Несколько слов о творчестве К. Hellen

Нелегко, ох как нелегко писать о К.Hellen. И даже не потому что, что ничего не знаешь о ней, а потому что кажется, что знаешь всё, и даже непозволительно много. Так много, что слова встают поперёк горла и высказать их невозможно.

Много есть авторов, хороших и разных, но К. для меня всегда была больше, чем автор. Больше чем друг. Всегда что-то «больше чем». Пожалуй, я не могу сказать, какое место она занимает в моей жизни. Потому что не могу разделить их. Это редкое счастье, когда вы находите единомышленника в жизни, и не менее большое счастье, когда вы можете найти его в книге. Не буду отрицать, что с К.Hellen иногда хочется поспорить. Но и спорить с ней легко. Хотя и невозможно. Среди всех книг именно книги этого автора отличает поразительная «жизненность». И даже не в стиле повествования, не во всех этих «измах», направлениях или приёмах, а в какой-то неуловимой, но сразу зацепляющей за сердце простоте и непосредственности. Не желание и неумение К. врать и лукавить делают её книги по-домашнему уютными. Какой бы высоты пафос ни брала строка, какую бы тонкую грань между светом и тьмой ни являло слово – на К. всегда можно положиться. И читаешь, как будто ведёшь беседу. И что ни говори – в книгах К. слышна интонация и голос живого человека. Можно, конечно, предположить, что «жизненность» К. в её манере письма, в беззастенчивой прямоте и умении говорить искренне, не боясь вызвать улыбку или удивление; в её экспрессивности, отличающей её живую и яркую натуру; в её уме, освещающем даже самые тёмные закоулки человеческих душ и тропинки текстов; в её любви, которую чувствуешь неизменно, как только открываешь книгу. Любовь К. видна сразу. Это и любовь к жизни, и любовь к слову, и любовь к человеку. От К. не приходится ждать, что текст вдруг ранит или автор вдруг изменит себе и бросит тебя на пол пути. Конечно, К. Hellen не из простых писателей. Она не освещает факт, она освещает его восприятие. Она не отвечает на вопрос, она или ставит его или направляет к ответу. Но, какими бы непредсказуемыми ни были герои и тексты К. – её всегда легко узнать и отличить. В любом тексте, о чём бы он ни был – она остаётся верна себе. В заботе о читателе, в презрении к правилам и традициям, в своей не наигранной искренности, непосредственности и любви. Меня также восхищает умение К. пошутить. Её чувство юмора всегда неожиданно, но и всегда безболезненно, каким бы чёрным смыслом ни была пропитана её шутка. Живость. Снова и снова приходится возвращаться к этому слову, когда говоришь о творчестве К. И это не только из-за «подвижности» её сюжетов и эмоциональных устремлений авторских высказываний и героев. Живость К. чувствуется в полноте и искренности её отклика на то, о чём она пишет. Это так непохоже на реализм в том виде, каким его определяют историки литературы, но с другой стороны… Для К. нет большей реальности, чем та, которую она описывает. И мне нравится понимать, что я читаю о том, то действительно волновало этого человека, о том, что было действительно важно для него, и в этом нет ни доли лжи или лукавства. Мне нравится знать, что я читаю книги человека, который умел не только ценить своё слово, но и умел уважать свой труд настолько, что даже самую фантастическую историю мог превратить в историческое или психологическое исследование, в хронику или фотографию своего времени. Мне близко мироощущение К., которая воспринимается мной таким своеобразным Странником среди нас. Странником среди книг и истории. Наблюдателем. Так и видится мне её добрый, светлый и по вредному прищуренный взгляд, наблюдающий за нами, продолжающими действие её книг. Меня не покидает ощущение, что книги К. являют собой не полное действие, без их прочтения. И что они, скорее, рассчитаны не на нашу оценку сюжета и героев, а на внутренний эффект. На те действа, мысли и чувства, что развернутся у нас в душе по прочтении. Потому что книги К. не могут оставить равнодушными никого. И очень сложно, мне, например, - да, сказать, что именно в них есть такого, что покоряет раз и навсегда. Мне трудно объяснить, почему К. не является для меня любимым автором. Возможно всё дело в градации понятий. К. для меня больше, чем автор и её книги для меня – часть моей жизни, моя жизнь, и я не могу воспринимать их иначе, как-то отстранённо, объективно, если хотите. У меня есть немало любимых книг и авторов, которые мне близки по духу, или которых я люблю за их талант и мастерство. Но никто из них как-то так и не смог мне стать ближе К. и дело даже не в переводах. Мне приходилось переводить не только её книги. И не всегда с печатного текста. Нет, очарование К. в другом. Это тот удивительный случай, когда, открывая книгу, ты уже вроде бы всё знаешь о человеке, знаешь чего можно ждать, знаешь, как и о чём может пойти речь, можешь предположить дальнейшее развитие сюжета, но даже если угадаешь – всё равно не будешь разочарован. Потому что у К. есть редкое умение быть всегда разной, непредсказуемой, но при этом всегда оставаться верной себе. Быть всегда узнаваемой. Мне кажется, К. обладает редким чувством текста. Чутьём. Не в том смысле, как он составлен, а по отношению к какой-то эмоциональной, психической ткани текста. Это какой-то музыкальный слух, только применительно к словам. И, хотя, музыкальность и звукопись не вполне применимы к творчеству К. в тех смыслах, которыми они наделены в современном литературоведении и истории литературы, я нахожу книги К. музыкальными. То скрытая рифма (стих в строчку), то, рифма понятий, то выдержанный ритм. И образность. Образность и ещё раз образность. Это отличительная черта творчества К. Её тексты обладают исключительной образностью и лёгкостью. «Рваны» они или «текучи» - это всё равно – стихи. И даже если какой-то отдельный абзац из книги невозможно спеть, то никто не усомниться, что это – песня. Подлинная песня. Мне нравится, что окружающий мир для К. это не фон и не сцена, не «вспомогательный элемент», а нечто цельное, живое, полноправный и полнокровный герой. Это живой герой, наблюдающий со станиц за своими детьми, за нами, как будто вместе с автором. Мне нравится, что в книгах К. всё то, что мы привыкли считать чудом – такая же естественная и очевидная реальность, как для нас переход утра в день. Но при всём этом, волшебство в книгах К. настолько чисто, настолько «волшебно», непотревоженно и не избито, что пусть даже о нём и говорится как о естественном ходе вещей, но всегда с каким-то уважительным придыханием. Как и положено говорить о чуде. Мне нравится, что К. может показать чудо в самых простых вещах. Как будто оно не в игре слов. Красота книг К. даже вроде бы и не в них, а в как бы невзначай подмеченном блике солнечного луча в листве, в едва заметном дуновении ветерка или кем-то случайно встреченной улыбке. В книгах К. поразительно оказываются, сглажены наши страхи. То, чего ты боишься или то, что пугает тебя, доставляет дискомфорт – бывает описано так или подано таким образом, что ты не только не вздрогнешь, читая книгу, но и закрыв её – не вернёшься к своим прежним страхам. Меня радует то, что К. может оставаться исключительно мирным человеком, подлинным гуманистом при всей своей пафосной идеалистичности, резкости, прямоте, а иногда и открытой воинственности. Это неповторимое парадоксальное начало в её творчестве придаёт К. как писателю непреодолимого шарма. Как будто зная о своих недостатках или слабостях, К. не боится шутить над ними, подтрунивать над собой или признаваться в них. Это редкий случай, когда я вижу человека, который не пытается казаться лучше, чем он есть. К. не оправдывается и не идеализирует себя. И тем более мы видим живого человека. Во всём. В книгах, стихах, статьях – это живой человек со своими привычками, страхами, недостатками и идеями. Это живой человек. Потому что между ним и тобой нет ни одной маски, ни одной традиции и ни одного утаённого смысла. Читая К., как-то не приходиться брать в голову «зачем» автором писалось то или иное произведение, что он этим хотел выразить или сказать, что имел ввиду. К. и в этом поразительно отличается от других. В простоте ответов на подобные вопросы. К. – не может не говорить о том, что её беспокоит или вдохновляет. Она не может молчать о своей любви, о своих надеждах, о своих чувствах, о своих сожалениях и горестях. И как-то сами собой для меня отпадают споры о смысле и предназначении книг К.Hellen. Глупо, наверное, было бы спрашивать друга, признающегося тебе в своих чувствах, надеждах и страхах о том, зачем он это делает и что хочет сказать этим своим поступком.

Мне кажется нелепым пытаться дать творчеству К. какие-либо определения. Будь то из области жанра, стиля, направления, приёмов или приверженности к какому-либо течению. Я не хочу выводить К. вообще за все рамки и все понятия, исключившие бы её из самой литературы, но выше всех перечисленных «определений» К. стоит – безусловно. Потому что не литература определяет человека, а человек определяет. И литературу и в литературе в том числе. А в случае с К. мне кажется, было бы неверным использовать рамки или понятия литературы, что в итоге можно всё-таки определить как некую сферу, систему. Единственное соразмерное и соприродное понятие для К. – это Слово. А это уже совсем другая величина. Слово – не система, это уже – ценность. Поэтому, подходя к оценке, трактовке или интерпретации текстов К. с точки зрения литературы или литературоведения, по-моему, всегда есть возможность промахнуться. Уйти совсем не туда и завести разговор совсем не о том, потому что само понятие «литературы» - выведено человеком, а Слово: было, есть и будет естественной, природной, живой и многогранной ценностью. Единственной призмой, через которую позволительно рассматривать человека достаточно полно, чтобы быть уверенным в том, что рассматриваешь его целиком, а не отдельно по частям. Потому что именно Слово, а не литература может соединять и вбирать в себя всё. Власть не у системы, а у того, что породило её, вокруг чего она построена.

К. Hellen очень обаятельный писатель. Непринуждённый в общении и интересный собеседник. И что удивительно, каким бы серьёзным и тяжёлым ни был её текст – всё читается легко и как-то поразительно быстро доходит до сердца, словно минуя все возможные препятствия. Хотя до ума, может быть доходит и чуть позже, но это как будто и задуманное упущение. Наверное, всё дело действительно в искренности. Не в той, которую хотелось бы показать многим писателям, а в настоящей, неподдельной искренности. В том, что К. ведёт не монолог, а диалог с читателем. Полилог истории, души и сердца. Где каждый выслушан, услышан и понят, но более того – принят таким, как есть. К. не пытается менять своего читателя. И это редкий дар. И это одно из изумительных её отличий.

Мне нравится, что при всём величайшем искушении, которое даёт белый лист и само умение владеть словом, К. является очень скромным писателем и человеком.

В книгах К. нет той примитивной однозначности, что губит поэтичность и ценность многих книг. Ни один образ в творчестве К., ни одно смыслообразующее слово не однозначно, и понимание его зависит только от уровня знаний и воображения у читателя. Именно то, что К. не отвечает на вопросы и делает её книги более жизненными, реалистичными, чтобы она ни взялась описывать: кровавую историю ирландского народа, судьбу и душу отдельного человека, пути духа и надежд волшебного создания, подобного Кайли из «Лиса с синими глазами».

Перед листом, как перед исповедником, К. не знает притворства. То, что наскучило ей – заканчивается вместе с точкой, где бы её ни видела грамматика и синтаксис – у К. она будет стоять там, где заканчивается её мысль и переживание слова. Тут-то и кроется коренное отличие К. от реалистической и натуралистической школ – она никогда не продолжит писать о том, что её не волнует. Здесь и сейчас. Вы замечали, как бывает в строке мгновенно, незримо, но совершенно резко вдруг меняется авторская интонация, направление мысли или содержание переживания? Лёгким штрихом, словом, точкой как одним волшебным мановением руки К. производит с текстом невероятные метаморфозы. Как будто бы реки смысла, идей, чувств и эмоций по одному её желанию меняют направления течения, пересыхают и возникают в новом месте. Незаметно и безболезненно. Не разбивая книгу на куски, не превращая её одухотворённую плоть в мастерски слепленный продукт ремесла.

Прекрасное, милое и неизменное внимание к мелочам выделяет К. из множества других писателей и поэтов. «Мои любимые мелочи», пишет К. в своих дневниковых записях, и это не случайно. Брошенный взгляд, вырвавшийся вздох, всполох солнца или мимолётное соприкосновение рук – и книга обретает тысячи и тысячи новых смыслов, наполняет внутренним содержанием и глубиной поступки героев, оправдывает их жертвы или поддерживает их на пути к мечте. Поразительна и забота К. о своих героях. Редкий автор так нежно и чутко относится к своим персонажам, не как к марионеткам авторской воли, а как к живым людям. Даже ради священной читательской слезы К. не позволит своему герою страдать больше, чем это возможно будет ему вынести и не позволит себе бередить его чувства ради потехи читателя или в попытке объяснить ему причину поступков или чувств героя. Протянутая дружеская рука автора чувствуется везде. И она протянута для всех: для читателей и для героев. И в её текстах снова оказывается, что никто не забыт и ничто не забыто. И так поразительно тонко К. может заставить читателя стать сопричастным чужим надеждам и скорбям, но никогда не сделает больно. В своих книгах этот автор, действительно, подобно путеводной звезде – направляет всех. И никто, кто вошёл в книгу не закончит её прежним, ни герой, ни читатель, ни автор.

Безусловно, выбор любимых книг и книг для чтения – дело вкуса и привычек каждого. Каждый сам выбирает то, что ему интересней читать. И ни для кого не секрет, что как каждому времени свои книги и авторы, так и каждому из нас – свои. Мне трудно судить насколько К. лучше или хуже других авторов, как, по-моему, вообще не корректно подобное сравнение. Вряд ли К. согласилась бы с тем, что есть книги в категориях «лучше» и «хуже». Есть разные книги. И разные люди. И то, что книги К. не такие, как другие – это не то, что делает её лучше или хуже, но это то, что делает К.Hellen самой собой. А быть тем, кто ты есть – всегда лучше, чем пытаться понравиться тем, кто ищет что-то другое1.

1 К.Hellen. Прим. И.Коложвари