Глава 16. На самом дне (часть вторая)

Мы остановились в Sheraton Bal Harbour в Майами Бич. Вскоре после нашего приезда я спустился в ресторан, где встретился с концертным промоутером Дэвидом Гестом. Посреди встречи один из охранников, Генри, подошел ко мне. Извинившись, он отвел меня в сторонку и сообщил, что местный доктор из отеля в данный момент находится в комнате Майкла.

Дэвид услышал это. Он знал Майкла много лет и также знал кое-что о его сражениях с лекарствами. Он начал психовать. Я сказал ему:
– Дэвид, расслабься. Жди меня здесь.

У меня был ключ от комнаты Майкла, но поначалу я постучал в дверь. Он не ответил. Я постучал громче и позвал:
– Майкл, это Фрэнк. Открой дверь.

Мне до смерти надоели эти местные доктора, которые, впав в полный восторг от того, что им приходится обслуживать такую звезду, как Майкл, безоговорочно давали ему любой препарат, который он просил.

– Подожди немного, у меня совещание! – крикнул он.
– Немедленно открой дверь! – потребовал я, а затем, не став ждать дальнейших ответов, вставил карточку в замок. Едва я вставил ее, Майкл открыл дверь.
– Фрэнк, успокойся, – сказал он, впуская меня в номер. Мне не требовалось что-либо объяснять, он прекрасно знал, о чем я подумал и как расстроился.

Доктор выглядел абсолютным шарлатаном. У него были запавшие глаза и очки с толстыми линзами, на мой взгляд, он обладал всеми признаками темной личности. Разумеется, к этому времени я уже не доверял ни одному медику. Сказать, что я был в бешенстве, значит, ничего не сказать: я был убежден, что Майкл причинял себе вред, и отчаянно хотел защитить его. Я сорвал злость на этом несчастном докторе. Едва я вошел в комнату, я начал орать на него:
– Что это вы здесь делаете? Что вы дали ему? Этого не будет.

Доктор был невозмутим.
– Успокойтесь, юноша, – сказал он мне, – я не собираюсь давать вашему другу лекарства. Мы просто разговаривали.
– Фрэнк, – вмешался Майкл, – ты не в теме. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Этот человек поможет мне вылечить ногу.

Он пояснил мне, что доктор Фаршиан был специалистом в сфере рекуперативной медицины. Но я на это не повелся.
– Я сказал свое слово, – объявил я им обоим. – Я сейчас пойду вниз. Выполняйте свои обязанности. Но лучше бы вам не давать ему никаких лекарств.

Я был зол на Майкла за то, что он позвал к себе врача за моей спиной, даже после всех наших разговоров и договоренностей. Я-то считал, что мне удалось достучаться до него.

На следующий день Майкл позвал меня к себе в номер. Доктор опять был там, и Майкл хотел, чтобы я извинился за то, что наорал на него и пытался вышвырнуть его вон. Я объяснил ему, почему я так себя вел.
– Возможно, я не в теме, но вы должны понять, эти врачи давали Майклу лекарства, которые ему принимать не следует.

Доктор Фаршиан сказал, что понимает и считает, что я поступаю достойно, пытаясь защитить Майкла. Мы стали беседовать втроем.
– После того, как мы поговорили в Нью-Йорке, – сказал мне Майкл, – у меня в голове что-то щелкнуло. Поэтому я позвонил доктору Фаршиану. Я хочу выздороветь.

Выяснилось, что доктор действительно специализируется на рекуперативной медицине. Майкл, все еще носивший приспособление, поддерживавшее щиколотку, хотел вылечить ногу как можно скорее. Но он также собирался включиться в программу детоксикации и полностью отказаться от таблеток.

– Это длительный процесс, – сказал доктор Фаршиан. – Майкл не сможет завязать сразу. Но я разработаю план, чтобы помочь ему вылечить ногу и заодно снять с лекарств.

Я не знал, насколько мне можно верить во все эти сообщения, но сказал:
– Послушайте, я очень рад это слышать. Я очень надеюсь, что вы сможете помочь.

По иронии, учитывая всю мелодраматичность моего вмешательства, доктор Фаршиан действительно оказался единственным врачом, который искренне делал все возможное, чтобы помочь Майклу избавиться от этой вредной привычки. Он прилепил ему на живот пластырь, который подавлял желание принять таблетки. В Майами, под наблюдением Фаршиана, Майкл начал делать сознательные усилия, чтобы придерживаться разработанного им плана. Очень скоро доктор стал ездить с нами, даже жил с нами в «Неверленд», поскольку Майкл хотел, чтобы тот неотлучно был при нем. Майкл хотел измениться.

Я вздохнул с облегчением. Впервые за долгое время Майкл фактически признал, что у него проблема, и хотел избавиться от нее ради своих детей. Я долгое время пытался заставить его признать это, но если у него не было мотивации, все мои слова были пустым звуком. Он должен был прийти к этому сам, и теперь казалось, что он наконец-то это сделал. Я ощущал, что бремя ответственности на моих плечах стало весить немного меньше. Майкл получал помощь. И он получал ее от врача, который определенно знал свое дело.

Теперь, когда мы снова помогали Майклу выздороветь, было самое время для хороших новостей. Пока мы были во Флориде в мае 2001 года, Майкл снова пригласил меня к себе, и когда я пришел, он ни на мгновение не прекращал улыбаться.
– Я снова стану отцом! – воскликнул он, обнимая меня.
– О, я так рад за тебя, – ответил я. – Ты это заслужил.

И хотя Майкл был очень занят работой над альбомом, создание семьи для него всегда было на первом месте. Я никогда не устану это повторять. Майкл был прирожденным отцом и всегда говорил, что хочет десятерых детей. У Дебби возникли трудности, когда она вынашивала Пэрис, поэтому Майкл решил, что для следующего ребенка найдет донора яйцеклетки. Отказавшись от услуг Дебби, которую хорошо знал и которая добровольно согласилась на это, он решил, что его отношения с любой будущей матерью должны быть анонимными. Помню, как мы сидели в его номере в Four Seasons и листали огромную папку с фотографиями потенциальных доноров. Это походило на то, как мы составляли для себя карты мыслей, листали картинки и представляли себе наше будущее. Разница состояла в том, что этот выбор был настоящим и очень серьезным. Я переворачивал страницы, пока мне на глаза не попалась фотография красивой молодой женщины.

– Вот то, что надо, – сказал я. Мне понравились ее глаза и цвет кожи. У нее были красивые черные волосы. В биографии было сказано, что она была наполовину итальянка, наполовину испанка.

– Она понравилась тебе только потому, что она итальянка, – сказал Майкл, вроде бы отмахнувшись от моего выбора. Но в ней было нечто большее, чем просто итальянские корни. Она была похожа на женщину, которая понравилась бы Майклу. Описывая себя, она сказала: «Я позитивный человек. Я вижу добро в людях. Я не осуждаю… Я духовная личность, веду информационную работу и читаю тонны книг». Я сразу понял, что она идеально нам подходит, и в итоге Майкл выбрал именно ее. Он сказал: «Давай сделаем это», и я позвонил врачу, чтобы назвать ему идентификационный номер женщины-донора.

Теперь же, в отеле во Флориде, Майкл сообщил мне, что все получилось. Суррогатная мать носила ребенка Майкла и той женщины-донора.

– Это уже трое из десяти, Фрэнк, трое из десяти, – повторял он. Затем он подтолкнул меня локтем в бок и добавил, – Фрэнк, а ты отстаешь. Когда у тебя уже появятся дети? Не могу дождаться, чтобы рассказать твоим детям истории о тебе. Я такое им расскажу, что ты провалишься сквозь землю от смущения.

Позднее Майкл сообщил своим детям, что у них будет младший брат или сестра. Меня в то время рядом не было, но чуть позже я заметил, как взволнованы были Принс и Пэрис. Они тоже с нетерпением ждали появления нового ребенка, чтобы помочь Майклу заботиться о нем.

***
Наконец, после нескольких лет томительного ожидания, невероятных усилий, обид, расстройства, боли и подозрений, Майкл представил законченный альбом Invincible на суд руководства Sony 12 июня.

Партнерство музыканта и звукозаписывающей компании во многом напоминает брак. Ведется множество дискуссий, достигаются компромиссы по поводу того, как лучше всего растить детей. Sony была очень довольна альбомом, и на этой встрече руководители помогли сократить список песен, которые войдут в альбом. Конфликт начался, когда Томми Моттола, глава Sony Music, не захотел включить Lost Children в альбом, поскольку считал, что очередная связь имени Майкла с детьми только разбередит неприятные воспоминания об обвинениях 1993 года. Майкл счел это абсурдом и был непреклонен – он всенепременно хотел, чтобы Lost Children осталась в альбоме. Это была настоящая битва, в которой Майкл в итоге победил.

Майкл и Sony также не могли договориться о порядке выпуска синглов. Майкл хотел выпустить первым синглом Unbreakable и горел желанием снять на эту песню клип. (К слову, он никогда не использовал слово «видео», «видеоклип», когда говорил об одной из кинематографических версий своих песен. Если кто-либо использовал это слово, он поправлял: «Короткометражный фильм. Это короткометражный фильм. Я не снимаю видеоклипы».) Майкл уже четко представлял себе, с чего будет начинаться фильм Unbreakable. Он стоит на крыше недостроенного высотного здания, какие-то бандиты держат его над краем, а затем отпускают. Он падает на землю, и все решают, что он умер, но его тело постепенно соберется по частям, а затем он превратится в пламя – и будет танцевать в огне, перебираясь с одной части строительных лесов на другую, пока его тело восстанавливается. Майкл собирался создать для Unbreakable такой танец, который запомнится людям навсегда.

Он отчаянно сражался за свое видение, но, к сожалению, так и не добился своего. Sony хотела, чтобы первым синглом была You Rock My World. Не поймите меня превратно: Майкл обожал эту песню, но он хотел, чтобы она была вторым синглом. В качестве компромисса он решил, что Unbreakable пойдет вторым синглом, но Sony выбрала Butterflies. В итоге было запланировано три сингла – You Rock My World, Butterflies и Cry, но единственным синглом, на который также был снят видеоклип, была You Rock My World.

Летом 2001 года мы проводили съемки этого клипа, когда мне позвонил Джон Маклейн, давний советник Джексонов. Он провел встречу с режиссером и теперь сообщал мне:
– Они хотят использовать мейкап, чтобы затемнить кожу Майкла для клипа. Они также хотят нанести на его нос специальную замазку (похоже, чтобы нос казался больше – прим. пер.).

Он хотел, чтобы я предложил эти косметические уловки Майклу. Определенно, он совсем не знал Майкла. Я был в шоке и отказался это сделать.
– Джон, я не могу говорить с Майклом о подобных вещах. Он никогда не согласится на такое. Если тебе так нужно, иди и сам говори с ним, но я на это не пойду.

Я не хотел участвовать в этом. Некоторое время спустя, когда я вернулся в свой номер в отеле, телефон зазвонил снова. На сей раз это была Карен Фей, визажистка Майкла, и звонила она из его комнаты. Она должна была подготовить его к съемкам, но он заперся в ванной, и она не могла понять, почему. Она попросила, чтобы я немедленно пришел к нему в номер.

Когда я прибыл, я услышал, как Майкл бесится в ванной, швыряет и бьет вещи. Похоже, Джон Маклейн успел поговорить с ним о предложенных изменениях его кожи и носа, и теперь он был невероятно зол. Я попытался привлечь его внимание, но хаос в ванной не утихал. Затем я услышал, как он чем-то грохнул с такой силой, что это уже вызвало у меня беспокойство, и я попытался выломать дверь.

Наконец, Майкл впустил меня. Он сидел на полу. Видимо, ему как раз делали стрижку, когда он услыхал эти «новости», поэтому волосы у него были наполовину обрезаны – длинные с одной стороны, короткие с другой. Он всхлипывал, закрыв лицо руками.
– Ты можешь в это поверить? – спросил он. – Они что, думают, что я урод? Они хотят замазать мне нос какой-то замазкой! Какого хрена они себе вообразили? Я не указываю им, как им выглядеть. Пошли они в задницу, – приговаривал он сквозь слезы. – Они считают меня чудовищем, они считают меня чудовищем, они считают меня чудовищем…

Было очень больно видеть его скрючившимся на полу, плачущим, с наполовину отрезанными волосами. Это был уже второй раз за последние дни, когда я видел его таким расстроенным. И хотя пресса многие годы смеялась над ним и критиковала его внешний вид, Майкл не всегда так остро реагировал на то, что люди говорили о нем. Все зависело от обстоятельств. Иногда ему было плевать на то, что думали люди. Он был сильным. Но бывали времена, когда его терпение иссякало, и он просто ломался, теряя самообладание. Ему невероятно тяжело было осознать то, что его якобы союзники критиковали его внешность в то время, когда он находился в таком уязвимом состоянии.

Я все чаще испытывал отеческие чувства к этому человеку, однажды ставшему для меня чуть ли не вторым отцом. Это был не тот Майкл Джексон, которого знал весь мир. Это был не Майкл Джексон-икона. Это был Майкл Джексон, которого довели до ручки, чрезвычайно ранимый человек в самом остром проявлении всех человеческих качеств. И хотя у меня давно вошло в привычку заставлять его встречаться лицом к лицу с болезненной правдой, в этот раз никакая правда на кону не стояла. Невозможно объективно судить о внешности человека. Майкл годами игнорировал заголовки в таблоидах о своей внешности, поэтому я посоветовал ему попросту не слушать никакую критику.
– Мы можем выйти из проекта, – сказал я. – Ты нужен им, а вот они тебе не нужны.

Я отменил съемки в тот день и сказал всем, что мы начнем завтра. Майкл и я вернулись к себе в комнаты и оставались там до ночи. Прежде чем уйти к себе, я поговорил с Джоном Маклейном и режиссером видеоклипа, Полом Хантером.
– Джон, – сказал я, – поверить не могу, что ты сказал такое Майклу. Мы закончим этот проект, но больше никаких разговоров о внешности Майкла в этом клипе, ясно? Если у вас с этим проблемы, то мы просто повернемся и уйдем со съемочной площадки, а с последствиями будете разбираться сами.

Я всегда сердился, когда люди критиковали внешность Майкла или его действия, утверждая, что он был странным, чудаковатым или вообще монстром. Им бы оказаться на его месте, с самого начала, с детства, которое он провел в работе. Из того, что он рассказывал мне, и того, что я сам видел, его жизнь для любого другого человека была бы чрезвычайно тяжелой. Разумеется, у него был грандиозный успех, но масштабы этого успеха привели к тому, что он оказался в очень уязвимом положении. Люди использовали его в своих целях. Он никому не мог доверять. Именно из-за его денег и славы люди так быстро начинали искать в нем изъяны.

Не поймите меня неправильно: у Майкла были свои недостатки, но в моих глазах они были намного более приземленными, чем все странности, захватившие мир. Бывали тяжелые времена, когда я был единственным человеком рядом с ним, и мне приходилось принять на себя роль козла отпущения. Он редко выходил из себя в моем присутствии, но иногда мой телефон трезвонил посреди ночи, и Майкл начинал рассказывать мне о каких-то маловажных вещах, например, что ему так и не перезвонил какой-то человек, и он доставал меня: «Фрэнк, почему этот звонок до сих пор не сделали? Фрэнк, почему это до сих пор не выполнено?» Мне требовалось какое-то время, чтобы проснуться, а он уже диктовал мне список вещей, которые мне нужно было сделать, и говорил: «Вот видишь? Я же говорил, чтобы ты всегда держал под рукой блокнот и ручку. У Карен всегда все наготове. А ты не готов».

Когда он звонил мне, я понимал, что он испытывает страшный стресс. Обстоятельства его жизни были таковы, что он не мог справиться со всем этим. И как я должен был реагировать? В ответ на все порицания мне оставалось только с достоинством молчать. Я всегда первым говорил ему, что он облажался, и он делал то же самое для меня. Какое-то время это срабатывало.

У меня было множество теорий того, почему люди так жаждали критиковать Майкла, но по большей части то, что его до такой степени не понимали, всегда расстраивало и бесило меня. Предательства и жестокое осуждение глубоко ранили его. Страдания Майкла были велики, и хоть он и был ответственен за некоторые из этих проблем, многое просто выходило за рамки его контроля.

Майкл прибыл во взрослую жизнь с несколькими отсутствовавшими деталями, недостатком развития, как это сейчас называют, но он пытался компенсировать эти потери с помощью дома, который сам построил, своей внешности, музыки и интересов. «Неверленд» был всего лишь гипертрофированной, отчаянной попыткой найти счастье. Красота и умиротворение этого места были добыты нелегким путем. Каждый аспект ранчо свидетельствовал о том, что Майкл прилагал все усилия, чтобы найти способ получить удовольствие от достигнутого.

Кожное заболевание Майкла наряду с трудным детством и обвинениями в растлении были просто обстоятельствами, в которых он сделал все, чтобы выжить, а пластическая хирургия носа, как и многие его странности, была попыткой взять под контроль свою судьбу и счастье. Эти операции не делали его нормальным. В глазах многих людей они даже не делали его красивым. Но они делали его Майклом.

Однако весь мир продолжал обсуждать и осуждать каждый аспект в жизни Майкла, и хотя все обожали его музыку, они считали остальные детали его жизни безумными, если не хуже. Рана, нанесенная обвинениями в 1993 году, все еще мучила его, а то, что люди по-прежнему считали его педофилом, попросту разрушало его. Объединенное влияние всего этого – физический и психологический урон, нанесенный ему в детстве, публичное осуждение его личности и внешности, но больше всего давление и желание создавать революционную, прорывную музыку – было слишком велико для одного человека, но из-за своей паранойи и характера он считал, что должен сам справиться со всем этим. Неудивительно, что он не мог спать, и также неудивительно, что он искал спасения в лекарствах, дававших ему несколько благословенных часов отдыха.

Вечером того дня, когда мы отменили съемки, Майкл вызвал меня к себе в номер. Я открыл бутылку вина. Мы провели ночь по обыкновению – разговаривали, слушали музыку и пили вино. Мы ностальгировали о прошлом, о том, как веселились, как подшучивали над людьми. А еще мы говорили о будущем, о своих ближайших целях и том, чего хотели достичь.

Мы слушали песни, которые он записал для Invincible. Нам еще предстояло решить, какие из них войдут в альбом, а какие нет. В ту ночь я хотел слушать You Rock My World, но Майкл сказал:
– Я тебя прошу, мы еще успеем наслушаться завтра. Давай не будем слушать ее сегодня.

Пока мы крутили различные треки, он добавил:
– Люди не поймут этот альбом сейчас. Он написан с опережением времени. Но поверь мне, Фрэнк, через десять лет они поймут и оценят его, и альбом будет жить вечно.

Никто из нас не подозревал, что через десять лет его уже не будет, чтобы проверить, сбудется ли его предсказание. Но я верил, что время не имеет власти над его музыкой, я верил, что все его альбомы – Off the Wall, Thriller, Bad, Dangerous, HIStory, Invincible – будут жить вечно. Я верил в это тогда, верю и сейчас.

Глава 17. Шоу продолжается

Как только закончились съемки клипа You Rock My World, Майкл приступил к репетициям своих юбилейных концертов – два мега-шоу с участием множества артистов в Мэдисон Сквер Гарден, посвященные тридцатилетию сольной карьеры Майкла. По злой иронии, второй концерт был назначен как раз в ночь перед тем, как два самолета врезались в здания Всемирного торгового центра.

Идея этого шоу возникла чуть более года назад, до того, как мы перевели работу над Invincible в Нью-Йорк, когда Дэвид Гест, Майкл и я поехали в Сан-Франциско, чтобы купить сувенирную продукцию.

Майкл собирал различные сувениры и предметы, связанные с индустрией развлечений и поп-культурой. У него в коллекции были афиши фильмов Three Stooges и Ширли Темпл, Оскар, полученный кем-то за фильм «Унесенные ветром», обширная коллекция диснеевских сувениров и памятных вещей, включая чеки, подписанные Уолтом Диснеем, первое издание «Человека-паука» с автографом Стэна Ли, старинные детские тележки Radio Flyer и вообще все, что было связано с Чарли Чаплином, «Марвел», «Звездными войнами» или «Тутанхамоном» и т.д. Дэвид разделял интерес Майкла, а его коллекция по размерам запросто соперничала с коллекцией Майкла.

В то время мы с Майклом отдыхали от работы над альбомом в «Неверленд» и решили отправиться на выездной аукцион памятных вещей и сувениров, который должен был состояться в Сан Франциско. Дэвид присоединился к нам, а это значило, что мы прекрасно проведем время. В довершение ко всему, мы решили ехать автобусом – только мы втроем и водитель, никакой охраны. У нас с собой было вино и еда, журналы, книги и фильмы; мы пели песни, предавались ностальгии о временах, когда мы с Майклом катались на автобусе по Шотландии, играли в «Угадай мелодию» и так далее. Ехать было не скучно.

Когда мы приехали в Сан Франциско, мы вселились в отель Four Seasons. Номера резервировал я, на вымышленные имена, и люди называли нас мистер Поттер (я), мистер Армстронг (Дэвид) и мистер Дональд Дак (Майкл).

На следующий день мы загримировали Майкла под индийскую женщину. Он надел сари, волосы спрятал под тюрбаном, мы даже нарисовали ему бинди на лбу помадой. Должен признать, мы были под впечатлением от того, что у нас получилось. Его просто невозможно было узнать. В таком виде мы отправились на аукцион. Там был парень с микрофоном, объявлявший, какие вещи находились в каждом проходе. Я слышал, как он пытается найти хозяина потерянной сумочки, и сказал:
– Эй, Майкл, а давай как-нибудь приколемся над Дэвидом.

Сказано – сделано. Майклу особенно нравилось дразнить Дэвида, который тщательно заботился о своих волосах и идеальной прическе, даже невзирая на то, что уже начал лысеть. Майкл говорил ему: «Дэвид, волосок под номером 43 не на месте. Дай-ка я поправлю». Дэвид терпеть этого не мог, но понимал, что мы делали это из любви к нему.

И вот мы подошли к ведущему и попросили его сделать следующее объявление: «Дэвид Гест, вы уронили волосок под номером 54 в проходе номер три. Дэвид Гест, вы потеряли волосок 54 в проходе номер три». Ведущий не согласился на это, но позволил мне сделать объявление самому. Майкл давился хохотом, а Дэвид едва ли не рычал от злости, но все это было очень смешно.

На следующий день после аукциона мы были приглашены на обед к Ширли Темпл Блэк. Дэвид Гест дружил с ней и знал, что Майкл – настоящий фанат Ширли, поэтому организовал им эту встречу. Она велела приготовить для нас легкий ланч – закуски и сэндвичи. Было приятно наблюдать, как Майкл и миссис Блэк разговаривают о том, каково это – быть ребенком-звездой и переживать то, что пережили они. Майкл всегда быстро сходился с бывшими детьми-звездами. Поэтому он так тесно дружил с Маколеем Калкиным.

Когда мы уходили, миссис Блэк подарила Майклу свою детскую фотографию. С тех пор Майкл таскал этот снимок с собой, куда бы ни пошел.

На пути обратно в «Неверленд» нам как раз и пришла в голову идея для юбилейного концерта. Майкл, Дэвид и я сидели в задней части автобуса, пили вино, и тут Дэвид, постоянно гонявшийся за коллекционными вещичками, попросил Майкла написать на листке бумаги текст песни и поставить автограф для него. Внезапно в Майкле проснулся делец. Он совершенно не собирался подписывать страничку с текстом песни и отдавать ее Дэвиду, но был согласен уступить, если Дэвид поменяется с ним на какие-нибудь только что купленные памятки. Они ударились в ожесточенные переговоры, и Майкл умудрился выцыганить у того множество вещей. Казалось, что Майкл в этой «сделке» получил намного больше, но в тот день Дэвид унес с собой подписанные тексты Billie Jean и Thriller, которые сегодня очень ценятся. Тогда я не мог понять, зачем ему нужен текст песни, написанный Майклом от руки, но Дэвид был умен. Умен и хитер, как лиса.

Там же, в автобусе, Дэвид стал рассказывать о том, что хотел бы организовать специальное мероприятие, собрать звезд на ужин или благотворительный концерт, чтобы отдать дань уважения Майклу. Слушая его, я сказал: «Нет, погоди-ка, давай лучше сделаем трибьют-концерт, на котором звезды исполнят песни Майкла». Майкл выступал как соло-исполнитель с 1971 года, когда отделился от Jackson 5 в 13-летнем возрасте. Через год, в 2001 году, стукнет 30 лет его сольной карьеры.

Дэвиду понравилась эта идея. В его мгновенном, авторитетном принятии решений есть что-то особенное и убедительное.
– Майкл, – сказал он, – мы это сделаем. Мы устроим тебе трибьют. Это будет самым грандиозным шоу в мире.

Дэвид уже запустил идею в движение и не собирался останавливаться.

По какой-то необъяснимой причине водитель автобуса решил провезти нас по живописной дороге, в южной части двухстороннего шоссе 1. Один Бог знает, с чего ему пришла в голову эта мысль: было совершенно очевидно, что этот автобус не был приспособлен к поездкам по узким петляющим дорогам, усеянным камнями, вдоль крутых обрывов в Тихий океан. Мы были уверены, что совершенно точно здесь умрем. В одном месте, когда автобус поворачивал, мы выглянули из правого окна и дружно ахнули: никаких ограждений и выступов по краю не было. Мы видели из окна только океан далеко под нами. Обочин тоже не было. Дэвид взялся проклинать водителя, говоря тому, что он был самым большим неумехой в мире, и он, Дэвид Гест, сейчас сам сядет за руль. Я подумал: каким бы плохим ни был этот водитель, уж лучше он, чем Дэвид. При всем уважении, я никогда не сяду в машину, за рулем которой сидит Дэвид Гест, ни за какие деньги.

Уже смеркалось, и шоссе 1 все больше смахивало на безумный аттракцион Toad’s Wild Ride (я так поняла по описаниям, что это вроде нашей комнаты страха, но гораздо масштабнее, везут вагонеткой в темноте, по петляющим путям, и на тебя выпрыгивает всякое, чтобы напугать. – прим. пер.) и все меньше напоминало общественную трассу. На особенно узком повороте дороги мы встретили машину, ехавшую нам навстречу, а места, чтобы разминуться, не было. Движение остановилось. Дэвид все ругал и ругал водителя, вдобавок, он обильно потел. Майкл же покатывался со смеху в задней части автобуса.

Может быть, потому, что мы едва не погибли во время этой поездки, к ее концу Дэвид и я вовсю занимались саморекламой, расписывая перед Майклом то, что в итоге вылилось в юбилейный концерт 30th Anniversary Special. Вряд ли нам нужно было так уж стараться втюхать ему эту идею, учитывая то, что Майкл всецело принадлежал нам, застряв с нами в автобусе на 6 часов. Мы обыгрывали идеи насчет других вокалистов, которых пригласим поучаствовать. Поначалу Майкл с сомнением отнесся к нашему предложению воссоединиться с Jackson 5 для шоу. Невзирая на всю любовь к своей семье, он держал их на некотором расстоянии.

Когда моя семья только-только подружилась с Майклом, мы время от времени виделись с Дженет и Латойей. Если они были в Нью-Йорке, они заходили в ресторан моей семьи, поужинать. Если Дженет давала концерт, мы ходили на него, а потом шли за кулисы – угостить ее хлебом с сыром из нашего ресторана, который ей очень нравился. Я вырос в «Неверленд» в компании детей Джермейна – Джереми и Джордана, сыновей Тито (3Т) и сына Ребби, Остина, которого мы звали Огги, и мне это поколение Джексонов было более близким и знакомым, чем братья Майкла.

Когда я начал работать на Майкла, я однажды спросил его, общается ли он с Дженет.
– Да, – ответил Майкл. – Бывает, конечно, месяцами не общаемся, но мы всегда поддерживаем друг друга.

Со временем у меня возникло чувство, что он не поддерживает постоянные контакты с членами своей семьи, но, несомненно, любит их, особенно свою мать, Кэтрин – она была его героем. Его отношения с отцом были куда сложнее. Та жесткость, которую Джо проявлял, заставляя своих детей выходить на сцену, оставила в душе Майкла шрамы, но он все равно был благодарен за то, чему отец научил его. Майкл всегда уважал талант Рэнди. Рэнди мог играть на любом инструменте, и Майкл всегда преклонялся перед ним, когда речь шла о музыкальных способностях. Он говорил: «Рэнди может заниматься чем угодно; он может работать с кем угодно», а это было одним из самых лучших комплиментов в устах Майкла.

Он никогда не говорил ничего плохого о Джеки, Марлоне, Дженет, Тито и Ребби, но его отношения с Латойей и Джермейном были гораздо более запутанными. Он был близок с Латойей, когда они вместе росли, но после ее предательства, связанного с обвинениями 1993 года, он отдалился от нее. Похожая ситуация возникла и с Джермейном. Были случаи, когда, по словам Майкла, Джермейн заключал контракты на выступление, без предупреждения обязывая Майкла прийти и выступить. Независимо от того, что произошло на самом деле, Майкл считал, что, как бы он ни любил Джермейна, ему следует держаться от него подальше. Джермейн, особенно разозлившись на Майкла, написал песню Word to the Badd – открытую атаку на «реконструированный» внешний вид Майкла и то, что он думает только о том, как бы остаться «номером один». После этого Майкл не хотел иметь с ним ничего общего.

И все же, Дэвид и я решили, что на юбилейном концерте должна присутствовать вся семья Джексонов.
– Майкл, – сказал ему я, – ты всегда говоришь о том, что надо творить историю. Это как раз исторический момент. Сделай это для своей матери. Она бы очень хотела снова увидеть всех вас вместе на одной сцене, хотя бы еще один раз.
– Нет, – ответил тот, – я не собираюсь снова сходиться с братьями. Джермейн – сплошная головная боль.

Дэвид хорошо знал всю семью. Он сказал:
– Не волнуйся, тебе не придется о них беспокоиться. Оставь это мне, я улажу с ними все вопросы.

К моменту прибытия в «Неверленд» Майкл уже был взвинчен до предела и с нетерпением ждал, когда же можно будет начать работу. Таким образом, получив его благословение, мы с Дэвидом стали работать над тем, чтобы воплотить эту идею в жизнь.

С конца лета 2000 года и в течение всего времени, пока Майкл работал над Invincible, мы с Дэвидом не прекращали работу над шоу, составляя списки артистов, ведя переговоры о заключении контрактов, а затем еще и о крупной сделке трансляции шоу на CBS. Два концерта были запланированы на 7 и 10 сентября 2001 года. Вскоре после этого их покажут по телевизору.

Работать с Дэвидом было одной сплошной смехотерапией. Он многому научил меня, и Майкл уважал его и очень любил, несмотря на то, что Дэвид доводил его до белого каления. Дэвид был чрезмерно суеверен во всем, что касалось шоу, и для нас с Майклом это было восхитительной чертой: он был легкой мишенью для наших детских шалостей. Я говорил ему: «Дэвид, у меня плохое предчувствие насчет шоу. Что-то, связанное со светом, он не будет работать. Я не уверен, откуда у меня это предчувствие, но просто на всякий случай лучше бы тебе сейчас перейти улицу и дотронуться до вон того красного знака пять раз». Несчастный Дэвид становился жертвой своих собственных навязчивых страхов и покорно выполнял все, что я говорил – он действительно побежал через улицу, чтобы потрогать знак, а мы с Майклом тем временем ревели от хохота.

Втянувшись в эту невинную пытку, ни Майкл, ни я уже не могли остановиться. Однажды вечером, после ужина в частном зале ресторана в Лондоне, мы уже собирались подняться по лестнице, чтобы уйти, но Майкл внезапно объявил:
– Дэвид, что-то не так. Дэвид, что-то с шоу. Немедленно ступай вниз и потрогай ту картину мизинцем три раза. Если ты это сделаешь, мы спасены!
– Ребята, да прекратите вы! – взвыл Дэвид. – Это уже не смешно!

Он журил нас всю дорогу, пока спускался по лестнице, продолжал ругаться, дотрагиваясь до картины, и все еще ругался, пока поднимался наверх, чтобы присоединиться к нам.

К лету 2001 года подготовка к шоу шла полным ходом, и мне приходилось совмещать эти обязанности со всем остальным, что я делал для Майкла. Работы было невероятно много, но она приносила щедрые плоды на всех уровнях. Работа над концертом стала для меня поворотным моментом. Теперь мои обязанности заключались не только в том, чтобы руководить личными делами Майкла. Я был ответственным за очень большой и серьезный концерт. Очень даже неплохо.

Как бы я ни волновался о медицинских проблемах Майкла, я и предположить не мог, что это помешает его выступлению на шоу 30th Special. В конце концов, он был истинным профессионалом, а лекарства использовал, чтобы было легче подготовиться к выступлению. Однако по мере приближения первого шоу Майкл стал вызывать к себе нового врача. Несмотря на то, что состояние его здоровья значительно улучшилось благодаря доктору Фаршиану, и он успешно «соскочил» с таблеток, пришло время, когда Фаршиану пришлось вернуться к своей семье во Флориду. Он не мог постоянно опекать и нянчить Майкла, да и я тоже не мог. Доктор, заменивший его, жил в Нью-Йорке; это был милейший человек с очень приятной семьей. К сожалению, несмотря на весь прогресс с доктором Фаршианом, Майкл потребовал все те же старые лекарства. И хотя он вряд ли страдал какой-либо боязнью сцены, моей версией объяснения этой ситуации было то, что он, вероятно, очень нервничал по поводу предстоящих концертов. Новый доктор был наивен и беспрекословно выполнял просьбы Майкла.

Я попытался поговорить с Майклом об этом, но вскоре понял, что не пробьюсь к нему, и мне требуется помощь. Его семья собиралась приехать в Нью-Йорк, чтобы прийти на шоу. Все-таки между ними была связь, и неважно, как долго они не общались и как далеко находились друг от друга – я надеялся, что они сумеют вмешаться. Кому еще я мог довериться? Если бы Майкл узнал, что я рассказываю кому-либо о своих тревогах (пусть даже его семье), он убил бы меня. В целом, он не хотел, чтобы его семья знала хоть что-нибудь о его делах, особенно когда речь шла о вещах, которые он непременно хотел сохранить в тайне.

Но я был убежден, что это было правильно, поэтому поговорил с Рэнди, Тито и Дженет. Тито и я несколько раз прогулялись вокруг отеля, разговаривая. У меня также состоялась личная беседа с Рэнди. Я не стал говорить с матерью Майкла: хоть мне и было известно, какое огромное влияние она имела на него, мне казалось неприемлемым нагружать женщину в преклонном возрасте подобными проблемами, особенно если это касалось ее любимого сына. Семья восприняла мои слова очень серьезно, и за пару дней до концертов они встретились с Майклом, чтобы обсудить это. Разумеется, Майкл, убедил их, что причин для беспокойства не было. Он и сам едва признавал, что у него проблемы. Семья хотела быть рядом с ним и поддерживать его. Они и попытались, но, как я и боялся, он не впускал родичей в свою жизнь ни на мгновение и не позволял им помочь ему.

Майкл избегал конфронтаций. После этой встречи его единственными словами было: «Моя семья говорила со мной о лекарствах. Они определенно без понятия, о чем говорят». По тому, как он отмахнулся от этого разговора, я понял, что они не смогли убедить его – так же, как не смог и я. Уверен, семья проявила настойчивость (я несколько раз говорил с Дженет после концертов), но Майкл попросту отталкивал их.

Беспокоясь о Майкле, я при этом совершенно не волновался по поводу концертов. Майкл был шоумэном, настоящим артистом. Когда приходило время выхода на сцену, у него в голове словно щелкал переключатель, и он превращался в совершенно другого человека. Я знал, что, невзирая на все проблемы с лекарствами, это не помешает ему выполнить свои обязательства перед публикой.

Утром 7 сентября я проснулся рано, в сильном волнении. Сегодня вечером – первое шоу. Мы все тяжело работали, чтобы прийти к этому моменту, и я чувствовал себя так, словно у меня рождается первый ребенок. Однако перед самым концертом нужно было еще много чего сделать, поэтому я не мог позволить себе остановиться и насладиться достигнутым.

Карен Смит, мой преданный телефонный друг и коллега, приехала в город, чтобы помочь с концертами. Я никогда не видел ее раньше на концерте. Насколько я знаю, это был ее первый концерт, и я был рад, что ей удалось приехать. Мы с ней говорили по 20 раз на день последние пару лет, но я видел ее лишь однажды, когда мне было 13 лет. Я понятия не имел, как она выглядит.

Как выяснилось, в то утро мне нужно было что-то забрать у нее, поэтому я отправился к ней в номер и постучал. Когда дверь открылась, безликий голос наконец-то превратился в человека! Она была высокая, должно быть, 1,80 м или около того. Белокожая брюнетка в очках, и у нее был вид очень строгой женщины, которая посещала колледж, выполняла все свои задания с достойной уважения дисциплиной и всегда придерживалась правил. Я всегда дразнил Майкла, говоря ему, что он, должно быть, тайно влюблен в Карен. У нее была такая прелестная манера говорить по телефону. В реальности, хоть она и была привлекательна, она оказалась совсем не той сногсшибательной блондинкой, какой я представлял ее. Но, невзирая на все это, мы крепко обнялись. Мы были по одну сторону окопов, хоть и только по телефону. Карен была основой, фундаментом жизни Майкла. Она полностью посвятила ему свою жизнь.

В моем списке неотложных дел на этот день также был визит в офис Банка Америки. Ювелир Дэвид Оргелл одолжил Майклу бриллиантовые часы стоимостью около 2 млн. долларов, чтобы тот надел их на концерт. Вооруженный охранник провел меня в офис банка, где я подписал кучу бумаг, обязывавших меня вернуть часы или встретиться со смертью. Я должен был вернуть их в банк, находившийся в башнях-близнецах, утром после второго шоу – 11 сентября.

Часы были не единственной драгоценностью, которую Дэвид Оргелл одолжил нам для концертов. Майкл попросил Элизабет Тейлор сопровождать его на шоу, но она отказалась, и он был решительно настроен переубедить ее.
– Я знаю, как заставить ее согласиться, – сказал он. Ему никогда не приходилось покупать дружбу Элизабет или уговаривать ее посетить публичные мероприятия, но на случаи, когда у нее не было настроения для подобных походов, у Майкла в рукаве был припрятан небольшой козырь. Нужны были всего лишь – да-да, вы угадали – бриллианты. Когда Майкл хотел, чтобы Элизабет сопровождала его на церемонию награждений или, в данном случае, на его юбилейный концерт, он дарил ей бриллианты, и она соглашалась пойти с ним.

Пару недель назад мы ездили к Дэвиду Оргеллу в Лос-Анджелес, и Майкл выбрал прекрасное бриллиантовое колье, стоимостью более 200 000 долларов. Поскольку Майкл был очень уважаемым клиентом ювелира, ему позволили взять колье и часы, но при этом он мог в итоге и не покупать их. Если он собирался оставить их себе, он бы просто заплатил за них чуть позже. Если нет – он возвращал их ювелиру.

Мы отправили колье к Элизабет, и она сразу же ответила нам.
– Колье прелестно, Майкл, я просто обожаю его. Конечно, я приду на твой концерт.
Все знали, что Элизабет очень-очень любит драгоценности.

Вернувшись в отель, я запер бриллиантовые часы в сейфе и решил немного вздремнуть перед концертом. Но едва я закрыл глаза, как мне позвонил Генри, начальник охраны Майкла.
– Карен нужно зайти в номер к Майклу, – сказал он. – Пора делать ему мейкап, но он не открывает дверь и не подходит к телефону.

Ничего нового. Я сказал: «Не волнуйся, у меня есть ключ». Я быстро проник в номер Майкла, но обнаружил, что дверь в его спальню была заперта изнутри. Замок был хлипкий, поэтому я сломал его и распахнул дверь. Майкл спал на кровати. Я подошел и стал будить его.
– Майкл! Ты знаешь, который час? Тебе надо было сделать макияж еще час назад! Тебе надо собираться! Что случилось?

Он перевернулся на другой бок и застонал. Я сразу же понял, что случилось, и моя наивная вера в то, что Майкл никогда не позволит лекарствам помешать его выступлению, лопнула как мыльный пузырь. У меня не хватит слов, чтобы описать мои ощущения, мое разочарование и панику в тот момент. Я стал трясти его, чтобы разбудить:
– Сюда что, приходил доктор, да?

И уже знал ответ.
Он медленно протянул:
– Да, Фрэнк. Мне было так больно. Я просто не мог терпеть. Мне было так больно.
– Ты сделал это специально, чтобы не выступать, – разозлился я. – Это была просто отмазка.
Майкл ничего не ответил, но по его лицу я видел – он знает, что я прав, а он подвел меня.
– У меня страшно болела спина, а мне надо выступить, – сказал он. – Я в порядке.

Мы уже опаздывали. Дэвид Гест в панике трезвонил мне. Я сказал ему, что у Майкла не сработал будильник, поэтому он проспал. Раньше такое никогда не случалось. Майкл никогда не принимал лекарства непосредственно перед концертами. Он никогда не позволял этому помешать его работе. Это было признаком того, что его зависимость не только вернулась, но и возросла. Теперь он не мог придерживаться установленных приоритетов.

Мне надо было как-то взбодрить его, поэтому я заказал у консьержа побольше Гаторейда и витамин С. Постепенно он, кажется, пришел в себя, и тогда я привел в номер Карен, чтобы она уложила ему волосы и сделала макияж. Я стоял у него за спиной, пока он готовился, и наконец-то слегка расслабился и даже шутил с Карен. Из-за этой задержки концерт начался с опозданием больше чем на час, но никто не спрашивал, почему. Это шоу-бизнес.

Прежде чем мы отправились в концертный зал, мне пришлось гасить еще один «пожар». Теперь проблемы возникли у Бритни Спирс. Она должна была спеть с Майклом The Way You Make Me Feel, но испугалась выходить на сцену и петь вживую вместе с Майклом. Это был не первый раз, когда я наблюдал, как профессионалы нервничают в присутствии Майкла. Некоторые даже вели себя как возбужденные фанаты. Синди Кроуфорд так стремилась подойти поближе к Майклу, что буквально расталкивала людей и чуть ли не перепрыгивала через стулья, чтобы добраться до него. Джастин Тимберлейк и даже Майк Тайсон становились застенчивыми в его присутствии. Майкл, который вообще-то был слегка влюблен в Бритни, понимающе отнесся к ее нервозности (влюблен в Бритни? Другие говорили, что Бритни до того приставала и надоедала ему при первой встрече, что он тихонько попросил охрану как-нибудь вывести ее и убрать подальше. Теперь уже и не разобрать, какая версия правдивая. – прим. пер.). В бизнесе иногда случались такие «беды», как внезапная боязнь сцены, возникшая у Бритни. Ничего страшного или нового в этом не было.

Мы отправились в Мэдисон Сквер Гарден в двух машинах – Майкл и Элизабет Тейлор впереди, а я и Валери в другой машине прямо за ними. Я гордился тем, что наконец-то могу показать Валери, с чего весь этот ажиотаж. К моменту прибытия в театр настроение у Майкла значительно улучшилось. Марлон Брандо открыл шоу длинной речью о филантропии. Начало вышло несколько смазанным, и не потому, что что-то пошло не по плану, а потому, что толпа в зале уже завелась. У людей не хватало терпения выслушать речь, даже от такого великого человека, как Брандо, и они освистали его, прогоняя со сцены. Майкл, сидевший в ряду передо мной, попытался успокоить тех поклонников, которые находились ближе к нему, но безрезультатно.
– И зачем Дэвид выставил его первым? – шепотом спросил он у меня. – Люди хотят послушать музыку.

Мы ничего не могли с этим поделать – только переждать. Вскоре Сэмюэль Л. Джексон представил Ашера, Уитни Хьюстон и Майю, которые исполнили Wanna Be Startin’ Somethin’. В первом отделении концерта выступали Лайза Минелли, Бейонс в составе Destiny’s Child, Джеймс Ингрэм, Глория Эстефан и Марк Энтони, помимо прочих.

В какой-то момент первого отделения мы отправились за кулисы, чтобы Майкл мог переодеться и приготовиться к выходу на сцену вместе с братьями. Майкл был спокоен как удав, и влияния медикаментов тоже не было заметно. Как обычно, мы стали в круг и произнесли короткую молитву перед его выходом на сцену. Молитва каждый раз была примерно одна и та же: «Да благословит Господь всех на этой сцене. Дай нам энергию, чтобы выступить наилучшим образом».

Майкл и пятеро его братьев впервые за 17 лет снова вышли на одну сцену, чтобы исполнить попурри своих хитов. Затем была короткая пауза, и Крис Такер представил Майкла и Billie Jean.

До этого момента я был за кулисами почти весь вечер, но поскольку Billie Jean является моей любимой песней в живом исполнении Майкла, я вернулся на свое место в зале. В ту ночь я был потрясен виртуозностью Майкла как никогда. Он был прирожденным артистом, сотворенная им энергия была просто невероятной. Этот парень делал каждое движение особенным и уникальным – даже если просто ходил по сцене. С годами, невзирая на все тревоги и боль, которые ему пришлось перенести, его талант не потерял своего блеска. Это было именно то, ради чего мы все собрались здесь, то, что мы праздновали: грандиозный талант Майкла и долгие годы, которые он полностью, без остатка посвятил своему искусству. Я наблюдал за ним c тем же восхищением, какое испытывал, глядя на него во время тура Dangerous. Многое изменилось, но в этот момент, в этот изумительный момент все было так знакомо.

Второй концерт был назначен через три дня, 10 сентября. Первое шоу прошло хорошо, но ко второму концерту все были подготовлены гораздо лучше, чувствовали себя увереннее и более расслабленно, особенно Майкл. Никаких проблем не возникало. И все же я не могу сказать, что мне удалось просто сесть и насладиться моментом. Я был слишком занят деталями, чтобы сделать это.

Когда концерт завершился, моя семья и семья Майкла отправились в его номер в отеле. Его мать Кэтрин и старшая сестра Ребби тоже были там. Мы все были очень взволнованы. Я видел, что мои родители гордятся мной. Вероятно, они испытывали такую же гордость, как если бы я давал сольный фортепианный концерт в возрасте 10 лет. Это одно из тех качеств, которые я больше всего люблю в своих родителях. Они гордятся своими детьми, за то, кем мы стали и как тяжело работали. Все остальное вторично. Майкл шутил, смеялся, он определенно был счастлив и доволен тем, как все получилось. Собрав всех, он объявил: «Вы понятия не имеете, как я горжусь Фрэнком. Он действительно очень тяжело работал над этим шоу». Затем он повернулся ко мне и сказал:
– Прекрасная работа. Ты молодец, Фрэнк.

Это много значило для меня. И хоть я был разочарован тем, что меня официально не упомянули среди продюсеров шоу, было здорово, что Майкл признал мой вклад в эти концерты и мою роль в их организации.

Остаток ночи я решил отдыхать по-своему, поэтому мы с Валери встретились с несколькими нашими общими друзьями из Германии. Сначала мы пошли во французское бистро неподалеку от отеля. Валери хорошо знала это место, ей нравилось, как они подают курицу. Когда мы пришли туда, было уже полвторого ночи. Нас было четверо, но мы выпили шесть или семь бутылок вина. Это была восхитительная ночь в городе, который вот-вот изменится навсегда.

Мой будильник был заведен на 7:45 утра, поскольку мне предстояло везти часы в Банк Америки, но я проспал, не услышав будильник, и проснулся только тогда, когда зазвонил телефон. Звонил Генри, охранник Майкла. Он сказал:
– Доброе утро, сэр. Я просто хочу вам сказать, что в башни-близнецы только что врезались два самолета.

Прошлой ночью все отпускали в мой адрес шпильки о том, как я сейчас смоюсь с этими часами стоимостью в 2 миллиона. Толком не проснувшись, я не совсем понял, что именно сказал мне Генри, и решил, что это касается часов.
– Вот дерьмо, – сказал я. – Мне так жаль. Я забыл отвезти часы. Я поеду прямо сейчас.

Я начал выбираться из постели. Я опоздал! Мне нужно немедленно ехать во Всемирный торговый центр, в Банк Америки.

– Нет, сэр, – ответил Генри. – Мне кажется, вы не совсем поняли… Нам нужно убираться отсюда. Вы не знаете, куда мы могли бы поехать?

Я услыхал панику в его голосе и включил телевизор. Валери рядом со мной повторяла:
– Что случилось? Что случилось?

В считанные минуты мы упаковали все свои вещи и встретились с Майклом, Пэрис, Принсом, Грейс и моими братьями Эдди, Домиником и Альдо возле машины. Я предложил поехать домой к моим родителям, но вскоре мы поняли, что мосты в Нью-Джерси были закрыты.

К счастью, один из наших охранников был отставным шефом полиции. Он позвонил кому-то в полицейское управление и получил разрешение на наш выезд из города. Когда мы ехали по мосту Джорджа Вашингтона, мы посмотрели на город и увидели дым. Первая башня рухнула.

– Ого, – сказал Майкл, качая головой. Он начал было что-то говорить, затем посмотрел на Принса, наблюдавшего за нами большими, невинными глазами, и быстро закрыл рот. Но я знаю, о чем он подумал, поскольку, едва мы добрались до Нью-Джерси, он заговорил о том, как можно было бы использовать песню What More Can I Give, чтобы собрать денег для выживших и семей пострадавших 11 сентября.

Это был такой тихий, мирный день. Концерт казался грандиозным, невероятным зрелищем. А на следующий день вся страна изменилась. В одно мгновение вся моя работа с Майклом Джексоном стала незначительной и несущественной.

Глава 18. Антракт

Майкл стремительно отреагировал на события 11 сентября с присущей ему щедростью. Он организовал в Вашингтоне благотворительный концерт при участии многих звезд – United We Stand: What More Can I Give. Там выступали Бейонс, Мэрайя Кэри, Эл Грин, Джастин Тимберлейк, Destiny’s Child, Реба Макинтайр и еще 27 великолепных, гениальных исполнителей. Концерт состоялся 21 октября, через 5 недель после террористических атак. Майкл планировал также выпустить синглом песню What More Can I Give, чтобы собрать средства для пострадавших 11 сентября, но Томми Моттола считал, что это отвлекло бы внимание от Invincible. Тем не менее, сразу после концерта Майкл привлек к работе опытного продюсера Марка Шаффела, чтобы тот снял видеоклип. Он знал, что связан обязательствами перед своей звукозаписывающей компанией не навсегда.

Альбом Invincible вышел 30 октября. Несмотря на смешанные отзывы (в Entertainment Weekly писали, что альбом звучал как «сборник далеко не лучших хитов») и то, что его релиз последовал почти сразу за грандиозной национальной трагедией, альбом дебютировал в хит-параде Billboard-200 сразу под номером 1. За первые три месяца продаж он дважды стал платиновым, продав 2 млн. копий. You Rock My World взобралась на 10-е место в лучшей сотне хитов Billboard и стала первым синглом Майкла, высоко поднявшимся в хит-парадах, со времен You Are Not Alone, бывшей хитом №1 в 1995 году. Майкл не читал критику, но мы каждый день просматривали Variety и отслеживали продвижение альбома. «Триллер» продал 29 млн. копий за первые 9 месяцев на рынке. Для любого другого артиста такой альбом, как Invincible, считался бы чрезвычайно успешным, но для Майкла эти цифры были полным разочарованием.

Альбом был закончен. Юбилейные шоу отыграны. Но затишья после бури не наступило, поскольку и проблемы в бизнесе Майкла, и юридические проблемы, которые до этого были под контролем, неотвратимо нахлынули с новой силой.

Отношения Майкла со Шмули Ботеаком и фондом Heal the Kids внезапно оборвались. Что бы там ни произошло, я никогда не сомневался в честных намерениях Шмули (ага, то есть, слухи о том, что честный раввин пользовался средствами фонда в личных целях, остались слухами. – прим. пер.). Думаю, частично в этом были виноваты советники Майкла, которым не слишком нравился этот фонд. Майкла обвиняли в растлении малолетних, поэтому, несмотря на то, что для него эта работа была очень важной, они не хотели, чтобы он занимался какими-то благотворительными проектами для детей. Я был глубоко разочарован этим.

Но Heal the Kids был всего лишь верхушкой айсберга. Юридические проблемы накапливались и накапливались. Иск Марселя Аврама, касавшийся отмененных миллениум-концертов, все еще висел у нас над головами как Дамоклов меч. Помимо этого были проблемы с украшениями, которые мы взяли напрокат у Дэвида Оргелла для юбилейного концерта. После 11 сентября я передал часы обратно в Лос-Анджелес через Майкла. Он должен был вернуть их ювелиру, но так и не сделал этого. Он также не заплатил за бриллиантовое колье, которое отдал Элизабет Тейлор. Дэвид Оргелл пригрозил судом. Майкл решил, что нужно все вернуть, но Элизабет определенно считала, что колье было подарком, и вряд ли согласилась бы расстаться с ним. Один из адвокатов Майкла позвонил людям Элизабет и попросил вернуть колье. Она была отнюдь не рада это слышать. Ей не просто нравилось колье – она еще и обиделась на Майкла за то, что он не перезвонил ей сам. В итоге она вернула украшение, но после этого не разговаривала с Майклом около года. Наконец, он послал ей незатейливое письмо, в котором просил у нее прощения, а позднее свалил вину на своих финансовых консультантов, сказав ей, что он и понятия не имел, как они провернули это дело (жучара! – прим. пер.). Элизабет простила его.

Как будто этих неприятных нюансов было мало, к ним добавились и гораздо более серьезные проблемы личного характера.

Майкл и Дебби Роу развелись в 1999 году, но внезапно она вернулась на арену и стала добиваться восстановления прав на посещение детей, хоть и говорила когда-то, что ей не требуется видеться с ними. Когда Майклу позвонил адвокат и рассказал об иске Дебби, тот пришел в ярость. Какими только словами он ее не называл! Но, выпустив пар, он сразу же расплакался.
– Вот видишь, Фрэнк? – сказал он мне. – Никому нельзя верить. Она была моим другом. Я верил ей до такой степени, что дал ей выносить моих детей. А теперь посмотри, что она пытается со мной сделать.
– Дебби знает, что ты лучший отец в мире, – ответил я. – Видимо, это все адвокаты, они нашептывают ей всякие гадости.

Позднее я узнал от людей Дебби, что мои предположения недалеки от истины. По договоренности после развода Дебби должна была получать алименты. Когда выплаты прекратились из-за проблем Майкла с наличкой, адвокаты Дебби повели жесткую игру. Они нацелились на самое важное, что было в жизни Майкла: его детей.
– Она хочет отобрать у меня детей! – причитал Майкл. – Клянусь, она никогда не сможет забрать у меня моих детей. Никто никогда не сможет забрать их у меня!

Как только он выплатил Дебби задолженность, вопрос был решен, но Дебби обиделась на Майкла за то, что он не сдержал обещание и не выплатил ей содержание, а Майкл, в свою очередь, обиделся, что адвокаты Дебби завели дело так далеко. Все это порядком испортило их отношения.

Какими бы неприятными ни были эти события, вовсе не они повлияли на мои отношения с Майклом. Нашлось кое-что другое. С тех пор, как я привел в команду Курта и Дерека, чтобы они присматривали за организацией Майкла, они именно этим и занимались. Мы втроем стали вносить радикальные изменения в то, как велись повседневные дела, чтобы помочь ему сократить расходы и заработать больше денег. Закрывая офисы, счета и объединяя кадры по всей стране, мы сумели избавиться от многих лишних растрат. Мы обнаружили недавние контракты, которые были оформлены не в лучших интересах Майкла в плане финансов, и нам приходилось заново пересматривать либо расторгать их.

Мы были довольны тем, чего достигли, и собирались сделать еще больше, но организация Майкла была очень большой, в ней было множество сильных игроков, которые почувствовали от нас угрозу и которых мы обвиняли в ненадлежащих действиях. Я, Курт и Дерек, трое молодых выскочек, у которых, казалось, было достаточно власти, чтобы испортить чьи-то честолюбивые планы. Некоторые из этих людей объединились и попытались заставить Майкла избавиться от Курта и Дерека, чтобы самим встать у руля. Нам приходили письма с угрозами от адвокатов и анонимные послания, даже угрозы физической расправы.

Наконец, перед юбилейным концертом, адвокаты Майкла созвали большое собрание в отеле Four Seasons в Нью-Йорке. Они сказали Майклу, что он совершает большую ошибку, передав управление компанией в наши руки. Курта и Дерека не было на собрании, и они не могли сказать что-либо в свое оправдание, поэтому в итоге Майкл сдался, и его убедили, что мы были совершенно неподходящими кандидатурами для ведения его бизнеса.
– Делай то, что делаешь, – сказал мне Майкл. – Все под контролем. Тебе нет нужды влезать в мои финансовые вопросы. Давай просто останемся в творчестве.

Ладно, если он хотел этого, мне осталось только умыть руки. Майкл знал, что мы были правы. Моя повседневная жизнь не слишком изменилась. Я был занят, пытаясь организовать 30th Special. Проблемы начались, когда адвокаты Майкла расторгли договор с Куртом и Дереком (в котором, естественно, упоминался и я), не заплатив им за работу. Теперь Курт и Дерек требовали от Майкла то, что им причиталось. Они были молоды, но очень умны. Они были компетентными и придерживались определенной последовательности в действиях. Курт руководил инвестиционной компанией Эрика Шмидта, председателя правления Google, а Дерек оставался очень успешным предпринимателем и кинопродюсером. Оба консультируют несколько очень состоятельных и влиятельных семей. Я не утверждаю, что, будучи всего лишь 21-летним парнем, я знал, как поправить финансовые проблемы Майкла, но если я в чем-то хорош, так это в нахождении нужных людей для выполнения любой работы. Я не ошибся в выборе партнеров.

Они выполнили условия своего договора с Майклом в соответствии с законом и отказывались уйти, не получив за это плату. Поэтому они подали в суд на Майкла, требуя компенсации. Я был в ужасе и смятении, ведь это были мои друзья. И теперь они судились с Майклом. Все мои усилия и попытки помочь ему выбраться из этого болота привели к тому, что мы увязли еще глубже. А я оказался в эпицентре.

Курт и Дерек подали первый иск в аккурат посреди юбилейных концертов. Несколько дней спустя, в Нью-Джерси, Майкл, мои родители и я собрались в офисе моего отца, чтобы обсудить ситуацию. В воздухе висело напряжение, Майкл вел атаку.
– Это Фрэнк привел этих людей, – сказал он резко.
– Я пытался тебя защитить, – возразил я. – Я хотел тебе помочь.
– Я знаю, что у тебя всегда самые лучшие намерения, – ответил он, – но ты должен был проявлять осторожность и не тащить в наш мир кого попало.
– Но ведь это ты привел их! – не сдавался я. – Я познакомился с ними через тебя. Ты же говорил, что они такие умные, такие целеустремленные бизнесмены.
– Знаю, но ты привел их во второй раз, и посмотри теперь, что они натворили.

Я чувствовал себя просто ужасно. Я никак не мог поверить, что мои добрые намерения завели нас в такой тупик. Я был очень опечален, даже расплакался в какой-то момент. Майклу и без того хватало проблем, я ни в коем случае не хотел добавлять еще. Я хотел сделать все, что было в моих силах, чтобы помирить его с моими друзьями.

С этой встречи я ушел, поджав хвост, но через несколько дней осознал, что, невзирая на свое сожаление по поводу этих обстоятельств, у меня не было причин извиняться за свои действия. Я не сделал ничего плохого. Курт и Дерек тоже не сделали. Все то, что мы предвидели (если Майкл продолжит идти той же дорогой, не приведя в порядок свою организацию, он попросту свалится в глубокую долговую яму), в итоге сбылось. Нет, случилось всего-навсего то, что Майкл раздумал платить им за работу. Он сам накликал на себя этот иск. Тем не менее, я очень хотел все исправить.

Иск Курта и Дерека был не единственной зоной турбулентности в наших отношениях с Майклом. Еще до юбилейных концертов люди, пытавшиеся извернуться, чтобы избавиться от Курта и Дерека, начали обращать внимание и на меня. Для них я тоже был проблемой, и они делали все, чтобы дискредитировать меня.

На самом деле, все это напряжение, окружавшее меня, нарастало не первый день. Они начали с того, что ввели в команду менеджеров Джона Маклейна, выросшего с семьей Джексонов – поначалу он должен был работать только в проекте Invincible. Как вы помните, именно Джон хотел, чтобы я сказал Майклу намазать нос замазкой и затемнить кожу для клипа You Rock My World. Джон перехватил управление и сразу же попытался уволить двух людей из самых верных сторонников Майкла, а я рассматривал это как чей-то неудачный совет, вследствие которого реорганизация была направлена по ложному пути.

Первым делом, пока мы еще работали над Invincible, Джон пытался уволить Брэда Баксера, который работал с Майклом еще со времен Dangerous. Брэд обожал Майкла и сделал бы для него что угодно. Он даже поставил синтезатор рядом со своей кроватью, чтобы быть наготове и выполнить любую его просьбу или ответить на вопрос, когда Майкл звонил ему в три часа ночи. Когда Джон попытался уволить его, Брэд позвонил мне чуть ли не в слезах.
– Я не дам этому случиться, – пообещал я ему. Я отправился к Майклу и сказал:
– Ты не можешь это сделать.

Брэд никогда не использовал Майкла в своих целях. Многие это делали, но Брэд к их числу не принадлежал. Хвала небесам, в этом случае Майкл прислушался ко мне и согласился с моими словами.

Как будто всего этого было мало, Маклейн захотел уволить и Карен Смит, чтобы потом самому выбрать ассистента для Майкла, и это еще больше усугубило ситуацию. Я был потрясен до глубины души и снова отправился к Майклу:
– Ты не можешь уволить Карен только потому, что Джон Маклейн хочет поставить на ее место своего собственного ассистента.
Майкл снова прислушался ко мне, и Карен осталась.

В каком-то смысле я не мог упрекать Джона в чем-либо. Возможно, он действительно пытался сохранить деньги Майкла. Определенно, в организации были люди, от которых нужно было избавиться. Но в то время как Курт и Дерек делали то, что, на мой взгляд, было необходимо для отладки работы организации Майкла, Джон, по моему мнению, прощупывал не тех людей. Хоть эти люди и получали вознаграждение за свою работу, их отношения с Майклом были гораздо глубже, чем просто деньги. То же самое можно было сказать и обо мне.

Помогая Брэду и Карен сохранить свои должности, я дважды встал у Джона на пути и знал, что за это придется дорого заплатить. Когда Джон понял, что проблема во мне, он обратил свой топор против меня. От родителей я узнал, что он сказал Майклу, будто бы я – сам дьявол, и ему нужно избавиться от меня. Очевидно, мои родители были не единственными, кому Майкл рассказал об этом вопиющем обвинении, поскольку начали шириться слухи, что Джон Маклейн называл меня дьяволом. Однако вместо того чтобы поверить его предупреждениям насчет меня, после юбилейных концертов Майкл велел мне уволить Джона. Майклу не понравилось то, что Джон с удовольствием принял в награду стандартный процент прибыли менеджера, хоть и не занимался планированием и устроением концерта, а потом даже не явился на шоу.

Все же, это увольнение так толком и не состоялось, и после очередного разговора с Майклом Джон вернулся и продолжил мутить воду. Поскольку я фактически был ответственен за его увольнение, я чувствовал себя так, будто мне на спину прицепили огромную мишень. Тот факт, что Майкл оказался в самой гуще ссоры с двумя людьми, которых привел я, означал, что теперь мне следует быть очень, очень осторожным, больше чем когда-либо.

Я не мог сказать точно, когда именно у меня снова появятся проблемы, но знал наверняка, что это вскоре случится. Так и вышло.

В феврале 2002 года мои родители поехали в «Неверленд», чтобы отпраздновать рождение Бланкета и пятый день рождения Принса. Моя мать была с Майклом, когда он забрал ребенка у представителя суррогатной матери в отеле. Они привезли Принса Майкла Джексона-II в «Неверленд» на роскошном частном автобусе.

– Гляди, гляди, гляди! Он прекрасен! – повторял Майкл. Он был в полном восторге.

Младенец был завернут в несколько уютных одеял, и моя мать сказала гордому папочке:
– Он такой мягкий, обнимательный, как одеялко (blanket).
Прозвище прилипло намертво. С тех пор малыш стал Бланкетом.

В «Неверленд», среди всех этих приятных волнений и радостных событий, Майкл отвел моих родителей в сторонку, чтобы поговорить с ними с глазу на глаз.
– Вы не поверите, что вытворил Фрэнк, – сказал он им. Он выглядел рассерженным.
– Что же он такого сделал? – спросил мой отец.
– Фрэнк хотел, чтобы какая-то девелоперская группа заплатила ему миллион долларов за то, чтобы он познакомил их со мной. Представляете?

Он был очень расстроен, собственно, как и должен был бы – в случае, если бы это обвинение было правдивым. Мой отец хорошо знает меня. Мне не присуща жадность. Я никогда не брал с людей денег и взяток (поверьте, с тех пор, как я отказался от того первого чемодана с деньгами, у меня было много подобных случаев).
– Прости, – сказал мой отец, – я хоть сейчас суну руку в огонь и поклянусь, что это не так. Я знаю своего сына. Ты тоже знаешь его. Он никогда бы так не поступил.

Отец позвонил мне в тот же день, чтобы рассказать мне о том, что услышал. Эти обвинения взбесили меня. Я никогда не просил и не требовал денег. Я просто не мог поверить в то, что говорилось и делалось вокруг.