Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Первая награда по географии




 

На горизонте, милях в двух от железной дороги, вырисовывались удлиненные профили нескольких холмов, замыкавших равнину. Колымага вскоре попала в узкие, извилистые ущелья. Ущелья эти привели наших путешественников в очаровательную местность, где, разбившись на маленькие рощицы, росли с поистине тропической роскошью чудесные деревья. Самые замечательные из них — казуарины, — казалось, заимствовали у дуба его могучий ствол, у акаций — пахучие стручки, у сосны — жесткость сине-зеленых листьев. С их ветвями сплетались причудливые конусообразные вершины стройных, редких по своему изяществу банксий — bankca latifolia. Большие кусты с ниспадающими ветвями производили в этой чаще впечатление зеленых вод, льющихся из переполненных водоемов.

Восхищенные взоры блуждали среди всех этих чудес природы, не зная, на котором из них остановиться.

Маленький отряд на минуту задержался. Айртон по приказанию Элен остановил быков, и колеса колымаги перестали скрипеть по кварцевому песку. Между рощицами расстилались длинные зеленые ковры. Какие-то правильно расположенные холмики разделяли их на квадраты, еще достаточно отчетливые, напоминавшие обширную шахматную доску. Паганель сразу понял назначение этих пустынно зеленеющих луговин, так поэтично приспособленных для вечного покоя. Он узнал в них четырехугольные могилы туземцев, ныне почти сплошь заросшие травой и потому так редко попадающиеся путешественнику на австралийской земле.

— Это рощи смерти, — сказал он.

Действительно, перед глазами наших путешественников было кладбище туземцев, но оно дышало такой свежестью, было так тенисто, так уютно, так оживляли его стаи птиц, что не навевало никаких грустных мыслей. Могилы, которые когда-то содержались дикарями в безукоризненном порядке, теперь уже исчезали под бурно нахлынувшими травами. Нашествие европейцев заставило австралийцев далеко уйти от земель, где покоились их предки, и было ясно, что продолжающаяся колонизация в ближайшем же будущем отдаст эти кладбища под пастбища стадам. Вот почему эти рощицы встречаются все реже и реже, и нога равнодушного путешественника часто ступает по земле, под которой скрыты останки не так давно еще жившего поколения.

Паганель и Роберт, опередив своих спутников, ехали по тенистым аллейкам между этими заросшими травой могильными насыпями. Они разговаривали между собой, просвещая друг друга, ибо географ утверждал, что ему очень много дают беседы с юным Грантом. Но не проехали эти два друга и четверти мили, как Гленарван увидел, что они остановились, затем сошли с лошадей и нагнулись к земле. Судя по их выразительным жестам, можно было заключить, что они рассматривают что-то чрезвычайно любопытное.

Айртон погнал быков, и колымага не замедлила нагнать обоих друзей. Тотчас стало ясно, почему остановились и чем были так удивлены Паганель и Роберт. Под тенью великолепной банксии спал мирным сном мальчик-туземец лет восьми, одетый в европейское платье. О том, что мальчуган — уроженец центральных областей Австралии, красноречиво говорили его курчавые волосы, почти черная кожа, приплюснутый нос, толстые губы и необычно длинные руки; но смышленое лицо ребенка и одежда его доказывали, что маленький австралиец уже несколько цивилизован.

Элен, заинтересовавшись мальчиком, сошла с колымаги, и вскоре весь отряд окружил спавшего крепким сном маленького туземца.

— Бедное дитя! — проговорила Мэри Грант. — Неужели он заблудился в этой пустыне?

— Мне думается, — сказала Элен, — что он пришел издалека, чтобы посетить эти рощи смерти. Здесь, верно, покоятся те, кого он любил.

— Его нельзя так оставить, — заявил Роберт, — он ведь совсем один и…

Но сострадательная фраза Роберта осталась незаконченной: маленький австралиец, не просыпаясь, повернулся на другой бок, и окружавшие его, к своему величайшему удивлению, увидели прикрепленный к спине мальчугана плакат, где было написано по-английски:

 

Толине. Должен быть доставлен в Эхуку под присмотром железнодорожного кондуктора Джефри Смита. Уплачено вперед.

 

— Узнаю англичан! — воскликнул Паганель. — Они отправляют ребенка, как какую-нибудь посылку, и пишут на нем адрес, словно на конверте. Правда, мне говорили, что у них так делается, но я не хотел этому верить.

— Бедняжка! — промолвила Элен. — Уж не был ли он в том поезде, который сошел с рельсов? Быть может, родители его погибли и он теперь один на свете?

— Не думаю, — сказал Джон Мангле. — Этот плакат, наоборот, указывает на то, что он путешествовал один.

— Он просыпается, — объявила Мэри Грант.

Действительно, ребенок просыпался. Глаза его открылись, потом снова закрылись от яркого дневного света. Элен взяла его за руку. Мальчуган поднялся и с удивлением стал рассматривать путешественников. В первую минуту на лице ребенка отразился страх, но присутствие Элен успокоило его.

— Понимаешь ли ты по-английски, дружок? — обратилась к нему молодая женщина.

— Понимаю и говорю на нем, — ответил мальчик на языке путешественников, но с резко выраженным акцентом, напоминавшим тот, с каким обыкновенно говорят по-английски французы.

— Как тебя зовут? — спросила Элен.

— Толине, — ответил маленький австралиец.

— А, Толине! — воскликнул Паганель. — Если я не ошибаюсь, на туземном языке это значит «древесная кора», не так ли?

Толине утвердительно кивнул головой и снова принялся рассматривать путешественниц.

— Откуда ты? — продолжала расспрашивать Элен.

— Я из Мельбурна и ехал в поезде.

— Ты был в том поезде, который сошел с рельсов на Кемденском мосту? — спросил Гленарван.

— Да, сэр.

— Ты путешествуешь один?

— Один. Преподобный отец Пакстон поручил меня Джефри Смиту. К несчастью, бедный кондуктор убит.

— А ты никого больше не знал в этом поезде?

— Никого, сэр.

Но куда же брел мальчуган через эти пустынные места и почему покинул он Кемденский мост? Элен спросила его об этом.

— Я иду к моему племени в Лаклан, — пояснил Толине — мне хочется повидать своих родных.

— Они австралийцы? — спросил Джон Мангле.

— Австралийцы из Лаклана.

— И у тебя есть отец, мать? — спросил Роберт Грант.

— Да, братец, — ответил Толине, протягивая руку юному Гранту.

Роберт, растроганный этим словом «братец», тут же расцеловал маленького австралийца, и оба мальчика сразу стали друзьями.

Путешественников так заинтересовали ответы маленького дикаря, что все они уселись вокруг него. Солнце уже склонялось за высокие деревья. Место казалось удобным для стоянки, особенной надобности спешить не было, и поэтому Гленарван распорядился остановиться на привал. Айртон распряг быков, стреножил их с помощью Мюльреди и Вильсона и пустил пастись на свободе. Раскинули палатку. Олбинет приготовил обед. Толине согласился принять в нем участие, но не без некоторых церемоний, как ни был голоден. Сели за стол. Мальчуганов посадили рядом. Роберт выбирал лучшие куски для своего нового товарища, а маленький туземец принимал их с несколько смущенным видом, но очень мило.

Разговор во время обеда не умолкал. Все с большим участием относились к ребенку и засыпали его вопросами. Путешественникам хотелось узнать его историю. Она была очень несложна. Прошлое Толине было совершенно таким же, как прошлое многих туземцев, отданных в раннем возрасте на попечение благотворительных обществ колоний соседними туземными племенами. Австралийцы — народ кроткий. Они не питают к английским захватчикам такой ненависти, как новозеландцы и, быть может, некоторые туземные племена Северной Австралии. Туземцев нередко можно видеть в больших городах: в Аделаиде, Сиднее, Мельбурне, где они прогуливаются в довольно странных костюмах, торгуя мелкими изделиями своей выделки, охотничьими и рыболовными принадлежностями, оружием. Вожди некоторых племен предоставляют своим детям возможность получить английское образование.

Так поступили и родители Толине, настоящие дикари обширного Лакланского края, раскинувшегося по ту сторону Меррея. За пять лет, проведенных мальчиком в Мельбурне, он не видел никого из своих. Тем не менее неугасимая любовь к семье жила в сердце Толине, и он не побоялся тяжелого пути через пустыню, чтобы добраться до родного племени, быть может уже рассеянного по всему материку Австралии. Он стремился повидаться со своей семьей, быть может уже погибшей.

— А повидавшись со своими родителями и расцеловав их, ты снова вернешься в Мельбурн, дитя мое? — спросила у него Элен.

— Да, миссис, — ответил Толине, с неподдельной нежностью глядя на молодую женщину.

— А чем хочешь ты заняться, когда вырастешь?

— Хочу вырвать моих братьев из нищеты и невежества: хочу учить их.

Слова эти, произнесенные с таким воодушевлением восьмилетним австралийцем, привели путешественников в восторг. Паганель был тронут до глубины души и почувствовал подлинную симпатию к маленькому туземцу. А надо признаться, что до сих пор этот дикарь, одетый в европейское платье, не очень-то был по душе географу. Ведь он, Паганель явился в Австралию не для того, чтобы видеть австралийцев в сюртуке, — ему хотелось видеть на них не одежду, а одну татуировку. «Приличная» одежда мальчика спутывала все его представления о туземцах. Но восторженные слова Толине изменили о нем мнение ученого, и он объявил себя поклонником маленького австралийца.

Конец разговора сделал почтенного географа лучшим другом мальчика. Когда Элен обратилась к Толине с вопросом, где он учится, тот сообщил, что он ученик нормальной школы в Мельбурне, во главе которой стоит его преподобие Пакстон.

— Что же тебе преподают в этой школе? — спросила Элен.

— Мне преподают там библию, математику, географию…

— А, географию! — воскликнул с живостью Паганель.

— Да, сэр, — ответил Толине. — Перед январскими каникулами я даже получил первую награду по географии.

— Ты получил награду по географии, мой мальчик?

— Вот она, сэр, — проговорил Толине, вытаскивая из кармана книгу.

То была библия в хорошем переплете. На оборотной стороне первой страницы стояла надпись: «Нормальная школа в Мельбурне. Первая награда по географии ученику Толине из Лаклана».

Тут Паганель не выдержал. Подумать только: австралиец, хорошо знающий географию! Он в восторге расцеловал Толине в обе щеки, как, вероятно, поцеловал мальчика преподобный Пакстон в день раздачи наград. Наш ученый, однако, должен был бы знать, что подобное явление — не редкость в австралийских школах: юные дикари очень способны к географии и с охотой ею занимаются; зато математика им не дается.

Толине совершенно не понял, за что его целуют. Видя это, Элен объяснила мальчику, что Паганель — знаменитый географ да к тому же еще замечательный преподаватель географии.

— Преподаватель географии? — воскликнул Толине. — О сэр, спросите меня!

— Спросить тебя, мой мальчик? — повторил Паганель. — Да с большим удовольствием! Я даже собирался сделать это без твоего разрешения. Я не прочь узнать, как преподается география в Мельбурнской нормальной школе.

— А что, Паганель, если Толине окажется сильнее вас в географии? — спросил Мак-Наббс.

— Ну уж извините, майор! — крикнул ученый. — Оказаться сильнее секретаря французского Географического общества!..

Затем, поправив на носу очки, выпрямившись во весь свой высокий рост, Паганель с важностью, подобающей преподавателю, начал свой экзамен:

— Ученик Толине, встаньте!

Толине, который и без того стоял, принял более почтительную позу и стал ожидать вопросов географа.

— Ученик Толине, — продолжал Паганель, — назовите мне пять частей света.

— Океания, Азия, Африка, Америка и Европа, — ответил Толине.

— Прекрасно! Начнем же с Океании, раз мы в данный момент в ней находимся. Скажите, как разделяется Океания?

— Она разделяется на Полинезию, Меланезию и Микронезию. Главные ее острова следующие: Австралия, принадлежащая англичанам; Новая Зеландия, принадлежащая англичанам; Тасмания, принадлежащая англичанам; острова Четем, Окленд, Макари, Кермадек, Макин, Мараки и другие, также принадлежащие англичанам.

— Хорошо! — ответил Паганель. — А Новая Каледония, Сандвичевы острова, Менданские острова, Паумоту?

— Эти острова находятся под покровительством Великобритании.

— Как под покровительством Великобритании? — крикнул Паганель. — Мне кажется, что, наоборот, Франции…

— Франции? — с удивленным видом сказал мальчуган.

— Эге-ге! — сказал Паганель. — Так вот чему вас учат в Мельбурнской нормальной школе!

— Да, господин учитель. А разве это неверно?

У Паганеля был полураздосадованный, полуудивленный вид, доставлявший глубочайшее удовольствие майору. Экзамен продолжался.

— Перейдем к Азии, — сказал географ.

— Азия, — сказал Толине, — страна огромная. Столица ее — Калькутта. Главные города: Бомбей, Мадрас, Сингапур, Коломбо; острова: Лакадивские, Маледивские и многие другие. Все это принадлежит англичанам.

— Хорошо, хорошо, ученик Толине. А что вы знаете об Африке?

— В Африке две главные колонии: на юге Капская со столицей Капштадтом, а на западе английские владения с главным городом Сьерра-Лионе.

— Прекрасный ответ! — сказал Паганель, начавший уже мириться с этой англо-фантастической географией. — Вижу, преподавание у вас было поставлено как нельзя лучше. Что же касается Алжира, Марокко, Египта, то они, конечно, стерты с английских атласов. Ну, а теперь я с удовольствием послушаю, что ты мне вкратце расскажешь об Америке.

— Америка делится на Северную и Южную, — начал Толине. — В Северной англичанам принадлежат Канада, Новый Брунсвик, Новая Шотландия, а также Соединенные Штаты, которыми управляет губернатор Джонсон.

— Губернатор Джонсон? — воскликнул Паганель. — Этот преемник доброго Линкольна[69], убитого обезумевшим фанатиком — сторонником рабовладельцев? Чудесно! Лучше этого и придумать нельзя. Ну, а Южная Америка с Гвианой, с островами Фолкленд, Шетландскими островами, Георгией, Ямайкой, Тринидадом и так далее и так далее — все это также принадлежит англичанам? Не стану с тобой спорить. А теперь, Толине, мне хотелось бы знать твое мнение, или, вернее, мнение твоих преподавателей, о Европе.

— О Европе? — переспросил маленький австралиец, не понимавший, почему так горячится географ.

— Да, о Европе. Кому принадлежит Европа?

— Европа принадлежит англичанам, — убежденным тоном ответил мальчик.

— Я и сам так думал, — продолжал Паганель. — Но каким образом? Вот что мне хотелось бы знать.

— Англичанам принадлежат Англия, Шотландия, Ирландия, Мальта, острова Джерсей, острова Ионические, Гебридские…

— Молодец, молодец, Толине! — перебил его Паганель. — Но ведь в Европе существуют и другие государства, о которых ты забыл упомянуть, мой мальчик.

— Какие же, сэр? — спросил, не смущаясь, мальчуган.

— Испания, Австрия, Пруссия, Франция.

— Это провинции, а не государства, — сказал Толине.

— Это уж слишком! — крикнул Паганель, срывая с себя очки.

— Конечно, провинции. Столица Испании — Гибралтар…

— Восхитительно! Чудесно! Бесподобно! Ну, а Франция? Я ведь француз, и мне хотелось бы знать, кому я принадлежу.

— Франция? Это английская провинция, — ответил спокойно Толине. — Главный город Кале.

— Кале! — крикнул Паганель. — Как! Ты считаешь, что Кале до сих пор принадлежит Англии?

— Конечно!

— И ты думаешь, что это главный город Франции?

— Да, сэр. И там живет губернатор лорд Наполеон…

Неудержимый смех Паганеля не дал Толине докончить фразу. Мальчуган не знал, что и думать. Его спрашивали, и он старался ответить как можно лучше. Но курьезность его ответов не могла быть поставлена ему в вину: он даже не подозревал о ней. Все же юный австралиец не казался смущенным и с серьезным видом ждал конца этого непонятного для него смеха.

— Вы видите сами, — смеясь, сказал майор — разве я не был прав, когда говорил, что ученик Толине превзойдет вас?

— Несомненно, милый майор, — ответил географ. — Вот как преподают географию в Мельбурне! Подумать только: Европа, Азия, Африка, Америка, Океания — все, весь мир принадлежит англичанам! Черт возьми! При таком воспитании я понимаю, что туземцы подчиняются англичанам… Ну, Толине, а как луна? Что она — тоже принадлежит англичанам?

— Будет принадлежать им, — с серьезным видом ответил маленький дикарь.

Тут Паганель вскочил — он уже не мог усидеть на месте. Его душил смех, и он отбежал чуть ли не на четверть мили от лагеря, чтобы посмеяться вволю.

Во время отсутствия Паганеля Гленарван разыскал в своей дорожной библиотечке «Краткий очерк географии» Самуила Ричардсона. Эта книга была очень популярна в Англии и давала более научные сведения о земном шаре, чем мельбурнские преподаватели.

— Вот возьми себе эту книгу, дитя мое, — сказал Гленарван маленькому австралийцу. — У тебя не совсем верные сведения по географии, и их полезно исправить. Дарю тебе эту книгу на память о нашей встрече.

Толине молча взял книгу и стал внимательно ее рассматривать, недоверчиво качая головой и не решаясь сунуть ее в карман.

Тем временем совсем стемнело. Было десять часов вечера. Следовало подумать о сне: ведь на следующий день нужно было вставать на рассвете. Роберт предложил своему другу Толине половину своей постели, и маленький туземец улегся подле него.

Несколько минут спустя Элен и Мэри Грант ушли в свою колымагу, мужчины улеглись в палатке, и только доносившийся издали хохот Паганеля сливался с тихим, приятным щебетаньем сорок.

На следующее утро, когда в шесть часов солнечный луч разбудил наших путешественников, они уже не нашли рядом с собой австралийского мальчика. Толине исчез. Стремился ли он поскорее попасть в свой родной край или его обидел смех Паганеля, это так и осталось неизвестным. Но когда Элен проснулась, она нашла у себя на груди букет свежих мимоз, а Гленарван обнаружил в кармане своей куртки «Географию» Самуила Ричардсона.

 

Глава XIV

Прииски горы Александр

 

В 1814 году Родерик Мерчисон, ныне президент Королевского географического общества в Лондоне, изучив строение горной цепи, которая тянется с севера на юг, заканчиваясь у южного побережья Австралии, нашел, что существует замечательное сходство между нею и Уральским хребтом. А так как Уральский хребет золотоносен, то геолог, естественна, предположил, что этот драгоценный металл должен встречаться и в австралийских горах. И он не ошибся. Действительно, два года спустя Мерчисону были присланы из Нового Южного Уэлльса образцы золота, и геолог побудил большое количество корнуэльских рудокопов отправиться в золотоносные районы Новой Голландии.

Первым нашел в Южной Австралии золотые самородки Френсис Люттон. Золотые же россыпи были открыты Форбом и Смитом.

Как только разнесся слух об этих открытиях, в Южную Австралию со всех частей света устремились золотоискатели: англичане, американцы, итальянцы, французы, немцы, китайцы. Однако только 3 апреля 1851 года Харгревс открыл чрезвычайно богатые золотоносные месторождения и предложил указать это место губернатору колонии Сидней Фиц-Рою за незначительную сумму — в пятьсот фунтов стерлингов. Предложение это не было принято губернатором, но слух об открытии Харгревса получил распространение, и золотоискатели наводнили Соммерхилл и Ленис-Понд. Здесь был основан город Офир, который благодаря соседству с богатыми приисками быстро вырос и стал значительным центром.

До тех пор никто не интересовался провинцией Виктория, а между тем ей суждено было превзойти все другие провинции богатством своих залежей.

Несколько месяцев спустя, в августе 1851 года, в провинции Виктория были найдены первые самородки золота, а затем вскоре открылись и обширные прииски в ее четырех округах: Балларат, Овенс, Бендиго и горы Александр. Все эти четыре округа были очень богаты золотом. Но на берегах реки Овенс обильные подпочвенные воды затрудняли добычу золота; в Балларате расчеты предпринимателей часто не оправдывались из-за неравномерного распределения золота; в Бендиго работу золотоискателя очень тормозили свойства почвы. Лишь у горы Александр все условия благоприятствовали добыче золота, и оно, расцениваясь по тысяче четыреста сорока одному франку за фунт, продавалось прибыльнее, чем где-либо на земном шаре.

Через это-то самое место проходила тридцать седьмая параллель, по которой пролегал путь разыскивающих Гарри Гранта.

Весь день 31 декабря наши путешественники ехали по чрезвычайно неровной дороге, очень утомившей и лошадей и быков. Наконец под вечер показались округлые вершины горы Александр. Путешественники расположились лагерем в узком ущелье этой невысокой горной цепи и пустили быков и лошадей в путах пастись среди обломков кварца. Это еще не был район, где разрабатывались золотые россыпи. Только на следующий день, первый день нового, 1865 года, тяжелые колеса колымаги заскрипели по дорогам этого богатейшего края.

Жак Паганель и его спутники были довольны, что им удалось увидеть на своем пути знаменитую гору, носившую на австралийском языке название «Джебур». Сюда, к этой горе, стекались целые орды авантюристов, воров и честных людей: и те, кто вешает, и те, кого вешают. При первых слухах о «великом открытии» в том золотом 1851 году города были покинуты своими жителями, пастбища — скваттерами, корабли — моряками. Золотая горячка приняла форму эпидемии, стала заразной, как чума, и сколько от нее поумирало людей, уже считавших себя богачами! Шли толки, что расточительная природа посеяла в Австралии на двадцати пяти градусах широты многие миллионы.

Ремесло золотоискателя затмило все прочие. Многие из пришельцев, не выдержав тяжелых трудов, погибали; другие, наоборот, обогащались одним ударом заступа. О неудачниках умалчивалось, а об удачниках гремела молва, разносившаяся эхом по всем пяти частям света. Вскоре целые потоки авантюристов разных сословий хлынули на побережье Австралии. За последние четыре месяца 1852 года только в один Мельбурн понаехало пятьдесят четыре тысячи эмигрантов — целая армия, но армия без вождя, без дисциплины. Словом, понаехало пятьдесят четыре тысячи самых зловредных хищников.

В течение первых лет этого безумного опьянения повсюду царил неописуемый беспорядок. С тех пор протекло тринадцать лет. Местами уже ничего нельзя было найти. Золотые россыпи начали истощаться. Да и как могли не истощиться эти богатства природы, когда только с 1852 по 1858 год золотоискатели вырвали из недр земли золота больше чем на шестьдесят три миллиона фунтов стерлингов! Количество эмигрантов в связи с сокращением добычи золота уменьшилось. Жаждущие наживы бросились в места, еще не тронутые рукой человека.

Гленарван, желая осмотреть обширные золотые прииски горы Александр, отправил вперед колымагу в сопровождении Айртона и Мюльреди, обещая нагнать ее через несколько часов. План этот привел в восторг Паганеля, и он, по своему обыкновению, взялся быть чичероне — проводником своих спутников.

По его совету, первым делом направились в банк. Улицы были широкие, вымощенные и тщательно политые. Внимание привлекали гигантские рекламы различных золотопромышленных компаний. Слышался шум машин, промывавших песок и измельчавших драгоценный кварц.

За постройками простирались золотые россыпи, иными словами — обширные земельные пространства, откуда добывалось золото. Здесь работали рудокопы, нанятые и хорошо оплачиваемые золотопромышленными компаниями. Немыслимо было сосчитать все видневшиеся кругом ямы. Железо заступов вспыхивало на солнце, точно молнии. Среди рудокопов были люди самых различных национальностей.

— Не следует, однако, думать, — сказал Паганель, — что на австралийской земле совершенно перевелись искатели, охваченные страстной жаждой найти золото. Конечно, большинство продает свой труд разным компаниям… Да и что остается делать этим людям, раз государство продало или сдало в аренду все золотоносные земли компаниям? Но все же и у человека, у которого ничего нет, который не может ни купить, ни арендовать золотоносную землю, имеется возможность обогатиться.

— Какая же возможность? — спросила Элен.

— Осуществить джемпинг, — ответил Паганель. — Например, даже мы, не имеющие никаких прав на здешние золотоносные земли, и то могли бы разбогатеть, понятно, если нам уж очень посчастливится.

— Но каким же образом? — поинтересовался майор.

— Благодаря джемпингу, о котором я имел уже честь вам говорить.

— А что такое джемпинг? — спросил майор.

— Это соглашение, вошедшее в силу среди рудокопов. Из-за него, правда, происходят порой беспорядки и даже насилия, но, однако ж, властям так и не удалось отменить его.

— Рассказывайте, Паганель, — сказал Мак-Наббс, — не томите.

— Ну так слушайте. В силу этого соглашения любой находящийся в центре золотых приисков участок, где в течение суток не производилась работа (за исключением больших праздников), делается общим достоянием. Каждый, кто захватит такой участок, может его разрабатывать и стать богачом, если только счастье улыбнется ему. Итак, Роберт, постарайся найти одну из таких брошенных ям, и она станет твоей.

— Пожалуйста, не наводите моего брата на подобные мысли, господин Паганель, — сказала Мэри Грант.

— Я шучу, дорогая мисс, и Роберт прекрасно это понимает. Он — рудокоп? Никогда! Копать землю, переворачивать ее, обрабатывать, засевать, а затем ждать за свои труды урожая — вот это дело! Но рыться в земле наподобие крота, вслепую, стремясь вырвать оттуда немножко золота — это жалкое ремесло, и тот, кто им занимается, достоин сострадания…

Побывав в центральном пункте приисков и пройдя по земле, состоявшей главным образом из кварца, глинистого сланца и песка, когда-то содержавших в себе золото, наши путешественники подошли к банку.

Это было обширное здание. Гленарван обратился к главному инспектору банка, и тот любезно согласился показать ему и его спутникам свое учреждение. В этот банк компании сдают на хранение под расписку золото, вырванное из недр земли.

Инспектор показал своим посетителям любопытные образцы золота и сообщил им ряд интересных подробностей о различных способах добывания этого металла.

Обычно золото встречается в двух видах: в слитках и размельченное. Его находят в руде либо смешанным с наносной землей, либо заключенным в кварцевую оболочку. Поэтому при его добывании, сообразуясь со свойствами почвы, производят либо поверхностные, либо глубинные раскопки. Золото обычно находится на дне потоков, долин и оврагов и лежит соответственно своему объему: от крупинок внизу до песчинок наверху.

У горы Александр золото большей частью встречается в глинистых пластах и в расщелинах сланцевых скал. Здесь попадаются целые гнезда самородков.

Осмотрев различные образцы золота, посетители прошлись затем по минералогическому музею банка. Он был в большом порядке: все породы, из которых состоит почва Австралии, были представлены в образцах и классифицированы, и к каждому образцу был прикреплен ярлычок. Золото не является единственным богатством этой страны: она по справедливости может быть названа обширным ларцом, в котором природа хранит свои драгоценности. Под стеклами витрин блестели белые топазы, могущие соперничать с бразильскими, гранаты, рубины необыкновенной красоты — ярко-красные и розовые, сапфиры — бледно-голубые и темно-синие, так же высоко ценимые, как сапфиры Малабара и Тибета, блестящие рутилы и, наконец, маленький кристаллик алмаза, найденный на берегах Терона.

Поблагодарив инспектора за любезность, Гленарван простился с ним, а затем продолжал со своими спутниками осмотр золотых россыпей.

Как ни был Паганель равнодушен к благам сего мира, однако он не мог оторвать глаз от этой изобилующей драгоценностями почвы и не переставал внимательнейшим образом рассматривать ее. Он, видимо, был не в силах справиться с собой, и даже шутки его спутников не могли удержать его. Он ежеминутно нагибался, поднимал то камешек, то кусок жильной породы, то осколок кварца. Внимательно осмотрев, географ отшвыривал их с пренебрежением. И так в течение всей прогулки.

— Что с вами, Паганель? Потеряли вы что-нибудь? — спросил его майор.

— Конечно, потерял, — ответил ученый — в этой стране золота и драгоценных камней если вы ничего не нашли, то, значит, потеряли. Не знаю почему, но мне очень хотелось бы увезти отсюда самородок в несколько унций или даже фунтов в двадцать, не больше.

— А что бы вы стали делать с ним, мой почтенный друг? — поинтересовался Гленарван.

— О, я поднес бы его в дар моей родине, — ответил Паганель: — положил бы его в государственный банк Франции.

— И его приняли бы?

— Без сомнения, под видом железнодорожных облигаций.

Все поздравили Паганеля с его мыслью «облагодетельствовать» таким способом свою родину, а Элен не преминула пожелать ему найти самый крупный самородок в мире.

Так, весело разговаривая, наши путешественники обошли большую часть приисков. Всюду работы шли правильно, но механически, без воодушевления. После двухчасовой прогулки Паганелю бросился в глаза приличного вида трактир, и он предложил своим спутникам посидеть там, пока не придет время догонять колымагу.

Каждому из них принесли по стакану ноблера. Это, в сущности, грог навыворот. Вместо того чтобы в большой стакан воды влить маленькую рюмку водки, здесь в большой стакан водки вливают маленькую рюмку воды, затем кладут туда сахар и пьют. Это было уж слишком по-австралийски, поэтому, к удивлению трактирщика, его посетители потребовали графин воды, и ноблер, разбавленный водой, превратился в британский грог.

Затем, естественно, заговорили о приисках и рудокопах.

Паганель, очень довольный всем виденным, однако ж сказал, что было бы интереснее побывать в этих местах в первые годы разработки золотых приисков.

— Земля тогда, — пояснил он свою мысль, — была вся изрешечена ямами, в которых кишело бесчисленное множество трудолюбивых муравьев, да еще каких трудолюбивых! Однако эмигранты переняли у муравьев их пыл в работе, но не их предусмотрительность. Золото безумно растрачивалось: его пропивали, проигрывали, и этот самый трактир, где мы сейчас находимся, был, наверно, адом. Игра в кости заканчивалась поножовщиной. Полиция была бессильна что-либо сделать. Не раз губернатор колонии бывал принужден высылать регулярные войска для усмирения расходившихся золотоискателей. Все же ему удалось-таки образумить их: он, хотя и не без труда, заставил каждого из них выбирать патент, и, в общем, на здешних приисках было меньше буйств и беспорядка, чем в Калифорнии.

— Значит, золотоискателем может быть каждый? — спросила Элен.

— Да. Для этого нет необходимости кончать университет, довольно двух крепких рук. Гонимые нуждой, авантюристы являлись на прииски без гроша, богатые — с заступом, бедные — только с ножом, но все они бросались копать землю с такой бешеной страстью, с какой, конечно, они не занимались бы ни одним честным ремеслом. Какой своеобразный вид имели в ту пору эти золотоносные земли! На них были разбросаны палатки, брезентовые навесы, хижины, землянки, бараки из досок и ветвей. В центре возвышалась правительственная палатка, над которой развевался британский флаг. Вокруг нее располагались синие тиковые палатки государственных чиновников, а дальше лавки менял, скупщиков золота, торговцев — всех тех, кто спекулировал на этом смешении богатства и бедности. Эти-то господа наживались наверняка. Посмотрели бы вы на этих длиннобородых золотоискателей в красных шерстяных рубашках, живших здесь в грязи и сырости! В воздухе стоял несмолкаемый гул от ударов заступов и разносились зловонные испарения от валявшихся кругом трупов животных. Над несчастными золотоискателями облаком стояла удушливая пыль. Такие условия создавали, конечно, высокую смертность. И если бы все эти авантюристы добивались успеха! Но страдания не вознаграждались, и если посчитать хорошенько, оказалось бы, что на одного разбогатевшего золотоискателя приходится сто, двести, а то и тысяча погибших в нужде и отчаянии.

— Можете ли вы, Паганель, рассказать нам, как тогда добывалось золото? — спросил Гленарван.

— Делалось это как нельзя более просто, — ответил географ. — Первые золотоискатели промывали благородный металл почти так же, как это и теперь проделывается в некоторых местах во Франции. В настоящее время золотопромышленные компании добывают золото иначе: они добираются до самых истоков золота, до золотоносных жил, заключающих в себе самородки, чешуйки и песчинки. Но первые золотоискатели довольствовались всего-навсего лишь промывкой золотоносных песков. Они рыли землю, брали те ее пласты, которые им казались наиболее богатыми золотом, а затем, промывая их, добывали драгоценный металл. Промывка производилась посредством машины. Это был ящик длиной от пяти до шести футов, нечто вроде открытого гроба, разделенного на два отделения. В одном из этих отделений было несколько расположенных одно над другим сит, причем внизу ставились более частые. Второе отделение книзу суживалось. И вот на верхнее сито первого отделения сыпали золотоносный песок, лили на него воду, а затем начинали качать люльку. При этом на первом сите оставались камешки, на следующих — руда и песок. Разжиженная земля уходила с водой через второе, суживающееся книзу отделение. Такова была машина, какой тогда пользовались.

— Но и ее надо было иметь, — заметил Джон Манглс.

— Обыкновенно машину покупали у разбогатевших или разорившихся золотоискателей или обходились без нее.

— А чем ее заменяли? — спросила Мэри Грант.

— Железным листом, дорогая Мэри, простым железным листом. Землю веяли, как пшеницу, с той лишь разницей, что вместо пшеничных зерен иногда попадались крупинки золота. В первый год золотой горячки многие золотоискатели разбогатели, не прибегая ни к какому другому оборудованию. Видите, друзья мои, то было прибыльное время, хотя за сапоги и платили сто пятьдесят франков, а стакан лимонада стоил десять шиллингов. Ведь кто поспеет первым, тот всегда в выигрыше. Золото было повсюду в изобилии: и на поверхности земли, и на дне ручьев, и даже на улицах Мельбурна — ведь при мощении пускали в дело золотоносный песок. Таким образом, за время с двадцать шестого января по двадцать четвертое февраля 1852 года из горы Александр было вывезено в Мельбурн под охраной правительственных войск на восемь миллионов двести тридцать восемь тысяч семьсот пятьдесят франков драгоценного металла. Это составляет в среднем на каждый день сто шестьдесят четыре тысячи семьсот двадцать пять франков.

— А остались ли в памяти населения случаи внезапного обогащения? — спросила Элен.

— Некоторые остались.

— И вы их знаете? — спросил Гленарван.

— Конечно, знаю, — ответил Паганель. — В 1852 году в округе Балларат был найден самородок весом в пятьсот семьдесят три унции, другой, в Джисленде, — весом в семьсот восемьдесят две унции, и там же в 1861 году обнаружен был слиток в восемьсот тридцать четыре унции.

— Насколько же увеличилась добыча золота на земном шаре с момента открытия этих россыпей? — спросил Джон Манглс.

— Увеличилась колоссально, дорогой Джон. В начале столетия годовая добыча золота выражалась в сумме сорок семь миллионов франков, а в настоящее время в Австралии, Европе, Азии и Америке золота добывается на девятьсот миллионов, почти на миллиард.

— Значит, возможно, господин Паганель, что на этом самом месте, где мы стоим с вами, под нашими ногами скрыто много золота? — промолвил Роберт.

— Да, мой милый, целые миллионы. Мы ходим по ним. Но если мы топчем их, так это потому, что мы ими пренебрегаем.

— Значит, Австралия — счастливая страна?

— Нет, Роберт, — ответил географ, — страны, богатые золотом, никогда не были счастливы. Они порождают лентяев, а не сильных и трудолюбивых людей. Взгляни на Бразилию, Мексику, Калифорнию, Австралию. Что представляют они собой в девятнадцатом веке? Знай, мой мальчик: благоденствует не страна золота, а страна железа.

 

Глава XV

«Австралийская и Новозеландская газета»

 

2 января на восходе солнца наши путешественники покинули пределы золотоносного района и графства Тальот. Копыта их лошадей ступали теперь по пыльным тропам графства Далхоуз. Несколько часов спустя отряд вброд перебрался через речки Кальбоан и Кемпейс-Ривер. Половина расстояния, отделявшего наших путешественников от цели, была пройдена. Еще пятнадцать дней пути при столь же благоприятных условиях — и маленький отряд достигнет берегов бухты Туфольд.

К тому же все были в добром здоровье. Слова Паганеля относительно здорового климата Австралии вполне оправдались. В воздухе почти не чувствовалось сырости, и жара была очень умеренной. Лошади и быки, так же как и люди, чувствовали себя прекрасно.

Надо сказать, что после Кемденского моста в походном строе отряда произошла некоторая перемена. Когда Айртон узнал о том, что железнодорожная катастрофа была вызвана преступлением, он высказался за принятие некоторых мер предосторожности, в которых до сих пор не было надобности. Теперь всадники не упускали из виду колымаги, а во время привалов один из них должен был нести караул. Утром и вечером тщательно осматривались ружья. Раз было известно, что по этой местности бродит шайка злоумышленников, то хотя непосредственная опасность еще и не грозила, тем не менее следовало держаться настороже. Излишне говорить о том, что эти меры предосторожности принимались без ведома Элен и Мэри: Гленарван не хотел пугать их.

Эти меры были необходимы. Неосторожность и даже простая небрежность могли обойтись дорого. Впрочем, не одни наши путешественники опасались злоумышленников — жители уединенных городков и скваттеры на своих стоянках принимали также меры предосторожности против нападения и всяких неожиданностей. Уже в сумерки все дома запирались. Собаки, спущенные с цепи, заливались лаем при приближении посторонних. У каждого из пастухов, загонявших на ночь свои огромные стада, висел на луке седла карабин. Такие чрезвычайные меры были вызваны известием о преступлении, совершенном на Кемденском мосту. Многие колонисты, спавшие до тех пор с открытыми настежь дверями и окнами, теперь, как только смеркалось, запирались на все засовы.

Также и администрация провинции приняла меры, свидетельствующие о ее бдительности и усердии. В окрестности были разосланы отряды туземных жандармов. Телеграммы стали доставляться под охраной. Раньше почтовая карета разъезжала по большим дорогам без конвоя, а в тот день, когда отряд наших путешественников пересекал большую дорогу из Кильмора в Хиткот, мимо него промчалась, поднимая облака пыли, почтовая карета, и как ни быстро неслась она, Гленарван успел заметить блеснувшие карабины полисменов, скакавших у ее дверец. Можно было подумать, что еще не кончилась та мрачная пора, когда вслед за открытием золотых россыпей на Австралийский материк устремились подонки населения Европы.

Проехав с милю от Кильморской дороги, колымага очутилась в огромном, простиравшемся на сотни километров лесу с гигантскими деревьями. Впервые после мыса Бернулли путешественники попали в такой лес. У них вырвался крик восхищения при виде великанов-эвкалиптов в двести футов вышины, с их губчатой корой до пяти дюймов толщины. На этих стволах в двадцать футов в окружности, изборожденных ручейками душистой смолы, не было видно ни единой ветки, ни единого сука, ни единого случайного отростка, даже узла. Выйди стволы эти из рук токаря, они не могли бы быть ровнее. Казалось, что высятся сотни изготовленных по одному и тому же стандарту колонн. А завершались они на громадной высоте капителями из круто изогнутых ветвей, на концах которых росли симметрично сидевшие листья и крупные цветы, похожие на опрокинутые урны.

Под этой вечнозеленой завесой свободно двигался воздух, высушивая почву. Деревья росли так далеко друг от друга, что между ними, словно по просеке, могли свободно проходить стада быков, проезжать всадники и телеги. То была не лесная чаща с ее колючими кустами, не девственный лес, загроможденный свалившимися стволами, опутанный цепкими лианами, через которые только топор и огонь могут проложить дорогу пионерам. Ковер травы у подножия деревьев, завеса зелени по их вершинам, длинные, уходящие вдаль ряды стройных стволов, отсутствие тени и прохлады, какой-то особенный свет, будто процеженный через тонкую ткань, однообразно расположенные пятна света, четкая игра отблесков на земле создавали причудливое, изобилующее неожиданными эффектами зрелище. Лес Австралийского материка совершенно не похож на лес Нового Света. Эвкалипт — одна из бесчисленных разновидностей миртового дерева — занимает главное место среди древесных пород Австралии. Если тень его не густа и под его зелеными сводами отсутствует полумрак, то это является следствием любопытной аномалии в расположении листьев этого дерева. Все они обращены к солнцу не лицевой стороной, а ребром, и глаз видит эту необычную листву только в профиль. Вот почему лучи солнца проникают сквозь эту листву, как через щели решетчатых ставен.

Все заметили это и были удивлены: почему так странно расположены листья? Понятно, этот вопрос был обращен к Паганелю, и он ответил, как человек, которого ничто не может поставить в тупик.

— Меня удивляют не странности природы, — сказал он — природа знает, что делает, но ботаники не всегда отдают себе отчет в том, что говорят. Природа не ошиблась, дав этим деревьям такую своеобразную листву, а вот люди впали в заблуждение, назвав их эвкалиптами.

— А что значит это слово? — спросила Мэри Грант.

— По-гречески это значит: «Я хорошо покрываю». Ботаники постарались скрыть свою ошибку, назвав растение греческим словом, однако очевидно, что эвкалипт покрывает очень плохо.

— Вполне с вами согласен, любезнейший Паганель, — отозвался Гленарван. — А теперь объясните нам: почему, листья растут таким образом?

— По вполне естественной и легко понятной причине, друзья мои. В здешней стране, где воздух сух, где дожди редки, где земля иссушена, деревья не нуждаются ни в ветре, ни в солнце. Недостаток влаги вызывает у растений недостаток соков. Отсюда эти узкие листья, которые стремятся найти способ защитить себя от солнца и чрезмерных испарений. Вот причина, почему эти листья подставляют действию солнечных лучей не свою лицевую сторону, а ребро. Нет ничего умнее листа.

— И ничего более эгоистичного, — заметил майор. — Листья эти думают только о себе, совершенно позабыв о путешественниках.

Все в душе согласились с Мак-Наббсом, кроме Паганеля, — тот, вытирая потный лоб, ликовал, что ему довелось ехать под деревьями, не дающими тени. Такое расположение листвы имеет свои неудобства: переход через эти леса часто бывает очень продолжителен и мучителен, так как ничто не защищает путника от жгучих лучей солнца.

В течение всего дня колымага катилась среди бесконечных рядов эвкалиптов. Ни одно четвероногое, ни один туземец не попались навстречу маленькому отряду. На вершинах этих гигантов-деревьев обитали какаду, но на такой высоте их едва было видно, и болтовня их превращалась в еле уловимый ропот. Порой вдали между стволами мелькала стая попугайчиков, оживляя все вокруг своим разноцветным оперением. Но, в общем, в этом огромном храме зелени царила глубокая тишина; ее нарушали лишь стук лошадиных копыт, несколько беглых слов, которыми иногда перекидывались между собой путешественники, скрип колымаги да порой окрик Айртона, понукавшего ленивых быков.

Вечером разбили лагерь под эвкалиптами. На их стволах видны были следы недавнего огня. Стволы этих гигантов походили на фабричные трубы, ибо огонь выдолбил их до самого верха. Они держались, в сущности, одной корой, но держались, видимо, неплохо. Однако ж эта вредная привычка скваттеров и туземцев разводить таким образом огонь постепенно уничтожает эти великолепные деревья, и в конце концов они исчезнут, подобно четырехсотлетним кедрам Ливана, погибающим от неосторожно разложенных лагерных костров.

Олбинет, по совету Паганеля, развел огонь для приготовления ужина в одном из таких обгорелых полых стволов. Тотчас получилась сильная тяга: дым терялся высоко в темной листве.

На ночь приняли необходимые меры предосторожности: Айртон, Мюльреди, Вильсон и Джон Манглс по очереди охраняли лагерь.

В продолжение всего дня 3 января тянулся этот бесконечный лес со своими длинными, симметричными рядами эвкалиптов. Казалось, ему и конца не будет. Но к вечеру деревья стали редеть, и наконец в небольшой долине показался ряд домов.

— Сеймур! — крикнул Паганель. — Это последний из городов провинции Виктория, который должен встретиться нам на пути.

— Это действительно город? — полюбопытствовала Элен.

— Это простой поселок, — ответил Паганель, — который только собирается стать городом.

— Найдем ли мы там приличную гостиницу? — спросил Гленарван.

— Надеюсь, что да, — ответил географ.

— Тогда направимся в этот Сеймур. Думаю, что наши отважные путешественницы будут рады провести там ночь.

— Мы с Мэри соглашаемся, дорогой Эдуард, — сказала Элен, — но при условии, что это не принесет лишних хлопот и не задержит нас.

— Ни малейшим образом, — сказал Гленарван. — К тому же и нашим быкам надо отдохнуть. Завтра с рассветом мы снова двинемся в путь.

Было девять часов вечера. Луна уже склонилась к горизонту, и ее косые лучи тонули в тумане. Понемногу сгущался мрак. Маленький отряд, с Паганелем во главе, вступил на широкие улицы Сеймура. Географ, казалось, всегда прекрасно знал то, что никогда ему не приходилось видеть. Как бы руководимый инстинктом, он привел своих спутников прямо к гостинице «Северная Британия».

Лошадей и быков поставили в конюшню, колымагу — в сарай, а путешественникам предоставили довольно хорошо обставленные комнаты. В десять часов вновь прибывшим был подан ужин, к которому приложил руку мистер Олбинет. Паганель уже успел обежать с Робертом весь город. Но о своей ночной прогулке он рассказал весьма лаконически: он ничего не видел.

Однако человек менее рассеянный обратил бы внимание на то, что на улицах Сеймура чувствовалась какая-то тревога. Там и сям собирались люди, и число их мало-помалу росло. Велись разговоры у дверей домов. Жители с явным беспокойством расспрашивали о чем-то друг друга. Читали вслух вышедшие в этот день газеты, обсуждали их, спорили. Эти признаки не могли ускользнуть даже от самого невнимательного наблюдателя. Но Паганель ничего не заметил.

Майор же, не побывав в городе, даже не переступив порога гостиницы, а только поговорив десять минут с ее словоохотливым хозяином мистером Диксоном, уже успел разузнать, в чем дело. Но он ни слова не сказал об этом.

Только когда по окончании ужина Элен Гленарван, Мэри и Роберт Грант разошлись по комнатам, майор, задержав остальных спутников, сказал им:

— Злодеи, вызвавшие крушение поезда на Сендхорстской железной дороге, обнаружены.

— И они арестованы? — поспешно спросил Айртон.

— Нет, — ответил Мак-Наббс, делая вид, что не замечает интереса, проявленного к этому делу боцманом (интереса, впрочем, очень понятного при данных обстоятельствах).

— Тем хуже, — заметил Айртон.

— Ну, а кому же приписывают это преступление? — спросил Гленарван.

— Вот читайте, — сказал майор, протягивая Гленарвану номер «Австралийской и Новозеландской газеты», — и вы убедитесь в том, что главный инспектор не ошибался.

Гленарван прочел вслух следующее:

 

— «Сидней, второго января 1865 года. Наши читатели, верно, помнят, что в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря прошлого года произошло крушение поезда у Кемденского моста, в пяти милях от станции Кастльмен Мельбурнской железной дороги. Ночной курьерский поезд, вышедший из Мельбурна в одиннадцать часов сорок пять минут вечера, идя полным ходом, свалился в реку Люттон. При прохождении поезда Кемденский мост оказался разведенным. Многочисленные кражи, совершенные после этого крушения, а также труп железнодорожного сторожа, найденный в полумиле от Кемденского моста, доказали, что крушение было вызвано преступлением. Действительно, расследование выяснило, что это преступление является делом рук шайки каторжников, убежавших полгода тому назад из Пертской исправительной тюрьмы в Западной Австралии.

Эта шайка каторжников состоит из двадцати девяти человек. Главарем ее является некий Бен Джойс, опаснейший преступник, недавно появившийся в Австралии.

Властям пока не удалось задержать эту шайку. Поэтому предлагается жителям городов, колонистам и скваттерам быть настороже, а также доводить до сведения главного следователя данные, которые могут содействовать розыскам преступников.

Ж. П. Мичель, главный инспектор».

 

Когда Гленарван окончил чтение этого сообщения, Мак-Наббс, повернувшись к географу, сказал:

— Видите, Паганель, что и в Астралии могут быть каторжники.

— Беглые — это неоспоримо, — отозвался ученый. — Отбывшие наказание не имеют здесь права жительства.

— Все же они тут, — заметил Гленарван. — Но я полагаю, что их присутствие не может изменить наши планы и прервать путешествие. Что вы думаете, Джон, по этому поводу?

Джок Манглс ответил не сразу. Молодой капитан колебался: с одной стороны, он понимал, какое горе принесет Мэри и Роберту Грант прекращение начатых поисков их отца, а с другой — он боялся подвергнуть экспедицию опасности.

— Если бы с нами не было миссис Гленарван и мисс Грант, то меня очень мало тревожила бы эта шайка негодяев, — промолвил он наконец.

Гленарван понял его и добавил:

— Само собой разумеется, что не может быть и речи о том, чтобы отказаться от выполнения взятой нами на себя задачи, но, быть может, было бы благоразумнее из-за наших спутниц возвратиться сейчас в Мельбурн, оттуда пойти на «Дункане» к восточному побережью и там возобновить наши поиски Гарри Гранта? Ваше мнение, Мак-Наббс?

— Раньше чем высказаться, — ответил майор, — я хотел бы знать мнение Айртона.

Боцман взглянул на Гленарвана и ответил:

— Мы находимся в двухстах милях от Мельбурна, и мне кажется, что если опасность в самом деле существует, то она нам грозит на южной дороге не меньше, чем на восточной. Обе эти дороги довольно пустынны, и одна стоит другой. К тому же я не думаю, чтобы тридцать злоумышленников могли быть страшны для восьми хорошо вооруженных и смелых людей. Итак, по-моему, если нет лучшего предложения, нам следует двигаться вперед.

— Вы правы, Айртон, — согласился Паганель. — Продолжая наш путь, мы можем напасть на следы капитана Гранта, а возвращаясь на юг, мы, наоборот, теряем шансы их найти. Поэтому я присоединяюсь к вашему мнению. Беглые из Пертской тюрьмы меня не пугают: храброму человеку нечего обращать на них внимание.

Предложение продолжать путешествие поставили на голосование, и оно было принято единогласно.

— Мне хотелось бы, сэр, высказать еще одно соображение, — промолвил боцман, когда уже все собирались разойтись.

— Говорите, Айртон.

— Не пора ли послать распоряжение «Дункану» держаться вблизи берегов?

— Зачем это? — вмешался Джон Манглс. — Когда мы доберемся до мыса Туфольд, тогда и будет своевременно послать такое распоряжение. А если какой-нибудь непредвиденный случай заставит нас направиться в Мельбурн, нам придется пожалеть, что там нет «Дункана». К тому же судно, должно быть, еще и не вышло из ремонта. Поэтому я считаю, что лучше с этим обождать.

— Хорошо, — согласился Айртон, не настаивая на своем предложении.

На следующий день маленький отряд покинул Сеймур. Он был хорошо вооружен и готов ко всяким неожиданностям. Через полчаса путешественники снова очутились в эвкалиптовом лесу, тянувшемся на восток. Гленарван предпочел бы ехать по открытым местам. Равнина, конечно, была бы менее благоприятна для нападений и засад, чем густой лес. Но выбора не было, и колымага в течение целого дня пробиралась между однообразными великанами-эвкалиптами. Вечером, проехав вдоль северной границы графства Энглези, наши путешественники пересекли сто сорок четвертый меридиан и раскинули лагерь у границы округа Меррей.

 

Глава XVI










Последнее изменение этой страницы: 2018-04-12; просмотров: 607.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...