Терапия: целостность, здоровье, святость

Я еще вернусь к Гештальт-психологии, или «Теории формы». Предметом же этой книги является Гештальт-терапия (Gestalt Therapy — англ., или часто встречающееся сокращение G.T.). Поэтому, во избежание возможной путаницы, мне вообще-то не следовало опускать вторую часть термина. Но я намеренно не ставлю его систематически. Ведь нередко многие люди сохраняют в памяти только узкое, ограниченное значение слова «терапия». И в словаре она все еще определяется как «совокупность приемов и действий, предназначенных для лечения или исцеления больного». Однако ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения) прямо в преамбуле своей декларации указывает:

«Здоровье — это не отсутствие болезни как таковой или физического недостатка,а состояние хорошего общего физического, умственного и социального самочувствия».

В глобальной «холистической» (От греческого holos — целый, давшего в латыни: solidus — целый, прочный, salvus — нетронутый, здоровый, откуда происходит salve — салют, желаю здоровья, solidare — паять, и т. д. Этот корень можно обнаружить во многих индоевропейских и семитских языках: в английском: to heal — лечить, holy — святой, в немецком: heilen — лечить, откуда произошло heil — да здравствует, heilig — святой. Он обнаруживается и в персидском языке: salam — привет, в иврите — shalom и т. д. Французский язык сохранил этот корень только в словах holocauste — жертвоприношение, при котором жертва сжигается целиком, и catholique — всеобщий, вселенский. Мне представляется значимым подчеркнуть этимологическое родство здоровья (фр. — sante) с понятиями целостности, интегрированности (а значит, и с понятием Gestalt, обозначающим целостную, интегрированную форму) и указать на его общее со словом святость (фр.— saintete) семантическое поле) перспективе целью терапии становится поддержание и укрепление общей гармонии самочувствия в широком смысле этого слова, а не «излечение» или «исправление» каких бы то ни было расстройств. Во втором случае имплицитно подразумевается, что существует некое «состояние-норма», что противоречит самому духу Гештальта, высоко ценящего право человека быть непохожим на других людей, своеобразие каждого живого существа.

Такое представление о терапии смыкается с понятием личностного роста, формирования (Что этимологически близко слову Gestaltung — «придание формы».) и развития человеческого потенциала, что очевидным образом отличается от нормализаторских концепций, нацеленных на социальную адаптацию. Голдштейн, один из первых учителей Перлза (и в большей мере — его жены, Лоры), утверждал:

«Норма должна определяться не способностью к адаптации, а, напротив, способностью изобретать новые нормы.» (Голштейн К. Структура организма. Нью-Йорк, 1934.)

К кому обращен Гештальт?

В наши дни Гештальт практикуется в самых широких контекстах и с самыми разными целями: индивидуальной терапии, терапии пар, семейной терапии, групповой терапии и в группах личностного роста, а кроме того — в учреждениях (школах, учреждениях для детей с задержками развития, в психиатрических больницах и т.д.), а также в торговле и на промышленных предприятиях.

Гештальт обращен не только к лицам, страдающим от физических, психосоматических или психических расстройств, подходящих под категорию патологических, но и к тем, кто испытывает трудности перед лицом экзистенциальных проблем (конфликт. разрыв отношений, одиночество, траур, депрессия, безработица, чувство неэффективности или бессилия). Иначе говоря,

Гештальт открыт всем людям (или организациям), стремящимся выявить и развить свой скрытый потенциал, перейти от просто существования к максимальной полноте жизни, к новому качеству бытия.

Встречаются тяжелые патологии, и есть больные с глубокими расстройствами, тревожные психотики и потерявшие надежду невротики. Мы ежедневно принимаем их как на индивидуальной, так и на групповой терапии.

Но, кроме того, встречаются и более распространенные экзистенциальные проблемы, а статистика указывает, что во всех странах самоубийств намного больше среди так называемых нормальных людей, чем среди людей, признанных психическими больными.

Где заканчивается норма, а где начинается патология? Как выбрать между принудительным психиатрическим лечением и романтикой антипсихиатрического движения?

Кто докажет, что траур по дорогому существу или разрыв любовных отношений перенести легче, чем невроз навязчивых состояний или врожденную фригидность? Мы не можем измерять одним аршином глубину всех расстройств, да и чего стоит ученая нозография — одни только выпущенные на ветер слова. Лично я отказываюсь выбирать между «болезнью» и экзистенциальным страданием, и я вовсе не против «терапии нормальных людей», за которую ратовал Перлз, считавший, что было бы досадной ошибкой оставить его метод только для больных и маргиналов!