Вступление. Сага о неконфликтном поведении

На 22-ом году моей жизни, пройдя Вторую мировую войну на службе в рядах Военно-воздушных сил США, я испытал три провала в сознании, которые ввели меня в мир тонких, или психических, явлений. Все три события произошли в течение одного месяца, были связаны с одной причиной и развивались по одному сценарию. Все они сильно огорчали моего соседа по комнате, который был свидетелем каждого случая. Начиналось все с того, что на меня словно обрушивался тяжелый груз, буквально выбивавший меня из нормального состояния. В первый раз это случилось, когда я, идя по комнате, вдруг камнем свалился на пол. Тут я вдруг почувствовал, что лежу, не чувствуя своего тела, и при этом вижу руку своей девушки, единственной большой моей любви, которая в действительности находилась тогда в трехстах милях от меня. Она писала мне письмо, в котором объясняла, почему наши четырехлетние отношения должны закончиться. Она писала об этом трижды, каждый раз выставляя различные причины, и каждый раз некая внутренняя сила выталкивала меня из собственного тела, и я видел каждую букву, которую она выводила. Каждый раз, приходя в себя, я погружался в крайне необычное состояние, словно входя в штопор, причем сердце мое сжималось от боли, а сосед был ошеломлен моим странным поведением. Когда настоящее письмо прибыло по почте, сосед приносил его мне. Не читая, я дословно цитировал его содержимое по "копии", как бы выжженной в моем мозгу предшествовавшим видением. При этом, когда сосед вскрывал конверт и читал письмо, он изумлялся: произносимый мною текст был идентичен посланию.

Эти случаи можно было объяснить просто: как провиденье (телепатическое явление) или как другой подобный парапсихический феномен. Но дело в том, что в данном случае в том особенном мире тонких материй, в который я попадал три раза, я как бы находился непосредственно в теле возлюбленной, в её сердце и душе. Я не просто замещал ее, я словно сливался с её бытием. Быть с ней единым целым было самым необычным и немыслимым состоянием. Находясь в этом состоянии, я страстно спорил с ней по поводу её решения, которое представлялось мне подобием смертного приговора. А она говорила со мной мягким и нежным голосом, отстаивая свое решение. Мы оба были отделены от наших тел: я был выбит из своего наружу, а она была занята писанием письма. В то же время мы как бы составляли странное единое целое, наблюдавшее за её рукой, которая писала роковое письмо.

Впоследствии, когда я знакомился с теорией Карла Юнга об anima (душе), я почувствовал, что у Юнга была всего лишь догадка относительно этой мощной и великолепной тайны. Я исследовал свою живую внутреннюю сущность на том уровне, которого во плоти не знал. Годами позже этот тонкий эфемерный мир, находящийся вне материального, показался мне дверью, за которой скрывался самый интенсивный мистический опыт в моей жизни — проявление такого магнетизма, который почти разрушил мой привычный мир.

Среди многих других это событие сорокалетней давности дало мне понять, что человеческая сексуальность, будучи покрыта духовным покрывалом любви, является воротами в высшую трансцендентность. Ранняя форма этого опыта — "потеря сознания" в возрасте 22-х лет — привела к странному, весьма необычному состоянию, для определения которого я позаимствовал научный термин "неконфликтное поведение". Это была череда эпизодов, продолжавшаяся до двадцать третьего года моей жизни. Все эти события послужили основой для моей первой книги — "Трещина в космическом яйце". Хотя я и не дал в этой книге подробного описания главной трещины в скорлупе моего восприятия мира, которая образовалась из-за этого самого неконфликтного поведения, я всё же затронул вопрос, косвенно ставящий под сомнение доверие ко мне со стороны читателей. (Я начал писать эту книгу в 1958 году, в период более консервативный по сравнению с 1970 годом, когда я продал эту книгу и когда над нами разразилась эра Нью Эйдж).

Причина моего неконфликтного поведения кроется в моей убежденности в том, что большая часть меня умерла с потерей моей глубокой любви годом раньше. Мой жизненный опыт вырос из своеобразного псевдо-суицидального опустошения, охватившего меня и граничившего с иррациональным нежеланием продолжения, кратко именовавшегося "это последнее, до чего мне есть дело".

Форсирование до предела этой безудержной энергии привело к прорыву в понимании того процесса, который происходил во мне без подготовки и без переходного периода. Я обнаружил способ преодоления наиболее древних инстинктов самосохранения, в результате чего временно исчезли все страхи и, как следствие, отказ от всяких предосторожностей. Это позволило мне в определенный период времени совершить поступки, казавшиеся невозможными в обычных условиях повседневной жизни.

В "Трещине космического яйца" я рассказал, как смог продемонстрировать своим соседям по общежитию, что огонь не обжигает меня. Мы все закурили, причем я для показа чуда прикурил полную пачку сигарет "Пэлл Мэлл" (длинных, без фильтра). Глубоко затянувшись, я дымящимися концами сигарет поочередно дотронулся до своих ладоней, пальцев, запястий, а затем — и до лица и век. Завершил я свой показ, взяв в рот подожженные концы трех сигарет и начав выдувать искры на стол. Во время своих действий я испытал сильное напряжение всех чувств, но не боль, а на следующий день на моей коже не осталось ни следа ожогов. Каждый раз, прижигая кожу сигаретой, я был совершенно уверен, что никакого вреда мне не будет, как и произошло. После этого пара физиков из нашей группы сумели измерить температуру горящего кончика сигареты. Она составила 1380°по Фаренгейту, что чуть больше половины температуры при настоящем пожаре. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы впечатлить моих приятелей-студентов.

Такого рода момент неконфликтного поведения на какую-то долю секунды, казалось, показал, что исход был предрешен — смерть уже была во мне. Я зафиксировал этот феномен в своем сознании, не давая ему качественной оценки и не подвергая анализу. Смерть была не возможностью, которой следовало опасаться, а фактом, который следовало признать, — смерть уже произошла. Я был потрясен остротой известного высказывания "нельзя убить человека дважды" и почувствовал, что ощущаю состояние звенящей ясности, созданной миром каких-то невидимых, туго натянутых медных проволок, причем у меня не было ни малейшего понятия о том, как возник этот образ.

Приняв факт смерти без всяких оговорок, я понял, что напугать меня возможностью смерти или вреда невозможно. Во время каждого инцидента я чувствовал себя странно неуязвимым — и на какой-то момент действительно был таким. Казалось, что я нахожусь на грани бытия и небытия, иду по линии между миром неземным и материальным, наблюдая за собственным телом извне, а не находясь в нем. Это смещение перспективы дало мне возможность, которую антрополог Мирча Элиаде назвал способностью "вторгнуться в онтологические конструкции вселенной". Это научное определение Элиаде дал неординарным явлениям, известных миру благодаря тибетским йогам, с которыми десять лет он общался в сороковые годы. Позже я читал его книгу "Йога: бессмертие и свобода" (Нью-Йорк, 1958).

Я обнаружил: при любых обстоятельствах, если сознательно отбросить в сторону инстинкт самосохранения, можно перевернуть, изменить или модифицировать обычный путь развития событий. Это не было игрой одной из частей моего сознания с другими, не было и психологической или духовной смертью моего эго или потерей себя. Это было подлинное принятие смерти всем моим нутром. Мне нечего было терять! Я понял, что в этом состоянии не только огонь не мог меня обжечь, но и гравитация не обязана была держать меня своей привычной хваткой в безопасности — первопричина не давала своего обычного эффекта.

Обнаружить, что структура реальности поддается изменению в тот момент, когда я освобождаюсь от внутренних противоречий, было для меня знаковым открытием, как и осознание того, что все внутренние противоречия являются продуктами страха перед возможной болью или смертью. Ирония здесь заключена в том, что для человека в рамках каждого отдельного события существует состояние, в котором он не подвержен боли, если способен переступить через грань страха и открыться новой перспективе.

Неважно, как часто я испытывал состояние неконфликтного поведения, обычный страх смерти или боли все ещё присутствовал во мне после временного его исчезновения. То, что человек может полностью избавиться от страха смерти или боли, кажется невозможным, потому что тело обладает собственным разумом и никогда не меняет точку зрения. Но если принять смерть как уже свершившийся в определенный момент факт, можно преодолеть чувство физического страха смерти и выйти туда, где находится другой взгляд на вещи.

Несколько десятков лет спустя, после моего опыта с преодолением страха перед телесными повреждениями я познакомился с работой невропатолога Пола МакЛина о "тройственной природе" мозга человека. Эта тема является предметом исследования первой главы моей книги. Полувековые исследования МакЛина в государственных институтах здоровья выявили, что в наших головах есть три радикально отличающихся вида мозга и три модели поведения, в том числе основной мозг тела с его обязательной стратегией выживания. В работе МакЛина я нашел объяснение того, каким образом страх любого рода отбрасывает человека назад, к древним представлениям о выживании, которые, будучи полностью активизированы, выключают наши высшие модели поведения эволюционировавшей системы безопасности. Однако именно эти высшие сферы нашей нервной системы держат открытыми выходы на возможности, с помощью которых мы способны модифицировать и модулировать реальность структуры конкретного момента.

Когда Карлос Кастанеда выпустил свои замечательные книги, я убедился, что он точно знал: страх смерти мешает нам полностью использовать наш потенциал и весь спектр человеческих возможностей. Принимаете вы или нет на веру те способы, которые использует Кастанеда для доказательства этого факта, не имеет значения. Значение имеет только то, что он точно знал и наверняка испытывал на себе это явление, причем куда более полно, чем кто-либо из нас.

В двадцать три года я каждый день ходил на занятия в университет, а затем на работу в ночную смену. По восемь часов шесть раз в неделю на банковском автомате проверял чеки. Мне с трудом удавалось совмещать эти занятия, я пребывал в полусонном состоянии до тех пор, пока будучи уже в отчаянии не обнаружил, что могу руководить работой адской машины практически во сне. Всю ночь я действовал по теперь уже знакомому мне методу неконфликтного поведения, что помогало мне как бы автоматически запускать проверяющую чеки машину. Это было высокоскоростное приспособление, и я нередко допускал дорогостоящие ошибки. Однако с помощью неконфликтного поведения я смог выполнять свои функции оператора и одновременно отдыхать благодаря моей безоговорочной вере в силу феномена неконфликтного поведения. И я действительно спал, вполне нормально и даже видел сны, хотя и с открытыми глазами, и выполнял свои функции. Телом моим управляло неконфликтное поведение, даже во время перерывов на кофе (в которых я, кстати, не нуждался).

Место, где я работал, было банковской расчетной палатой, и каждую ночь там накапливались тысячи чеков для обработки. Каждому оператору полагалось прерываться на шестидесятом или сотом чеке для того, чтобы подвести баланс или убедиться в том, что в процессе работы не было сбоев, или в том, что оператор из дочернего отделения банка, снабжающий нас чеками, тоже не ошибся. Ошибка величиной в один цент могла застопорить работу оператора до момента выявления неверного ввода — даже если бы на это потребовалась целая ночь и весь следующий день. Поскольку ошибки случались часто, выявляющая ошибки программа двигалась вверх и вниз по ряду машин, помогая отследить их. И вдруг я, абсолютный новичок в этом деле, стал отрабатывать за ночь на несколько тысяч чеков больше любого другого работника, вообще без ошибок, с идеальным балансом к концу каждой смены!

Сразу же на меня стали смотреть как на чудо-мальчика. Чего никто не знал, так это, что я никогда не закрывал каждый индивидуальный пакет чеков, как это требовалось. На самом деле, я не закрывал и не проверял свой баланс до конца ночи, когда завершалась смена, потому что сделать это означало для меня пробудиться и тем самым разрушить естественный ход событий и в результате ошибиться. Приблизительно за три месяца я обработал больше чеков, чем кто-либо, причем совершенно без ошибок. Всем окружающим это казалось абсолютно невероятным, даже моему начальнику — "сила" позволила делать работу настолько качественно, что мне даже дали надбавку к зарплате.

Однако подлинной наградой для меня был мой сон и тщательно скрываемый мой секрет. Но однажды утром мой начальник обнаружил, что я подвожу баланс только к концу смены. Он был в таком бешенстве, словно я надругался над его матерью. Но выявление одной ошибки, возможно содержащейся в тех четырнадцати или пятнадцати тысячах чеков, могло бы занять целый день. Несмотря на то, что в итоге ни одна погрешность не была выявлена, мне пригрозили немедленным увольнением в случае, если я не буду подводить баланс согласно существующим требованиям. Мои объяснения показались туманными и неубедительными, и работа под неусыпным надзором не оставила мне другого выхода, как подчиниться. В результате я начал делать ошибки, стал обрабатывать куда меньше чеков и спать на всех занятиях в институте.

Подведение баланса заставило бы меня усомниться в правильности моих действий, что немедленно вернуло бы меня в обычное конфликтное состояние. Неконфликтное поведение дает нам свободу от сомнений, но происходит это только тогда, когда мы для начала освобождаемся от сомнений любого рода — поистине парадоксальная ситуация, поскольку уверенность появляется только тогда, когда человек свободен от сомнений и безоговорочно принимает одновременное, а не последовательное развитие событий. В этом случае сами события уже не являются предметом проверки логикой в любой форме. Вот почему неожиданный, интуитивный намек на реальность неконфликтного поведения не был для меня вопросом желания принять это новое, конфликтное, и следовать ему. Скорее, открытие этого состояния совпало с моим немедленным принятием его, без оговорок и ограничений.

В метафоре "кубического сантиметра шанса" Карлос Кастанеда предлагает весьма широкий диапазон величины наносекундной скорости, с которой эта возможность открывается и закрывается. Время открытия возможности длится не больше удара пульса, и за это мгновение нужно успеть ей воспользоваться. Вот почему величайший образец неконфликтного поведения, Иисус, призывал нас всегда быть наготове и не дремать, — ибо мы никогда не знаем, в какой момент Оно, или Он, или Нечто может случиться.

Следующим в этой серии странных неконфликтных событий стало происшествие у скал Палое Вердес в нескольких милях от Лос-Анджелеса, где я обучался в университете.

Эти скалы очень высокие и словно прозрачные, казалось, поднимаются прямо из океана, напоминая куда более устойчивые скалы к северу от Сан-Диего, где сегодня проходит большинство занятий планеризмом. Скалы Палое Вердес состоят из непрочного сочетания камня, песка и сланца, что делает их крайне неустойчивыми. В огромных пещерах часто случаются обвалы, и в океан падают крупные обломки земли. Большая часть пространства в радиусе около пятидесяти футов вокруг скалы была ограждена канатами и предупреждающими знаками: "Не подходить ближе!"

Впоследствии в океан медленно сползла целая часть полуострова, увлекая за собой множество больших изысканных домов. Однако в то время, в 1950-м году, когда я находился там, Палоc Вердес был пустынным, легко доступным и потому любимым местом для устройства пикников и туристических походов. Как-то раз мы с друзьями решили устроить пикник как раз на обрыве скалы, не обращая внимания на предупреждающие знаки, что свойственно молодым и глупым. Я и мой друг двигались по длинной извилистой тропе, по направлению к опустевшему пляжу — месту выбранному для нашего пикника. Мой приятель, зная о моей боязни высоты (я отказался подойти к краю скалы и забраться на её вершину), в шутку поспорил, что я не смогу вместе с ним подняться на вершину, почти отвесную и очевидно сильно выветрившуюся, без каких-либо устойчивых выступов, за которые можно было бы ухватиться. Меня охватил ужас, но я согласился на спор, боясь, что прослыву слабаком. Мы поднялись не выше, чем на десять футов, когда вдруг вся скала начала раскачиваться и сползать. Мы спрыгнули вниз, бледные и дрожащие, покрытые песком и известью.

Глядя на побелевшее лицо моего друга, я ощутил уже знакомую мне внутреннюю убежденность в том, что если я забуду о себе, ко мне мгновенно придет уверенность, что все можно преодолеть. "Я иду наверх", — без пафоса произнес я и вновь начал подниматься на скалу. Мой друг кричал как сумасшедший, что он не будет ни за что отвечать, что не понесет оттуда мое тело и тому подобное. Я просто продолжил свой путь, будучи абсолютно уверен в том, что не упаду и не покалечусь. При каждой попытке ухватиться за что-нибудь руками пальцы увязали в рыхлой почве; я ничего не видел наверху из-за пыли и обломков, сыпавшихся из-под пальцев. Тем не менее, я знал, что пока не остановлюсь хотя бы на секунду в поиске опоры для ноги или руки, все будет хорошо и я смогу продолжать двигаться вверх. И эта уверенность дала мне невероятное ощущение свободы и восторга.

Я чувствовал себя необычайно сильным. С вершины я посмотрел вниз и разглядел своего друга на пляже: крошечную, размером с муравья, фигурку. К этому моменту экзальтация усилилась до предела, и я полез ещё быстрее. Вскоре мои ноги перестали упираться в скалу, — теперь я только руками держался за камни, а тело качалось на вытянутых руках. Я не мог ползти вверх; скала, наклоненная в сторону океана, шумевшего за моей спиной, по существу, нависала над моей головой.

Я добрался до большого навеса, состоявшего из корней низкорослых деревьев и кустарников, росших на поверхности скалы. Именно на этом навесе мы выбрали место для пикника. Мое тело свободно покачивалось и я посмотрел вниз: надо мной было пустое пространство, и я испытал чрезвычайное возбуждение, которое подстегнуло меня карабкаться на ещё более головокружительную высоту. За что хватались мои руки — загадка, нерешенная мной и по сей день. Вдруг я неожиданно зацепился за траву, подтянулся и влез на выступ. Там уже находились ребята из нашей компании. Надо отметить, они были потрясены моим внезапным появлением прямо из пропасти.

Возбуждение мое было столь велико, что я казался невменяемым. Я начал буквально вопить; это был совершенно особый, раздирающий глотку крик триумфатора, который я не мог сдерживать. Потом мне рассказывали, что я топал ногами, бил себя в грудь и издавал дикие звуки ещё долгое время, пока не успокоился. К тому времени длинной обходной дорогой на место пикника добрался и мой друг, всерьез расстроенный случившимся.

В заключение мы вернулись на это место в следующий уикэнд, чтобы обнаружить доказательства или опровержения случившегося, для чего собрались повторить путь, который я проделал. Когда мы вновь увидели наш навес с вершины соседней скалы, многие усомнились в своей памяти и вообще истинности случившегося. Мой приятель, шедший обходным путем, выглядел подавленным, так как он точно видел, как я покорял осыпающуюся скалу, невероятным образом скользя по камням и песку, и после, когда я прополз около двадцати футов по внутренней стороне обрыва, двигаясь по направлению к океану и одновременно вверх. Для меня же все произошедшее было вполне подлинным явлением, хотя логического объяснения этому я не находил.

Позже, рассматривая эти события в ретроспективе, я осознал, что мое дикое, почти истеричное состояние, было каким-то образом связано с тем, что в тот момент я принял смерть, так сказать, в себя, и потому смог выйти за рамки страха перед ней.

Вслед за этим случаем, ещё одним открытием для меня стало то, что неконфликтный человек обладает превосходством перед конфликтующим или противоречивым. Это превосходство выявляет разницу между двумя типами поведения. Как неконфликтный человек, я обладал иммунитетом против опасности или катастрофы во время любой угрозы, пока помнил, следует подчиниться силе этого поведения и сдерживать подколенный рефлекс страха и сомнения. Чудесные или невероятные события могут случиться в тот момент, когда я перестану надеяться, положусь на специфическую силу воли.

Следует ещё раз подчеркнуть, что такого рода решение я никогда не подвергал сомнению. Секундное промедление с моей стороны было невозможно: я либо мгновенно принимал решение, либо терял этот шанс. Более того, осознание конкретной возможности вспыхивало только в момент события, и никогда заранее.

Любопытно, что я обнаружил, что могу инициировать такое состояние, умышленно подвергая себя опасности и сосредотачиваясь на мысли, что откровение явится в критический момент, как это случилось при показе упомянутого ранее фокуса с сигаретами. Казалось, что моя уверенность, или, иначе говоря, свобода от сомнений, вызывала к жизни некую силу, после чего не происходило всеми ожидаемого результата.

В начале 1980-х годов математик Ральф Стро, автор книги "Иллюзия реальности" (Нью-Йорк, 1983) закончил полный курс обучения айкидо, после чего 4 года проработал с Мойше Фельденкрайсом в Израиле. Он заявил мне, что ни один человек не может напасть на другого без некоего необычного внутреннего соглашения между жертвой и нападающим. При этом я вспомнил высказывание Майстера Экхардта: "Послушай, когда это происходит в тебе, ни одно создание не сможет нанести тебе вред". То, о чем говорил Экхардт, было "рождением бога в душе". Во взглядах Экхардта и Стро явно есть общее начало. Можно придумать множество образов и названий для состояний, вызываемых изменением сознания. Неконфликтное поведение не является ни религиозным, теоретическим, философским или семантическим явлением, ни предметом логического осмысления. Напротив, это алогическая трещина в скорлупе реальности, путь веры, способ, с помощью которого создатель и его творение возвышают друг друга. Вера и уверенность — понятия различные.

Уверенность — понятие интеллектуальное, исходящее от ума. Вера же, как я полагаю, идет от сердца или, вероятно, от кат или ци — центра, где рождается наша воля. Превосходство над конфликтной личностью, которое присуще человеку неконфликтному, заострило суть вопроса. Я обнаружил, что, следуя принципу неконфликтного поведения, могу что-либо и кому угодно продать. Я бросил мои полуночные баталии с вычислительными машинами в банке и сделался коммивояжером, предлагающим, помимо всего прочего, серебро. Продавая товары бедным работающим девушкам и озлобленным домохозяйкам, я за первые две или три недели заработал больше, чем за год ночных бдений за подведением баланса.

Легко зарабатываемые деньги возродили во мне острое ощущение того куража, который я испытал, забираясь на скалу. Подобно охваченному азартом картежнику, я начал рисковать с удвоенной силой, пытаясь понять, при каких экстремальных условиях я утрачу эффект удачи, и не увидел пределов.

Хоть это и происходило более пятидесяти лет тому назад, я помню каждую минуту тех событий так же ясно, как если бы это случилось вчера. Как-то после полуночи, когда я опоздал на встречу с перспективными клиентами, я возвращался домой. Пройдя мимо одного дома, я обратил внимание на то, что название улицы совпадает с тем, которое упомянул мой последний клиент. Я подумал: почему бы не зайти в дом и попробовать продать ему товар? Разве обязательно договариваться о встрече? Неважно, что уже за полночь — попытка не пытка. Мысль о столь рискованном отступлении от обычных правил вызвала прилив адреналина и до крайности взвинтила меня.

Я подошел к скромному домику, уже запертому на ключ. Свет везде был выключен. Несмотря на это, я принялся стучать в дверь и стучал до тех пор, пока пожилая женщина не приоткрыла дверь и не спросила, кто там беспокоит их в неурочный час. Я назвал имя клиента. Она ответила, что это дело имеет отношение не к ней, а к её дочери, уже давно спящей. После этого дверь закрылась. Однако я был преисполнен желания добиться своего и возобновил свои попытки. Так продолжалось долго. Почему дело не дошло до вызова полиции, я не знаю, — но в конце концов, великолепие столового серебра сверкало при полной иллюминации на обеденном столе хозяев, а сонная дочка в бигуди, ошарашенная мать в банном халате и рассерженный отец остались рассматривать покупку, в то время как я сломя голову бежал домой со своими комиссионными, на ходу вспоминая, как раздраженная жена кричала на мужа: "Вышвырни этого мышонка прочь! Вышвырни его из нашего дома! Да что с тобой?" С каждым новым взрывом её возмущения мое возбуждение нарастало, и я начал дико смеяться, пока слезы не покатились по щекам.

Я понимал, что эти люди не посмеют поднять на меня руку — они были в моей власти. Чем сильнее я смеялся, тем больше злилась мать и тем озадаченнее выглядели отец и дочь; чем больше они теряли над собой контроль, тем более уязвимыми становились. Сделка была уже заключена.

Больше всего меня удивило то, что, когда я покидал их дом с крупной оплатой в кармане, отец и мать провожали меня до дверей. Обняв меня за плечи, они умоляли заходить еще. Такой неожиданный поворот событий случался со мной и прежде, но при менее экстремальных обстоятельствах. Теперь же все произошло по причине моего бездействия. По размышлению я понял, что средний человек в своем противоречивом состоянии неуверенности, сомнений и страха, что было, кстати, и моим обычным состоянием, оказывался не просто бессилен перед лицом неконфликтного поведения, но ещё и сильно зависел от него. Несмотря на индивидуальные реакции гнева и разочарования, внутри них было затронуто и другое чувство, которое выявило совершенно новый аспект в открывшейся перспективе. Мне стало ясно, что мое неконфликтное поведение явилось бытовой версией всем известных искушений Христа в пустыне (если мне будет позволено поместить себя и свое довольно авантюрное предприятие в столь значительную компанию). Из собственного опыта превосходства над уже прирученной силой, я узнал, что не обладаю ничем даже немного похожим на склад характера или мудрость, необходимых для использования подобной силы.

Итак, не из-за благородной добродетели или твердых принципов, а из-за страха и трепета, поняв, что окончательно исчерпал себя, я оставил торговлю и начал бороться с любым искушением вмешиваться в ход событий и изменять будущее при помощи "онтологических структур" моего внутреннего мира. Впоследствии я нашел другую работу, как-то продержался в университете и продолжил играть по правилам. Также я утратил связь со своим открытием и иной реальностью, хотя всегда помнил о ней, что заставляло меня снова и снова спрашивать себя о своих возможностях. Именно это несколькими годами позже привело меня к написанию моей первой книги. Все, что я написал после, включая эти главы, не было ничем иным, как продолжением разгадывания загадки неконфликтного поведения. Именно в этом явлении лежит ключ к пониманию того, кто мы и что можем сделать, чтобы обнаружить нашу трансцендентность и избежать существующее насилие, которому подвергаем себя и нашу землю.

Сейчас я перехожу к исследованию, каким образом действует этот ключ, и пониманию того, что находится за воротами, которые он отворяет.