Глава 16. На самом дне (часть первая)

У сказок есть одна проблема – они существуют исключительно в противовес реальному миру, а реальный мир далеко не так прекрасен. После волшебных моментов, проведенных в Итальянских Альпах, мое возвращение в Нью-Йорк положило начало одному из самых сложных и тяжелых периодов, которые я провел рядом с Майклом.

Пока мы с ним катались между «Неверлендом» и Манхэттеном во время работы над Invincible, Курт и Дерек продолжали вести анализ и пересмотр организации Майкла. В их бесконечном исследовании его финансового состояния обнаружились плохие новости о сделке, которую он считал почти завершенной – покупка «Марвел Комикс». Как и в случае с каталогом Битлз, который он приобрел в 1985 году, сделав абсолютно гениальный ход, Майкл предсказал, что «Марвел» поднимется в цене, особенно благодаря потенциалу Человека-паука, еще до того, как были сняты фильмы, основанные на этом комиксе. Сделка с «Марвел» фактически провалилась, но Майкла ввели в заблуждение, заставив его поверить, что компания принадлежала ему.

Майкл доверял мне своих детей, а это означало, что он верил мне безгранично, но самые тяжкие моменты наступали, когда мне следовало принести ему плохие новости. Я знал, что он не хотел что-либо слышать о неудаче с «Марвел», но я был обязан сообщить ему эту неприглядную правду. Курт, Дерек и я встретились с ним и рассказали ему, что по факту он никогда не был владельцем «Марвел Комикс». Майкл отказался поверить в это и разозлился на всех нас за то, что мы сказали ему об этом, а затем закрыл лицо руками и заплакал.

– Ну почему меня все время используют и лгут мне? – повторял он. – Почему?

Это была душераздирающая сцена, демонстрировавшая еще более душераздирающую истину: какой бы глупой ни была его паранойя, случались моменты, когда она была вполне закономерной и оправданной. Майкл снова и снова настаивал на том, что против него плетут заговор торгаши, стремившиеся только подзаработать на контракте с ним и не останавливавшиеся ни перед чем, чтобы использовать его лучшие намерения и инстинкты ради собственной выгоды. Каждый раз, когда происходило что-то вроде несостоявшейся сделки с «Марвел Комикс», несказанно разочаровавшей его, это все больше подрывало его способность доверять ближайшим советникам. Более того, такое машинальное недоверие ко всем и вся стало его единственным защитным механизмом. И хотя эта паранойя иногда вполне имела смысл в реальности, в других случаях она оставалась всего лишь паранойей.

Я ненавидел то расстройство, которое ему причинила сделка с «Марвел Комикс», и тем более ненавидел, когда его паранойя касалась меня, но я не собирался смягчать или изменять реальность, чтобы говорить ему только то, что он хотел услышать. Если правда и верность приведут к еще большему осложнению и компрометации наших отношений, значит, так тому и быть. Труднее всего было защитить Майкла, когда мне приходилось защищать его от самого себя, но – к сожалению или к счастью – я всегда руководствовался мнением, что он действительно нуждался в защите.

***

В апреле 2001 года Майкл отчаянно пытался закончить работу над Invincible, но постоянно сталкивался с раздражающими нюансами, отвлекавшими его от альбома. Его перфекционизм мешал завершению проекта. Он постоянно злился на Sony, поскольку они не разработали такой маркетинговый план, которого, по его мнению, заслуживал этот альбом. Вдобавок, его желание помочь людям приводило к тому, что он все больше времени проводил с раввином Шмули в работе для фонда Heal the Kids. И, разумеется, присутствие его детей постоянно напоминало ему о том, что его сердце должно быть в другом месте – то есть, рядом с ними.

Майкл никогда раньше не записывал альбом в таких обстоятельствах, и было заметно, что ему с трудом удается сохранить такую ясность разума, как в прошлом, особенно если учесть все то влияние, которое на него оказывали лекарства. Да, Invincible продвигался вперед, но продвижение было чрезвычайно медленным.

Один из продюсеров Майкла, Тедди Райли, родом из Виргинии, хотел вернуться в свою домашнюю студию той весной, поскольку ему надоело все время жить и работать в автобусе, припаркованном возле студии Hit Factory. Майклу понравилась мысль о поездке в Виргинию, возможно, смена обстановки пошла бы ему на пользу, поэтому он с детьми, няней Грейс и неизменной командой телохранителей отправился туда на две недели. Я остался работать в Нью-Йорке. Весь этот месяц после моего путешествия с Майклом в Оксфорд и в Альпы я поддерживал связь с Валери, и мы решили, что, пока Майкл в Виргинии, у меня есть время для ужина с ней, и было бы неплохо, если бы она приехала в Нью-Йорк. (Большинство вечеров, когда Майкл был в городе, я проводил с ним – и если я не был с ним физически, я постоянно висел с ним на телефоне.)

Мы с Валери провели чудесную неделю. Как только она вернулась в Европу, я отправился в Виргинию, чтобы отчитаться перед Майклом о различных проектах.

Прибыв на место, я был несказанно рад видеть его, и он приветствовал меня крепким объятием. На нем была белая футболка с V-образным вырезом на груди, пижамные штаны, шляпа и его обычные черные мягкие туфли, которые он всегда носил. Впервые за долгое время он выглядел сосредоточенным; я с облегчением увидел, что у него все в порядке. Грейс отметила:
– Я так рада, что ты приехал к Майклу. Думаю, он без тебя был немного потерян.

Мы не виделись всего неделю, и вроде бы это не так уж много, но для нас это был очень длительный срок. Было здорово немного отдохнуть от него, но только потому, что, когда он был рядом, мне приходилось напрягаться, из кожи вон лезть, чтобы все было идеально. В его отсутствие я мог немного расслабиться, чего мне не удавалось вот уже почти два года. Майкл, Грейс и дети жили в квартире на две спальни, принадлежавшей Тедди, поэтому мне пришлось ночевать в комнате Майкла. Мы не спали полночи, разговаривая и слушая музыку.

Майкл был рад слышать, что мы с Валери хорошо провели время, но у него были свои замечания на этот счет. Он видел ее и знал ее семью, сам убедился, что это были приятные и милые люди, и ему понравилась Валери. Но он не мог избавиться от своей паранойи, даже когда дело касалось моей девушки.
– Следи за тем, что говоришь при ней, – предупредил он меня. – Делай что хочешь, но не смешивай все это в одну кучу.

Я понял, что он волнуется, как бы мои отношения с девушкой не отвлекли меня от работы, хотя ничего подобного не происходило. Определенно, он ревновал меня. Я был полностью в его распоряжении очень долгое время. Я ясно понимал, как он себя чувствует сейчас, и решил, что лучше будет делать так, как он просит, и разделить наши рабочие отношения и мою личную жизнь. Я был очень увлечен своими отношениями с девушкой – впервые настолько серьезно – а тут эти не слишком приятные колебания.

С самого начала в моих отношениях с Валери были определенные трудности. Первая из них касалась секретности. Майкл хотел, чтобы я не просто не говорил о работе с ним, но вообще хранил все в тайне. Несмотря на то, что я любил Валери и доверял ей, я не мог просто прийти домой и рассказать ей, что творилось у меня на работе в тот день. Да и что я мог рассказать? «Майкл сегодня был в студии, совершенно недовольный работой, которую мы проделали вчера. Я поругался с врачом, который пытался втюхать ему еще больше таблеток. Вот так я провел день. А как там у тебя в книжном клубе?»

Из-за этих ограничений я не мог полностью открыться и довериться кому бы то ни было. В самом деле, если бы вы не знали меня, вы бы могли запросто воспринять мою чрезмерную замкнутость как попытку что-то скрыть, но эта замкнутость стала частью меня, и даже Валери ощущала этот разрыв. И я не могу переложить вину за эту черту характера на Майкла. Разумеется, это было вызвано его паранойей и ограничениями его мира, но в конечном итоге мне пришлось нести за это ответственность. Сейчас я веду себя гораздо проще, но в то время я попросту закрывался от всех.

Еще одной трудностью для меня и Валери был мой хаотичный образ жизни. Я привык путешествовать первым классом или на частных самолетах, привык иметь собственного водителя. После того, как мне пришлось оставить квартиру в Санта-Барбаре пустой на много месяцев и все равно оплачивать ее аренду, я в итоге отказался от нее и снял себе квартиру на Манхэттене… пока не осознал, что и ее нет смысла удерживать за собой. Я должен был являться к Майклу по первому же требованию в любое время дня и ночи, поэтому просто останавливался в пятизвездочных отелях рядом с ним. Если мой телефон звонил в четыре утра, и Майкл говорил: «Я не могу заснуть. Чем ты занимаешься? Не хочешь зайти ко мне?», я всегда вставал и шел к нему. И позвольте мне кое-что прояснить: это было вовсе не потому, что у меня был начальник-рабовладелец. Я шел к нему, потому что хотел быть рядом с ним. Между мной и Майклом не было никаких ограничений – все они оставались за пределами нашего круга на двоих, и нас обоих это устраивало.

Я пробыл в Виргинии всего пару дней, но мы хорошо провели время, просто веселились как друзья, наверстывали упущенное и пытались на некоторое время забыть о работе. Я понятия не имел, что все это так быстро закончится.

Вскоре после того, как я полетел в Нью-Йорк, Майкл, Грейс и дети тоже должны были вернуться в город. Они ездили в Виргинию поездом и собирались возвращаться так же. Майклу нравились поезда, они давали ему прекрасную возможность полюбоваться пейзажами и расслабиться, поэтому он снял частный вагон в Amtrak, в котором были спальни, ванные комнаты, развлекательные системы и т.д.

Через три-четыре дня после моего прибытия в Нью-Йорк водитель Майкла, Энди, должен был встретить его вместе с сопровождением на вокзале. Но еще до того, как подъехал поезд, мне позвонил Скип, один из телохранителей, бывших с Майклом.
– Босс плохо себя чувствует, – сказал он.
– Что значит – плохо себя чувствует? – переспросил я.
– Просто будь наготове, – ответил Скип. У меня внутри все оборвалось.

К тому моменту, весной 2001 года, мы перебрались из Four Seasons в Plaza Athenee в Верхнем Ист-Сайде. (Мы часто переезжали, в этом отеле мы жили всего неделю.) Пока Майкл и его сопровождение подъезжали к отелю, я попросил, чтобы мне привезли инвалидную коляску.

Я встретил машину у кромки тротуара. Было очевидно, что Майкл не в состоянии шевелиться. Я понятия не имел, какое спиртное он пил или какие таблетки принял, но, что бы это ни было, оно подействовало так, что он не мог даже ходить.

Я никогда не видел Майкла в таком состоянии. Никогда, никогда в жизни. Когда я был с ним два дня назад, он был абсолютно сосредоточен и бодр. Я говорил с ним всего лишь за несколько минут до того, как он и дети сели в поезд, а теперь, шесть часов спустя, он превратился в развалину. Я был зол на всех. Я злился на Майкла за то, что он сотворил с собой такое, и на охрану, и на няньку за то, что они палец о палец не ударили, чтобы не дать этому случиться, хоть и знал, что их вины тут нет. Особенно Грейс. Но больше всего я злился на самого себя за то, что не оказался рядом, чтобы остановить это.

Я накрыл лицо Майкла своей курткой и загрузил его в инвалидную коляску, а затем мы все отправились наверх: Майкл в коляске, Грейс, Принс, Пэрис, два охранника и я. Когда все набились в комнату, я вдруг почувствовал, что мое терпение лопнуло, и взорвался.
– Грейс, забери детей! – потребовал я и отослал их прочь.

Телохранители пытались объяснить мне, что произошло, но я даже не дал им заговорить.

– Как вы могли позволить этому случиться? – орал я. – Черт, он же даже говорить не может. Его дети были в поезде вместе с ним! Его дети это видели! А ну пошли все нахрен отсюда!

Они никогда не слышали, чтобы я так орал. Все вышли из комнаты, и едва дверь закрылась, я занялся Майклом. Я позвонил в обслуживание номеров и попросил принести Гаторейд, чтобы устранить обезвоживание. Затем я повернулся к нему и спросил:
– Какого хрена ты сделал это с собой? Что ты принял?

Майкл был со мной честен:
– Я пил водку… а потом принял таблетку ксанакса.
– Ты идиот хренов, если вытворял все это при детях! – ярился я.
– Они этого не видели, – пробормотал он, и я подумал, что это, вероятно, правда. Я привел его в чувство, успокоил его, отпоил Гаторейдом. Затем Майкл объявил:
– Они пытаются поиметь меня.
– Кто пытается?
– Фирма.

Он имел в виду своих менеджеров. Он велел мне тут же позвонить одному из них.
– Ты не можешь разговаривать с ними прямо сейчас, – сказал ему я. Майкл был пьян, но весьма настойчив. Наконец, я сдался и сделал нужный звонок.

– Тебе не следует с кем-либо разговаривать в таком состоянии, – предостерег я Майкла. – Скажи мне, что ты хочешь им сказать, и я им передам.

Но он выхватил у меня трубку и начал орать на несчастного парня на другом конце линии.
– Я величайший артист в мире, – начал он. – А вы вот так ко мне относитесь? Вы должны работать на меня, бороться за то, чего я хочу, и за то, что будет лучше для альбома. Вы не показали мне маркетинговый план. Я целых полгода просил вас показать мне план – и так ничего и не увидел. Где план? Вы специально пытаетесь саботировать альбом. Предатели хреновы, вот вы кто!

Я пытался понять, что же такого ужасного, по мнению Майкла, сделали эти ребята, но он нечетко произносил слова и не мог говорить связно. Я никогда не слышал, чтобы он на кого-то повышал голос и так кричал, но теперь он буквально визжал:
– Нахрен вас, нахрен вас всех, вы уволены! Держитесь от меня подальше. Если вы не верите в меня, есть другие люди, которые верят!

Чуть позже, когда Майкл немного пришел в себя, он объяснил мне, что, по его мнению, происходило вокруг. Он считал, что Sony, его звукозаписывающая компания, не собиралась продвигать и рекламировать Invincible, а Фирма, его управленческая организация, не сражалась против Sony от его имени. Он был убежден в том, что Sony и Фирма были заодно и замышляли захватить контроль над его каталогом Битлз. Sony, владевшая половиной каталога, обладала опционом на выкуп второй половины у Майкла. Если альбом провалится, Майкл, отчаянно нуждавшийся в деньгах, будет вынужден продать свою половину Sony. Майкл считал, что это грандиозный заговор.

Определенно, именно его злость на эти обстоятельства и привела к такому поведению в поезде. Майкл почти закончил альбом. Он тяжело работал и хотел, чтобы для альбома составили надлежащий маркетинговый и рекламный план. Якобы помогая Sony разработать этот план, его менеджеры явно не старались придумать что-то революционное. Поскольку они этого не делали, Майкл решил, что они не заботятся о его интересах. Я считал, что он прав… но все же не до такой степени. Я не верил в то, что компания или Фирма собирались погубить его. Я просто считал, что ребята из Фирмы понятия не имели, что именно ему предложить. Они были менеджерами, а не продавцами. Они не были способны придумать новаторский маркетинговый план и принудить Sony к его исполнению. Что же касается Sony, компания уже инвестировала в проект кошмарную сумму денег. Отели, поездки, продюсирование – они оплачивали все это, а Майкл потратил миллионы долларов, принадлежащие им. Им приходилось где-то обрезать финансирование, и Фирма, вероятно, это понимала.

Наорав на незадачливого менеджера, Майкл, казалось, почувствовал себя немного лучше. Иногда люди ходят в бар, чтобы выпить и забыть о своих проблемах. Майкл занимался примерно тем же, по-своему драматично. В конце концов, на карту было поставлено очень многое. Судьба каталога Битлз была в его руках. После того, как он немного успокоился, я попытался поговорить с ним более трезво:
– Я могу понять, если тебе нужно просто выпустить пар. Я был бы первым, кто выпил бы с тобой. Можем даже выпить две бутылки, если хочешь. Но тебе надо быть осторожным. Разве ты не помнишь, как говорил мне – «Выпей, если хочешь, повеселись, но если не можешь уйти домой на своих двоих, значит, ты полный придурок»?

Поначалу Майкл попытался придумать себе отговорки.
– Фрэнк, ты понятия не имеешь, с чем мне приходится сталкиваться. Этот стресс. Альбом. Люди пытаются отнять у меня каталог. Heal the Kids, – он перечислял все это наряду с прочими обязательствами, список вещей, которые нужно было сделать, из-за которых он не спал ночами, трезвонил мне и другим членам персонала в любое время дня и ночи, когда стресс переходил все границы.
– Все это пройдет, – сказал ему я. – Мы пойдем дальше. Все будет хорошо. Но тебе надо сохранять трезвую голову, если ты хочешь быть лучшим. Тебе надо как-то собраться, договориться с самим собой, – я пытался успокоить его и подчеркнуть самое важное. – Твои дети. Ты не должен допускать, чтобы твои дети видели тебя в таком состоянии.

Он поморщился и сделал глубокий вдох:
– Я знаю, ты прав.

Мы немного помолчали, и он, казалось, пришел в себя. Он обнял меня:
– Прости, Фрэнк. Спасибо за то, что ты рядом, за все, что ты делаешь.

Я отстранился от него, чтобы посмотреть в его лицо. Его глаза были полны слез.

Это был редкий момент. У нас было заведено благодарить друг друга и говорить «я люблю тебя» каждый вечер, когда мы расставались, но он крайне редко признавал эти чувства между нами более открыто, чем обычно. Я понял, что сумел достучаться до него, и надеялся, что все это было самой большой крайностью, в которой я видел его, и стало поворотным моментом в его жизни.

В ту ночь я спал в комнате Майкла, ощущая, что мне следовало чуть ли не стоять на страже у его кровати. Неделя, проведенная с Валери, казалась такой далекой, словно была сто лет назад. Кто-нибудь, устроенный иначе, вероятно, влюбился бы и понял, что нельзя позволять жизни идти мимо, что он не хотел провести всю жизнь на работе, требовавшей полной самоотдачи, 24 часа в сутки. Но если я что и вынес для себя из этой краткой разлуки с Майклом (и того, как плачевно это закончилось), так это то, что у меня попросту не может быть своей жизни. Я не мог быть вдали от Майкла – ни ради Валери, ни ради других проектов или по каким-либо иным причинам. Я не мог пустить все это на самотек. Все это лежало на моих плечах. Моя жизнь, моя карьера, мои отношения – все это было вторичным, потому что я и сам был на втором месте, а иногда и на третьем или четвертом. Время для себя было роскошью, и сейчас мы не могли себе этого позволить.

По графику нам нужно было перебираться в Майами, где мы должны были закончить работу над Invincible вместе с продюсерами Майкла, Родни и Тедди. Очередная смена обстановки, которая, как надеялся Майкл, поможет ему раз и навсегда разделаться с альбомом. Несколько дней перед нашим отъездом из Нью-Йорка он снова был самим собой. Майкл был взволнован предстоящим, в то время как я был сплошь на нервах, памятуя недавние события.

Прежде чем отправиться в Майами, я поговорил с Майклом. Я сказал ему, что хочу, чтобы он оставался здоровым, сосредоточенным и сохранял здравый смысл.

– Даже если у тебя нет с этим проблем, теперь все должно быть по-другому, – сказал я ему. – Ты встречаешься с разными людьми, и они могут заметить, если ты будешь тормозить. Начнутся пересуды. Тебе это совершенно не нужно.
– Фрэнк, я ценю твою заботу, – ответил он, – но я все еще пытаюсь вылечить свою ногу.

Я сменил тактику:
– Не надо исправлять все это для меня. Сейчас я даже не стану говорить тебе, чтобы ты сделал это ради себя. Но у тебя есть дети. Ты отвечаешь за них. Я не говорю, что тебе прямо завтра следует немедленно завязать с таблетками, ты попросту не сможешь это сделать. Но давай найдем какое-то решение, разработаем план, который поможет тебе выздороветь.
– Ладно, – сказал он, пожимая мне руку. Он все понял. Я был уверен в этом.

Я обнял его и сказал:
– Я помогу тебе пережить это. Мы сделаем это вместе.

Когда мы приехали в Майами, я велел его охранникам приглядывать за ним. Поскольку я не мог быть рядом с Майклом круглосуточно, они должны были сразу же известить меня, как только к нему придет какой-нибудь врач. Я был решительно настроен встать между ним и любым доктором, который соберется дать ему какое-нибудь лекарство. Именно я нанимал этих охранников. Поскольку между Майклом и мной происходило много чего, как в деловом, так и в личном плане, я чувствовал себя ответственным за то, чтобы позаботиться обо всем, и считал, что мне необходимо приобрести несколько более весомый авторитет в его мире.