Основные положения дескриптивной лингвистики

На основе этих положений Блумфилда возникла дистрибутивная лингвистика, которая успешно развивала свои взгляды в 30-50-х годах прошлого столетия. К этому направлению принадлежат такие американские лингвисты, как Б. Блок, Е. Найда, Дж. Трейджер, З. Харрис, Ч. Хоккет.По их мнению, единственным исходным моментом для лингвиста является текст на каком-либо языке. Этот текст подлежит дешифровке, в результате которой устанавливается язык (код), использованный данным текстом. «Идея о том, что единицы языка, классы единиц и связи между единицами могут быть определены исключительно через их окружение, т.е., говоря словами Ф. де Соссюра, через их отношения к другим единицам того же порядка, и составляет существо дистрибутивного подхода к языку». Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. - С. 47. Успешность применения дескриптивных методов к анализу фонетической системы языка объясняется тем, что элементы системы - фонемы - лишены непосредственной связи со значением, с понятиями.

Стремление сохранить объективный и непредвзятый подход к анализу текста привело некоторых сторонников дистрибутивного метода к отказу от обращения к значению языковых форм, подвергающихся анализу. По своему отношению к роли значения ученики Блумфилда распались на менталистов и механицистов. Первые (сам Блумфилд, К. Пайк, Ч. Фриз) считают, что нельзя игнорировать значение языковых форм. Вторые (З. Харрис, Б. Блок, Дж. Трейджер) полагают, что можно дать исчерпывающее описание языка без обращения к значению.

У дескриптивистов центральной единицей грамматического анализа стала морфема. Через морфему определяются все более крупные языковые единицы или конструкции (слова, предложения). Стремление отказаться от вмешательства времени, диахронии придало грамматической теории дескриптивистов строго синхронный характер. При анализе высказывания они пользуются только двумя понятиями - понятиями морфем как единиц и понятием их порядка расположения (аранжировка). Явления флексии (фузии) должны были получить морфемное объяснение. Последователи Блумфилда, видя в морфеме основную единицу грамматического строя языка, должны были свести к ней все различия в форме слов, различающихся по значению. Дескриптивисты были убеждены, что все элементы звукового состава высказывания принадлежит той или другой морфеме, это и тало причиной расширения понятия морфемы. Вместе с тем Дескриптивисты сняли все ограничения, касающиеся означающего морфемы, т.е. в одну морфему сводились функционально тождественные, но формально различающиеся единицы. Разорвав понятие лингвистической единицы и видоизменив содержание морфемы, формальную единицу назвали морфой (ее варианты - алломорфы).

В начале 60-х годов на смену и в качестве дополнения анализа по НС приходит трансформационный метод, зачатки которого имелись у З. Харриса, но в цельную систему трансформационный метод и, шире, порождающую грамматику привел его ученик Наум Хомский.

Этот метод исходит из убеждения, что «синтаксическая система языка может быть разбита на ряд подсистем, из которых одна является ядерной, исходной, а все другие - ее производными. Ядерная подсистема - это набор элементарных типов предложений; любой сколько-нибудь сложный синтаксический тип представляет собой трансформ одного или нескольких ядерных типов, т.е. известную комбинацию ядерных типов, подвергнутую ряду преобразований (трансформаций)». Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. - С. 181. Т.е., стержнем трансформационной грамматики является идея о ядре языка, состоящем из простейших лингвистических структур, из которого могут быть выведены все остальные лингвистические структуры большей или меньшей сложности.

Американские дескриптивисты внесли много нового в методику лингвистического анализа, которая получила признание и за пределами этого направления. В частности, нужно отметить разработку дескрипитвистами учения о различных типах морфем, указание на роль суперсегментных, или просодических, элементов (ударение, интонация, тон, пауза, стык), более тщательную разработку принципов фонологического и морфологического анализа, в процессе которого проводится тщательное и исчерпывающее изучение всех форм членения и видов сочетания и грамматической зависимости компонентов языка. Большое значение приобрел предложенный американскими дескриптивистами анализ по непосредственно составляющим (НС).

Советское языкознание – Марр, Мещанинов, Щерба

Марр

Со второй половины 20-х годов на передний план начинает выдвигаться концепция Н.Я. Марра, известная как «новое учение о языке» и наложившая заметный отпечаток как на развитие отечественного языкознания в целом, так и на личную и научную судьбу многих его представителей.

Излагая основные положения его концепции (в основном, они разбросаны по многочисленным трудам), обычно выделяют следующие положения:

– поскольку, согласно марксисткому учению, общественные явления представляют собой идеологическую надстройку над экономическим базисом, постольку «язык есть надстроечная категория на базе производства и производственных отношений… такая же надстрочечная, как художество и вообще искусство»;

– раз марксистское учение исходит из того, что любому надстрочечному явлению присущ классовый характер, последний должен быть свойствен и языку: «Нет языка, который не был бы классовым, и, следовательно, нет мышления, которое не было бы классовым». Более того: «Не существует национального, общенационального языка, а есть классовый язык и языки одного и того же класса различных стран, при идентичности социальной структуры, выявляют больше типологического сродства друг с другом, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации»;

– первичным языком был ручной (кинетический): звуковая речь появилась позже, причем ее употребление «не могло не носить характера магического средства», а сам язык «являлся орудием власти классового господства»;

– эта первичная звуковая речь состояла из четырех элементов САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ, каждый из которых «характеризовался диффузным состоянием трехзвучности», причем «первичное диффузное произношение каждого из четырех элементов, как единого цельного диффузного звука, пока не выяснено». Эти четыре элемента являются общими для всех языков, и «в лексическом составе какого бы то ни было языка нет слова, содержащего что-либо сверх все тех же четырех элементов». Их выявление представляет собой задачу «лингвистической палеонтологии» (как мы видели выше, этот термин уже имелся в лингвистике, но использовался в совершенно другом значении);

– пути развития языков являются едиными, что объясняется единством самого глоттогонического (языкотворческого) процесса, поскольку «все слова всех языков сводятся к четырем элементам». Генетического праязыка, как его понимала компаративистика, вообще не существует; постулирование праязыков представляет собой «обоснованное на недоразумении утверждение», а сам праязык – не что иное, как научная фикция;

– языковые состояния («грамматические стадии») сменяются в результате смены общественно-экономических формаций. «…Так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую». Отсюда следовало, что традиционная морфологическая классификация должна быть интерпретирована в социологическом духе: аморфное, агглютинативное и флективное состояние «отражают каждое особый социальный строй»; первое – первобытнообщинную формацию, второе – родовую, третье – формации классового общества;

– основную роль в развитии языка играют не постепенные эволюционные изменения (хотя в принципе они могут иметь место), а «перемены мутационного порядка», представляющие собой «революционные сдвиги которые вытекали из качественно новой техники и качественно нового социального строя. В результате получалось новое мышление, а с ним новая идеология в построении речи и, естественно, новая ее техника. Отсюда различные системы языков»;

– так называемая индоевропеистика (под которой, по существу, понималось все традиционное сравнительно-историческое языкознание) «есть плоть от плоти, кровь от крови отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении европейскими народами народов Востока, их убийственной колониальной политикой» (т. е. представляет собой не только научного, но и политического врага советского строя).

С середины 30-х годов, после смерти Н.Я. Марра, фактическим главой советского языкознания стал академик Иван Иванович Мещанинов (1883–1967). На словах он продолжал сохранять верность идеям своего учителя, повторяя наиболее общие формулировки последнего. Однако в работах, относящихся к 40-м гг., таких как «Общее языкознание (к проблеме стадиальности в развитии слова и предложения») (1940), «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол» (1949), Мещанинов в значительной степени отошел от построений Марра, прежде всего – от четырехэлементного анализа. В центре внимания ученого находились проблемы синтаксической типологии, главным образом в плане способов обозначения субъекта и предиката, причем выделяемые здесь типы получают стадиальную интерпретацию. Так, более ранней стадией признаются инкорпорирующие языки, где имеется комплекс, одновременно являющийся и словом, и предложением и поэтому не могущий быть отнесенным к какой-либо части речи. Строй же языков, в которых предложение состоит из слов, может быть посессивным (алеутский, пережиточно абхазский язык), при котором одинаковым образом обозначается посессивное и предикативное (между субъектом и предикатом) отношение; эргативным (кавказские языки), когда субъект непереходного предложения оформляется как объект переходного, а субъект переходного обозначается особым падежом; номинативным (индоевропейские языки), где субъект обозначен подлежащим, предикат – сказуемым, а объект – дополнением. Каждый из них представляет определенную стадию языкового развития, хотя в конкретных языках могут сосуществовать разные конструкции, вследствие чего не всегда ясно, какой именно строй в них преобладает.

В книге «Члены предложения и части речи» получила также дальнейшее развитие выдвинутая О. Есперсеном идея понятийных категорий, хотя ссылок на труды своего датского коллеги автор (возможно, по цензурным соображениям) не делает. В трактовке И.И. Мещанинова они представляют собой общие понятия, существовавшие в данной общественной среде (субъект, предикат, предметность, род и т. п.), которые «не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматике». Обретая в языке свою синтаксическую или морфологическую форму (причем «одно и то же задание, даваемое содержанием высказывания, получает различные пути своего выражения и в морфологии и в синтаксисе»), они становятся грамматическими категориями. Однако хотя понятийные категории не существуют вне языка и обязаны как-то выражаться в нем, само это выражение может быть самым разнообразным – как грамматическим, так и лексическим. Понятийные категории, таким образом, встречаются во всех языках и носят универсальный характер, однако различаются по своему внешнему выражению.

Среди трудов общелингвистического характера, появившихся в рассматриваемый период, выделяют статью Льва Владимировича Щербы (1880–1944) «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», опубликованную в 1931 г. с подзаголовком «Памяти учителя И.А. Бодуэна де Куртенэ» и посвященную своеобразной интерпретации поставленной Ф. де Соссюром проблемы языка и речи.

Согласно Л.B. Щербе, целесообразно различать три основных понятия. Во-первых, это речевая деятельность, т. е. сами процессы говорения и понимания. Будучи обусловлена психофизической организацией индивида, она вместе с тем является социальным продуктом. Во-вторых, это языковой материал, определяемый как «совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы. На языке лингвистов это тексты. Языковой материал – результат речевой деятельности». В-третьих, это языковая система, воплощением которой являются грамматики и словари, создаваемые «не на основании актов говорения и понимания какого-либо одного индивида, а на основании всех (в теории) актов говорения и понимания, имевших место в определенную эпоху жизни той или иной общественной группы… Правильно составленные словарь и грамматика должны исчерпывать знание данного языка. Мы, конечно, далеки от этого идеала, но я полагаю, что достоинство словаря и грамматики должно измеряться возможностью при их посредстве составлять любые правильные фразы во всех случаях жизни и вполне правильно понимать все говоримое на данном языке».

Особо рассматривает Щерба вопрос об объективности существования языковой системы. Отвергая «существование языковой системы как какой-то надындивидуальной сущности», с одной стороны, и мнение, согласно которому, «языковая система, т. е. словарь и грамматика данного языка, является лишь ученой абстракцией» – с другой, Л.B. Щерба приходит к выводу, что языковая система «есть то, что объективно заложено в данном языковом материале и что проявляется в “индивидуальных речевых системах”, возникающих под влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать источник единства языка внутри данной общественной группы».

В связи с этим Л.B. Щерба останавливается и на проблеме, которую Соссюр определял как антиномию изменчивости – неизменчивости языкового знака. Отмечая социальный характер языковой системы («Все подлинно индивидуальное, не вытекающее из языковой системы, не заложенное в ней потенциально, не найдя отклика и даже понимания, безвозвратно погибает»), автор видит ведущую причину языковых изменений именно в «содержании жизни данной социальной группы», т. е. внешних условиях существования носителей языка: «Речевая деятельность, являясь в то же время и языковым материалом, несет в себе и изменения языковой системы… Опыт нашей революции показал, что резкое изменение языкового материала неминуемо влечет изменение речевых норм… Поэтому языковая система находится все время в непрерывном изменении. Наконец, всякая социальная дифференциация внутри группы, вызывает дифференциацию речевой деятельности, а следовательно, и языкового материала, приводит к распаду единого языка».

К этим соображениям общесоциологического характера (свойственного отечественной научной мысли рассматриваемого периода в целом) Л.B. Щерба добавляет такие факторы, как улучшение понимания (например, устранение омонимов), тенденция к экономии труда, смешение разных языков и так называемых «групповых языков внутри одного языка» (т. е. территориальных и социальных диалектов), ссылаясь, в частности, на А. Мейе. «Само собой понятно, – замечает ученый, – что все изменения, подготовленные в речевой деятельности, обнаруживаются легче всего при столкновении двух групп. Поэтому историю языка можно в сущности передавать как ряд катастроф, происходящих от столкновения социальных групп».

Особо останавливается Щерба на проблеме метода лингвистического исследования. Отмечая, что «лингвисты совершенно правы, когда выводят языковую систему, словарь и грамматику данного языка из соответственных текстов, т. е. из соответственного языкового материала», и признавая, что «никакого иного метода не существует и не может существовать в применении к мертвым языкам», ученый подчеркивает, что механический перенос подобного подхода на исследование живых языков (за которое так ратовал его учитель Бодуэн де Куртенэ) является неоправданным и приводит к появлению «мертвых грамматик и словарей», далеко не адекватно отражающих языковую реальность. «Исследователь живых языков, – указывает ученый, – должен поступать иначе. Конечно, он тоже должен исходить из так или иначе понятого языкового материала. Но, построив из фактов этого материала некую отвлеченную систему, необходимо проверить ее на новых фактах, т. е. смотреть, отвечают ли выводимые из нее факты действительности. Сделав какое-либо предположение о смысле того или иного слова, той или иной формы, о том или ином правиле словообразования или формообразования и т. п., следует пробовать, можно ли сказать ряд разнообразных фраз… применяя данное правило. Утвердительный результат подтверждает правильность постулата… Но особенно поучительны бывают отрицательные результаты: они указывают или на неверность постулированного правила, или на необходимость каких-то его ограничений, или на то, что правила уже больше нет, а есть только факты словаря и т. п.». По мнению Щербы, как раз использование эксперимента составляет основное методологическое преимущество изучения живых языков по сравнению с мертвыми. Благодаря ему можно будет создать адекватные действительности грамматики и словари – еще и потому, что в текстах, изучаемых лингвистами, обычно отсутствуют ошибочные с точки зрения нормы высказывания («отрицательный языковой материал»), роль которых весьма значительна.

В другой статье – «Очередные проблемы языковедения», опубликованной посмертно в 1945 г., – подчеркивается необходимость сравнительного изучения структур разных языков, поскольку именно таким образом можно установить взаимообусловленность отдельных элементов языковых структур и по-настоящему определить понятия «слова», «предложения» и т. п. Различия пассивную и активную грамматику, Щерба определял первую как идущую от форм к значениям, а вторую как занимающуюся вопросами о способах выражения той или иной формы, причем, признавая важность обоих аспектов, ученый указывает, что до сих пор преобладал именно первый. Можно отметить также, что саму методику описательного изучения Щерба понимал в противоположном дескриптивизму плане: если для представителей последнего основной была работа с информантом и в принципе описываемого языка лингвист мог не знать, то их российский коллега подчеркивал: «…Для того чтобы не исказить строй изучаемого языка, его надо изучать не через переводчиков, а непосредственно из жизни, так, как изучается родной язык. Надо стремиться вполне обладать изучаемым языком, ассимилироваться туземцам, постоянно требуя от них исправления твоей речи».

Затрагивает Л.B. Щерба и такие популярные среди советских языковедов рассматриваемого периода вопросы, как развитие структуры человеческого языка в связи с развитием человеческого сознания и зависимость изменений знаковой стороны языка от изменений в структуре общества, но подходит к ним весьма осторожно: в первом случае он ограничивается замечанием о том, что «слишком мало самостоятельно думал над этим вопросом, чтобы дольше останавливаться на нем», во втором – что утверждения о подобной зависимости в настоящий момент представляют собой «больше постулат, чем очевидный факт».

Вообще отношение ученного к марровской доктрине было достаточно сложным и, несмотря на отдельные нападки со стороны ревнителей «нового учения о языке», в целом до открытого разрыва дело не доходило.

29. Порождающая грамматика Н.Хомского: принципы «Стандартной теории».

Порождающая грамматика (ПГ) — это система описания языка, предложенная современным американским лингвистом Н. Хомским. По замыслу ее автора, она призвана установить правила, при помощи которых говорящие порождают предложения.
Принято различать следующие три этапа в развитии ПГ — автономного синтаксиса, представленного работой «Синтаксические структуры», стандартной теории, изложенной в книге «Аспекты теории синтаксиса», и расширенной стандартной теории, которая трактуется в ряде статей.
На одном из начальных этапов ПГ состояла из базисного и трансформационного компонентов. Базисный компонент включает а) некоторый набор синтаксических символов: S — символ предложения, NP — именная группа, VP — глагольная группа и т. п.; б) неограниченное множество слов и морфем: мальчик, этот, пугать, -л (глагольный суффикс прошедшего времени) и т. п.; в) набор правил, оперирующих этими единицами; правила имеют вид подстановок: S -* NP + VP (т. е. предложение развертывается в именную и глагольную группы), NP->-A+N (т. е. именная группа состоит из прилагательного и существительного, например: маленький мальчик) и т. д.
На основе подобных правил из начального символа предложения (S) выводится глубинная структура этого предложения.
Трансформационный компонент ПГ содержит различные правила размещения слов в предложении: например, правила согласования, глагольного управления, вставки какого-либо элемента или его опущения и т. п
В результате операций, производимых по правилам, которые содержатся в трансформационном компоненте, глубинная структура предложения превращается в реальное предложение.
На более поздних этапах развития ПГ в нее вводится семантический компонент — в виде содержательных интерпретаций, которым должны были подвергаться глубинные структуры предложений и их составляющие. Использование семантики наложило определенные ограничения на трансформации глубинных структур: так, они могли преобразовываться только в такие поверхностные структуры, которые давали бы семантически связанные (согласованные) предложения (например: Темнота пугает маленького мальчика, но не «Маленький мальчик пугает темноту»).
Создавая свою грамматику, Н. Хомский исходил из положения, согласно которому владение языком разделяется на компетенцию (по-английски competence), т. е. знание совокупности правил, по которым строятся предложения, и использование (по-английски performance), т. е. умение при построении предложения учитывать внеязыковые факторы (например, ситуацию, стиль речи, характер отношений с собеседником и т. п.).
Если с этой точки зрения характеризовать ПГ, то надо сказать, что она лишь в незначительной степени затрагивает ситуативные условия использования языка — в основном ее правила ориентированы на описание языковой компетенции. В этой односторонности многие критики ПГ увидели основной ее недостаток. Серьезные возражения вызвали и другие стороны теории Н. Хомского, например: его постулат о врожденном характере языковой способности, недостаточное внимание, которое уделяет ПГ живой речи, со всеми ее отклонениями от грамматических правил, и т. п.
Однако несомненно, что созданная Н. Хом-ским и его последователями система описания языка сыграла определенную роль в развитии американской лингвистики.
Исследования, проводившиеся в рамках по рождающей грамматики, ввели в научный оборот много нового и при этом лингвистически интересного материала. Для анализа этого материала стали привлекаться не только собственно лингвистические методы, но и методы, свойственные другим наукам, в частности формальной логике. Это позволило глубже проникнуть в механизм взаимодействия словесных значений в пределах предложения.
Если до Хомского для американского языкознания был характерен «приземленный», чисто эмпирический анализ разрозненных фактов, принадлежащих разным языкам, то теория ПГ заставила лингвистов обратиться к исследованию вопросов о том, как устроен язык вообще, как действует его механизм в процессах порождения и понимания речи, т. е. к проблемам, имеющим для лингвистики первостепенное значение.

За время своего существования генеративизм прошел несколько этапов. Наиболее крупные из них следующие.

1. Стандартная теория, подэтапами развития которой являются:

Модель «Синтактических структур», называемая так по имени первой монографии Хомского, в которой было реализовано представление о языке как механизме порождения бесконечного множества предложений с помощью конечного набора грамматических средств, для чего он предложил понятия глубинной (скрытой от непосредственного восприятия и порождаемой системой рекурсивных, т.е. могущих применяться многократно, правил) и поверхностной (непосредственно воспринимаемой) грамматических структур, а также трансформаций, описывающих переход от глубинных структур к поверхностным. Считается, что одной глубинной структуре могут соответствовать более одной поверхностных структур (например, пассивная конструкция Указ подписывается президентом выводится с помощью трансформации пассивизации из той же глубинной структуры, что и активная конструкция Президент подписывает указ) и наоборот (так, неоднозначность Посещение родственников может быть утомительным описывается как результат совпадения поверхностных структур, восходящих к двум различным глубинным, в одной из которых родственники являются тем, кто посещает кого-то, а в другой – теми, кого кто-то посещает).

Модель «Аспектов», или стандартная теория, изложенная в книге Хомского Аспекты теории синтаксиса (Aspects of the Theory of Syntax, 1965, рус. пер. 1972) и представляющая собой прежде всего попытку введения в формальную модель семантического компонента – так называемых правил семантической интерпретации, приписывающих значение глубинным структурам. В «Аспектах» было введено противопоставление языковой компетенции (системы процессов порождения языковых высказываний) и употребления языка (performance), принята так называемая гипотеза Катца – Постала о сохранении смысла при трансформации, в связи с чем исключено понятие факультативной трансформации, а также введен аппарат синтаксических признаков, описывающих лексическую сочетаемость.

2. Теория управления и связывания, формировавшаяся в течение 1970-х годов и в суммарном виде представленная в книге Хомского Лекции об управлении и связывании (Lectures on Government and Binding, 1981); по первым буквам английских слов она часто называется GB-теорией. Основным изменением при переходе к этой теории стал отказ от специфических правил, описывающих синтаксические структуры конкретных языков, и замена их некоторыми универсальными ограничениями. Все трансформации были заменены одной универсальной трансформацией перемещения. В рамках GB-теории были выделены частные модули (Х-штрих-теория, теория ограничивания, теория связывания, теория управления, теория падежа, Тета-теория), каждый из которых отвечает за свою часть грамматики, действует в соответствии со своими принципами и имеет ряд настраиваемых параметров, определяющих конкретно-языковую специфику. Поскольку понятия принципов и параметров сохранились и на следующем этапе развития генеративизма, иногда говорят о теории принципов и параметров как особой стадии, охватывающей второй и третий этапы генеративизма.

3. Минималистская программа, основные положения которой были изложены Хомским в нескольких статьях, собранных впоследствии в одноименной книге (The Minimalist Program, 1995). Эта программа (не модель и не теория) предполагает минимизацию языковых представлений и описание их взаимодействия с другими когнитивными системами, постулируя в языковом аппарате человека две главных подсистемы: лексикон и вычислительную систему, а также два интерфейса – фонетический и логический.

Аппарат и многие теоретические постулаты генеративизма за четыре десятилетия изменились почти до неузнаваемости; достаточно указать на то, что теория, в 1960-е годы называвшаяся чаще всего трансформационной и формулировавшаяся как система правил, в настоящее время ни понятия трансформации, ни даже понятия правила не использует. Из новейшей версии генеративизма были исключены и понятия глубинной и поверхностной структур, когда-то занимавшие центральное место в порождающей теории. Принято считать, что неизменными в генеративизме остались лишь постулаты о врожденности языковой способности человека, о единстве базовых принципов устройства различных языков, различающихся лишь установкой некоторых частных параметров, и об автономности грамматики. Это верно, но, во-первых, эти постулаты, в особенности первые два, отнюдь не являются отличительными чертами генеративизма; они, порой неявно, принимались во многих лингвистических теориях и раньше, а главное – есть основания полагать, что эти постулаты могут быть выведены из некоторых более общих соображений.

Реальным инвариантным ядром генеративизма Хомского является прежде всего так называемый методологический монизм, т.е. требование, в соответствии с которым объяснение во всех науках должно быть построено одинаково – по образцу естественных наук и прежде всего физики как их эталона. В качестве же законов природы выступают грамматические правила и принципы – автономный и невыводимый синтаксис (в широком понимании), задающий формальные структуры, которые, также по некоторым правилам, переводятся в звуковую форму и которым по определенным правилам приписывается значение.

Из методологического монизма вытекают и автономность синтаксиса (его ничем не надо объяснять), и постулат о врожденной языковой способности (она дана человеку в готовом виде так же, как ему даны законы природы), а из тезиса о врожденности естественным образом выводится тезис о глубинном единстве всех языков.

Генеративная теория Хомского, несомненно, представляет собой выдающееся интеллектуальное достижение. На первом (до своего кризиса рубежа 1960–1970-х годов) этапе она оказала огромное влияние на развитие формальных грамматик и вычислительной лингвистики, предоставив исследователям экономный и более мощный по сравнению с грамматиками непосредственных составляющих аппарат описания формальных языковых структур. Синтаксические структуры Хомского считается одним из трудов, заложивших основы современной когнитивной науки. В теоретическом плане генеративная теория ознаменовала собой радикальный разрыв с бихевиоризмом (Хомского, после его знаменитой полемики начала 1960-х годов с психологом-бихевиористом Б.Скиннером, признали «могильщиком бихевиоризма»). Хомский, говоря в эти годы об интеллектуальных корнях своих идей, всячески дистанцировался от дескриптивистского этапа в развитии лингвистики и апеллировал к далеким предшественникам – В. фон Гумбольдту, французским грамматистам Пор-Рояля и особенно Р.Декарту.

  30. Модели языка в порождающей семантике.

Порождающая семантика или генеративная семантика — одно из направлений в теории трансформационных порождающих грамматик, ставившее целью построить модель языка по схеме «от значения к тексту» и «от текста к значению». Представляла собой частный метод грамматического описания.

Теория получила распространение в США в конце 1960 — середине 1970 годов, однако со временем исследователи утратили к ней интерес, что связано с недостаточной гибкостью метода описания: каждый новый этап требовал коренной перестройки полученной ранее системы грамматических правил.