.

В сфере двусторонних отношений существенным является сотрудничество Эстонии в области политики безопасности и обороны с такими государствами как: США, Великобритания, Германия и Франция. Очень тесное сотрудничество у Эстонии с северными соседями – Данией, Финляндией, Норвегией и Швецией, а также с южными соседями – Латвией и Литвой.

На формулирование внутри- и внешнеполитической стратегии нового правительства существенное влияние оказала ситуация вокруг Украины. Приоритетами Эстонии в сфере безопасности остались получение максимальной защиты со стороны НАТО и повышение обороноспособности государства. После присоединения Крыма к России дискуссия о реализации Москвой «крымского сценария» на русскоязычном востоке Эстонии перешла из разряда спекуляций в плоскость практической политики. Правительству было поручено начать переговоры о покупке 44 боевых машин пехоты у Швеции и пересмотреть планы самообороны [39]. Однако просьба о размещении в Нарве сил НАТО не нашла поддержки альянса. В Брюсселе по-прежнему отрицают наличие непосредственной угрозы безопасности Эстонии. Тем не менее, НАТО осуществила ряд военных маневров – усилила воздушное патрулирование над Прибалтикой, разместила четыре истребителя на авиабазе «Эмари» в Эстонии, направила группу кораблей в Балтийское море и решила принять участие в ежегодных учениях «Весенний шторм» в мае 2016 года. В Таллинне эти меры считают недостаточными и добиваются постоянного присутствия сил НАТО в регионе.

Эстония нацелена на укрепление общей внешней политики ЕС, развитие «Восточного партнерства» и подписание договора об ассоциации с Украиной, Грузией, Азербайджаном и Молдавией. Для донесения этой позиции Таллинн активно использует дискуссионные площадки Балтии и Северных стран. Коалиция поддерживает скорейшую ратификацию договора о границе с Россией, полагая, что разрешение территориальных вопросов сужает правовое пространство для нелегитимных действий со стороны Москвы. В списке угроз безопасности Эстонии в 2016 году Россия осталась на первом месте, но Таллинн дозирует критику в отношении Кремля, соблюдая баланс между стремлением доказать лояльность ЕС и НАТО и нежеланием провоцировать Москву. По итогам 2016 г. Россия является третьим по обороту партнером Эстонской Республики по экспорту и седьмым по импорту. Вместе с тем Таллинн последовательно поддерживает экономические санкции в отношении Кремля и готов мириться с возможными издержками (до 3 % ВВП или 500 млн. евро) [39].

Сложным вопросом является также положение русскоязычного населения Эстонии. Правительство не планирует менять основы политики в сфере гражданства. Однако с подачи социал-демократов Таллинн предлагает автоматически давать гражданство Эстонии детям владельцев «серых паспортов», которых в стране насчитывается около 90 тысяч. Будет продолжен курс на полный перевод образования на эстонский язык, проводимый в русле ассимиляции русскоязычного населения. Эстонские власти в лице Полиции безопасности (контрразведки) напрямую связывают российскую политику поддержки соотечественников с событиями в Крыму и расценивают ее как ключевую угрозу конституционному порядку.

Таким образом, проведя сравнительный анализ внешнеполитического процесса в финно-угорских странах, выделим следующие аспекты:

1) с начала 1990-х годов общие тенденции в реализации внешней политики Венгрии, Финляндии и Эстонии стали направлены на сотрудничество по линии Европейского Союза и военно-политического блока НАТО;

2) у каждой из указанных финно-угорских стран есть свои отличительные особенности в реализации внешней политики, которые позволяют сформировать разносторонне представление о внешнеполитическом процессе в Венгрии, Финляндии и Эстонии:

– характерной особенностью внешней политики Венгрии является постоянная поддержка венгров, которые проживают за пределами стран. Достаточно часто Венгрию ставят в пример, когда рассматривают грамотную, взвешенную внешнюю политику государства, направленную на защиту прав и интересов соотечественников, проживающих за рубежом;

– изначально характерной особенностью внешнеполитического курса Финляндии было стремление страны не присоединяться к военно-политическим блокам, самостоятельно формируя оборонительные силы государства. В указанном контексте риторика первых лиц государства и финских дипломатов сводилась к укреплению дружественных отношений со всеми странами, развитию мирного приграничного сотрудничества. Однако вступление Финляндии в ЕС способствовало изменению внешнеполитической доктрины в сторону военного сотрудничества сначала по линии Европейского Союза, а затем и Североатлантического альянса;

– основная составляющая внешней политики Эстонской Республики заключается в сильном влиянии исторического прошлого страны, когда государство было частью Советского Союза, который, по мнению многих эстонцев, оккупировал страну их проживания, включив в состав СССР. Под влиянием боязни повторения недавней истории страны внешнеполитический курс Эстонии направлен на укрепление военного сотрудничества по линии НАТО. После воссоединения Крыма с Россией дискуссия о реализации Москвой «крымского сценария» на русскоязычном востоке Эстонии перешла из разряда спекуляций в плоскость практической политики.