Внезапное понимание ошибочности происходящего

Я для себя это неприятное открытие сделал уже на второй день медового месяца моего первого брака. Мы с женой проводили неделю после свадьбы на одном из экзотических островков вблизи побережья Южной Джорджии. В тот день мы прогуливались вдоль берега. Я пробирался сквозь прибитые к берегу кучи плавника, а жена шла по колено в воде в полусотне метров от меня, присматриваясь к ракушкам на дне. Я посмотрел в ее сторону и увидел четко очерченный силуэт на фоне восходящего солнца. До сих пор у меня перед глазами эта картина. Она стояла спиной ко мне. На ней были красный купальник и черные шорты. Ее светлые до плеч волосы развевались на ветру. Глядя на нее, я заметил какую–то едва уловимую понурость в ее осанке. В этот момент я почувствовал смутную тревогу. За ней последовало болезненное осознание того, что я женился не на той, кто мне нужен. Я был настолько потрясен своим открытием, что едва смог погасить желание рвануть к автомобилю и уехать от нее подальше. Пока я стоял, ошеломленный этим чувством, жена повернулась ко мне, помахала мне рукой и улыбнулась. Я словно очнулся от кошмарного видения, помахал ей в ответ и побежал навстречу.

Это было мгновение, когда словно приподнялась некая завеса, которая тут же опустилась вновь. Я долгие годы вспоминал этот эпизод, пытаясь проанализировать то ощущение. Я смог объяснить свои чувства однажды во время сеанса психотерапии. Врач проводил так называемый регрессионный анализ — упражнение, цель которого на время вернуть меня в детство. Я смог представить себя играющим на полу на кухне рядом с матерью. Мне тогда было года два. Я представил свою мать стоящей спиной ко мне и хлопочущей у плиты. Это было ее обычным состоянием, ведь у нас в семье было девять детей. Она не менее пяти–шести часов каждый день проводила за приготовлением пищи, стиркой и так далее. Я смог отчетливо представить себе образ матери. Она была уставшей и понурой, плечи ее были поникшими. Сейчас, будучи взрослым, я понял, что в то время у нее просто не было ни физических, ни душевных сил заниматься мною. Мой отец скончался от травм головы, полученных в результате несчастного случая, и она осталась наедине со своей скорбью. Моя мать была стеснена в средствах и одна воспитывала детей. Я чувствовал себя нежеланным ребенком. Нельзя сказать, что мать не любила меня — она была и любящей, и заботливой женщиной — но она была истощена физически и духовно. Быт настолько заедал ее, что она могла только присматривать за мной и не имела сил серьезно заниматься моим воспитанием.

Это было новым открытием для меня. До этого момента я связывал свои психологические проблемы с пережитой в шестилетнем возрасте потерей родителей. Но в тот день я узнал, что мое ощущение покинутости возникло значительно раньше. Находясь в состоянии регрессии, я звал мать, но она не отвечала мне. Я сидел в кабинете психиатра и плакал от глубокой боли. И в этот момент мне открылось, что же произошло со мной тогда, на берегу. Когда я увидел свою жену удаляющейся, целиком поглощенной своим занятием, с опущенными плечами, как когда–то у моей матери, меня охватило мрачное предчувствие того, что моя совместная жизнь с этой женщиной окажется повторением того, что я пережил в раннем детстве, живя с уставшей от жизни матерью. Эмоциональная опустошенность того периода могла вновь вернуться ко мне. Защитный механизм моей психики тут же сработал, и сознание быстро отреагировало.

В какой–то переломный момент супружеской жизни большинство людей обнаруживают, что нечто в их мужьях или женах пробуждает сильные воспоминания о пережитой в детстве боли. Некоторые параллели бывают очевидными. Женщина, родители которой были грубыми, может, например, усмотреть насилие в поведении мужа. Мужчина, родители которого были алкоголиками, может однажды заметить у своей жены опасное пристрастие к алкоголю или наркотикам.

Однако сходство между родителями и партнерами часто бывает не столь явным. Например, в случае с Бернардом и Кэтрин, моими клиентами, женатыми двадцать восемь лет. Бернард работал менеджером в общественной организации; Кэтрин собиралась продолжить брошенную когда–то учебу, чтобы получить диплом адвоката. У них было трое детей и уже один внук.

Однажды они, подавленные и расстроенные, пришли ко мне на прием. Я догадался, что между ними произошла одна из тех ссор, которые регулярно повторялись за последние двадцать лет их брака. Подобные «спектакли» происходят регулярно в большинстве семей, и их участники уже достигли высочайшего мастерства в исполнении своих ролей.

Они мне рассказали, что поссорились, когда украшали дом к Рождеству. Бернард был, как всегда, сосредоточен, целиком поглощен своими мыслями, а Кэтрин отдавала распоряжения. На рождественские каникулы домой должны были приехать все дети со своими мужьями и женами, и Кэтрин хотелось устроить все как можно лучше. Бернард добросовестно выполнял все, что ему приказывалось, хотя и продолжал думать о своем. После часа совместной работы молчание Бернарда надоело Кэтрин, и она попыталась вовлечь его в беседу о детях. Он отвечал коротко и односложно. Это все больше и больше раздражало ее, наконец, она начала критиковать его за то, как он развешивал фонарики на елке: «Ну почему ты так неаккуратно их вешаешь? Лучше бы я сама это сделала!» Бернард, ничего не ответив, бросил работу и вышел на улицу.

Кэтрин подошла к окну. Когда она увидела дверь гаража, закрывающуюся за Бернардом, то рассердилась и в то же время испугалась. Гнев возобладал, и на этот раз она решила не оставлять его в покое. Она пошла за мужем и рывком открыла дверь гаража. «Ты всегда пропадаешь в своем проклятом гараже! Ты никогда не помогаешь мне, когда я нуждаюсь в этом. Что, в конце концов, происходит?» — выкрикивала она.

Для специалиста–психотерапевта употребление Кэтрин таких слов, как «всегда» и «никогда» несомненно означает, что она находилась в состоянии регрессии. Маленькие дети не проводят границу между прошлым и настоящим; им кажется, что все, что происходит в данный момент, происходило в прошлом и будет происходить в будущем. Но Бернард не был врачом–психотерапевтом. Он был тихим, задавленным мужем и игнорировал критику жены, надеясь вновь обрести мир и спокойствие. Его «старый» мозг среагировал на ее атаку, которая на самом деле была не чем иным, как «взрослой» версией детского плача, перейдя в контратаку. «Может быть, я помогал бы тебе больше, если бы ты не была такой стервозной! — парировал он. — Вечно ты пилишь меня. Неужели мне нельзя хоть пять минут побыть одному?» Бернард злился, а Кэтрин плакала.

Будучи посторонним человеком в этой ситуации, я легко могу выстроить схему их привычных конфликтов. Обычно причиной начала ссоры бывала сдержанность Бернарда. Стараясь добиться от него какой–то реакции, Кэтрин испытывала раздражение. Бернард мог не обращать на нее внимания до тех пор, пока у него хватало сил терпеть; не вытерпев, он мог выйти из комнаты, ища тишины и спокойствия. Это, естественно, злило Кэтрин, и ее злость передавалась Бернарду. После ссоры Кэтрин заливалась слезами.

Когда я вместе с ними разбирал их последнюю стычку, то попросил Кэтрин описать поточнее, что она чувствовала, хлопоча по дому в предрождественской суете вместе со своим мужем. Она на какое–то время задумалась, пытаясь вспомнить, что же тогда больше всего владело ее чувствами, потом посмотрела на меня озадаченно и сказала: «Я чувствовала испуг. Меня испугало его нежелание разговаривать со мной». Она впервые осознала, что боится его молчания.

— Почему же вы боялись, Кэтрин? — спросил я ее.

— Я боялась, что он обидит меня.

Бернард посмотрел на нее с изумлением.

— Бернард, давайте проанализируем ситуацию. Могли ли вы тогда обидеть Кэтрин? — предложил я.

— Обидеть ее? — удивился он. — Обидеть ее?! Да я никогда в жизни и пальцем ее не трогал. В тот момент мысли мои были отвлечены и я думал о своем. Наверное, я еще думал о своих делах на работе…

— Это правда? — спросила Кэтрин. — Ты действительно не был тогда на меня рассержен?

— Конечно, нет! Меня раздражали твои придирки, но не настолько, чтобы всерьез рассердиться. Мне просто захотелось выйти. Я подумал, что для того, чтобы избавиться от раздражения, лучше всего пойти в гараж и заняться машиной.

— А мне казалось, что ты всегда недоволен мной, а в этот раз просто не смог справиться со своими эмоциями и взорвался.

— Сорваться может любой, и я действительно сорвался, но это произошло уже несколько часов спустя после нашей ссоры. Вначале я нисколько на тебя не сердился.

Я, как врач–психотерапевт, в этом нисколько не сомневался. Бернард не был похож на грубияна.

— Кэтрин, — обратился я к ней, — прошу вас на минуту закрыть глаза и немного подумать о том, чего же вы начинаете бояться, когда Бернард не реагирует на ваши слова и молчит.

Женщина с трудом пыталась что–то сформулировать, но так и не смогла объяснить, чего она боится.

— Хорошо, тогда постарайтесь вспомнить ваше ощущение тишины в детстве, — продолжал я. — Закройте глаза и сосредоточьтесь.

В комнате воцарилась тишина. Через какое–то время Кэтрин открыла глаза.

— Это мой отец! Я никогда раньше этого не ощущала. Он порой впадал в глубокую депрессию и неделями мог не разговаривать. Когда у отца было такое настроение, я боялась его гнева: ведь стоило мне что–то сделать не так, и он мог ударить меня. Когда я видела его впадающим в депрессию, я начинала паниковать. Я знала, что наступает тяжелый период.

Отец Кэтрин и ее муж обладали одним и тем же свойством характера — они время от времени становились замкнутыми, и это несомненно явилось одной из причин привлекательности Бернарда для Кэтрин. Она остановила свой выбор на человеке, который напоминал ей отца, чтобы преодолеть свой страх быть обиженной.

Кэтрин нашла того, кто обладал отрицательными чертами характера ее отца для того, чтобы вернуться в свое детство и продолжить борьбу за любовь и вежливое обращение. Но Бернард не был полной копией отца Кэтрин. Его молчаливость объяснялась обращенностью внутрь себя, а не тем, что он впадал в депрессию и давал волю гневу. Только постоянные замечания Кэтрин провоцировали его на ответные действия.

Я замечал этот феномен у многих моих клиентов. Они реагировали на своих партнеров, так, словно те были копиями их родителей, хотя совпадали лишь отдельные черты характера, в своих настойчивых попытках завершить неоконченное в детстве дело они подсознательно приписывают определенные черты характера родителей своим партнерам. Затем, начиная действовать так, словно эти черты характера присущи партнеру на самом деле, они, не осознавая этого, провоцируют желаемую ответную реакцию. Один мой коллега однажды сказал, что люди «выискивают соответствия имиджу — «эго», приписывают, или провоцируют их».

Домашнее кино, Часть II

Итак, в этой главе мы обсудили два фактора, которые влияют на силовую борьбу:

1. Поведение наших партнеров тревожит нас, так как активизируются те части нашего сознания, на которые наложен запрет.

2. Психологические раны детства начинают беспокоить нас снова, если характеры наших партнеров и наших родителей похожи.

Есть еще один заслуживающий внимания аспект силовой борьбы. В предыдущей главе я рассказывал вам о том, что наше чувство романтической любви возникает при проецировании положительных черт подсознательного имиджа — «эго» на наших партнеров; другими словами, мы видим в них все лучшее из того, что было в наших родителях.

В главе 2 я назвал это «утраченным «я». Если вы помните, я говорил о том, что все люди имеют скрытые стороны своей натуры — ту часть своего «я», которую они стараются прятать от самих себя. Главной причиной этого является вынужденная приспособляемость организма к залечиванию ран, полученных в детстве. Люди также усваивают отрицательные черты своих родителей. Даже если им что–то не нравится в них, все равно происходит процесс «проецирования внутрь себя» этих черт. Зачастую дети, вырастая, начинают понимать, что им свойственны те привычки и черты характера, которые когда–то больше всего не нравились в родителях, и стараются избавиться от них.

Вот здесь и происходит самое интересное. Дети не только хранят в своем подсознании все эти отрицательные черты, но когда вырастают, то стараются найти такие черты у будущих партнеров, потому что это является частью подсознательного имиджа — «эго». Имидж — «эго», таким образом, представляет собой не только воображаемый портрет лица противоположного пола; это также описание утраченного «я».

Расскажу одну историю, которая поможет объяснить вам этот любопытный и сложный психологический феномен. Я много лет проработал с молодой женщиной по имени Лилиан. Ее родители развелись, когда ей было девять лет, и мать одна воспитывала Лилиан и ее двенадцатилетнюю сестру Джун. Спустя год после развода мать вновь вышла замуж. Отношения между Джун и отчимом были напряженными: он постоянно на нее кричал, наказывал за малейшую провинность и даже бил. Лилиан часто, стоя под дверью комнаты и слыша вопли сестры, испытывала негодование и страх. Она ненавидела отчима. Однако, когда они позднее стали жить вдвоем с сестрой, Лилиан, к своему стыду, стала обходиться с Джун столь же грубо. Она даже иногда обзывала ее почти такими же словами, какими в свое время обзывал ее отчим.

Со временем осознание своего бесчеловечного отношения к собственной сестре стало травмировать психику Лилиан, и она старалась это забыть. Только после года занятий психотерапией она смогла воскресить эти ужасные эпизоды в памяти, а спустя еще некоторое время стала настолько доверять мне, что решилась рассказать об этом. В ходе курса терапии я помог Лилиан проанализировать отношения между ней и ее сестрой и понять, что таково свойство человеческой природы — впитывать как положительные, так и отрицательные черты характера. Ее отчим был главной фигурой в семье, и мозг маленькой Лилиан зафиксировал в подсознании, что самый сердитый, самый злой человек является и самым сильным. То есть злоба и насмешки — это эффективные средства в борьбе за выживание. Постепенно эта черта закрепилась в характере Лилиан.

Когда она вышла замуж, то выбрала себе спутником человека, похожего своей грубостью на ее отчима. Лилиан говорила, что она и на курс психотерапии записалась из–за того, что муж постоянно издевался над ней.

После двух лет терапии моя пациентка поняла, что злоба, которую она так ненавидела в своем отчиме, была одним из факторов подсознания, определивших ее влечение к будущему мужу. Еще более настораживало, что эта злоба в подавленной форме существовала и в ней самой. Таким образом, имидж — «эго» партнера в ее подсознании сочетал как черты характера будущего мужа, так и описание утраченной части своего «я».

Подобные моменты прослеживаются в отношениях почти каждой пары. Люди пытаются изгнать из души дурные черты характера, проецируя их на своих партнеров. Или, если это выразить по–другому, они критикуют в своих партнерах все, что им не нравится и что они отрицают в себе. Перенести свою отрицательную черту характера на партнера — весьма эффективный способ скрыть собственные недостатки от самого себя.

Итак, мы определили три главных источника конфликтов, с которых начинается силовая борьба. По мере избавления от иллюзии романтической любви супруги начинают:

1. Пробуждать друг в друге подавленные в себе самом чувства и черты характера.

2. Тревожат друг у друга психологические раны детства.

3. Считают свои собственные недостатки недостатками партнера по браку.

Заметьте, что все это происходит в нашем подсознании. Люди не осознают протекания этих процессов;

они просто чувствуют себя виноватыми, сердитыми, встревоженными, подавленными и разлюбленными. И то, что они во всех своих несчастьях обвиняют партнеров, является абсолютно естественным. Они считают, что изменения произошли не с ними самими, а с партнерами.

Орудия любви

Впадая в отчаяние, люди начинают использовать, что называется, «неспортивные» приемы, чтобы вернуть любовь своих партнеров. Они подавляют в себе чувство привязанности и замыкаются в себе, становятся раздражительными и постоянно друг друга критикуют, нападая упреками типа: «Как ты можешь!..», «Ну почему ты всегда…», «Ты никогда…». Они с легкостью кидают эти словесные камни в отчаянной попытке улучшить отношения с партнером, сделать его более чутким. Они убеждены в том, что, причинив партнеру боль, заставят его вновь любить их, как и прежде.

На чем основана такая странная вера? Почему нельзя просто объяснить друг другу, что каждый нуждается в большем внимании и любви, большей свободе или, скажем, сексуальной раскованности и так далее. Я спрашивал об этом у многих клиентов на семинарах для семейных пар. Этот вопрос был не риторическим; я сам не имел на него ответа. Но получилось так, что чуть раньше мне довелось говорить о детях и об их инстинктивном плаче как реакции, выражающей недовольство внешним миром. И неожиданно я получил ответ на свой вопрос. Во всем виноватым вновь оказался наш «старый» мозг. Когда мы были маленькими детьми, мы ведь не использовали игривую улыбку для того, чтобы обеспечить себе большую заботу окружающих, не выражали свои проблемы словами, а просто открывали рот и начинали кричать. Постепенно мы усвоили: чем громче кричишь, тем быстрее на тебя обратят внимание. Успех этой тактики зафиксирован в нашей памяти — в той ее части, где хранятся сведения о том, как заставить мир откликнуться на свои нужды. «Старый» мозг советует примерно следующее: «Когда у тебя возникают какие–то проблемы, не давай покоя окружающим. Будь, насколько это в твоих силах, источником дискомфорта для них, до тех пор пока они не окажут тебе помощь».

Такой примитивный способ подачи сигнала о своих неурядицах характерен для большинства пар, погрязших в силовой борьбе, но один из примеров запечатлелся в моей памяти особенно ярко. Несколько лет назад я работал с супругами, которые; были женаты около двадцати пяти лет. Муж был убежден в том, что его жена эгоистка и мстительная мегера. «Она никогда не думает о моих интересах», — жаловался он мне, перечисляя при этом множество примеров, свидетельствующих о дурном нраве супруги. А жена его в это время сидела рядом и нервно дергала ногой, молча выражала протест и несогласие. Когда он закончил, она наклонилась в мою сторону и произнесла очень категоричным тоном: «Поверьте мне, я делаю все, что могу, для него. Я пробовала проводить с ним больше времени, потом пробовала, наоборот, бывать с ним меньше. Этой зимой я даже научилась ходить на лыжах, чтобы составить ему компанию и доставить этим удовольствие, а я ведь терпеть не могу мороз! Но ничего не помогает!»

Чтобы разрешить эту сложную ситуацию, я попросил мужа назвать то, что могла бы сделать для него жена, чтобы он почувствовал себя счастливым. Пусть это будет что–то конкретное, свидетельствующее о ее любви к нему. Он мялся и ерзал на стуле, а затем ворчливо сказал: «Если она замужем за мной уже двадцать пять лет, и сама до сих пор не знает, что мне надо, значит, она никогда не была внимательна ко мне! Ей просто не было до меня дела!»

Этот мужчина, так же как и многие из нас, был убежден в правильности своих примитивных воззрений на мир. Младенцем, когда он лежал в колыбели, он привык видеть свою маму добрым великаном, склонившимся над ним и старающимся угадать его желания. Он был накормлен, переодет, вымыт и убаюкан без какой–либо просьбы с его стороны. Важнейший урок раннего детства глубоко запечатлелся в его мозгу:

окружающие сами замечают, что ему нужно, и делают для него все возможное, ему же самому не надо прилагать никаких усилий для этого, стоит лишь заплакать. Но если в детстве его потребности были малы, то, повзрослев, он стал предъявлять гораздо большие запросы. А ведь его жена не могла уподобиться его матушке, суетившейся вокруг колыбельки. Как бы это для него ни было удивительно, но он сам после женитьбы рассматривался ею как источник удовлетворения не меньших потребностей и ожиданий. И хотя она очень хотела сделать его счастливым, она не знала, как ей себя вести. Не зная, что ей нужно делать, она была вынуждена вытягивать из него признания: «Может, ты хочешь этого? Или вот того?»

Когда партнеры не говорят о своих желаниях и постоянно критикуют друг друга, неудивительно, что дух любви и взаимной поддержки улетучивается. Именно тогда начинается силовая борьба, и каждый из партнеров пытается вынудить другого удовлетворить его требования. Даже сталкиваясь с агрессивной реакцией на это, они упорствуют. Почему? Потому что в своем подсознании они боятся, что, если их запросы не будут удовлетворены, они умрут(!). Это классический пример того, что Фрейд называл «повторением принуждения», то есть стремления людей повторять не давшее результата поведение вновь и вновь. Некоторые пары навсегда остаются в этом злобном, недоброжелательном состоянии. Они преодолевают оборону друг друга и наносят взаимные удары по психике. Потом злоба все чаще перерастает в насилие. Согласно последним исследованиям, примерно около тридцати миллионов супругов оскорбляют друг друга; половина всех женщин в Америке были избиты мужьями хотя бы раз.

Стадии силовой борьбы

Когда вы втянулись в силовую борьбу, жизнь кажется полной хаоса. У вас уже нет точек отсчета. Вы не осознаете, когда все это началось и когда закончится. Но глядя со стороны, можно предвидеть ход развития вашего противостояния. В сознании проводятся параллели с изученными психологами стадиями скорби после утраты близкого человека. Только в данном случае смерть не является физической: умирает не человек, а иллюзия романтической любви.

Вначале появляется шок — этот пугающий момент истины, когда в ваше сознание врываются мысли: «Это совсем не тот человек, каким он мне казался до свадьбы». В это мгновение вам кажется, что жизнь вдвоем окажется продолжением одиночества и будет сопровождаться той же болью, что и в детстве, а долгожданное исцеление от ран не придет.

После шока приходит отрицание. Разочарование столь велико, что вы не хотите взглянуть правде в лицо. Вы делаете все возможное, чтобы представить отрицательные черты партнера как положительные. Но долго такое отрицание поддерживаться не может, и в результате вы чувствуете крушение надежд. Или ваш партнер изменился с тех пор, как вы встретили его и влюбились, или вы не смогли разгадать сразу его истинной натуры? Вам больно, чувство вашей боли пропорционально разнице ваших фантазий раннего периода отношений с проявившейся реальностью.

Если вы будете выше злобной стадии силовой борьбы, то желчь в отношениях станет убывать и вы вступите в четвертую стадию — заключение негласной сделки. Текст ее будет, например, таким: «Если бросишь пить, то секс будет более разнообразным». Или: «Если ты разрешишь мне ездить на рыбалку, я больше времени буду уделять детям». Психотерапевты, исследующие проблемы супружеской жизни, иногда невольно могут затянуть эту стадию силовой борьбы, если не будут стремиться заглянуть в глубь проблемы.

Последняя стадия силовой борьбы — отчаяние. Когда в отношениях партнеров наступает этот критический момент, у них уже не остается никаких надежд на любовь и счастье друг с другом, так как боль продолжалась слишком долго. Примерно половина пар, согласно статистике, в этот период уже ни на что не надеются и готовятся к разводу. Большинство же сохраняющих брачные отношения пытаются найти свое счастье вне семьи. И только примерно пять процентов из всех пар находят силы прекратить силовую борьбу и начать совершенствовать свои отношения.

Приведу в доступной и краткой форме выводы по нашим дискуссиям из первых пяти глав. Итак, самое главное: мы выбираем себе партнеров, руководствуясь двумя основными принципами: 1) у них есть как положительные, так и отрицательные черты людей, воспитывавших нас в детстве; 2) они обладают теми нашими положительными качествами, которых нам не хватало в детстве. Мы вступаем в брак с подсознательным ожиданием того, что наш партнер станет нам чем–то вроде мамы или папы и мы сможем восстановить все утраченное в детстве. Для залечивания ран детства нам нужно всего лишь создать доверительные, серьезные отношения.

Через какое–то время мы понимаем, что наша стратегия неправильна. Мы «влюблены», но не так, как мы этого ожидали. Мы считаем, что наш план не работает, потому что выбранные нами партнеры намеренно игнорируют наши потребности. Они точно знают, что мы хотим, когда и как, но по какой–то причине сознательно не идут навстречу нашим желаниям. Нас это сердит, и мы впервые начинаем замечать отрицательные черты характера нашего партнера. Затем мы усугубляем проблему, проецируя свои собственные отвергнутые отрицательные стороны на них. По мере того как напряжение увеличивается, мы решаем, что лучший способ вынудить партнеров удовлетворить наши нужды — это быть капризными и раздражительными, такими, как в младенчестве. Как и тогда, мы верим, что надо только кричать погромче и подольше, и тогда партнер непременно исполнит все наши желания. И наконец, силовую борьбу делает особенно ожесточенной лежащая в ее основе подсознательная уверенность в том, что, если мы не сможем хитростью, силой или соблазном склонить наших партнеров к заботе о нас, нам грозит смертельная опасность.

В этом своеобразном резюме, может быть, не высказана в явном виде еще одна мысль: от романтической любви до силовой борьбы может быть всего один шаг. Взаимное восхищение партнеров может очень быстро смениться взаимной ненавистью, а их добрая воля превратиться в стремление к победе в силовой борьбе. Важно отметить, что движущие силы и в том и в другом случае одинаковые. Оба индивидуума все так же ищут способы восстановить свою первородную целостность, и они по–прежнему считают, что партнеры способны оздоровить их психику. Разница лишь в том, что партнер обвиняется в «саботаже» любви. Именно этим диктуется смена тактики, после чего супруги начинают терзать друг друга и проявлять свое безразличие в надежде на то, что партнер не выдержит и его сердце откликнется теплом и любовью.

Как же выбраться из этого сложного лабиринта? Чем может смениться силовая борьба? В следующей главе, названной «От подсознательного к сознательному», мы поговорим о новом виде отношений — «сознательном браке», о том, как он может помочь супругам компенсировать друг другу недополученное в детстве.

Сознательный брак