И ЦЕРКОВНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ « СИМФОНИЯ «.

Глава 1

Предыстория русского
христианства:

ВИЗАНТИЯ, РИМ И СЛАВЯНЕ

Истоки многих особенностей взаимоотношений Церкви и государства, и прежде всего - кризиса Русской Православной Церкви XX века, можно обнаружить в так называемом «Константиновском наследии», а точнее - в появлении доктрины церковно-государственной «симфонии» при императоре Юстиниане в VI веке.

Легализация христианства начинается эдиктом Галерия 311 г., в котором о христианстве говорится, что раз не удалось его уничтожить, то «отныне ему дается право на существование, право составлять свои собрания», т. е. церкви. Огосударствление христианства начинается с Миланского эдикта терпимости 313 г. Выпустивший его император Константин был очень неоднозначной фигурой. Жестокий и кровавый, убивший своего сына и большинство своих родственников, он, однако, обладал какими-то мистическими прозрениями. На этот эдикт, по его утверждению, он был вдохновлен явлениями ему во сне креста с надписью: «Сим победиши». Эдикт приравнял христианство к язычеству в качестве одной из государственных религий, но с того момента Константин оказывал ему явное предпочтение и считал себя христианским императором, хотя крещение принял уже фактически на смертном одре, да и то от арианского епископа Евсевия. Перенеся столицу из старого Рима в новый - город Византий, названный по его смерти Константинополем, он активно вмешивался в жизнь Церкви, собрал вселенский Никейский Собор, председательствовал на нем и, предпочтя к старости учение ариан, считавших Христа не Богом, а творением, Константин начал жестоко преследовать православных.

Покойный профессор протопресвитер Александр Шмеман в своем кратком, но блестящем «Историческом пути православия», уподобляя мистические видения Константина павловскому пути в христианство, указывает, что если Константин и до своего крещения считал себя и воспринимался подданными христианином, то получается, что император стоит как бы над Церковью. Для него вроде бы не обязательно то, без чего никто другой не может считаться христианином - крещение. Допущением такого исключения языческое обожествление императора привносилось в христианство, становилось своего рода цезаропапистской ересью¹.

¹ Цезаропапизмом называется присваивание императору свойств почти непререкаемого духовного авторитета, подобного тому, каким римо-католики наделяют папу римского. По словам Болотова, «не став еще ее сыном, [Константин] действует как... руководитель [Церкви]».

 Как же могла Церковь принять такую ересь? Исторически и психологически ее проникновение легко понять. После трех столетий жесточайших периодических гонений христиане были не только узаконены Константином, но в 391—392 г. двумя эдиктами император Феодосий объявил язычество вне закона, превратив империю «официально в христианское государство». Надо помнить, что это были еще первые века христианства, когда пришествие Христа ожидалось конкретно со дня на день. В этих условиях легализация христианства воспринимается в апокалиптическом контексте как царство богоизбранного царя накануне второго пришествия. Христианский император есть Божий ставленник - недаром Константин назвал себя перед Отцами Никейского Собора «епископом внешних дел Церкви». И вот христиане, которые еще недавно шли на смерть за отказ оказывать божеские почести языческому императору, теперь с той же готовностью оказывают почти такие же почести императору-христианину.

Феодосий (379—395) уже формально разделяет империю на Западную и Восточную, переносит собственную столицу в Константинополь, благодаря чему восточное христианство в гораздо большей степени связывается с империей и культом императоров, чем западное, находившееся вдали от нового главного центра империи. А менее чем через столетие Западная империя перестает существовать. Создавшийся имперский вакуум на Западе фактически постепенно занимает архиепископ Западного Рима - папа римский, а с этим de facto на Западе со временем место «симфонии» займет цезаропапизм.

В Византии же продолжается Богоуподобление императорского титула. Знаменитый канонист XII века Вальмасон утверждает, что император обладает епископским достоинством. Болгарский архиепископ Димитрий Хаматиан пишет в XIII веке: «Царство установлено Богом ... Царь равноценен с Богом». Солунский архиепископ Симеон в XV веке называет царя владыкой Церкви и причисляет его к духовенству. Если последняя цитата явно пахнет ересью, то предыдущая - прямое богохульство. Так что нашим православным, перед тем как зачислять всех инославных христиан в еретики и «запрещать» с ними молиться и даже вкушать совместно трапезу, следовало бы подумать о собственных ересях.

                ИМПЕРАТОР ЮСТИНИАН

И ЦЕРКОВНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ « СИМФОНИЯ «.

При императоре Юстиниане в VI веке формируется доктрина о «симфонии», согласно которой император и его правительство принимают на себя заботу о всех светских и земных нуждах христианского государства и христиан - так сказать, «об общем благе». Церковь же, в лице ее священства, исполняет роль духовного советника императора и его чиновников на всех уровнях, неся ответственность нравственного порядка в обществе, вынося прещения, отлучая отступников всех рангов, включая и императора.

Казалось бы, достигнуто равновесие. Но, во-первых, физической силой обладает лишь император, а нравственное ограничение этой силы имеет значение только при глубоко верующем правителе. Во-вторых, как указывает замечательный русский канонист начала века Н. А. Заозерский, между довольно непосредственным и по-человечески понятным культом Константина и «симфонией» Юстиниана была большая разница не в пользу последнего. Ибо, кто такие были высвобожденные Константином из катакомб христиане и их епископы? Часто беднейшие из бедных, самые низы римского общества. « И вот среди таких-то представителей corpusа ckristianorum выступает со скромной совещательной ролью знаменитый греко-римский император». Заозерский видит в этом революционном акте Константина Богом данное ему особое понимание необходимости христианской нравственности для цементирования и духовного оздоровления империи⁴ - «симфонию» Церкви и государства в отличие от эпохи и действий Юстиниана, когда, согласно его 6-й новелле, речь шла уже о союзе представителей иерархии и государственной власти. «Церковь утонула в государственной организации, и государство... соединилось с Церковью и преобразовалось в христианское государство». Чтобы добиться этого единства, Юстиниан развернул жесточайшие гонения на язычников.

Сравни с провидением св. Владимира, когда он рушит пантеон языческих божеств и вводит христианство как единую «идеологию» для скрепления только что силой оружия объединенных им разрозненных и разноязычных племен.

 «Этот ревнитель православного государства, - пишет Заозерский, - пролил столько крови, как никто из последующих государей», этим, несомненно, нанося колоссальный моральный ущерб христианству.

И в-третьих, надо помнить, что если Рим (будь то Западный или восточный) был централизованным государством, то ранняя Церковь состояла из множества независимых друг от друга маленьких епархий, так что и в этом смысле «симфония» была весьма неравной. Правда, с легализацией Церкви начинается ее постепенная централизация, создание иерархических структур и «поместных» Церквей во главе со столичными архиепископами, которых Юстиниан в государственных документах начинает называть патриархами, очевидно желая поставить на особый государственно-иерархический пьедестал своих церковных «партнеров». В документах вселенских соборов эти же архиереи названы архиепископами, а не патриархами⁵.

⁵ См.: Заозерский Н. А. Журналы и протоколы заседаний ... Предсоборного присутствия, т. I, Спб, 1906. с. 321-346.

 Как известно, и среди патриархов - называемых только старшими среди равных по отношению к остальному епископату - образуется своя иерархия старшинства. Папа, патриарх старого Рима, получает первенство среди равных, патриарх нового Рима - Константинополя следует сразу за ним по старшинству и т. д.

Поскольку, в отличие от четырех восточных патриархов (Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иеросалимского), на Западе только один - папа римский, среди всей сутолоки новых варварских князьков и королей, принимающих у него христианство и в своих ссорах друг с другом ищущих его поддержки или, наоборот, шантажирующих, чтобы действовать его авторитетом, он превращается в некоего квазиимператора Западной Европы, постепенно подводя квазибогословские доводы под свое первенство. И уже не только первенство старшего брата, но и право своей власти над остальными патриархами, равно как и права гражданско-политической власти, создавая собственное, папское государство и стремясь подчинить себе, прямо или косвенно, отдельных феодальных властителей. Восточные патриархи этих полномочий папы не признают. Отсюда начинаются схизмы, которые закончатся разрывом 1054 г.

Конечно, и на Западе все шло далеко не гладко. На место слабых феодальных структур средневековья приходят сильные абсолютистские структуры XVI-XVIII веков. Но это процесс медленный, и даже тогда новым монархам приходилось иметь дело с не менее абсолютистской структурой внетерриториальной Римско-Католической Церкви⁶.

⁶ Хотя со временем и появились непосредственно папские земли, управляемые им как монархом, но по отношению ко всем остальным государствам, принявшим западное христианство. Римская Церковь была внетерриториальной, вернее, наднациональной (католичество не было «немецким», «галльским» или «польским» - в отличие от русского или, например, сербского православия).

Только после Реформации в западных протестантских странах по-настоящему торжествует цезаропапизм (даже в Польшей степени, чем в православии). «Cujus regio, gusreligio» - чье царство, того и вера.

Итак, возвращаясь к римско-византийской эре, мы видим четырех восточных патриархов, три из которых являются предстоятелями конгломерата фактически независимых епархий, административно управляемых скорее периодическими соборами, чем патриархом. Единственным исключением была патриархия Александрийская, не знавшая территориальных автономий, централизованная в Северной Африке так же, как римское папство - в Западной Европе. Но Африка была периферией по отношению к Константинополю. Что касается имперского центра, то тут, теоретически, в симфоническом взаимодействии с мощным централизованным государственным аппаратом находится совершенно децентрализованная церковная структура. В конфликтах с этой властью единственное оружие Церкви - богословские и нравственные аргументы, отлучение от Церкви и, в конце концов, мученичество для тех, кто посмел поднять меч духовный на меч материальный власть имущих. Мучеников было предостаточно, даже после официальной христианизации Римской империи, ибо, начиная с Константина, императоры вмешивались в богословские споры, жестоко наказывая тех, кого они считали еретиками. Нередко императоры при этом защищали именно еретические течения, как, например, арианство и иконоборчество, а на Западе, позднее, франки так же агрессивно проталкивали доктрину филиокве.

С другой стороны, именно из-за своей децентрализованности, когда внутрицерковные богословские споры доходили до такой остроты, при которой патриарх противников не признавался достаточно авторитетным, чтобы созвать собор и председательствовать на нем, церкви прибегали к арбитражу императора: собор созывал император и председательствовал он - вернее, его чиновники. Так, все семь вселенских соборов, сформулировавших догматы и каноны единой Церкви до раскола 1054 г., были созваны императорами или императрицами.

Юстиниана вполне оправданно считают первым преобразователем христианства как идеологии, основоположником идеологии христианской империи. Идеологи и их творения - идеологии опасны, ибо в них смешение временного и вечного и путаница относительных и абсолютных ценностей при абсолютизации относительных и преходящих явлений.

По определению Юстиниана, функцией императора является «забота о сохранении чистоты христианской веры и защита Святой Кафолической и Апостольской Церкви от смут». Как указывает о. А. Шмеман, ошибкой в юстиниановской идеологии было определение Церкви как души империи, а государства - как тела империи. При этом упускался из виду тот факт, что Церковь есть и тело - мистическое тело Христово, тело иноприродное и государству, и империи. Поскольку царство Церкви не от мира сего, продолжает Шмеман, государство может быть христианским лишь постольку, поскольку оно не предъявляет претензий на все и на вся в жизни гражданина, предоставляя ему возможность оставаться членом и иной общины, иного бытия, чуждого государственности, но не враждебного ей. Изъян юстиниановской идеологии был в том, что, видя благополучие Церкви в защите империи, она не учитывала инобытия церковной общины по отношению к государству. Такое смешение понятий вело не только к злоупотреблениям государства по отношению к Церкви, но и к государственным наказаниям за ереси, а еще чаще за то, что данный император считал ересью. Так Константин к концу своей жизни преследовал православных за строгое соблюдение того самого Символа Веры, который был принят на им же созванном Соборе. Кровавой расправе подвергаются и иконопочитатели, пока 7-й Собор в 787 г. не восстановил иконопочитания. Характерно, что Собор этот императрица Ирина созвала в Никее, а не в Константинополе, где все еще преобладали иконоборцы, которые после ее смерти снова развернут кровавые гонения на иконопочитателей, окончательно прекращенные лишь на поместном Константинопольском Соборе в марте 843 г., созванном императрицей Феодорой, вдовой императора Феофила, при котором за иконопочитание были замучены сотни монахов. С тех пор мы и празднуем Торжество Православия в первое воскресенье Великого поста.

     ВИЗАНТИЯ: ЗА И ПРОТИВ...

 Институционный симбиоз Церкви и государства не был, однако, во всем отрицательным. Надо помнить, что если с распадом Римской империи на Западе там наступил и так называемые мрачные века, в Восточной империи именно на эту же эпоху приходится самый расцвет византийской культуры. Благодаря сохранению государственности Константинопольский университет (или академия, по греческой терминологии), основанный при Константине, ведет свое почти беспрерывное существование вплоть до завоевания его турками в XV веке. Таким образом, Византия стала прямым преемником богатейшей древнегреческой философии и греко-римской цивилизации вообще, многое из чего Православная Церковь впитала и переосмыслила богословски. А поскольку православное богословствование, как и богослужение, переводилось на местные языки (в отличие от латинян) с самых ранних веков - так, сирские переводы существовали уже со П века затем коптские, армянские - с IV, грузинские - с V, славянские - с IX и пр., - то это наследие через Церковь доходило до всех верующих, а не только до небольших элит. Византия не знала деления на сакральную и секулярную области - литургией называлось любое служение (служба), как государственная, так и церковная⁷. И дело тут не только в употреблении одного термина в различных контекстах, а в том, что все виды служения понимались как соборное служение всех христиан Богу - одних в храме, других через гражданское служение христианскому государю и государству. Император нес ответственность за свой народ и за то, как он им управляет, только перед Богом; однако власть его была ограничена сложной бюрократической системой и писанными правилами и законами. Ведь то, что мы сегодня называем римским правом, было кодифицировано в Византии: в V веке - императором Феофилом и в VI - Юстинианом.

Однако главное ограничение самодержавной власти императора было нравственно-религиозного порядка. Лучше всех его сформулировал в VI веке диакон Агапит: «Хотя телом император подобен всем людям, но по власти своего служения он подобен Богу... ибо на земле нет ему равных. Потому как Бог да не будет он никогда раздражителен или гневен; а как человек да не будет он горд. Ибо, хотя в лице своем он яко Бог, он есть всего лишь прах, и да учит его это равенству со всеми людьми». Этими парадоксальными сопоставлениями праха и богоподобия византийский политолог излагает глубокое мистическое понимание земной власти как исполнения священного долга управления народом Божиим, врученного правителю Богом под его ответственность. По этой формуле, в противовес западному абсолютизму позднейших времен, царь подотчетен только Богу, а не своим подданным. Он несет ответственность перед Богом не только за мирское благополучие государства, но и за моральное состояние своих подданных.

В отличие от таких широчайших полномочий императора пол номочия патриарха оставались неопределенными, ибо, строго богословски говоря, единственным подлинным главой Церкви как мистического Тела Христова является сам Христос. Епископы, в том числе и первый из них, - всего лишь надзиратели над Церковью и самими пастырями, если дословно перевести слово епископос, в то время как власть царя, поскольку он поставлен владыкой над земной жизнью своих подданных, юридически неограничена⁸. Правда, английский византолог Джордж Эвери видит ограничение власти византийских императоров в лице монашества не только нравственно-отвлеченным. «Греческий монах, - пишет Эвери, - часто бывал и политиком, как любой грек», и были монахи великой критической силой, ибо преследования только усиливали их морально-национальный авторитет мучеников. Это они отвоевали иконопочитание, принося себя в жертву. В торжественном шествии с иконами по Константинополю в 843 г. шли вереницы монахов-калек, изувеченных пытками за иконопочитание в предыдущее царствование.

Преемственность Византии от Древней Греции означала также, что наряду с самодержавием там не умирала и греческая демократическая традиция, которая, сливаясь с христианским персонализмом, сохраняла в гражданах сознание не только личной свободы, но и гражданской ответственности за судьбы собственной страны. Вероятно, это способствовало нестабильности власти и какому-то внутреннему органическому неприятию династичности и аристократичности как ее принципов. При единственном исключении Македонской династии, которая удержалась у власти почти 180 лет (867-1056), династии сменялись постоянно, нередко в результате неприятия их народными массами. Это выражалось по-разному. То массовой демонстрацией прямо в соборе Св. Софии против ереси, в которой или в поддержке которой они обвиняли императора. То восстанием в войсках. Императорами побывали и торговец канатами (Юстин I), и сирийский пастух (Лев III), и армянский объездчик лошадей (Василий Македонянин).

Византийское общество было удивительно прогрессивным. Например, одним из самых ответственных членов правительства был министр по делам сирот. Женщины обладали равным с мужчинами правом наследования недвижимости независимо от своих мужей, равно как и правом инициирования развода. Население обслуживалось густой сетью школ и больниц, где среди врачей было много женщин. В отличие от феодальной Европы, не имевшей понятия об экономике, Византия обладала рационально регулируемой экономикой. Расточительство считалось зазорным, даже если оно исходило от императоров, многие из которых были весьма бережливы. Например, в XIII веке император Иоанн Ватацис купил своей супруге новую корону, прозванную яичком, так как куплена она была на доход от продажи кур, которых разводила сама императрица. В Константинополе существовало что-то вроде советской прописки, запрещавшей иногородним селиться в столице иначе как по деловой необходимости или по трудовому вызову. Безработных отправляли на общественные работы: чистить улицы, полоть сорняки в городских садах, помогать в булочных и на шелкопрядильнях, которые были государственной монополией.

Интересным образом отражалось христианское учение на византийском быте. В то время как в Западной Европе вешали за кражу башмаков, в Византии избегали смертной казни как таковой. Так, за 25-летнее царствование Иоанна Комнина не было ни одной казни. Вместо этого применялось телесное увеченье, поскольку считалось, что надо дать преступнику возможность раскаяться, замолить свой грех, как указывает Эвери.

Да и богослужение было гораздо более осмысленным и осмысляемым, чем на латинском Западе. Не только из-за того, что на Востоке пользовались понятным народу языком, а на Западе - непонятным для всех, кроме итальянцев, но и благодаря тому, что в восточном христианстве нет малой и большой мессы, а литургия неотделима от богословия, фактически является его изложением. И в ней миряне принимали более непосредственное участие - в качестве певчих, псаломщиков. Хоры пели у клиросов с обеих сторон, как бы сливаясь с остальными молящимися. Некоторые части и молитвы богослужения пелись всем народом. К тому же император Юстиниан запретил «тайные молитвы» духовенства: мирянин должен был слышать все, что происходило в храме. Когда же они стали тайными? Вероятно, после того, как христианство стало официальной религией государства и в храмы ринулись миллионы непросвещенных вчерашних язычников, не понимающих значения и смысла Таинств. От тех времен, по-видимому, пошла и традиция задергивания алтарной завесы перед евхаристическими молитвами и раздельное причащение духовенства и мирян. И, если на Западе верующий, как правило, исповедался и причащался раз в год и только под одним видом (облаткою), в Византии причащались еженедельно, а некоторые и ежедневно, и под двумя видами (хлебом и вином - Телом и Кровию Христовыми) - так же, как священнослужители. Такие восточные Отцы Церкви, как Иоанн Златоуст и Василий Великий, предписывают, что не причащавшийся в течение трех недель считается отлученным от Церкви и принимается обратно в Церковь через покаяние.

Западный клерикализм был чужд тогдашнему православию. Помимо уже сказанного, надо добавить, что монашество гораздо чаще исполняло роль духовников, чем священнослужители, и их духовный престиж был выше, чем рукоположенного духовенства. Монахов и монахинь было очень много, если учесть, что в эпоху крещения Руси в Византийской империи было до 100 тысяч монастырей. Монахи, как правило, не имели священного сана. Эти святые «миряне»-старцы - некоторые старцы бывали и в священном сане, но критерием их старчества, духовничества был не сан или звание, а признание святости, праведности их духовными чадами - исповедовали не только мирян, но часто и священнослужителей, даже архиереев.

Многие монастыри были небольшими келиями нескольких иноков. Были же и целые монашеские самоуправляемые поселения, состоявшие из больших и малых обителей, вперемешку со скитами, келиями и пещерами отшельников. Самым знаменитым таким скоплением, фактически монашеской республикой, был Афон, где в средние века бывало до 40 тысяч монахов. (Теперь там около 1700 иноков.)

Разделение духовенства на белое и черное, когда примерно с VIII века перестали хиротонисать в епископы лиц, состоявших в браке, посеяло некоторые «клерикалистские» трения, постепенно вырабатывая тип монаха-карьериста, который принимает постриг с видами на епископство, а не с аскетическими целями. Очевидно, и после VIH века были рецидивы хиротонии женатых белых священников, так как Константинопольский (поместный) Собор 879 г. принял правило «определявшее архиереям, принимавшим монашество, слагать [архиерейский] сан как несоответствующий иноческим обетам». По-видимому, окончательная победа принципа монашеского епископата была одержана лишь с торжеством исихастского учения Паламы, хотя в самом учении этот принцип не сформулирован⁹.

Но даже и позднее в Византии не появляется такого определенного клерикализма, как у латинян. Среди самых замечательных богословов и даже патриархов мы встречаем мирян, принявших постриг, уже будучи избранными патриархами - например, знаменитый патриарх Фотий в IX веке. Эти тесные взаимоотношения между духовенством и мирянами, почти полное отсутствие клерикального элитаризма, -использование живого и понятного языка в богослужениях и активное участие в них мирян, как и в жизни Церкви вообще, послужили еще в IV веке причиной жалобы св. Григория Нисского на то, что в Греции пекарь и банщик затевают в бане горячий спор о природе Христа или месте Св. Духа в Троице.

Правда, через два века этот пыл несколько поубавился, когда Церковь разводнилась многомиллионной паствой обязательной для всех государственной религии. Однако участие мирян в богослужении продолжалось, знали они его прекрасно, и споры литургического характера оставались «всеобщим занятием христиан» Восточной Церкви. Об этой особенности придется вспомнить, когда дойдем до великого русского раскола XVII века. Именно из-за живого участия огромной массы верующих в учении Церкви (нередко бывали и кровавые схватки в толпе на почве богословских споров) мы видим столько ересей на Востоке.

На Западе, где богослужение понимала лишь небольшая элитарная кучка образованного духовенства, массы верующего народа, как правило, не участвовали в богословских спорах, не понимая даже того, что происходит в мессе. Структура была очень простой: папа приказывает, а епископы распространяют по епархиям его приказы, решения, постановления, доводят их до темного народа. Эта пирамидальность также способствовала принятию на Западе папы как верховного и абсолютного монарха с претензиями на вселенскость его церковной власти, что был совершенно чуждо и непонятно восточноцерковному сознанию не только духовенства, но и мирян. Это, кстати, один из источников нелюбви простого православного народа Восточной Европы к папству.