Гвалт в зале дворянских собраний.

Представим себе, что внутри нашей психики — в подкорке — заваривается какая-то каша, пролетариат проявляет недовольство: или какая-то потребность активизировалась (зарождается доминанта), или какой-то динамический стереотип нарушился (что, как вы догадываетесь, является серьезным «мотивирующим моментом»). Чем, собственно, пролетариат недоволен, сознанию и дворянам нашим, конечно, понять трудно, зачастую им и сам факт этого возмущения подсознания оказывается неведом. Дискомфорт есть, а в связи с чем — непонятно.

В зале дворянских собраний начинается паника... Рафинированные интеллигенты (наши убеждения и мировоззренческие установки), а также дамы напудренные в безумных кринолинах (это наши с вами переживания), позабывши о былом этикете и манерах, чуя рождающееся «внизу», «этажом ниже», «в подвале», в подкорке то бишь, возмущение, начинают лихорадочное движение. Пролетариат (разнообразные инстинкты, потребности и эмоции) — дикий и необразованный, бог знает чего перепугавшийся, но от шума наверху еще более очумевший, колотит со всей дури в свой потолок, их — дворянского собрания — пол, что, в свою очередь, производит на достопочтенную светскую публику активизирующее и одновременно парализующее действие. Мысли и переживания начинают носиться по зале своих «дворянских собраний», как угорелые, наскакивая друг на друга, сбивая прочую интеллигенцию и самолично сбиваясь в тесные кучки. Другие мысли и переживания, которые должны призывать всех к порядку и спокойно разбираться, в чем суть да дело (это здравый смысл и друг его — рассудок), напротив, впадают в полную каталепсию и, обездвиженные, глупо и бессильно взирают на происходящее безобразие.

Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства. Вдруг один из противников, почувствовав себя раненным, поняв, что дело не шутка, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Фехтовальщиком, требовавшим борьбы по правилам искусства, были французы; его противником, бросившим шпагу и поднявшим дубину, были русские. Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов... — Л. Н. Толстой

Ситуация, в целом, должно быть, понятна: революционные массы (возбужденные центры подкорки) ломятся в двери зала дворянских собраний (в сознание) с бессмысленными воплями: «Слазь, эксплуататоры!» Сознание, конечно, быстро и безоговорочно идет на все предлагаемые ему условия, охотно демонстрирует «политическую лояльность» и «политическую же сознательность». Оно на все готово, что бы ему ни предложили, оно все поддержит, на все согласится. Однако же не долго скучать победителям, «героям мировой революции», поскольку уже через считанные доли секунды сознание запоет в предлагаемую ему дуду...

Отчего возбудилась подкорка? Ну, были причины: потребности активизировались и не удовлетворились, стереотипы нарушились и т.п. Но ведь сознание абсолютно не в курсе истинной причины этого возмущения! А какой-то повод ему найти надо, и вот тут-то оно, себе на голову, и проявляет инициативу, подыскивая всевозможные «причины», которые и станут благодатной почвой для дальнейшего развития и усугубления наших страхов.

В этом смысле сознание ведет себя как «политическая проститутка» и, движимое позицией «как бы чего не вышло», конъюнктурно обслуживает недовольство подкорки. Причем на этом поприще так старается, что создает в этом же самом подсознании еще большие проблемы, еще большее напряжение!

В очередь, сукины дети, в очередь!

Блистательная фраза из блистательного «Собачьего сердца» Михаила Афанасьевича Булгакова — «в очередь, сукины дети, в очередь!» — как нельзя лучше отражает дальнейшее протекание этого процесса. Все наши мысли и суждения, установки и жизненные принципы, все они, перепуганные возникшим возмущением (возбуждением) в подкорке, да что там греха таить, и собственными действиями, в миг выстраиваются в длинную очередь, чтобы задобрить пугающее недовольство подкорки. Попытки «заговорить», «заболтать» бунтующие массы, желание подтвердить свою верность идеалам «трудового народа», «курсу партии и правительства» оказываются для психики человека роковой ошибкой.

Теперь к практике. Упало в крови содержание глюкозы (сахара), соответствующие внутренние рецепторы, эту информацию воспринимающие, отправляют в мозг телефонограмму: так и так, мол, сахара маловато. Или, например, другой вариант: наступило время привычного приема пищи, и возбудился, словно проснувшись от дико орущего будильника, соответствующий динамический стереотип. Что дальше?

Эволюция человека основывается на том, что он утратил свою первоначальную родину -природу. Он никогда уже не сможет туда вернуться, никогда не сможет стать животным. У него теперь только один путь: покинуть свою естественную родину и искать новую, которую он сам себе создаст, в которой он превратит окружающий мир в мир людей и сам станет действительно человеком. — Эрих Фромм

Дальше все мысли наши устремляются в эту слегка приоткрытую дверь. Тематика нашего мыслительного процесса — еда. Мы думаем о том, что и где можно перекусить, особенно услужливые приговаривают, как важно и нужно было бы сейчас поесть, как это будет вкусно и приятно... Причем хорошо это или плохо для нашего организма (например в случае дистрофии у одного и ожирения у другого человека), эту ликующую массу интересует в последнюю очередь, если интересует. Да, наши мысли в этот момент обслуживают далеко не здравый смысл и не наши фактические интересы, а работу вообще нашего мозга, точнее — нашей подкорки.

После того как вся эта мощная и стройная мыслительная когорта, составленная из уважаемых представителей сознания (коры) сформирована, начинается соответствующая работа: поиск и поглощение пищи. А информация о том, что пищи уже достаточно, что хватит уже трескать за обе щеки, эта информация с упомянутых нами рецепторов, отслеживающих количество сахара в крови, поступит в мозг со значительным опозданием. Это, в лучшем случае, произойдет только через час, когда какая-то часть поглощенного продукта благополучно переварится, преодолеет массу барьеров и попадет-таки в кровь, где расположены те самые рецепторы. А до тех пор, если нас не остановят какие-то другие обстоятельства, мы будем набивать себе брюхо, словно бы пытаемся наесться не до следующего приема пищи через 4—5 часов, а на долгую блокадную зиму.

Тем временем наше сознание, проявляя чудеса несознательности, гонимое возбудившейся подкорковой доминантой, будет продолжать мотивировать нас на прием новых и новых блюд, с привлечением аперитивов, закусок и десертов. Зараженное перепуганной голодом подкоркой, сознание ставит перед собой такие цели («я бы сейчас быка, наверное, съел!»), что мало никому не покажется! А корректировать его нечем, нас даже переполнение желудка смутить не может — кибитка запряжена и кони помчали, а то и понесли, ничем их не остановишь. Да, первоначальные прожекты всегда существенно завышены. Мозг, так сказать, перестраховывается, но эти же прожекты являются и конечными, поскольку кроме них в сознании, подчинившемся возбуждению подкорки, ничего нет.

Таким образом, формируется привычка есть много, а надо ли столько есть и сколько надо есть — это, к сожалению, остается за кадром. В результате более половины американцев страдают элементарным ожирением, что, во-первых, свидетельствует об общей, хотя и скрытой, тревожности граждан современного геополитического гегемона; во-вторых, о полном отсутствии необходимых психологических и физиологических знаний; в-третьих, о ценностях этой «культуры обжор». Доминанта, выражаясь, правда, на языке жаргона, «сдала всех»...

То, что мы называем своими «мыслями», по-видимому, зависит от организации путей в мозге примерно таким же образом, каким путешествия зависят от дорог и железнодорожных путей. — Бертран Рассел

Животное находится в принципиально иной ситуации. Хищник, например, лишний раз с добычей тягаться не станет: шкуры ему своей жалко, и правильно. Его инстинкт самосохранения добросовестно выполняет функции здравого смысла и, надо сказать, качественно! Впрочем, и добыча хищника к жизни своей отнюдь не равнодушна, а потому по тем же естественным механизмам, с помощью того же благополучно функционирующего инстинкта самосохранения, побеспокоится, чтобы, во-первых, не быть тяжеловесной и немобильной, во-вторых, невнимательной, слишком поглощенной своей трапезой.

Трудно себе представить, например, тигра, рассуждающего о том, как вкусна гуляющая поблизости антилопа и как было бы хорошо добавить к обеду еще и филейную часть дикого кабана. Трудно. А потому на полный тигриный желудок обе вышеперечисленные особы могут вполне вольготно разгуливать в непосредственной близости от сурового хищника.

«Двое из ларца».

Таким образом, мы можем вывести первое правило: за счет сложности устройства нашей психической организации сразу «двое из ларца» — и наше сознание и наше подсознание — решают одну и ту же задачу, но каждый по своему сценарию. Эти двое из ларца, как назло, постоянно в противофазе! Впрочем, не дай бог им попасть в резонанс...

Наслаждение есть начало и конец счастливой жизни. — Эпикур

Случай первый. Появляется в подкорке чувство голода, но вследствие господства какой-то другой доминанты (например заинтересованного или крайне необходимого выполнения какой-то работы) оно оказывается подавленным. Потом, когда господствовавшая доминанта себя исчерпывает, человек вспоминает: «Батюшки-светы, я же хотел есть! Надо что-то перекусить». Но, как известно, дорога ложка к обеду. Сейчас же в подкорке от соответствующего пищевого возбуждения и след простыл, энергия его, по принципу доминанты, пошла на иные цели. Поэтому прием пищи, спровоцированный теперь одним лишь сознанием, не будет поддержан подкоркой. Слюна, желудочный сок, желчь, пищеварительные ферменты и прочая необходимая для расщепления пищи братия вовсе не будет спешить выделяться, поскольку сознанием эти функции напрямую не регулируются. Но мы все-таки затолкаем в желудок хорошенькую партию продукта, несмотря на неприятную тяжесть в животе. Впрочем, эта тяжесть — только полбеды, потому что настоящая беда придет значительно позже, когда мы обратимся за медицинской помощью, заполучая столь знакомые всем нам диагнозы гастрита, язвенной болезни, дискинезии желчевыводящих путей и прочей желудочно-кишечной нечисти.

Случай второй. Эти два брата-акробата — кора и подкорка — берутся за дело обеими (четырьмя) руками. Мало, можете мне поверить, никому не покажется. Подкорка может запустить тот или иной процесс, а кора (сознание) его подхватит и потащит, не останавливаясь. В случае пищевой потребности это, может быть, и не так очевидно. Хотя некоторым должно быть известно, что такое переезжать из ресторана в ресторан или, если вы человек восточный, присутствовать на застолье, где кушанья в течение многих часов подряд подаются одно за одним и, чтобы иметь возможность их принять, столующиеся вынуждены опорожняться, используя в качестве опорожнителя или два пальца, или перо павлина.

Финишировать в этом процессе становится крайне трудно, поскольку кора и подкорка в буквальном смысле этого слова слились в едином порыве: сознание — «по заданию партии и правительства», подкорка — повинуясь требованию не нарушать динамический стереотип обжоры. И сознание начинает что-то там возражать только по достижении массы тела своего носителя в 150 килограммов или внимая (хоть как-то!) врачебным наставлениям, где звучат неприглядные диагнозы: диабет, гипертоническая болезнь и атеросклероз с сопутствующими инфарктами и инсультами.

Комплекс неполноценности.

Но есть и другие примеры подобных взаимоотношений коры и подкорки. Возьмем наугад ощущение собственной неловкости или несостоятельности, может быть, болезненности или слабости. Все эти чувства, возникшие когда-то под действием тех или иных обстоятельств и закрепившиеся в подкорке, способны так «зарядить» кору, что в результате мы получаем знаменитейших спортсменов или танцовщиков, ученых или художников, военачальников или писателей, которые, продолжая мотивироваться воспоминанием о том давнишнем ощущении, остаются вечно неудовлетворенными, вечно работающими, вечно страдающими.

Я хочу стать могильщиком, - сказал мне один четырехлетний мальчик, - я хочу быть тем, кто закапывает других. — Альфред Адлер

Сознание строит новые и новые планы, устремляется к новым и новым вершинам, оставаясь всегда неспокойным и неудовлетворенным. Да и трудно удовлетвориться, если пытаешься в уже совершенно иных условиях поправить положение дел, в той твоей, может быть, детской еще ситуации, где это, ставшее роковым для тебя, неприятное ощущение собственной несостоятельности возникло. Кстати говоря, именно это ощущение собственной детской несостоятельности легло когда-то в основу пресловутого «комплекса неполноценности», разработанного знаменитым австрийским ученым Альфредом Адлером.

Адлер рассуждал следующим образом. Всякий человек долгое время остается под опекой родителей (или воспитателей). Родители принимают за ребенка решения, говорят, что и как ему делать, они лучше осведомлены по всем вопросам и всегда правы. Причем последнее они подтверждают не здравым рассуждением, а, прежде всего, силой, хотя бы и силой авторитета.

В этих условиях у всякого человека формируется ощущение, что он ничего из себя не представляет, ничего толком не умеет, ничего не знает, тогда как другие люди, наоборот, все знают, все умеют, все могут. Проходит время, ребенок становится взрослым, но детское ощущение собственной несостоятельности у него остается, определяя всю его дальнейшую жизнь. Дальше возможны два варианта развития событий: или «комплекс неполноценности» начинает «свою игру», и человек превращается в профессионального неудачника, или же он предпринимает попытки преодолеть свою «неполноценность», постоянно вылезая из собственной кожи, что, разумеется, сопровождается массой неприятных ощущений.