Глава 3. Политическая регионалистика. Традиционные направления

       Наряду с уже рассмотренными глобальным и национально-государственным уровнями исследований в политической географии существует региональный уровень. Под регионами (точнее - политическими регионами, поскольку регионы могутвыделяться и другими географическими дисциплинами - физической географией, культурной географией и не иметь к политике никакого отношения) здесь понимаются компактные территориальные сообщества, на которые делятся государства. В зависимости от целей исследования эти сообщества могут выделяться по разным параметрам и, соответственно, иметь разные границы и названия. Понятие “регион” целесобразнее употреблять для исследований внутренней политико-географической структуры отдельных государств. В геополитических исследованиях это понятие можно встретить применительно к сообществам государств (когда говорят о региональных проблемах, конфликтах, интеграции и пр.), но во избежание путаницы в комплексных политико-географических исследованиях лучше употреблять понятие “макрорегион”. Исследованием регионов занимается политическая регионалистика - особая отрасль политической географии.

       В современных работах политическая регионалистика часто отождествляется с исследованиями отношений между федеральным центром и субъектами федерации в современной России, региональных политических процессов и элит. Однако с точки зрения политической географии такое представление неверно. Политическая регионалистика, подобно геополитике, которая тоже пытается дистанцироваться от политической географии, имеет право на существование как научная дисциплина, если она использует политико-географическую методологию, т.е. географический метод при изучении политических процессов. В таком случае представление о политической регионалистике должно быть намного шире, что и будет показано ниже. С ней тесно связана региональная политология, занимающаяся политическими процессами в регионах.

       Политический регион может выделяться по различным признакам. Существуют изначально заданные, “формальные” политические регионы. Каждое государство имеет административно-территориальное деление. Административная единица - простейший тип политического региона. Существуют и другие типы, которые определяются только с помощью специальных исследований, например, региональные политические культуры - особые образования со своими границами, характеризующиеся определенным набором черт политической культуры проживающего в их границах населения.

       В рамках политической регионалистики можно выделить несколько направлений исследований. Это - исследования административно-территориального деления, политическое районирование, политическое ландшафтоведение, география власти и элитогенеза, а также региональная политология с ее подразделениями, которая превращается в самостоятельную научную дисциплину. Существует также особое направление исследований, занимающееся пространственными политическими структурами и их динамикой. Это направление присутствует не только в политической регионалистике, поскольку применимо во всех политико-географических дисциплинах (теории диффузии инноваций, отношений “центр-периферия” и территориального градиента).

       §1. Политико-географическая структура государственной территории

       Простейший вид политико-географической структуры государства представлен административно-территориальным делением (АТД), которое формируется эволюционно, под воздействием множества факторов - этнических, конфессиональных, исторических, экономических (Бугаев, 1993). АТД есть у любого государства, даже карликовые государства имеют административное деление. Тем более, самые большие страны отличаются хорошо разработанной сеткой АТД, имеющей давнюю историю.

       Административные границы могут проводиться по различным признакам, отсюда типология АТД. Нередко АТД отражает этнические границы, и политические регионы, таким образом, совпадают с этническими. В таком случае можно сказать, что государство использует этнокультурное АТД. В качестве примера приведем Индию, где границы штатов очень часто следуют этническим границам (в штате Западная Бенгалия преобладают бенгальцы, в Махараштре - маратхи, Карнатаке - каннара, Тамилнаде - тамилы и т.д.).

       Еще чаще административные границы совпадают с историческими. Историческое АТД характерно для европейских стран, в которых административные регионы представляют собой историко-культурные общности и соответствуют историческим провинциям, былым феодальным государствам. Примером являются земли Германии (Шлезвиг-Гольштейн, Тюрингия, Гессен, Бавария и др.), области Италии (Пьемонт, Ломбардия, Тоскана и др.). Исторически сложились кантоны Швейцарии, штаты США, останы Ирана и административные единицы многих других стран. Заметим, что исторический принцип часто входит в противоречие с принципами территориального единства и социально-экономической целесообразности. Однако стремление сохранить традиционную сетку деления страны и старинные названия оказывается сильнее. Поэтому австрийская земля Тироль состоит из двух разделенных частей, а границы американских штатов сплошь и рядом рассекают городские агломерации (например, Большой Нью-Йорк расположен на территориях штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси и частично захватывает Коннектикут). В большинстве стран мира административные единицы имеют определенный исторический смысл, т.е. сложились на основе существующих веками культурно-географических общностей. Можно сказать, что “обычное”, “нормальное” АТД отражает этнографические и исторические границы.

       Кроме того, при проведении административных границ часто используется принцип социально-экономической целесообразности. Административные единицы как бы привязываются к крупным, интенсивно развивающимся центрам и формируются в качестве их зон тяготения (хинтерландов). Этот принцип применяется при образовании новых административных единиц, отражающих современные реалии поселенческой структуры (департаменты Франции). Он характерен для молодых государств, например, африканских.

       Исследования политических регионов во многом используют ту же методику, что и исследования государств. Например, возможен анализ морфологии административных единиц (и политических регионов вообще), их границ, пограничных споров, проблем территориального единства и исторической эволюции регионов. Большой интерес представляют исследования эволюции АТД России. АТД в привычных формах появилось в нашей стране в результате реформы 1708 г., когда страна была разделена на восемь губерний. К началу 20 в. число административных единиц в Российской империи достигло 97.

       В нашей стране традиционно использовались трехуровенные системы АТД: губерния - провинция - уезд, губерния - уезд - волость, область - район - сельсовет. Границы губерний в дореволюционное время иногда проводились по результатам этнографических экспедиций. В то же время губернии не выделялись по этническому признаку, который сам по себе считался недостаточным основанием (принимались во внимание также история, морфология, экономика и др.). Зато в СССР широко применялся именно этнический принцип АТД. Были образованы автономные республики, области, округа. На следующем территориальном уровне выделялись национальные районы, которых одно время было более двухсот, далее - национальные сельсоветы (более пятисот). Сетка АТД в советское время была нестабильной, особенно в 1920-30 гг.: менялась сама структура (например, в 1920-е гг. применялось краевое деление), границы административных единиц, появлялись и исчезали целые регионы (так, одно время существовали Великолукская и Балашовская области).

       Интерес представляют не только принципы проведения административных границ, но и концепции названий регионов. Распространена историческая концепция: административные единицы используют названия исторических провинций, которым они наследуют (Тироль, Бавария, Умбрия и др.). Если административная единица совпадает с территорией проживания определенного этноса, то она может быть названа по имени этого этноса - этническая концепция (Фрисландия в Нидерландах, Белуджистан в Пакистане). Очень часто административные единицы называются по столичному городу (“центральная” концепция, которая характерна для России). Нередко используется природная концепция: название дается по природным объектам, расположенным на данной территории (департаменты Франции, Амурская область России).

       В политико-географической структуре государства заложены внутренние противоречия. Характерной для многих стран проблемой становится регионализм, “младший брат” сепаратизма: административные единицы стремятся к большей автономии, в них формируются региональные бюрократии, появляются собственные лидеры, их столицы становятся центрами политической активности, в которых выступают за обособление, население территорий начинает предпочитать региональную самоидентификацию общенациональной. Регионализм особенно характерен для многонациональных стран, где он часто превращается в сепаратизм. Однако это явление может существовать и в мононациональных государствах, прежде всего в тех, для которых характерны внутренние исторические границы и этнографическая неоднородность (так, в Хорватии региональные движения есть в Далмации и Истрии). Важной исследовательской темой является развитие регионализма, подразумевающее выявление его причин, политических целей, анализ регионального самосознания как социокультурной основы регионалистского движения.

       Центральные власти, естественно, воспринимают регионализм как угрозу территориальной целостности страны. Их реакцией часто становится изменение сетки АТД, цель которого - подавление регионализма через уничтожение самих административных единиц, тяготеющих к обособлению. Одна из возможных технологий - использование инверсного АТД вместо “прямого”, т.е. рассечение административными границами этноисторических общностей. Другая технология - введение дробного АТД, т.е. максимальное измельчение административных единиц, что подразумевает их ослабление, уменьшение экономического потенциала и подавление амбиций. Используется и простое изменение административных границ, с помощью которого, например, обеспечивается численное доминирование государствообразующего этноса в максимальном числе регионов через присоединение новых территорий с заведомо лояльным центру населением. Или, напротив, из состава потенциально “мятежных” провинций “на всякий случай” выводятся стратегически важные районы.

       Однако в современном мире прямое подавление регионализма встречается все реже. Многие государства, в особенности в Европе идут по пути автономизации своих отдельных территорий. Например, в Бельгии, для которой характерны исторические противоречия между фламандской и валлонской общинами, созданы три региональных правительства - в Фламандии, Валлонии и Брюсселе, и страна фактически разделена на три части. Также в Испании старые провинции, отражавшие поселенческую структуру, сгруппировали в автономные области, совпадающие с историческими областями (Астурия, Арагон, Андалусия и др.) и районами проживания национальных меньшинств (Каталония, Страна Басков, Галисия).

       В других странах не идут по пути тотального деления страны на автономные регионы и дают особые права отдельным административным единицам. Расширенные полномочия предоставляются отдельным окраинным областям Италии. Наибольшей автономией пользуется Сицилия, право специальной автономии имеют также Сардиния, Трентино-Альто-Адидже (Южный Тироль с германоязычным населением, которое еще недавно выступало с сепаратистскими лозунгами), Фриули-Венеция-Джулия и франкоязычная область Валле-д’Аоста. На постсоветском пространстве такой особый статус имеют Крым в составе Украины, Гагаузия в составе Молдовы, Аджария в составе Грузии.

       Исследоваться может степень дробности АТД. Сейчас в большинстве государств число административных единиц колеблется от 10 до 50, что считается оптимальным для нормального управления. Иногда используется крупная сетка АТД, например, в Австрии (восемь земель), Пакистане, Австралии, Белоруссии, Киргизии, Таджикистане, Туркмении. Примерами стран с самой дробной сеткой АТД служат Российская Федерация, которая делится на 89 единиц, и Франция (96 департаментов). Это ставит государство перед проблемой эффективного управления территориями. В одних случаях проблема решается унитаристскими методами (Франция), в других - с помощью повышения самостоятельности территорий и “разгрузки” центра (Россия)

       Особая тема - границы между административными единицами. Подобно государственным границам, они могут быть этнокультурными, природными и геометрическими. Кроме того, часто используются исторические границы, совпадающие с реликтовыми границами государств прошлого, и социально-экономические границы, приблизительное очерчивающие район тяготения (хинтерланд) крупного экономического центра. Этнокультурные административные границы распространены в Индии. Исторические границы между административными единицами особенно характерны для европейских стран, таких как Германия, Австрия, Швейцария. Природные, социально-экономические и геометрические границы чаще используются в странах, не имеющих четко выраженного деления на исторические провинции.

       В современной России можно встретить все типы границ между административными единицами. Этнокультурные границы характерны для республик, но нечасто удается провести границу такого типа из-за отсутствия “этнически чистых” районов. Поэтому этническая контрастность даже республиканских границ, как правило, низка. Исторический принцип характерен для границ в Центральной России, где границы областей обычно наследуют границам дореволюционных губерний и часто напоминают о древнерусских княжествах. Ярко выраженных природных границ немного. В качестве примера можно привести границу Красноярского края и Хакасии по Енисею, границу Якутии и Амурской области по Становому хребту. Не столь часто используется и геометрический принцип. Определить основной принцип проведения той или иной административной границы в пределах России обычно очень сложно, поскольку каждая граница формировалась под воздействием множества факторов и часто менялась в зависимости от политической или экономической конъюнктуры (даже граница Московской области неоднократно менялась).

       Изменчивость административных границ нередко приводит к конфликтам по типу пограничных споров между государствами. Так, в России на фоне суверенизации автономных республик появились межрегиональные территориальные претензии. Некоторые республики претендуют на территории, когда-то входившие в их состав (Калмыкия на районы Астраханской области, Бурятия на Агинский Бурятский и Усть-Ордынский Бурятский АО). С другой стороны есть претензии к самим республикам, к которым в свое время присоединяли районы краев и областей (так, часть Краснодарского края отошла к Адыгее). Речь, таким образом, идет об исторических претензиях, а в случае с Бурятией значимым становится еще и этнический фактор, поскольку на территориях автономных округов велико бурятское население.

       Пограничные споры могут объясняться социально-экономическими причинами и географическим тяготением. В 1993-94 гг. совершилась передача Сокольского района Ивановской области, который был оторван от основной части области в транспортном отношении (район находится на правом берегу Волги, моста нет), в состав Нижегородской области, к которой он географически тяготеет. Пока передача Сокольского района и разделение Чечено-Ингушетии на две республики - единственные примеры изменений сетки АТД в постсоветской России. Известны попытки Норильска “уйти” в Таймырский (Долгано-Ненецкий) АО, на территории которого он расположен в виде анклава, а Татарского района Новосибирской области в состав Омской, поскольку Омск намного ближе к Татарску, чем Новосибирск. Действуют и исторические причины. Например, в Бельском районе Тверской области, который в дореволюционное время входил в состав Смоленской губернии, поговаривали о возвращении Смоленску.

       Серьезная проблема связана с несовпадением этнических границ с административными. Это - главная проблема АТД в многонациональных государствах, провоцирующая межрегиональные пограничные споры и попытки создания новых автономий. В одних случаях это приводит к “вторичному сепаратизму” - заявлениям в районах российских республик с русским населением о стремлении выйти из состава республик. Такие настроения были в Якутии (алмазодобывающий город Мирный), Карачаево-Черкесии (северные казачьи районы) и др. В других случаях речь идет о расширении территорий республик за счет национальных районов (Бурятия). В третьих - о создании новых национальных автономий. В качестве примеров можно привести попытки раздела Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, борьбу за воссоздание автономии немцев Поволжья. Попытки автономизации предпринимались и на уровне административных районов (вопрос о воссоздании Шапсугского национального района в причерноморских районах Краснодарского края). Многие административные единицы сталкиваются с проблемой территориальной целостности и в этом отношении напоминают государства. Например, в Карачаево-Черкесии имели место выступления за создание Карачаевской, Черкесской, казачьей Зеленчукско-Урупской республик, а также за возвращение всей республики в состав Ставропольского края.

       Изменение сетки АТД и названий административных единиц преследует определенные политические цели - повысить рациональность и эффективность с точки зрения управляемости и социально-экономической целесообразности. Выбор типа АТД зависит от государственной идеологии. Одни государства используют идею “единства в многообразии”. Тогда административные единицы совпадают с историческими землями и этническими территориями. Другие пытаются максимально отдалить сетку АТД от этнических и исторических границ (однако есть риск создания слишком неестественной и недолговечной сетки, поскольку делать регионы бессмысленными достаточно опасно). Решение проблемы может сводиться к укрупнению, измельчению административных единиц или к инверсному делению. Например, в Югославии в 1931 г. были созданы 9 административных единиц - бановин с “нейтральными” названиями и границами, которые не совпадали с этническими. Однако новая сетка оказалась недолговечной из-за активности национальных движений. И вот уже через несколько лет югославскому правительству пришлось пойти на вычленение особой Хорватской бановины, созданной чисто по этническому принципу (договор Цветковича-Мачека).

       Классическим примером страны, радикально изменившей сетку АТД и добившейся успеха, служит Франция. Здесь вместо старых феодальных провинций, напоминающих о королевском периоде, были в 1793 г. созданы небольшие департаменты, границы которых не совпадали с границами исторических провинций, а названия ничем не напоминали об истории (применялась природная концепция названий). Этот шаг должен был послужить сплочению французской нации, отказу от регионального самосознания и укреплению единства страны. Задача была в основном решена, регионализм оказался подавлен.

       В других странах пошли по пути укрупнения сетки АТД, чтобы решить проблему управляемости. Не так давно этот шаг был предпринят в Хорватии, которая унаследовала от Югославии очень дробную сетку АТД, включавшую более ста общин. В декабре 1992 г. хорваты перешли к делению страны на 20 жупаний и отдельную единицу - город Загреб. Число единиц сокращено в пять раз, обеспечено соответствие сетки историческим традициям, подразумевалась и привязка жупаний к основным экономическим центрам. При этом, заметим, авторы сетки отказались от выделения по этническому признаку Сербской Краины и только создали в пределах двух жупаний районы со специальным статусом. Проекты укрупнения сетки АТД реализуются в Польше, которая делилась на 49 воеводств. Серьезной проблемой остается региональная структура России, которая уникальна по своей сложности и дробности. Назревает решение задачи оптимизации АТД России, хотя этот процесс пока блокирован конституцией федеративного государства: процедура изменения сетки АТД крайне сложна (реальным пока является только процесс добровольного объединения субъектов федерации по итогам референдумов, о чем идет речь в Москве и Московской области, Санкт-Петербурге и Ленинградской области)

       Как уже отмечалось, деление государства на административные единицы - это только один из вариантов его политико-географической структуры. В ходе научных исследований определяются и другие варианты. Эти научные исследования осуществляются в рамках политического районирования.

       Политическое районирование сводится к основной исследовательской операции - разделению территории на части по определенным признакам. В административном делении регионы заданы изначально, и исследуется лишь результат. В политическом районировании выделяются определенные признаки: их называют районообразующими. По этим признакам территория делится на политические районы. Надо заметить, что районирование - одна из важнейших научных задач политической географии.

       Теория районирования хорошо разработана географами. Существует множество подходов к районированию. Так, деление территории на районы может быть полным или неполным. В первом случае вся территория делится на районы без остатка. Например, это может быть деление страны на электоральные районы, каждый из которых отличается своими особенностями голосований, или на региональные политические культуры со своими ценностными системами. Во втором случае на территории государства выделяются одна или несколько территорий, для которых характерно определенное политическое явление. Это могут зоны политических рисков, связанных с сепаратизмом, или ареалы голосования за определенную партию. Оставшаяся территория остается не поделенной на районы, поскольку такая задача не ставится.

       Существуют различные типы политических районов. Гомогенные (“обычные”) районы выделяются с помощью анализа распространения одной политической характеристики или явления. По определению они однородны. Это могут быть ареалы преимущественного голосования за определенную партию или районы с разной степенью популярности этой партии.

       Синтетические районы выделяются через целую систему признаков. При их выделении во внимание принимается множество параметров, из которых выводится синтетическая качественная характеристика. Например, это может быть региональная политическая культура, которая определяется с помощью сложного анализа политических процессов и голосований. Понятие "политическая культура" первоначально ассоциировалась с конкретным государством: подразумевалось, что каждое государство обладает своей оригинальной политической культурой. Этот подход был развит Г.Алмондом и С.Вербой в их монографии “Civic Culture”, в которой рассматривались национальные политические культуры США, Великобритании, Италии, Германии и Мексики. Но исследования внутренней дифференциации государств с точки зрения политических ориентаций избирателей и ценностных систем, которым они следуют, показывают, что политическая культура не едина для всех территорий, и можно наряду с национальной политической культурой рассматривать региональные политические культуры.

       Возможно также районирование страны по характеру и степени геополитических рисков (стратегическое значение, угрозы территориальной целостности и др.). Синтетические районы индивидуальны, им часто дается собственное имя (например, “Красный пояс” на Юге России, разумеется, в строго научном его понимании). Одной из важнейших исследовательских проблем отечественной политической географии является политическое районирование России, в частности выделение региональных политических культур.

       Особый подход в районировании позволяет выделять функциональные районы, которые также называют узловыми. В отличие от гомогенных, эти районы могут быть внутренне неоднородными. Однако они характеризуются определенным функциональным единством и внутренней организацией, т.е. представляют собой единую систему со своим центром (центрами) и связями. В сущности каждое государство представляет собой функциональный район.

       Районы указанного типа существуют и внутри государств. Их можно выделить, исследуя конфигурацию организующих центров, центробежных и центростремительных потоков, коммуникационных сетей и векторов. Функциональный район, таким образом, представляет собой поле взаимодействия. Каждая административная единица может рассматриваться как функциональный район. Однако возможно выделение “реальных” функциональных районов через анализ связей внутри государства.

       Таким образом, есть несколько подходов к политико-географической структуре государства:

       а) административно-территориальное деление;

       б) государство как группа политических районов, выделяемых по различным признакам (частные примеры - электоральная, геополитическая структуры государства);

       в) отдельные районы в пределах государства с особыми политическими явлениями и характеристиками (зоны политических рисков, стратегически важные территории, районы доминирования оппозиционных настроений и т.п.);

       г) государство как функциональная система, т.е. совокупность центров и линий коммуникации, представляющих собой его несущую основу.

       §2. Отношения "центр-периферия" и теория диффузии инноваций

       Как ясно из предыдущего параграфа, политическое пространство структурировано. Исследования пространственных политических структур занимают важное место в политической географии. Территория делится на районы и ареалы, ее рассекают границы и другие барьеры, она имеет свои центры и линии связей. Все это - структурные элементы политического пространства.

       В географии неоднократно предпринимались попытки вывести определенные закономерности территориальной структуры. Возникли, в частности, разнообразные теории концентрических кругов. Одна из них, сформулированная немецким экономистом И.Тюненом, выделяла зоны специализации экономики, которые имели вид концентрических кругов. Территориальные структуры концентрического типа выделялись в геополитике (модель мира Х.Маккиндера) и географическом государствоведении (историко-географическая структура государства, формирующегося вокруг исторического ядра). Другим изобретением в географии стала теория центральных мест, изображавшая экономико-географическое пространство в виде гексагональной решетки, в узлах которой формировались экономические центры (В.Кристаллер, А.Лёш).

       Политическая география имеет дело с различными подходами к территориальной структуре. Выше говорилось о геополитических моделях мира, районировании и других примерах структурных исследований. Важную роль для политической географии имеет теория отношений “центр-периферия”. Сразу оговоримся, что эта теория применима на всех уровнях политической географии. Обычно она используется при изучении внутренней структуры отдельных государств. Поэтому в данной работе мы условно рассматриваем ее в рамках политической регионалистики. Однако исследования отношений “центр-периферия” проводятся на макрорегиональном и глобальном уровнях, развиваются в электоральной географии.

       Отношения "центр-периферия" описывают особый процесс структурирования политического пространства, в ходе которого выделяются центры (ядра), с которыми связаны определенная активность, определенные процессы и, соответственно, периферии. Можно вспомнить используемый в геополитике мир-системный подход, который делит мировое пространство на ядро, полупериферию и периферию по роли территорий в мировом хозяйстве (эксплуатация или подчинение) и уровням экономического развития (высокий или низкий). Эволюционистский подход к исследованиям государства выделяет государствообразующие ядра, или геополитические центры. Возможна и общая теория отношений “центр-периферия”.

       Чаще всего смысл отношений “центр-периферия” связывается с неравномерностью распределения по территории функций управления и воспроизводства инноваций. В самом общем виде речь просто идет о внутригосударственных контрастах любого происхождения. Ведь каждое явление и каждый процесс имеют свои центр и периферию, определяемые или по уровню развития явления (более развитый центр и менее развитая периферия), или по месту его происхождения (центр как место зарождения явления, “донор”, периферия как “акцептор”). Можно выделить четыре концепции отношений “центр-периферия”.

       1. Инновационная концепция. Центр ассоциируется с местом, в котором происходит или выработка своих собственных инноваций, или трансляция заимствованных извне. Периферия, в свою очередь, или с запозданием воспринимает инновации, или просто их отторгает. Территориальные неравномерности в воспроизводстве инноваций и времени их восприятия исследуются в теории диффузии инноваций (см. ниже).

       2. Управленческая концепция. Функции управления распределены по территории неравномерно. В пространстве, таким образом, хорошо выражены отношения господства-подчинения: одни территории и центры правят, другие подчиняются. Центр в рамках этой концепции ассоциируется с местом, из которого осуществляется управление политическими процессами. Существует формальная управленческая структура: каждое государство имеет столицу, административные центры регионов и управляемую “провинцию”, т.е. периферию. Эта структура совпадает с сеткой АТД.

       Особое место в политической географии занимают исследования столиц - политико-административных центров государства. Столица - это средоточие властных органов, символ государственной власти. Она выполняет комплекс столичных функций, как первичных - управление государством, принятие политических решений, так и вторичных - выработка политических инноваций, управление экономикой, деловая и культурная активность.

       Выделяются различные модели столиц. Существует представление о естественных и искусственных столицах, подобное представлению о естественных границах и органических государствах. Естественные столицы отличаются длительной историей (Лондон, Париж, Прага), искусственные создаются волевым решением (как Санкт-Петербург или Канберра). Однако такая типология столиц представляется надуманной, поскольку речь должна идти не о возрасте столицы или способе принятия решения о ее размещении, а об эффективности использования данного города в качестве столицы.

       Поэтому более продуктивным является различение моделей столичных центров. Выделяются две основных модели - европейская и американская. В первом случае столица представляет собой крупный многофункциональный центр, имеющий длительную историю, она доминирует не только в политической сфере, но и в культуре, экономике. Это - классические европейские столицы, такие как Париж, Лондон, Стокгольм и др. Столицы этого типа встречаются и на других континентах (Бангкок, Тегеран и др.).

       После появления на свет США популярность приобрела американская модель столичного центра. Здесь столица ассоциируется с “центром ответственности”, невелика по размерам и выполняет сугубо политико-административные функции. Классическим примером служит Вашингтон, но в 20 в. появились столицы этого типа, еще меньшие по числу жителей (Бонн, Оттава, Канберра, Бразилиа, Исламабад, Абуджа, Ямусукро). В США почти все центры штатов относятся к американскому типу, за считанными исключениями центров европейского типа (Бостон, Денвер, Финикс).

       В странах “третьего мира”, особенно в Африке, столицы, не имея продолжительной истории, как европейские, быстро разрастаются за счет интенсивной миграции сельского населения. Они доминируют в экономике страны и отличаются непропорциональным перенаселением. Такие столицы формально напоминают европейские, но выглядят как гротеск. Поэтому можно говорить об особой модели столиц “третьего мира” - относительно молодых, но чрезмерно больших городах, доминирующих во всех сферах (Киншаса, Аккра и др). В некоторых африканских странах было принято решение о переносе столицы из перенаселенного мегаполиса в небольшие города (Нигерия, Кот-д’Ивуар, Танзания).

       О степени доминирования столицы (а заодно о политико-географической структуре государства) в общественной жизни государства можно судить по ее доле в населении. Есть ярко выраженные моноцентрические страны, в которых абсолютно доминирует столичный центр. Например, в Уругвае более 40% жителей проживает в Монтевидео. Ярко выраженный моноцентризм управленческой структуры характерен для Венгрии, Австрии (около 20% населения сосредоточено в столице), многих постсоветских государств (Армения, Эстония, Латвия). Обычно в столице живет около 10% жителей государства, что можно считать нормальным показателем. С другой стороны, есть полицентрические страны, в которых столицы, являясь крупными городами, не выделяются столь явно в социально-экономической жизни (Китай, Индия, отчасти Россия). И, наконец, в некоторых государствах столицы относятся к американскому типу и просто “теряются” среди больших городов страны (Бразилия, Канада, Австралия, Пакистан и др.). Здесь в столицах проживает 1-2% жителей и даже меньше (как в США и Бразилии).

       Некоторые государства допускают разделение столичных функций между несколькими центрами (феномен “разделенной столицы”). Например, в ЮАР помимо официальной столицы Претории часть столичных функций выполняет Кейптаун, что создает определенные неудобства (поэтому появилась идея переноса столицы в центр страны, например, в столицу Оранжевой провинции Блумфонтейн).

       Помимо “формальной” можно говорить о фактических управленческих структурах. В пределах государств могут выделяться:

       а) фактические столицы, в которых сосредоточены функции управления, в отличие от официальных столиц (Котону в Бенине, Ла-Пас в Боливии);

       б) “вторые столицы”, мощные субцентры, конкурирующие за влияние с официальными столицами, в т.ч. как места принятия политических решений (Гамбург и Мюнхен, Нью-Йорк и Лос-Анджелес, Бомбей и Калькутта и др.);

       в) центры элитогенеза, из которых происходит основная часть правящей элиты (городок Тикрит в Ираке - родина С.Хусейна);

       г) центры регионализма и сепаратизма, претендующие на особую политическую роль и даже статус столиц новых независимых государств (Квебек, Барселона и др.);

       д) центры, играющие важную роль в рамках глобальной или макрорегиональной политической системы, но не являющиеся столицей данного государства (Нью-Йорк, Женева, Страсбург).

       Поэтому управленческая структура центров и периферий государства обычно отличается от “официальной”, т.е. АТД. В пределах государств существует множество центров разного ранга и, соответственно, периферий разного типа.

       3. Социально-экономическая концепция. Здесь экономически более развитый центр противопоставляется менее развитой периферии (Грицай и др., 1991). Во многих исследованиях в отношениях “центр-периферия” подразумевается именно экономический контекст (например, в мир-системном подходе в геополитике). Для некоторых государств экономические контрасты легко описываются с помощью географических противопоставлений. Например, это могут быть контрасты между более развитым Севером и менее развитым Югом, характерные для многих европейских государств (Италия, Испания, Португалия).

       Социально-экономическая концепция отношений “центр-периферия” имеет определенное политическое значение. Наличие экономических ресурсов часто стимулирует развитие политических центров, рост их особых амбиций. В качестве примера можно привести попытки обособления Северной Италии - экономического центра страны от южной периферии, вылившиеся в сепаратистское движение, которое возглавила Лига Севера (бывшая Ломбардская Лига).

       Существует теория “внутреннего колониализма”, описывающая политическую иерархию территорий в составе государства, которая объясняется экономическим неравенством. Для периферии характерна ориентация на производство сырья, местная рабочая сила отличается низкой квалификацией. В то же время центр берет на себя переработку сырья и обучение специалистов. Теория “внутреннего колониализма” объясняет отношения между центром и периферией в неомарксистском ключе. Считается, что “униженное” положение периферии стимулирует сепаратизм, если на этой территории проживают национальные меньшинства. В качестве классического примера приводятся кельтские окраины Великобритании - Шотландия и Уэльс (Hechter, 1975). Периферия становится рассадником т.н. этнорегиональных движений, или в других терминах - антисистемных движений - левых, леворадикальных, националистических. Исследования сепаратизма уделяют значительное внимание таким “внутренним колониям” и их развитию.

       4. Все три описанные концепции отношений “центр-периферия” по определению статичны. Они показывают моментальный срез территориальной структуры государства. Но возможна и динамичная историческая концепция отношений “центр-периферия”. В рамках этой концепции анализируются центры и периферии государствообразующего процесса. Об этом уже говорилось в предыдущей главе, когда речь шла об эволюционизме. С точки зрения отношений “центр-периферия” государствообразующий процесс рассматривал норвежский исследователь Стейн Роккан, который взял за основу макрорегиональный уровень - европейский и изучал историко-географический процесс государственного строительства в Европе (Rokkan, 1975; Centre and Periphery, 1980).

       С.Роккан исследует процесс расслоения идеального территориального сообщества, которое характеризуется минимальной дифференциацией. Расслоение происходит в трех измерениях - военно-административном, экономическом и культурном. Основные процессы структурирования “изначального” политического пространства - фрагментация, сжатие и реорганизация. В результате всех этих процессов и сформировалась европейская территория с ее определенной политико-исторической структурой. Для политической географии особое значение имеет предложенная С.Рокканом типология периферий (Rokkan, 1983).

       С.Роккан выделяет четыре типа периферий государствообразования. Во-первых, это буферные периферии (interface peripheries), которые находятся между крупными государствообразующими ядрами и исторически испытывают воздействие с разных сторон. Основная часть таких периферий в Европе находится на стыке романских и германских народов, другими словами - между ядрами Франции и Италии с одной стороны, Германии и Австрии с другой. Примерами служат Бельгия, Люксембург, Эльзас и Лотарингия, франкоязычная Юра в Швейцарии, Савойя, Валле-д’Аоста, Ницца и Южный Тироль. Во-вторых, это внешние периферии - отдаленные окраинные земли, обычно - периферийные приморские районы (Исландия, Фарерские острова). В-третьих, выделяются анклавные периферии, которые со всех сторон окружены чужеродным ареалом (ретероманский Граубюнден в Швейцарии). Наконец, существуют периферии неудавшегося центра - территории, которые пытались стать центром государствообразования, но эта попытка оказалась неудачной (Шотландия, Каталония, Аквитания, Бавария).

       Модель “центр-периферия” является небесспорной. Необходимо отметить, что отношение к территориям как к центрам и перифериям не должно иметь аксиологической окраски, т.е. периферия не может восприниматься как что-то вторичное или отсталое. Возможен альтернативный подход, который снимает предвзятое отношение к периферии, - двухполюсные и многополюсные модели. В рамках этих моделей периферии считаются особыми центрами - традиции, консерватизма. Таким образом, в территориальной структуре выделяются центры инноваций, модернизации и центры традиционализма, и исследователь полностью отказывается от ценностных суждений. Например, противостояние революционного Парижа и контрреволюционной Вандеи в конце 18 в. может считаться не противостоянием “передового” центра и “отсталой” окраины, а конфликтом двух центров, защищавших свои взгляды на исторический путь Франции. Также в Испании в период гражданской войны друг другу противостояли два центра - консервативный кастильский Бургос на севере страны, в котором находилась ставка Франко, и революционный Альбасете на юго-востоке.

       Модель “центр-периферия”, точнее ее инновационная концепция тесно связана с теорией диффузии инноваций. Под инновациями в политической географии подразумеваются новые политические явления, идеи, которые постепенно распространяются на все большую территорию. Автор этой теории - шведский географ Торстен Хегестранд, основные работы которого вышли в конце 1960-х гг. (Hagerstrand, 1967). Т.Хегерстранд занимался исследованиями в южных районах Швеции, предметом его анализа были процессы распространения автомобилей, затем - радиоприемников в семьях местных жителей. Была открыта пространственно-временная картина этих процессов, затем появилась специальная теория.

       Процесс распространения инноваций не обязательно имеет линейный характер, т.е не всегда процесс идет только в сторону усиления инновационной деятельности на все большей территории. В некоторых случаях, особенно в политике возможна приливно-отливная модель: инновации сначала могут восприниматься на определенной территории, а потом быть отторгнуты (об этом свидетельствуют результаты голосований в динамике).

       Есть и другие тонкости. В одних случаях инновационный центр может действительно выполнять функцию продуцирования инноваций, т.е. являться местом их рождения. Но он может служить и передатчиком заимствований, которые для данной страны являются инновациями (роль Петербурга, через который в Россию распространялось европейское влияние). В качестве инновационного центра может выступать территория, которая отличается наибольшей восприимчивостью к инновациям, но не обязательно их производит или транслирует. Не всегда в исследованиях четко определяются центры, в которых начался процесс. Нередко просто выделяется район, в котором инновационный процесс развит выше среднего уровня.

       Инновационный процесс обычно изучается в динамике (хотя возможны и моментальные срезы распространения инновационного процесса с выделением ситуативных центров и периферий). Определяются очаги возникновения инновации, затем исследуется собственно процесс диффузии, т.е. распространения инновации по территории, выделения новых (“вторичных”) центров. В какой-то момент может наступить конденсация, когда процесс как бы достигает точки насыщения, т.е. инновация становится общепризнанным явлением. Диффузию инноваций иногда сравнивают с распространением плесени на апельсине: старые очаги разрастаются, один за другим возникают новые, и, наконец, плесень захватывает всю поверхность.

       Известны два основных типа диффузии инноваций. Первый - диффузия через распространение (expansion). В этом случае число носителей инновации и площадь инновационной территории постепенно растут. Интересные и яркие примеры диффузии инноваций можно получить из электоральной географии. Голосование определенного типа может считаться индикатором диффузии инноваций. Территория преимущественного голосования этого типа может постепенно увеличиваться, что является примером диффузии через распространение (Журавлев, 1992, 1993).

       Второй тип носит название диффузии через перемещение (relocation). В этом случае носители инновации перемещаются из одного места в другое и создают новые центры инновационной активности. В качестве примера можно привести процесс европеизации колоний: группы белых переселялись куда-нибудь в Африку, занимались там миссионерской и прочей культурно-просветительской деятельностью. Аналогичным образом английские пуритане - носители протестантской трудовой этики эмигрировали в Америку, заложив основы американской культуры и государственности. Свою роль может сыграть и переселение в новое место яркого политического лидера, который пытается обратить население в свою веру (как Че Гевара отправился с Кубы делать революцию в Боливию).

       При изучении диффузии инноваций может быть определена скорость распространения инноваций, которая зависит от вязкости среды, ее восприимчивости к инновациям. Существуют барьеры диффузии, которые не пропускают инновации. Эти барьеры могут иметь этнокультурную природу (один этнос может оказаться восприимчивым к инновациям, а другой более консервативным) или совпадать с политическими границами, которые часто становятся препятствиями для распространения инноваций (как например, советская граница выполняла функцию барьера на пути западной культуры).

       Существует несколько методов картирования диффузии инноваций, которые помогают понять характер этого процесса. Возможно отображение границ инновационных территорий или же границ районов, характеризующихся различной динамикой инновационного процесса (районы роста или спада инновационной активности). Используется метод изохрон - линий, соединяющих точки, в которые инновация проникла в одно и то же время. Распространение инноваций может быть показано через центры зарождения и векторы распространения инновационного процесса.

       Помимо моделей “центр-периферия” и диффузии инноваций в исследованиях пространственных политических структур используется модель территориальных градиентов. Эта модель применима, если происходит постепенное возрастание или убывание определенного показателя (явления) при движении в одну сторону. Она показывает количественные или качественные изменения вдоль определенной оси, например, “север-юг” или “запад-восток” (хотя теоретически эта ось может проходить в любом направлении). Речь идет не столько о территориальных контрастах и противопоставлении двух полюсов, сколько об исследовании градиента - постепенного изменения ситуации от места к месту.

       В Европе наибольший интерес политико-географов всегда привлекал градиент “запад-восток”. Множество трудов посвящено исследованию различий между западными и восточными районами Европы, т.е. западно-восточному европейскому градиенту, проявляющемуся в частности в политической культуре. В некоторых работах Западная Европа ассоциируется с либеральной демократией, а Восточная - с авторитаризмом (Б.Мур). Другие авторы проводили разграничительные линии между Западом и Востоком. Например, П.Андерсон, исследовавший подъем абсолютизма, говорил о линии Эльба-Альпы, восточнее которой в 18-19 вв. формировались абсолютистские режимы. В 20 в. линия раздела Европы на Запад и Восток стала очевидной - “железный занавес”. При изучении политико-культурных различий между западными и восточными европейскими землями принимают во внимание социально-экономические градиенты - уменьшение плотности населения, экономической освоенности территории с запада на восток и др.

       В Европе выделяют фрагментированный срединный пояс, проходящий с севера на юг по территории Германии, Швейцарии и Италии. Когда-то этот пояс занимала Священная Римская империя, долгое время он был политически раздробленным, распадаясь на множество феодальных государств. Этот пояс отделял приморские западноевропейские государства от внутриконтинентальных восточных земель, заселенных в основном славянами. С.Роккан в своем исследовании политико-исторической структуры Европы выделял четыре меридиональные полосы - Атлантическую периферию, Западные прибрежные равнины, Центральные равнины и Альпы (аналог срединного пояса), Континентальную периферию.

       Другие исследователи уделяли внимание градиенту “север-юг”. В той же Европе они указывали на экономические различия между северными и южными территориями (в т.ч. в экономической культуре, где север с его протестантской этикой и более эффективным производством противопоставлялся патриархальному католическому югу). Об этом говорили такие исследователи, как И.Валлерстайн и Макнейл. С.Роккан указывал на сохраняющуюся роль реликтовой границы Римской империи, приблизительно разделяющей романскую и германскую части Европы. В этой связи он выделял три параллельных зоны политико-географической Европы - Средиземноморье, имперские земли к северу от Альп и земли, не входившие в состав Римской империи.

       §3. Политическое ландшафтоведение

       В последнее время в политическом анализе часто используется понятие "политический ландшафт". Одно из направлений исследований политического пространства предполагает выявление его структуры (морфологии). Подходы к морфологии политического пространства разрабатываются особой политической дисциплиной - политическим ландшафтоведением.

       В зарубежной литературе речь, как правило, идет только о внешней стороне политического ландшафта, о его видимом облике и причинах его формирования. В таком понимании политический ландшафт по преимуществу визуален. Он представляет собой модификацию природного ландшафта человеком, причем способ и формы этой модификации характеризуют творцов данного ландшафта. По традиции, именно внешние, видимые изменения в природном ландшафте, автором которых является человек, находятся в центре внимания исследователей политического ландшафта.

       Т.Джордан и Л.Раунтри рассматривают три категории визуальных политических явлений (Jordan, Rowntree, 1986). Первая из них - влияние на ландшафт правовой системы. Наиболее характерный случай связан с системой землевладения и землепользования, которая всегда легко определима на местности, в особенности с воздуха (сохранение частной собственности в сельском хозяйстве Польши в социалистический период истории этой страны привело к тому, что сельский ландшафт Польши в отличие от других восточноевропейских стран выглядел как бесконечная чересполосица). В городах нередко вводятся ограничения на высоту зданий, что приводит к существенным отличиям в городских ландшафтах (два полярных примера - Нью-Йорк и Рио-де-Жанейро). Все видимые последствия правовых норм являются неотъемлемым элементом политического ландшафта, точнее говоря, они делают природный ландшафт политическим.

       Второе проявление политики, запечатленное в ландшафте, это физические свойства государственных границ. Классическим примером маркировки границы, которая имеет глубокий культурно-политический смысл, является Великая Китайская стена. Границы могут представать не только в виде крепостной стены (в нашем столетии - Берлинская стена, укрепленная демаркационная линия между Северной и Южной Кореей), но и как засечная черта (известные из российской истории Большая Засечная черта, Белгородская черта и др.), или в современных государствах в виде контрольно-следовой полосы и линий из колючей проволоки. Атрибутом политического ландшафта "закрытых обществ" является укрепленная фронтальная граница, на местности выражающая лозунг "граница на замке". Физические свойства государственных границ зачастую отражают "оборонное сознание". В то же время современные проницаемые границы бывают вообще не маркированы. Во всех этих случаях государственная граница как визуальный элемент политического ландшафта несет на себе отпечаток государственной идеологии.

       Политический ландшафт в его видимой части отражает политику центрального или регионального правительства. В политическом ландшафте могут быть запечатлены характерные черты того или иного исторического периода, тем более, что власти, как правило, стремятся произвести “исторические” изменения в ландшафте. Гиперцентрализация политической жизни часто выражается в рисунке транспортной сети (радиальная система транспортных магистралей с центром в Москве). Политические режимы используют те или иные объекты природы (горы, реки, моря, озера), культуры (храмы, дворцы, крепости), экономики (заводы, плотины) как символы своего могущества и элементы национальной идеологии. Очень часто они создают собственные архитектурные стили (французский стиль ампир). Милитаризация образа жизни и политического сознания также выражается в ландшафте (как например, повсеместные бетонные укрепления в Албании времен Энвера Ходжи).

       Большинство политических режимов пытается насытить ландшафт признаками своего присутствия и идеологическими символами (флаги, плакаты, монументы и др.). От гитлеровской Германии осталась сеть автобанов, а “черные полковники”, придя к власти в Греции, стали широко использовать свой символ - птицу Феникс. Наиболее идеологизированными в истории 20 в. были политические ландшафты социалистических стран (памятники вождям, мавзолеи, многочисленные лозунги на зданиях и др.). Идеологизация политического ландшафта с одной стороны является отражением политической культуры, а с другой призвана воздействовать на массовое сознание. Радикальный разрыв с прошлым в странах Балтии, Закавказье, на Западной Украине символизировался разрушением памятников В.И.Ленину. Смена государственной идеологии в постсоветском Узбекистане выразилась в замене на одной из ташкентских площадей памятника К.Марксу на памятник эмиру Тамерлану. В то же время визуальный политический ландшафт Приднестровья отличается сохранением советской символики, традиционных для коммунистической эпохи памятников, что делает его типологически отличным от политического ландшафта постсоветской Молдовы.

       Таковы визуальные особенности политического ландшафта, но они не исчерпывают содержание этого понятия. В основе понятия "политический ландшафт" лежит представление о том, что каждая политическая культура вносит свои изменения в природный ландшафт и тем самым проявляет себя в качестве ландшафтообразующего фактора. Политический ландшафт представляет собой пространственно организованную систему, включающую в себя феномены политической жизни и природные условия и обладающую территориальностью. Основное значение этого понятия заключается в том, что оно помогает связать политический процесс с окружающей средой, в которой он протекает. Для того, чтобы сделать эту связь более эффективной, недостаточно представлений о визуальном политическом ландшафте (Туровский, 1995).

       Политический ландшафт в действительности имеет две формы проявления - идеальную и визуальную. В своей идеальной форме политический ландшафт - это умопостигаемое явление исторического бытия, включающее в себя политические события прошлого, политическую активность в данной местности и ее особенности и пр. В своей визуальной форме политический ландшафт предстает наблюдателю как сочетание природы и последствий политического процесса для окружающей среды.

       Рассматривать политический ландшафт только как визуальное явление не всегда целесообразно, потому что необходимо объяснение причин появления в ландшафте тех или иных визуальных объектов. Для этого объяснения исследователь, исходящий из концепции визуального политического ландшафта, должен обратиться к анализу особенностей местной политической культуры, местного политического процесса в прошлом и настоящем. Со своей стороны исследователь политической культуры неизбежно фиксирует ее внешние проявления, ее воздействие на окружающую среду, ее привязку к определенной территории с определенными границами. С помощью понятия "политический ландшафт" оба направления исследований объединяются.

       Для политической географии любой ландшафт является политическим. Причина состоит в его связи с политической активностью человека, в его значимости для политической культуры. Носителем этой значимости является идеальный, не выраженный непосредственным образом в "материальном” ландшафте слой политического ландшафта. Ведь человек не только преобразует внешний облик природы и меняет ее свойства. Он наполняет ландшафт политическим смыслом. Таким образом, политический ландшафт далеко не исчерпывается измененным политической деятельностью природным ландшафтом. В отношении последнего речь может идти о политизированном природном ландшафте (наделение политическим смыслом природных объектов и насыщение природного ландшафта политическими символами).

       Итак, методологическая значимость понятия "политический ландшафт" заключается в следующем. Во-первых, каждый политический ландшафт занимает конкретную территорию. Тем самым он связывается с местной политической культурой, которая выступает в качестве компонента местного политического ландшафта. Во-вторых, политический ландшафт связан с природой, природными условиями. В-третьих, политический ландшафт связан с политическим процессом. Тем самым политический ландшафт как категория политического анализа представляет комплексную территориально-природно-политическую систему, в рамках которой связаны территория, природа и политический процесс.

       Политический ландшафт - это синтез множества элементов, сложная система, обладающая временной динамикой, гармония (или дисгармония) природы и политики, истории и географии. Его можно представить как систему, включающую три композиционных слоя - природный, идеальный и воплощенный. В него также включается топонимика.

       Природный слой политического ландшафта видится как совокупность природных явлений и условий, которые значимы для политической сферы. Природа оказывает непосредственное влияние на традиционные представления о мире. Природные условия ставят пределы возможностям политического развития, применения политических технологий, использования элементов иных политических систем и корректируют ассимиляцию заимствованных элементов. Сложные природные условия не раз в истории востребовали централизованное государство. Вспомним и дискуссию о том, насколько в России с ее суровым климатом применима рыночная модель экономики. Под влиянием природы формируются национальная политическая культура, ценностные ориентации.

       Природа является ареной для человеческой деятельности, а ее внешний облик вместе с природными условиями становятся одной из первооснов визуальной формы политического ландшафта. Для национальной культуры природа выступает в качестве "поэтического пространства", апелляция к которому особенно характерна для национализма. Представление о Родине - это и есть форма политизации природных ландшафтов. Природный ландшафт в ходе политического процесса насыщается политическими смыслами, он ассоциируется с великими сражениями и другими значимыми историческими событиями, национальными символами (например, Куликово Поле, гора Арарат для армян, гора Мангендэ для северных корейцев). Специальные исследования природного слоя политического ландшафта особенно характерны для географического детерминизма.

       Человек со своей стороны вносит в формирование политического ландшафта свой существенный вклад. Говоря о воплощенном слое политического ландшафта, мы имеем в виду политическую деятельность, направленную на изменение внешнего облика ландшафта или непреднамеренно вызывающую эти изменения. Сюда относится прежде всего строительство - "стройки века" и иные имеющие политическое значение проекты, изменяющие окружающую среду. Нередко такое строительство носит "рекламный" характер, оно призвано продемонстрировать возможности человека при том или ином государственном строе (плотины и проект "поворота рек" в Советском Союзе). В любом случае политическая культура выступает как основной фактор ландшафтообразования, а практически повсеместный характер человеческой активности заставляет сделать вывод о том, что любой ландшафт несет в себе признаки ландшафта политического.

       Третий композиционный слой политического ландшафта следует именовать идеальным слоем. Несмотря на то, что этот слой "невидим", без обращения к нему любое исследование политического ландшафта будет лишь поверхностным описанием внешних явлений и следствий той самой деятельности, которая совершается в идеальном слое политического ландшафта. Речь идет об идеологическом наполнении политического ландшафта, его информационном содержании, “памяти ландшафта”.

       Идеальный слой создается, во-первых, политическими процессами прошлого и настоящего на данной территории. Эти процессы далеко не всегда отражаются в визуальном ландшафте, но в ландшафте идеальном они предстают как элементы местной политической культуры. Архетипы сознания и поведенческие императивы являются неотъемлемой частью политического ландшафта, который должен рассматриваться только как комплексное явление.

       Во-вторых, идеальный слой формируется благодаря индивидуальной деятельности личностей - государственных деятелей, пассионариев. Политический ландшафт получает, таким образом, связь с пассионариями и результатами их деятельности, причем эта связь носит двоякий характер. С одной стороны, политический ландшафт "производит" пассионариев, "воспитывает" их, наделяет впечатлениями, формирует их сознание, взгляды и представления, симпатии и антипатии. Со своей стороны, пассионарии создают, изменяют, обогащают политический ландшафт своими политическими произведениями, идеями, поступками.

       Особую роль в политическом ландшафте играет топонимика. Географические названия становятся важными элементами ландшафта, их изменения свидетельствуют о сдвигах в общественном сознании. Название места часто используется как политико-культурный символ, особенно, если речь идет о названиях населенных пунктов, улиц и площадей. Политико-идеологическим смыслом наделяются даже названия природных объектов. Достаточно вспомнить пик Коммунизма на Памире, в 1998 г. переименованный таджикскими властями в пик Исмаила Самани, основателя средневекового государства Саманидов, которое считается первым таджикским государством.

       Изменения в топонимике прямо зависят от политических перемен. В советской истории эти изменения всегда свидетельствовали об очередной “смене вех”. Можно вспомнить волну переименований населенных пунктов после Октябрьской революции. Мало кто помнит, что подмосковный город Талдом некоторое время носил название Ленинск, а знаменитая Гатчина была Троцком. В сталинские времена волна переименований захлестнула всю страну. На карте появились имена И.Сталина, С.Кирова (Вятка), М.Калинина (Тверь), В.Молотова (Пермь), К.Ворошилова (Ставрополь), В.Чкалова (Оренбург) и др., не говоря уже о многочисленных топонимах в честь В.Ленина. Зато при Н.Хрущеве “сталинские” названия улиц и городов были заменены на новые или, напротив, прежние исторические. В 1980-е гг. появилась своеобразная традиция переименовывать город после смерти очередного генерального секретаря ЦК КПСС. Поэтому Набережные Челны были переименованы в Брежнев, Рыбинск в Андропов, а Шарыпово в Красноярском крае в Черненко. После смерти министра обороны СССР столица Удмуртии Ижевск стала Устиновым.

       Напротив, после распада СССР начался возврат исторических названий. В некоторых городах, например, во Львове все улицы, напоминавшие о советской эпохе, были переименованы. Вернули себе исторические названия многие города (Санкт-Петербург, Екатеринбург, Тверь, Самара) и улицы (особенно в Москве). Однако символы прежней эпохи в виде топонимики (особенно популярными и долговечными оказались топонимы в честь В.Ленина, С.Кирова и М.Калинина) и памятников в большинстве своем сохраняются и в постсоветском политическом ландшафте России.