V. Общее истощение организма 7 страница

Гертруда радостно бросилась ему на шею.

– Я так счастлива, – сказала она.- Я чувствовала, что больше не смогу отпустить тебя от себя.

В Луисвилле управляющий магазином принял его отставку, но предложил ему остаться в штате и получать деньги за то, что определенный ассортимент их товаров – бухгалтерские книги, чековые книжки и тому подобное – он будет предлагать в тех городах, которые ему предстоит посетить. Эдгар с благодарностью согласился. И вот 1 февраля 1900 года Эдгар Кейси, торговец и страховой агент, отправился в путь по городам Западного Кентукки.

В начале марта он приехал в Элктон, небольшой город приблизительно в сорока милях от Хопкинсвилла. До этого в течение нескольких недель он периодически страдал сильными головными болями. Однажды утром, когда он был в Элктоне, голова разболелась особенно сильно. Он нашел врача и попросил успокоительное. Врач дал ему порошок и велел выпить его со стаканом воды, Эдгар вернулся в гостиницу и принял лекарство.

Когда он очнулся, то был уже дома, в Хопкинсвиллле, в кровати. В комнате находились двое врачей – домашний доктор Дж. Б. Джексон и доктор А. К. Хилл. Они с беспокойством смотрели на него. Эдгар слышал, как они разговаривали со сквайром, который рассказывал им, что друг их семьи по имени Росс Роджерс наткнулся на Эдгара в Элктоне: тот в беспамятстве бродил по вокзалу. Он не узнал Росса. На нем было пальто нараспашку, а шляпа вообще отсутствовала. Росс привез его домой. Росс должен был вот-вот подойти.

Эдгар пытался заговорить, что-то спросить, но голоса не было, а был лишь слабый болезненный шепот. Ему дали полоскание, но оно не помогло. Наконец шепотом и жестами он смог рассказать свою историю. Врачи осмотрели его и сказали, что, за исключением хрипоты, он был в полном порядке. Очевидно, он принял слишком большую дозу успокоительного, и это повлияло на его нервную систему. А горло, скорее всего, он простудил, когда бродил по улицам в холодную погоду в расстегнутом пальто и без шляпы.

Они порекомендовали ему отдохнуть.

На следующий день он уже был на ногах, готовый приступить к работе. Но хрипота не прошла ни на следующий день, ни через два дня. Пригласили доктора Мэннинга Брауна, местного ларинголога. Он сказал что-то про афонию и попросил разрешения пригласить других специалистов. Их побывала целая толпа, и каждый предлагал свою теорию. Приезжал даже знаменитый специалист из Европы, который оказался в это время в соседнем городе и заинтересовался “любопытным случаем”. Недели сменялись месяцами. Наступила весна, а за ней лето. Хрипота не проходила.

Однажды Эдгар понял, что он неизлечим. Врачи приезжали к нему не для того, чтобы помочь: им было просто интересно. Пелена спала с его глаз однажды Утром, после того, как он проанализировал то, что говорил кто-то из врачей, и то, как доктор Браун представил его коллеге, когда Эдгар пришел к нему на прием. Теперь он видел себя глазами других: перед ними был человек, который потерял голос и который никогда не сможет говорить, кроме как шепотом.

Какое-то время ему было трудно отказаться от надежды. Он привык выздоравливать и не мог расстаться с этой привычкой. Вера в докторов сменялась надеждой на чудо. И лишь затем, постепенно, он смирился и посмотрел правде в глаза.

Ему надо было искать работу. Это было главное обстоятельство, вынуждавшее его осознавать свое новое состояние. Человек без голоса не мог торговать; он не мог быть служащим; он не мог работать там, где ему когда-либо приходилось работать. Он мог бы возвратиться на ферму, но тут же отказался от этой мысли. Ему нужен был город: он был одинок, подавлен, испуган. Он хотел, чтобы рядом было много людей, хотя он и не мог с ними говорить или делать то же, что и они. Они были ему нужны. Оставшись один, он столкнулся бы с проблемами, к которым еще не был готов.

Местный фотограф У. Р. Боулз разрешил проблему работы. Он предложил Эдгару место ученика в своей студии, и тот согласился: казалось, это было как раз то, что нужно. Он будет среди людей, не будучи обязанным говорить с ними: это будет делать мистер Боулз. Он получит профессию, которая, независимо от того, вернется к нему голос или нет, даст ему средства к существованию.

Вторая стоявшая перед ним проблема разрешилась, как только он нашел работу. Гертруда была счастлива, услышав, чем он собирается заниматься. Ее всегда интересовали фотография и живопись; она сама делала фотографии и ретушировала их.

– Мы сможем открыть собственную студию – возбужденно говорила она.- Я буду принимать клиентов, показывать им образцы и договариваться о ценах; а ты будешь фотографировать и проявлять пленки. А еще я смогу ретушировать.

Соглашаясь с ней, он тем не менее был удивлен. Он знал, что случившееся несчастье не изменило ее чувства к нему, но в то же время считал, что она вправе разорвать помолвку, и был готов к тому, что она это сделает. Некоторым образом он признавал свою отверженность. И тот факт, что Гертруда не только так не считала, но и воспринимала его несчастье как свое собственное и даже видела в нем доброе знамение для них обоих, явил ему таинство сострадания и милосердия. Он был поражен. Ему никогда не приходило в голову, что Гертруда должна что-то для него делать. Он думал исключительно о том, чтобы сделать что-то для нее.

Но, несмотря на то, что они с Гертрудой еще больше сблизились, ощущение отверженности не покидало его. Это была третья проблема. В тишине студии, в одиночестве своих прогулок в Хилл и обратно, во время вечерней молитвы его преследовала мысль о Боге.

Не потому ли у него отняли голос, что этот голос был предназначен проповеднику? Не был ли он наказан за то, что не внял гласу Божьему? Тот ангел в обличье женщины, который явился ему в детстве, который направил его с фермы в Хопкинсвилл,- неужели он велел сделать ему то, что он не смог выполнить?

Явившаяся ему женщина сказала тогда: “Твои молитвы были услышаны. Скажи мне, чего тебе хочется больше всего, и я дам тебе это”. И он ответил: “Больше всего на свете я хочу помогать людям, особенно детям, когда они болеют”. Потом она исчезла, но на следующий день помогла ему с уроками.

Зачем она помогала ему, если не хотела, чтобы он стал проповедником или, как думала его мама, врачом? Но это оказалось невозможно. Он искал другие пути служения Богу: вел занятия в воскресной школе, организовал миссионерскую группу и старался жить как истинный христианин. Или он должен был сделать что-то еще?

У него всегда было чувство, что он должен посвятить свою жизнь людям. Но делать это и одновременно зарабатывать на жизнь было невозможно, если не быть проповедником или врачом. Ученики Христа бросили свою работу и пошли за ним. А за кем было идти ему?

Когда он спросил об этом маму, она попыталась подбодрить его.

– Я никогда не считала, что тебе суждено стать проповедником,- сказала она.- Быть проповедником хорошо, но проповедники призывают к добру других. А ты хочешь быть добродетельным сам. И в этом разница. Это не значит, что проповедники плохие. Большинство из них – прекрасные люди. Но я никогда, в самом деле, не думала о тебе как о проповеднике. Я думаю, что ты – хороший христианин. Хороший христианин занят тем, чтобы быть добродетельным, и не следит за тем, добродетелен ли его сосед или нет.

Она говорила о чем-то еще, повторяясь в своих рассуждениях о людях, долге, служении, пока наконец он не понял, что она не отвечает на его вопрос. Она просто говорила и была обеспокоена – обеспокоена, растеряна, испугана, как и он.

Все в Хопкинсвилле стремились в Оперный театр Холленда, когда в город приезжал Харт, король смеха. Харт был гипнотизером; он смешил публику, вводя добровольцев “в состояние” и заставляя их выделывать всякие нелепые трюки: играть в “классики”, изображать рыб, подниматься по несуществующим лестницам, вязать крючком воображаемые салфеточки и так далее. Людям нравилось смотреть, как их родственники, друзья и недруги выделывают все эти фокусы. Когда добровольцев не было, Харт садился на сцене и гипнотизировал публику в зале, раскачиваясь взад и вперед на стуле и монотонно повторяя: “Спать… спать… спать…” Затем он проходил по залу, выискивая тех, кто поддался внушению. Тогда он быстро говорил им что-то, делал пассы перед их лицами, и они просыпались.

Обычно он приглашал на сцену группу людей – “класс”, как он их называл. Тех, кто не реагировал на его пассы и слова, он просил удалиться; оставшиеся развлекали публику. Однажды Эдгар тоже поднялся на сцену с группой своих приятелей, но ему пришлось уйти.

У Харта была профессиональная труппа. Один из его артистов под гипнозом “деревенел”. Тогда ему на грудь клали большой камень, и другой артист бил по этому камню кузнечным молотом, пока он не раскалывался. Харт устраивал и другие не менее впечатляющие зрелища, но самым эффектным было особое представление, которое Харт считал “гвоздем программы”. Добровольцу из местных жителей давали какой-нибудь предмет и просили спрятать его где-нибудь в городе. Тогда Харт садился в повозку, запряженную парой лошадей, ему завязывали глаза, а два человека, стоя от него по обе стороны, держали его за руки. Повозка следовала по маршруту спрятавшего предмет; ее направлял Харт, который говорил вознице, где сворачивать. В конце концов он находил предмет. Он никогда не ошибался в своих поисках, однако ему никогда не удавалось убедить скептиков, что тут не было мошенничества.

Харт обычно находился в городе от десяти дней до двух недель и уезжал, когда публика начинала убывать. Он был среднего роста, со светло-каштановыми вьющимися волосами и коричневато-зелеными глазами, которые необыкновенно сверкали и казались настороженными. Он не надевал сценических костюмов, не использовал световых эффектов или каких-либо приспособлений и объяснял свои способности с позиций “новой науки” гипнотизма и ясновидения.

Вся страна увлекалась в это время гипнозом. В Европе Французская академия с презрением отвергла Месмера и его теории, и, хотя многие именитые ученые продолжали изучать гипнотизм, называя его “сомнамбулизмом” или “магнетической терапией”, как научное направление он не получил поддержки у ученых и медиков. А в Соединенных Штатах у гипнотизма были и поклонники, и исследователи. Терапевт из Нью-Йорка доктор Джон П. Куакенбосс утверждал, что гипнотизм является медициной будущего, которая сможет излечить любую болезнь, направляя подсознание пациента на то, чтобы искоренить причину болезни и ее последствия. В городе Неваде, штат Миссури, С. А. Уэлмер основал школу под названием “Гипнотическая терапия” с заочными курсами для тех, кто не мог лично посещать занятия. В каждом театре страны время от времени выступал какой-нибудь “профессор”, который гипнотизировал зрителей.

Харт не занимался врачеванием, но он был прирожденным организатором зрелищ. Услышав от кого-то из горожан о болезни Эдгара, он сразу загорелся и сказал, что вылечит хрипоту за двести долларов; в случае неудачи денег он не возьмет. Друзья Эдгара советовали ему согласиться. Доктор Браун с улыбкой сказал: “Почему бы нет?” Сквайру эта идея очень понравилась. Он не забыл, как однажды Эдгар вылечил себя с помощью припарки.

– Пусть он усыпит тебя и посмотрит, что получится,- сказал он.- Хуже от этого не будет.

Эксперимент проходил в приемной доктора Брауна. Эдгар сел в кресло и изо всех сил старался помогать Харту. Тот начал говорить, немного поводил руками, затем взял с лотка один из инструментов доктора Брауна.

– Смотрите на предмет,- сказал он.- Смотрите внимательно. Сейчас вы будете спать… спать… спать.

Когда Эдгар пришел в себя, он увидел улыбающиеся лица отца, доктора Брауна и Харта.

– Скажите что-нибудь,- попросил Харт. Эдгар заговорил.

– Я хорошо “погрузился”? – спросил он.

Он говорил хриплым шепотом. Ничего не изменилось.

Улыбки исчезли.

– Под гипнозом вы говорили совершенно нормально,- сказал доктор Браун.

– Лучше не бывает,- добавил сквайр.

– Вы были великолепны,- сказал Харт. – Но вы не поддались последующему внушению. Попробуем еще раз после того, как вы отдохнете. Я уверен, что у нас получится. Главное, что вы заговорили.- Он снова улыбнулся. Остальные закивали и тоже заулыбались.- Вероятно, в следующий раз более глубоко погружение будет иметь эффект.

Но этого не произошло. Они провели сеанс в тот день; когда Эдгар проснулся, его голос был по прежнему хриплым, хотя под гипнозом он опять говорил нормально. Доктор Браун осмотрел его горло и заметил каких-либо изменений. Оно выглядело так ж как и раньше, в течение всей его болезни.

– Он доходит до второй стадии гипноза,- сказал Харт,- и затем что-то происходит. Он не переходит к третьей стадии, к последующему внушению. Но, я думаю, со временем это произойдет. Мы попробуем еще раз.

Харт “завелся”. Все в городе знали об эксперименте и местная газета освещала его ход. Профессор Уиль Джирао, преподававший психологию в Колле Саут-Кентукки, попросил разрешения присутствовать на сеансах. Это был невысокий итальянец с большими глубоко посаженными глазами и маленькими усиками. Он тихо сидел во время “погружения”, делая записи и изредка задавая вопросы Харту.

В конце концов Харт был вынужден сдаться. Его ждали выступления в других городах, и, хотя он заезжал в Хопкинсвилл попытаться еще и еще раз, как только оказывался поблизости, ему все же пришлось признать свою неудачу.

Джирао написал отчет об эксперименте и послал его вместе с вырезками из местной газеты “Новая эра” доктору Куакенбоссу в Нью-Йорк. Доктор Куакенбосс заинтересовался этим случаем, между ним и Джирао завязалась переписка, и однажды осенью он появился в Хопкинсвилле, изъявив готовность попробовать свое мастерство на Эдгаре.

Это был подвижный человек с резкими чертами лица; к своим пациентам он относился вдумчиво и доброжелательно. Он задал массу вопросов, выслушал пространный рассказ сквайра о детстве его сына, сделал записи и затем начал свои опыты. Однако он добился не большего успеха, чем Харт. Эдгар не продвигался дальше второй стадии; он не поддавался последующему внушению. При последней попытке доктор Куакенбосс поставил задачу ввести Эдгара в состояние “очень глубокого сна… очень, очень глубокого сна”.

Эдгар спал двадцать четыре часа, и все усилия разбудить его были безуспешны. Все перепугались, и врачи города собрались на консилиум. Пациент проснулся сам, совершенно нормально, словно наступило утро. Он сказал, что чувствует себя превосходно, хотя состояние его горла не улучшилось. В течение нескольких дней после этого Эдгар вообще не спал, лишь изредка дремал. Когда сон нормализовался, доктор Куакенбосс уехал, пребывая в состоянии полного недоумения.

Из Нью-Йорка он написал Джирао, что, размышляя над своими опытами в Хопкинсвилле, он пришел к выводу о том, что у этой загадки есть решение. На той стадии, когда Эдгар переставал поддаваться внушению, он как бы сам включался в процесс и брал инициативу в свои руки. Куакенбосс считал, что если бы в этот момент гипнотизеру удалось внушить Эдгару, чтобы тот описал свое собственное состояние, то из этого могло бы получиться что-нибудь интересное. Подобные случаи отмечались во Франции много лет тому назад: пациенты под гипнозом проявляли дар ясновидения. Трудно было судить, насколько это соответствовало действительности, но попробовать стоило. Единственным гипнотизером в Хопкинсвилле был К. Лейн, худощавый болезненный человек; его жена была хозяйкой шляпного магазина, в котором работала Энни Кейси, сестра Эдгара. У Лейна было слабо здоровье; он вел счета в магазине и, чтобы убить время заочно изучал гипнотическую терапию и остеопатию Он следил за экспериментами в приемной доктор Брауна с огромным интересом. Когда он узнал от Энни, что ее брат и Джирао ищут гипнотизера, он попросил дать ему возможность попробовать.

Эдгар был согласен, но его родители возражали против экспериментов: он стал худеть, сделался нервным, суетливым, раздражительным. Сквайр, который поначалу надеялся на успех, пришел к убеждению, что от гипнотизма было не больше пользы, чем от медицины.

– Сначала сюда толпами приезжали доктора и тыкали в него, словно в больную свиноматку,- сказал он жене.- Теперь то же самое делают эти гипнотизеры. Они сведут парня с ума.

– Он плохо себя чувствует,- ответила мать.- Он не ест и не спит.

Эдгар предложил компромисс. Пусть Лейн проведет один сеанс, предложенный доктором Куакенбоссом. Если результата не будет, он больше не согласится на гипноз.

Родители разрешили скрепя сердце. Энни привела Лейна в дом и представила его. Он был очень худ, весом не более ста двадцати фунтов, с седеющими волосами и маленькими усиками. Казалось, ему было лет тридцать пять – сорок, хотя его болезненный вид не позволял точно судить о возрасте. Ему очень хотелось провести эксперимент как можно скорее. Сеанс назначили на следующее воскресенье, 31 марта 1901 года:

Джирао присутствовать не мог. Лейн появился около половины третьего. Девочки закончили мыть посуду и ушли. Эдгар и родители были в гостиной. Эдгар предложил Лейну свой вариант: он заснет сам, как это делал, когда во сне учил уроки; и после того, как он будет “погружен”, Лейн начнет внушения. Он давно заметил, что, независимо от действий гипнотизера, в конечном счете Эдгар сам вводил себя в состояние сна. Лейн сказал, что, чем больше Эдгар сможет сделать по собственной воле, тем будет лучше. Он одобрил идею самогипноза, или “аутогипноза”, как он назвал его.

Эдгар лег на кушетку, набитую конским волосом, которая была частью бабушкиного приданого. Вскоре он заснул.

Лейн следил за его дыханием. Оно становилось все глубже, затем последовал глубокий вдох. Сквайр сидел на стуле. Его жена, волнуясь, стояла рядом. Лейн начал говорить тихим, успокаивающим голосом, внушая Эдгару представить перед собой собственное тело и описать состояние горла. Он внушал Эдгару говорить нормальным голосом.

Через несколько минут Эдгар начал бормотать. Затем он откашлялся и заговорил ясно и громко.

– Да,- сказал он.- Тело перед нами.

– Записывайте – прошептал Лейн сквайру.

Сквайр растерялся. Ближайший карандаш находился в кухне. Им записывались расчеты с бакалейщиком.

– В естественном состоянии,- продолжал Эдгар,- этот объект не может говорить. Причиной является частичный паралич мышц гортани и голосовых связок, наступивший в результате расстройства нервной системы. Это психологическое состояние, которое имеет физиологическое проявление. Оно может быть устранено путем усиления кровообращения в пораженных тканях. Необходимо сделать соответствующее внушение, пока объект находится в бессознательном состоянии.

– Сейчас кровообращение в пораженных тканях усилится,- сказал Лейн,- и причина болезни будет устранена.

Эдгар молчал. Все смотрели на его шею. Сквайр нагнулся и расстегнул сыну ворот рубашки. Постепенно верхняя часть груди и шея слегка порозовели, затем цвет усилился и наконец стал ярко-красным. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут.

Эдгар снова откашлялся.

Теперь все в порядке,- сказал он.- Причина болезни устранена. Сделайте внушение, чтобы кровообращение нормализовалось и объект проснулся.

– Сейчас кровообращение станет нормальным,- сказал Лейн.- Затем вы проснетесь.

Все наблюдали за тем, как краснота на шее и груди Эдгара стала спадать и постепенно кожа приобрела нормальный цвет. Эдгар проснулся, сел и схватился за носовой платок. Он откашлялся кровью.

– Привет,- сказал он наконец и расплылся в улыбке.- Эй! Я могу говорить! Я выздоровел!

Мама рыдала. Отец схватил его руку и долго-долго тряс ее.

– Молодец! Молодец! Молодец! – повторял он.

Глава 7

Они прошли на кухню, чтобы записать все увиденное. Сквайр предложил свою версию, Лейн выдвинул свою. Эдгар время от времени пробовал голос. Eго мать занялась приготовлением кофе. Она улыбалась и украдкой вытирала глаза, снуя между кладовой и плитой.

– С тобой произошло что-то невероятное, Эдгар,- сказал Лейн,- и мы все были свидетелями этого. Если ты смог проделать это над собой, почему бы тебе не попробовать сделать то же самое и с другими? Не думаю, что увидеть во сне другого человека было бы намного сложнее, чем себя самого.

– Может, я читал свои собственные мысли, сказал Эдгар.- Я слышал где-то, что в мозгу записывается все, что происходит в теле.

– Он ведь делал это и раньше,- добавил сквайр. Однажды он мысленно воспроизвел то, что с ним произошло, когда в него попал мяч, и сам себе прописал припарку.

Лейн кивнул. Он уже слышал эту историю.

– Кроме того, он запоминал содержание книг, которые мы клали ему под голову,- продолжал сквайр,- и после этого он мог воспроизвести мысленно страницы из этих книг. Почему бы ему не увидеть тела других людей и не определить их недуги, если эти люди будут находиться поблизости?

– Я не прочь попробовать,- ответил Эдгар. Он был так благодарен Лейну и так счастлив, что не мог ему ни в чем отказать.

– Тогда завтра мы попробуем на мне,- сказа Лейн.- Я уже несколько лет страдаю желудком. Я обращался ко многим врачам и прекрасно знаю их диагноз, поэтому смогу определить, насколько правильно ты будешь описывать симптомы и назначать лечение.

– Мне все это кажется полной нелепостью, но я попробую,- пообещал Эдгар.

Он рассмеялся. Он был так счастлив, что сразу согласился испытать все, что угодно, поверить во что угодно, сделать что угодно.

Когда Лейн ушел, мать сказала:

– Если ты последуешь совету Лейна, то можешь опять потерять голос.

Эдгар покачал головой.

– Да нет, не думаю,- ответил он.- Если я могу помочь самому себе, то не будет ничего плохого, если я попробую вылечить кого-нибудь еще.

Его мать была счастлива. В ответе сына прозвучала верность нравственным принципам, и это не могло не обрадовать ее, хотя она не собиралась обсуждать эту проблему.

– Мне хотелось услышать это от тебя,- сказала она.- И я с тобой согласна. Ведь мы всегда мечтали о том, чтобы ты стал врачом, и верили, что все, происходившее с тобой, не было случайностью. Может быть, теперь ответ найден.

Сквайр наконец раскурил сигару.

– Могу поспорить с кем угодно, что он может вылечить любого,- сказал он. Эдгар посмотрел на мать.

– Не забудь поблагодарить Бога за сотворенное им чудо,- сказала она.- Это Он помог тебе.

На следующий день появился Лейн. Он принес с собой целый список вопросов, касающихся состояния его здоровья, но Эдгар отказался даже взглянуть на них.

– Все равно я ничего не пойму,- объяснил он.

Как и в прошлый раз, он погрузился в сон. Лейн сидел рядом с ним, держа в руках карандаш и блокнот. Когда Эдгар проснулся, Лейн торжествующе помахал перед ним блокнотом.

– Ты исследовал меня всего, – сообщил он.- Прекрасно поставил диагноз, описал мое состояние и сказал, что я должен делать: какие лекарства принимать, какой придерживаться диеты, какие упражнения делать. Если все получится, мы сможем заработать на этом состояние!

Эдгар просмотрел записи, сделанные Лейном. Там встречались анатомические термины, названия лекарств и разных видов питания, инструкции к гимнастическому комплексу.

– Как я мог все это тебе рассказать?- Он замолчал на мгновение, неожиданно осознав, что говорит нормальным голосом.- Я никогда не слышал тех названий, которые ты здесь записал,- продолжал он.- Я никогда не изучал ни физиологии, ни биологии, ни химии, ни анатомии. Я даже никогда в жизни не работал в аптеке. Эти лекарства можно купить?

– Некоторые из них,- ответил Лейн.- Другие легко сделать самим, на них не нужен рецепт. Я постараюсь достать все и начну сразу же их принимать. Посмотрим, что из этого получится. Если я поправлюсь, мы испытаем это на других.

Через неделю здоровье Лейна настолько улучшилось, что он решил начать эксперименты с другими людьми. Эдгара это обеспокоило.

– Как я это делаю? – недоумевал он.

– Ясновидение,- объяснял Лейн. Это слово ничего не значило для Эдгара. Он пошел к своей матери и задал ей тот же вопрос.

– Во сне мы часто делаем то, чего не в силах сделать наяву,- сказала она.- Со мной такое часто случается. Может быть, это особый дар. Вероятно, нам подвластно все, как утверждают некоторые. Я слышала, как об этом говорили в своих проповедях священники, только, чтобы понять это, нужно время и силы. Ты не смог получить образования, но ты много работал и всегда помогал другим, и, может быть, как раз это и хотела сказать та женщина, когда явилась к тебе и произнесла: “Твои молитвы были услышаны”.

Эдгар не спешил соглашаться, он боялся того, что задумал Лейн. Спать на книгах и затем воспроизводить их содержание было детской забавой; ставить диагноз и назначать лечение – дело серьезное. В его руках окажется жизнь других людей.

– Все будет в порядке,- успокаивал его Лейн.- Я достаточно хорошо разбираюсь в лекарствах, чтобы определить, не опасно ли оно. Кроме того, лекарства, способные причинить вред или содержащие наркотики, нельзя получить без рецепта; мы не сможем их получить, даже если ты их назначишь. Так что тебе придется назначать что-нибудь простое. Я тебе буду это внушать. Если ты будешь называть лекарства, которые я не смогу достать, то я буду просить тебя найти что-то более доступное.

Через три недели после начала лечения Лейн поправился настолько, что снял две комнаты над мастерской жены и обставил их под офис. Он объявил, что собирается практиковать суггестивную терапию и остеопатию. Эдгар понимал, что он рассчитывает на его помощь, между тем голос его начал постепенно пропадать. День ото дня он становился все слабее.

– Мы можем попытаться еще раз,- сказал Лейн.- Заходи ко мне в приемную – заодно опробуем новую кушетку. Ее только что доставили.

Несмотря на одолевавшие его сомнения и беспокойство, Эдгар пришел.

Когда он отошел ото сна, в который сам себя погрузил, голос его был восстановлен. Теперь у него не было выбора: он вынужден помогать Лейну.

– Если ты хочешь, мы можем попробовать это на ком-нибудь еще. Мое единственное условие: ты не должен говорить мне о том, кто этот человек, ни до, ни после эксперимента. Я не хочу об этом ничего знать.

Через несколько дней такой эксперимент был проведен. Когда Эдгар проснулся, Лейн похлопал его по плечу.

– Прекрасный диагноз,- сказал он.

– Откуда ты знаешь? – спросил Эдгар.

– На прошлой неделе врач поставил точно такой же диагноз, только он не смог назначить лечение. А ты это сделал.

– А оно не опасно?

– Совершенно безвредное и очень простое. Это замечательное лекарство и не может не помочь.

Шли месяцы. Лейн официально открыл свою практику. Эдгар был его компаньоном. Оставаясь в тени, он выполнял основную работу – ставил диагнозы, но отказывался брать за это какую-нибудь плату.

– И так дело нечисто,- говорил он Лейну мрачно. – А если за это брать деньги, то будет совсем плохо.

Его отец часто присутствовал во время сеансов, и для Эдгара было большой поддержкой знать, что кто-то наблюдает за всем, что там происходит, в то время как сам он погружен в сон. Это была возможность проверить, не хитрит ли Лейн, рассказывая небылицы. Не то чтобы он не доверял Лейну – он не доверял самому себе, спящему.

Лейн пришел к выводу, что ему необходимо указывать Эдгару точное местонахождение людей в момент проведения эксперимента. Некоторые из них находились на своих рабочих местах и даже не подозревали о своем участии в эксперименте, другие сами приходили на обследование, и через несколько дней им выдавалось медицинское заключение и назначался курс лечения. И все это делал Эдгар. Лейн называл эти сеансы “чтениями” и определял состояние, в котором пребывал Эдгар во время сна как “гипнотический транс, вызванный самовнушением и дающий способность предвидения”.

По словам Лейна, здоровье пациентов после лечения значительно улучшалось, а многие вылечивались полностью. Сам он чувствовал себя превосходно – в этом не было никаких сомнений. И всё же Эдгара не оставляло беспокойство. Смерти одного пациента было достаточно, чтобы сделаться убийцей.

Он хотел все бросить и не мог. Раз в месяц его голос слабел, и ему приходилось обращаться за помощью к Лейну, чтобы его восстановить. Но постепенно голос стал пропадать всё реже. Он не знал, что было тому причиной: постепенное устранение вызывавших недуг причин или же его помощь другим. Иногда он склонялся к первому объяснению, иногда – ко второму.

Очень немногие знали о его способностях. Конечно он рассказал обо всем Гертруде, и эта новость ее очень обеспокоила. В то время было распространено мнение, что люди, подвергавшиеся гипнозу, могли потерять рассудок или по крайней мере сильно повредить своему здоровью, периодически впадая в состояние транса.

– Я рада, что к тебе вернулся голос, но я не доверяю Лейну,- сказала Гертруда.- У меня такое чувство, что это может принести вред твоему здоровью. Прошу тебя, брось все это!

– Если бы я только мог,- ответил он. Керри Солтер считала пустым вздором все страхи Гертруды и сомнения Эдгара. Она присутствовала на одном из сеансов в приемной Лейна, задала массу вопросов о состоянии здоровья пациентов, после чего прямо заявила, что Бог наградил Эдгара даром, который нужно использовать, помогая другим людям.

– Меня не волнует, что вы все об этом думаете,- сказала она,- но можете мне поверить, если только я заболею, я обращусь за помощью к Эдгару и буду выполнять все предписания, которые он назовет во время сеанса. Не думаю, что врачи знают намного больше: в пятидесяти случаях из ста они сами не понимают, о чем говорят.

Такое безоглядное доверие испугало Эдгара. Он молил Бога о том, чтобы тот забрал у него эту загадочную силу, если такое доверие к ней беспочвенно.