ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 37 страница

X. Среди систем, изучаемых технической кибернетикой, выделяется класс, столь сильно похожий своими общими конструктивными принципами на мозг, что подобные системы называются "биологическими". Это системы, которые могли возникнуть на пути естественной эволюции. На этом пути не могла бы возникнуть ни одна из создаваемых нами машин, ибо они не способны ни к самостоятельному существованию, ни к самовоспроизведению. Эволюционным путем может возникнуть только биологическая система, то есть такая, которая на каждом этапе своего существования приспособлена к окружающей среде. Своей конструкцией подобная система отражает не только те насущные цели, для которых она предназначена, но вместе с тем и весь пройденный эволюционный путь. Проволока, резина, шестерни не могут сами собой объединиться в динамомашину.

Многоклеточный организм возникает из одной клетки не только потому, что этого требуют насущные условия жизни, но и потому, что одноклеточные существовали до многоклеточных и обладали способностью объединяться в группы (колонии). В результате биологические организмы в противоположность обычным машинам о_д_н_о_р_о_д_н_ы. Благодаря этому биологический регулятор может действовать, даже не обладая определенной функциональной локализацией.

Вот пример из "Технической кибернетики" Ивахненко. Кибернетической "черепахе" придается вычислительная машина. Она не имеет никаких "рецептов", имеется лишь устройство, которое измеряет к_а_ч_е_с_т_в_о ее работы. Такая "черепаха", перемещаясь по лаборатории, будет искать место, где температура, освещенность, вибрации и т.п. "возмущения" будут влиять на качество работы машины наименьшим образом. Подобная система не имеет "чувств", не "ощущает" температуру, освещенность и т.д. Она воспринимает такие раздражители "всем существом", и потому мы причисляем ее к биологическому типу. Если изменение температуры неблагоприятно скажется на какой-либо части машины, прибор, измеряющий качество работы, зарегистрировав ухудшение, включит двигатели и черепаха начнет блуждать в поисках "лучшего" места. В другом месте вибрации нарушат работу д_р_у_г_о_й части машины, однако реакция будет такой же: "черепаха" удалится в поисках оптимальных условий.

Система не нуждается в программировании, которое учитывало бы все возмущения, какие только возможны: конструктор может, например, не предусмотреть электромагнитные влияния, однако, если функционирование машины ухудшится, "черепаха" примется искать условия, благоприятные для "жизни". Такая система действует методом проб и ошибок, который оказывается ненадежным, если проблема слишком сложна или вредные последствия выступают позднее (например, радиоактивность).

Поскольку п_р_и_с_п_о_с_о_б_л_е_н_и_е не всегда равносильно п_о_з_н_а_н_и_ю, биологический регулятор отнюдь не обязан служить "идеальной моделью гностического устройства". Вполне возможно, что идеальный образец такого устройства нужно искать не среди биологических регуляторов, а в одном из других классов сложных систем, которыми занимается кибернетика.

XI. Вероятностно-статистический подход к методам передачи информации позволяет с почти математической строгостью рассмотреть проблему двуполости, а также вредные последствия инбридинга, то есть скрещивания близкородственных особей. Именно вероятность того, что некоторое число особей имеет одинаковое генетическое нарушение (рецессивную мутацию), тем больше, чем ближе их родство, а если они происходят от одних и тех же родителей, эта вероятность максимальна. Наибольшей оказывается тогда и возможность появления фенотипических мутантов, коль скоро, разумеется, генетическая информация данных особей была повреждена; скрещивание родственных особей, генотипы которых не повреждены, никаких вредных последствий вызвать не может.

Вообразим, что на нескольких линотипах набираются такие тексты, в которых каждая ошибка набора приводит к существенному искажению смысла. Тогда, сравнивая один и тот же текст, набранный на различных линотипах, мы, очевидно, получим материал, позволяющий полностью восстановить исходную информацию, ибо весьма маловероятно, что на различных машинах опечатки возникнут в одних и тех же местах текста. Если же эта серия состоит из совершенно одинаковых линотипов, которые из-за особых недостатков конструкции всегда делают одинаковые опечатки, то сопоставлять ("считывать") полученные на них тексты бесполезно, это не позволит реконструировать информацию, ибо она искажена в одних и тех же местах. Конечно, если линотипы вообще не делают опечаток, проблема отпадает сама собой, но ведь то же самое относится и к передаче биологической информации 3.

XII. «Доказать непротиворечивость некоторой системы - значит доказать, что в ней нет ни одного предложения А, такого, что в этой системе можно дедуктивно вывести как А, так и не А.

Доказать полноту некоторой системы - значит доказать, что для всякого предложения этой системы можно дедуктивно вывести либо его самого, либо его отрицание» 4.

XIII. Какой бы заманчивой и многообещающей ни казалась оптимисту перспектива создания "информационных ферм", достижение это в рамках той или иной цивилизации наверняка не явилось бы окончательной панацеей от всех зол. Прежде всего "выращивание информации" может заострить, а не ликвидировать кризис, связанный с образованием избытка информации. До сих пор человечеству были чужды трудности изобилия (кроме изобилия бедствий и невзгод), поэтому мы не очень-то можем представить себе эффективный метод поведения в ситуации, когда открыт не один путь деятельности, а сотни, а то и тысячи сразу возможных путей. Когда, например, можно (как мы узнаем из "информационного набора", выращенного на "ферме") действовать в направлениях A,B,C,D,E и т.д. и т.п., причем каждое из этих направлений сулит очень многое, но автоматически исключает все остальные направления (можно, скажем, биологически так реконструировать человека, что он станет почти неуничтожимым существом, но тогда нужно будет очень резко сократить рождаемость, ибо если никто или почти никто не умирает, то мир все быстрее и быстрее становится тесным). Критерии, которые ныне часто служат решающими для практической деятельности, могут потерять актуальность (например, критерий экономической рентабельности или экономии энергии отпадет, если источником энергии станет практически неисчерпаемый материальный процесс). К тому же если элементарные потребности удовлетворены во всей полноте, на первый план выступает проблема "что дальше" - создавать ли новые потребности, а если да, то какие. Ясно, что никакое "выращивание информации" не может дать ответа на этот вопрос, ибо "ферма" дает нам лишь альтернативы поведения, выявляет, ч_т_о можно сделать, но никогда не говорит, н_у_ж_н_о ли делать. Решение этого вопроса не может быть механизировано; это стало бы возможным лишь при таком изменении всего уклада общественной психики, которое сделало бы этот уклад чуждым тому, что является человеческим в нашем понимании. Рост "информационной свободы", то есть количества путей возможного поведения, влечет за собой и рост ответственности за принимаемые решения, за акт выбора. Отказ от такого выбора, физически, конечно, осуществимый (электронный мозг - властелин, сам устанавливает, что предпринять с человечеством), представляется неприемлемым по соображениям внефизического характера.

Кроме того, "выращивание информации" все равно не может дать нам "знания обо всем", "всевозможных знаний", "всего знания, какое только возможно". Можно, разумеется, представить себе целую иерархию, сложную структуру звеньев, переносящих и собирающих информацию, в которой одни элементы играют роль "черпаков" ("черпают" знания о фактах и их связях из окружающего мира), другие "исследуют" связи между связями, то есть ищут закономерности высшего порядка, третьи же занимаются сортировкой результатов, получаемых вторыми, с тем чтобы на выходе всей этой гигантской пирамиды обратных связей появлялась только информация, которая может оказаться полезной в сколь угодно широком смысле для цивилизации, соорудившей всю эту эволюционную махину.

Однако в конечном счете деятельность этой фермы-пирамиды не могла бы слишком уж оторваться от того, что составляет (в широком понимании) саму суть материальной и духовной жизни цивилизации н_а д_а_н_н_о_м э_т_а_п_е е_е р_а_з_в_и_т_и_я. В противном случае, "покинув" свою матерь-человечество, такая ферма производила бы информацию не только бесполезную, но и непонятную, непереводимую на язык, которым пользуется цивилизация. Впрочем, этот "отрыв", "прыжок в будущее", "информационный потоп" был бы скорее катастрофой, чем истинным скачком в развитии, еще и потому, что при слишком большом рывке "информационной фермы" сквозь актуальный фронт знаний данной цивилизации исказились бы и утратились критерии отсева несущественной информации. Тем самым "ферма" внезапно превратилась бы уже не в мегабитовую, а в гигабитовую "бомбу" и океанами своей информации затопила бы землю в самом диковинном из всех возможных потопов.

Чтобы лучше это понять, предположим, что в неолитическую эпоху или пусть даже в раннем средневековье начинает действовать "информационная ферма", которая производит сведения о технологии XX века, об атомной технике, о кибернетике, радиоастрономии и т.д. и т.п. Тогдашняя цивилизация, вне сомнения, была бы не в состоянии ни принять, ни понять, ни переварить, ни реализовать даже мельчайшей частицы всей этой информационной лавины. В еще меньшей мере она была бы способна принять правильные, то есть разумные, тактические и стратегические решения (производить или не производить ядерное оружие, внедрять ли новую технологию по широкому фронту или ограничиться несколькими отраслями или даже одной отраслью и т.д.).

"Информационная ферма" - если только ее вообще можно создать - является в самом оптимистическом плане устройством, "подключенным к миру", устройством, которое, исследуя мир специфическим образом, познает, что в нем материально возможно (осуществимо). Следовательно, такая "ферма" может установить, что возможно создание лазера или нейтринного преобразователя энергии, что можно, например, изменить темп времени или гравитационное поле, что процессы, кажущиеся необратимыми (как, например, некоторые биологические), можно так-то или так-то обратить и т.п. Такая ферма будет особенно полезной, если давать ей конкретные, хотя и сформулированные лишь в общем виде, задания. Напротив, предоставленная самой себе, она очень быстро создаст такой избыток информации, в котором увязнут и она и ее создатели.

Вся ирония как раз в том, что эта ферма "не мыслит" и с одинаковым усердием создает информацию о необычайно важных для цивилизации связях между явлениями (о том, что путешествовать в глубины Галактики можно так-то и так-то), равно как и о связях абсолютно несущественных (скажем, что облака на Юпитере можно окрашивать в соломенный цвет). До тех пор пока селекторы этой информационной фермы находятся под активным контролем разумных существ, они могут производить эффективный выбор информации. Если же отбросить такой метод рационального отбора, вступить в область "всеинформации", сведений о всевозможных фактах, то информационный потоп становится неизбежным.

Следует отдать себе отчет в лавинообразном нарастании всякой информации, в том числе и полезной. Предположим, что "ферма" напала на путь, ведущий к трансплантациям мозга из тела одного существа в тело другого; если она займется данной проблемой, это приведет к открытию целого ряда новых фактов и явлений "технологии пересадки мозга" и т.п.

Что из того, если вся эта проблема в целом вообще не интересует данную цивилизацию? В результате ферма легко может оказаться "заваленной" грудами совершенно ненужной информации. Представьте себе, сколь обширные области технологии, физики, электроники, а также самого разнообразного художественного творчества охватывает сегодня телевидение в мировом масштабе. Если бы "ферма" напала на след некоего прибора, которому предстояло бы сыграть в рамках цивилизации сходную роль, то вопрос о разработке этой новой техники, вопрос о ее осуществлении следовало бы решать уже в самом начале накопления фактов, потому что в противном случае "ферма" стала бы изготавливать миллиарды "возможных изобретений", которыми никто не будет пользоваться.

Стоит упомянуть об одной проблеме, которая сродни производству научной информации; эта проблема уже сейчас является весьма острой, хотя prima fade [на первый взгляд] она кажется тривиальной. Речь идет о создании технологии для информации, которая уже "извлечена" из Природы и зафиксирована в печатных текстах. Эта проблема возникает также в связи с экспоненциальным ростом специальных библиотек, а всевозможные профилактические меры - публикация кратких рефератов, аннотаций, препринтов и т.п. - не могут обеспечить эффективную доставку информации компетентным лицам. Ведь если постановка эксперимента, где-либо уже проведенного, оказывается делом более дешевым и быстрым, чем поиск нужной публикации, если, с другой стороны, ученый может предполагать, что интересующая его информация скрыта не в "недрах Природы", а на полках неведомых библиотек, то под сомнение ставится сам процесс исследования, ведь его результаты, погребенные под штабелями печатных изданий, не могут дойти до тех, кто в этих результатах нуждается более всего. Иногда и сами заинтересованные лица не отдают себе отчета в губительности этого явления, поскольку им все же удается в общем следить за публикациями в области собственной науки. Однако известно, что на открытия наиболее плодотворно влияет с_к_р_е_щ_и_в_а_н_и_е информации из различных областей науки, и поэтому очень может быть, что уже сейчас в научных книгохранилищах всех континентов находится множество сведений, которые при простом сопоставлении друг с другом компетентным специалистом дали бы начало новым ценным обобщениям. Но именно это и затормаживается ростом специализации, внутренней постоянно растущей дифференциацией наук. Профессия библиотекаря уже не может заменить подлинно первосортной специализированной компетенции, ибо ни один библиотекарь не в силах сказать, какие из результатов взаимно отдаленных наук должны быть в первую очередь направлены к соответствующим исследователям. Ученого библиографа и подавно нельзя заменить автоматизированным каталогом или каким-либо иным из доступных ныне автоматов, поскольку алгоритмические методы все еще обнаруживают свою беспомощность при сортировке "информационной лавины". Ходячим афоризмом стало выражение, что открытие совершается ныне дважды: один раз - когда оно публикуется, и второй раз - когда это уже (и, может быть, давно) опубликованное сообщение открывает для себя популяция специалистов.

Если нынешняя технология фиксации, хранения и адресования информации не будет революционизирована в ближайшие полвека, нам угрожает зрелище, похожее на безумный гротеск, - мир, заваленный горами книг, и человечество, поголовно превратившееся в загнанных библиотекарей. Методология как система способов поиска информации должна быть заменена на этом библиотечном "фронте" некой "ариаднологией", путеводной нитью в лабиринтах уже нагроможденной информации. Машина-библиограф, рассылающая нужную информацию заинтересованным лицам, не сможет быть "недумающим" устройством, основанным, например, на частотном анализе (а такие попытки имели место - попытки выявить "ценность" той или иной работы, подсчитав, как часто ссылаются на нее специалисты в библиографиях к собственным публикациям, либо же попытки так называемого механического адресования, посредством отбора работ, в которых определенные термины повторяются с достаточной частотой).

Как показали исследования (об этом сообщал, например, Дж.Кемени), д_а_ж_е специалист по родственной дисциплине не в состоянии классифицировать работу по данному разделу науки в строгом соответствии с ее содержанием. Но "думающая" машина-библиограф в силу своей всесторонней ориентировки должна была бы быть лучшим специалистом, чем все вместе взятые отдельные исследователи...

Таковы парадоксы, которыми чревата (все ухудшающаяся) ситуация. Создается впечатление, что кризис в распределении информации приведет в будущем к более жестким критериям публикации, с тем чтобы посредством первоначального отсева предотвратить наводнение научного рынка работами, лишенными всякой ценности и публикуемыми для получения ученой степени или из соображений честолюбия. Можно даже думать, что публикация тривиальных работ будет сочтена вредным явлением, нарушением профессиональной этики ученого, поскольку такие работы создают попросту "шум", затрудняющий "прием" ценной информации, жизненно необходимой для дальнейшего развития науки. Выращивание информации, пущенное в ход без эффективного "адресного сита", привело бы, разумеется, к бумажному потопу и этот катастрофический избыток сделал бы невозможной всякую дальнейшую работу. Тем более актуальной задачей становится, следовательно, автоматизация познавательных методов хотя бы на библиографическо-издательском уровне.

XIV. Фрагментарная критика конструкторских решений Эволюции может местами произвести впечатление "пасквиля по невежеству", ибо по сей день мы не знаем биомеханики органов во всех ее деталях (например, полной картины неимоверно сложной работы сердца). На пути построения точных математических моделей биологических структур сделаны только первые шаги; так, например, Н.Винер и А.Розенблют создали математическую теорию фибрилляции сердечной мышцы. А ведь критика конструкции, которой мы хорошенько не понимаем, выглядит необоснованной и преждевременной. И все же наше весьма неточное знание сложности этих и подобных им эволюционных решений не может заслонить того факта, что биологическая сложность очень часто является результатом упорного переноса единожды сформированного органа от организмов одного типа к другим, образовавшимся позднее. Конструктору, который поставил бы все будущее космической техники в зависимость от одних лишь ракетных двигателей на химическом топливе, пришлось бы впоследствии строить корабли и двигатели ужасающих размеров и столь же ужасающей сложности. Он мог бы достичь на этом пути несомненных успехов, однако это был бы скорее показ технологической эквилибристики, чем наиболее рациональные решения, ведь многие трудности и усложнения отпали бы при радикальном отказе от идеи химического топлива и переходе к двигателям другого типа (ядерным, аннигиляционным, магнитогидродинамическим, ионным или им подобным).

Сложность, возникшую как результат своеобразного консерватизма идеи, лежащей в основе творческой деятельности, сложность, созданную "концептуальной инерцией", нежеланием (или невозможностью) скачкообразных и радикальных изменений, такую сложность мы вправе считать излишней с точки зрения конструктора, который стремится к наилучшим результатам, не оглядываясь на предпосылки, кои он не обязан принимать во внимание. Современному конструктору ракет, подобно Эволюции, приходится преодолевать возникающие перед ним трудности, прибегая к усложнениям, излишним с точки зрения технологии будущего (например, ядерной). Однако конструктор откажется от всех этих усложнений, как только дальнейшее развитие технологии позволит ему реализовать ядерную, фотонную или другую, не химическую тягу. В то же время Эволюция по указанным в тексте и понятным соображениям не может столь же радикальным образом "отбрасывать" какие бы то ни было решения. В совсем общем плане можно сказать, что от Эволюции после нескольких миллиардов лет ее существования и деятельности не приходится ожидать каких-то совсем новых решений, сравнимых по совершенству с теми, которые она выработала на заре своей деятельности. Именно это обстоятельство позволяет критиковать конструктивные решения Эволюции, даже если мы и не понимаем как следует их сложности. Дело просто в том, что мы считаем эту сложность следствием творческого метода Эволюции, с которым могут конкурировать другие, более простые и эффективные методы. И если Эволюция сама не может пустить их в ход, то тем хуже для нее, но, может быть, тем лучше для человека - конструктора будущего.

Эта проблема имеет также, помимо строго конструкторского, совершенно иной аспект, которого в тексте я почти не касаюсь. Человек (это, по существу, как бы продолжение сделанного выше замечания) не знает сам себя подробно - ни в биологическом плане, ни в психическом. Несомненно, в известной мере справедливо высказывание (ставшее названием книги А.Каррела) "человек - существо неизвестное" (разумеется, самому себе). Загадочные и невыясненные противоречия скрывает в себе не только его тело как "биологическая машина", но и его ум. Так вот, позволительно спросить, допустимо ли вообще всерьез рассматривать возможность преобразования "естественной модели Homo sapiens", не познав детально ее действительного строения и ценности. Не могут ли процедуры, производимые с наследственной плазмой (а это только скромный, первый по порядку пример), вместе с ликвидацией неких вредных генотипических признаков ликвидировать и какие-то потенциально ценные признаки, о которых мы ничего не знаем?

Это была бы повторная "биолого-конструкторская" постановка темы, которая (несколько более традиционно) ставится в спорах евгеников с их противниками. Не избавит ли нас, например, ликвидация эпилепсии от эпилептиков сообща с Достоевскими?

Поразительно, насколько абстрактно ведутся подобные споры. Всякое действие вообще, как об этом сказано в нашей книге (а мы, естественно, не претендуем на авторство по поводу этого "открытия"), опирается на неполное знание, ибо такова сущность мира, в котором мы живем. Поэтому, если бы мы стали ждать с "реконструкцией вида" до "полного" его познания, нам пришлось бы ожидать целую вечность. Частичная непредсказуемость результатов, то есть потенциальная неполноценность всякого действия, полностью дискредитировала его в глазах некоторых философов и послужила основой для высказываемого ими тезиса о "превосходстве бездействия над действием". Этот очень древний мотив можно проследить от Чжуанцзы 5 через все континенты и столетия. Однако подобная критика и апофеоз "бездействия" возможны, между прочим, благодаря тому, что все-таки на протяжении сотен тысячелетий производились особые действия, в результате чего возникла цивилизация, а вместе с нею речь и письменность, без которых было бы вообще невозможно формулировать какие бы то ни было суждения и мысли.

Философ-апологет крайнего консерватизма (бездействия в биологической, например, или в технологической сфере) подобен сыну миллионера, который, освобожденный отцовским богатством от заботы о добывании средств к существованию, критикует владение богатством. Будь он последовательным, он должен был бы отречься от богатства. Противник "биоконструирования" не может в свою очередь ограничиться оппозицией по отношению к "планам реконструкции" человека, а обязан, отказавшись от всех достижений цивилизации, от медицины, техники и т. д., отправиться на четвереньках в лес. Ведь против всех решений и методов, которые он не критикует, которым он не противится (как, например, методы врачебной терапии), некогда боролись с позиций, довольно близких к его теперешней. И лишь течение времени наряду с эффективностью этих решений и методов привело к тому, что они вошли в сумму достижений цивилизации и теперь ни у кого уже не вызывают сопротивления.

Ни здесь, ни в каком-нибудь другом месте мы отнюдь не намерены заниматься апологией "революционных реконструкций". Мы считаем попросту, что всякие споры с историей беспредметны. Если бы человек мог контролировать и сознательно регулировать развитие своей цивилизации значительно раньше, то она, возможно, была бы более совершенной, менее парадоксальной и более эффективной, чем существующая. Но именно это как раз и не было возможным, поскольку, творя и развивая цивилизацию, человек в то же время моделировал и самого себя как общественно мыслящее существо.

Противник биоконструирования мог бы сказать, что неповторимое существование индивидуума бесценно, и поэтому непозволительно нам, невеждам, манипулировать с генотипами, устранять одни признаки, признаваемые вредными, вводить другие и т.д. Да соизволит он, однако, заметить, что его доводы доказуемы лишь в мире, столь же несуществующем, сколь и похожем на наш. Ибо в нашем атмосфера Земли, когда к этому приводила глобальная политическая ситуация, на протяжении десятков лет отравлялась радиоактивными осадками. Большинство видных генетиков и биологов подчеркивало, что это должно повлечь за собой в грядущих поколениях весьма многочисленные мутации и что тем самым каждый экспериментальный атомный взрыв означает определенное количество генетических деформаций, заболеваний и преждевременных смертей, вызванных новообразованиями, лейкозами и т.п. К тому же эти взрывы должны были служить лишь увеличению ядерного потенциала заинтересованных сторон. Жертвы этой политики, которую по сей день продолжают некоторые государства, называющие себя цивилизованными, будут исчисляться по меньшей мере тысячами (а скорее всего, десятками тысяч). Вот в каком мире мы живем и в каком рассматриваем проблемы биоконструирования. Нельзя считать, будто все, что является результатом глобального регуляционного недомогания, не отягощает нашей совести и нашего "цивилизационного баланса" и что, несмотря на такое положение вещей в областях, полностью контролируемых нами, мы должны поступать с совершенной прозорливостью (которая ведет нас прямо к абсолютному бездействию).

Человек выступает как "таинственное" существо, только если приписать ему какого-то "автора", то есть индивидуального творца. В этом случае многочисленные биологические и технические противоречия человеческой природы заставляют задуматься о тайных и непонятных для нас мотивах нашего "создателя". Если же признать, что мы возникли в результате проб и ошибок эволюции, длившихся миллионы лет, то "таинственность" сводится просто к каталогу решений, которые можно было реализовать в данных эволюционно-исторических условиях. И тогда мы можем приступить к рассмотрению того, каким же образом надлежит перестроить процессы самоорганизации с целью устранить все то, что причиняет нашему виду страдания.

Все это, разумеется, не означает, будто мы сравниваем таким образом человека с каким-то материальным предметом, подлежащим конструированию, или с каким-то техническим продуктом, подлежащим усовершенствованию. Атмосфера моральной ответственности не должна покидать сферу биоконструирования. Да, эта область связана с огромным риском, хотя, быть может, и с не меньшими надеждами. Ведь если человек навлекал на себя в прошедшие столетия (да и не только в прошедшие) так много страданий и мук в результате неконтролируемых цивилизационно-общественных действий, то самое время идти на риск сознательно и с чувством полной ответственности, едва лишь позволит это сделать совокупность накопленных знаний, хотя эти знания и будут неполными.

XV. Рассмотренная в тексте "антистатистическая позиция" конструктора ныне, по существу, уже устарела. Надежность устройств нельзя рассматривать независимо от статистических методов. К этому с неизбежностью привел технологический прогресс, при котором серийное (массовое) производство сопровождается ростом сложности изготовляемых устройств. Если каждый элемент системы, состоящей из 500 элементов, надежен на 99%, то система в целом надежна всего лишь на 1% в предположении, что все элементы жизненно важны (для функционирования системы). Максимально достижимая надежность пропорциональна квадрату числа элементов, в результате чего получение надежного продукта невозможно, особенно когда он представляет собой систему высокой сложности. Системы, "подключенные" к человеку как к регулятору (самолет, автомобиль), менее чувствительны к повреждениям, поскольку пластическое поведение человека часто позволяет компенсировать нарушение функций. В то же время в "безлюдной" системе, такой, как межконтинентальная ракета или какая-то автоматическая система вообще (скажем, цифровая машина), не может быть и речи о подобной пластичности. Меньшая их надежность вызвана не только большим числом составляющих их элементов и не только новизной реализуемой технологии, она вызвана также отсутствием человека, выполняющего роль амортизатора случайных нарушений. Теория надежности в связи с лавинообразным прогрессом в области конструирования является ныне обширной областью науки. Методы, какими она сегодня пользуется, являются, как правило, "внешними" по отношению к конечному продукту (расчеты, многократные испытания, изучение среднего времени между отказами и времени старения элементов, контроль качества и т. д.). Эволюция также применяет "внешний контроль" (им является естественный отбор), а кроме того, и "внутренние" методы: дублирование устройств, встраивание в них тенденции к самоисправлению (как локальной, так и подчиненной вспомогательно-управляющему контролю центров, стоящих на более высокой иерархической ступени). И, пожалуй, важнее всего, что в качестве регуляторов Эволюция использует устройства, обладающие максимальной пластичностью. И если, несмотря на принципиальную эффективность всех этих способов, организмы так часто оказываются ненадежными, то виновно в этом в значительной мере "нежелание" Эволюции пользоваться большой избыточностью при передаче конструкционно-творческой информации (как гласит правило Данкофа).