Стратегия цивилизационно-культурного саморазвития восточных регионов России-Евразии в контексте социальной синергетики

 (на примере Тувы, Бурятии и Хакасии)

Актуальность, научная и практическая значимость исследования влияния этноконфессиональных традиций на этнокультурные процессы становится все более очевидной не только в виду переживаемого Россией в настоящее время цивилизационного транзита, но и в связи с тем, что человечество давно уже вступило в новый этап своего развития, когда важнейшим «категоричным императивом» его существования становится сохранение экологической культуры. Однако сегодня мы точно так же, как и во все предшествующие периоды истории, можем констатировать наличие напряженного поля противоречий между общностями различного типа (этносов, государств, региональных сообществ и пр.) и окружающей природной средой. Ожидать их окончательного решения в ближайшем (да и в отдаленном) будущем – очередная утопия. Но, с другой стороны, анализ духовных оснований экологической культуры человечества как определенной целостности, состоящей из конкретных этноэкологических традиций, в сопряженности этих оснований с сопоставимыми базовыми цивилизационно-культурными матрицами этносов позволяет надеяться на вполне достижимый процесс преодоления культурной разобщенности.

Одним из сложнейших вопросов начала XXI века не только для России, но и мира в целом, является проблема этнического и национального возрождения, дальнейшего развития этносов, а точнее – саморазвития в быстро меняющихся социально-экономических и геополитических условиях. Этнос – это сложноорганизованная саморазвивающаяся биосоциальная система. В синергетике процесс саморазвития системы – это накопление ею сложности составляющих элементов и отношений в ходе самодостраивания и самовоспроизведения, а регресс и стагнация – ее упрощение. Период перехода из одного состояния в другое сопровождается сменой меры сложности, ее превышением или уменьшением. Безусловно, на этом этапе развития системы неупорядоченность всех процессов внутри и за ее пределами увеличивается, что проявляется в виде кризиса власти. Здесь появляется большая свобода выбора, отсюда начинается гипотетическое ветвление новых возможностей для дальнейшей эволюции системы, образующих поле путей развития, из которых необходимо выбрать наиболее перспективный в смысле выживания этноса как более или менее целостной системы [].

С точки зрения фундаментальных положений теории самоорганизации систем, нынешнее состояние этносов России можно характеризовать в целом как положение в точке бифуркации, для которой характерно состояние хаоса разрушающего и одновременно созидающего, когда правящей элитой острее всего осознается необходимость выбора новых путей эволюции, то есть саморазвития. Как известно, в кризисные времена обостряются негативные разрушительные и саморазрушающие тенденции, но также известно, что в это время предпринимаются попытки не только их преодолеть, но и создать условия для саморазвития. Теперь, когда после «Холодной войны» страна, расположенная на двух континентах, даже после распада политического супергиганта – СССР, сохраняющая, как нам представляется, основной и генетической потенциал сверхдержавы, способна не только на возрождение своего могущества (в политико-экономическом смысле), но и на создание новых представлений, адекватных требованиям наступивщего тысячелетия.

Как нам представляется, «Холодная война» при всей ее негативности для судьбы Евразийской державы, тем не менее, наводит на некоторые выводы и соображения, способные подвигнуть на перестройку стратегических целей и задач, порождаемых наступающей эпохой, перестройкой мировой политики, которая, как нам кажется, до настоящего времени является проекцией или моделью западноевропейской цивилизации. Наступает время, когда мировая политика, чтобы приобретать планетарную черту или облик, должна не только вбирать, соединять в себе все достижения Запада, но и региональных цивилизаций вообще и Евразийской цивилизации - в особенности.

Россия – это не только государство на двух континентах, но особая сумма уроков и достижений КУЛЬТУР народов и наций, населяющих ее. Более того, благодаря успехам и вкладам России в мировую цивилизацию, а также становления и развития Евразийской цивилизации, как итог тысячелетней социальной и политической эволюции двухконтинентальной державы, становится возможным перевести ее политические традиции на язык международного права, обобщив основные ценности и вехи российской полиэтнической истории в виде Евразийской Хартии, которая бы представляла собой интеллектуальную и политическую альтернативную конкуренцию Атлантической Хартии, способную дать самостоятельную, оригинальную трактовку будущего человечества с позиции тысячелетней судьбы и истории России как альтернативного (по отношению к западноевропейского пути) варианта развития науки и культуры.

Представляя собой более высокий, поистине глобальный уровень осмысления общности культурно-исторических судеб различных народов Евразии, данная Хартия должна отразить геополитические и геоэкономические интересы как «Старой», так и «Новой» Центральной Азии (т. е. бывшая «Средняя Азия»), а также Новой России как прямой наследницы традиций политической культуры центрально-азиатских и евразийских суперэтнических держав, которые возникали в различные исторические периоды на огромных пространствах Великой Степи, в сущности, представляющей собой главную осевую магистраль Великого Шелкового Пути, еще в догуннскую эпоху заложившего предпосылки для создания мирового рынка. Такого рода «горизонтальные» интеграционные процессы и интенции, во всяком случае, представляются гораздо более естественными, обусловленными историко-культурными традициями и в значительной мере – реальными этнокультурными связями, чем пресловутый «Азиатско-Тихоокеанский регион», который является, как справедливо считают многие российские политологи и экономисты, пропагандистским мифом, в значительной степени порожденным глобальным противостоянием военно-политических блоков в период «Холодной войны».

Тем более, что такой вектор в его политике естественен для России, унаследовавшей не только геополитическую роль и функции центрально-азиатских полиэтнических империй, но и стратегические интересы населяющих этот суперрегион, т.е. Евразию), этнических и метаэтнических, метакультурных общностей, одной из которых является Саяно-Алтай. Поэтому принятие Евразийской Хартии отвечало бы жизненным интересам и народов Саяно-Алтая и других сопредельных регионов, связанных давним единством культурно-исторических, а нередко и этнических истоков, причем большая часть этих этнокультурных общностей сформировалось в глубокой древности на территории Российской империи как наследницы империи Чингис-хана, а затем и Золотой Орды []. При этом, конечно, необходимо учесть как геополитические интересы, так и политические, этнокультурные традиции России – Евразии в целом, а также и историко-культурный опыт, в том числе в области экологической культуры и этноэкологической традиций всех населяющих Россию народов.

Необходимость комплексного анализа этноэкологических традиций в конкретных регионах, сравнительного анализа с другими регионами и обобщения этого опыта, как в практических, так и в общетеоретических аспектах, несомненно. Бесспорно, каждый регион, каждое национально-государственное образование Российской Федерации имеет свою специфику, свой собственный цивилизационный историко-политический и культурно-исторический опыт, но Тува в этом плане может быть выделена особо даже из сопредельных и близлежащих регионов азиатской части России (Республика Бурятия, Саха-Якутия, Республика Хакасия и др.).

Процесс «возрождения» этносов Саяно-Алтая в конце XX века начале XXI можно характеризовать лишь как начальный этап сложного, противоречивого восстановления его атрибутивного свойства – субъектности, проявления выраженной потребности в обретении этнической целостности и полноты бытия. Одним из важнейших факторов этого становится формирование этнического культурного пространства, ориентированного на ценности не столько выживания, сколько развития []. Сложнейшим, дискутируемым ныне вопросом становится поиск стратегических перспектив этнического развития, напрямую связанный с выбором мировоззренческой ориентации. Данная проблема чрезвычайно актуальна не только для России в целом, но и всего человечества.

    При решении задач исследования авторы опирались на фундаментальные общенаучные методы познания в их применении к анализу социальной структуры: системный и структурно-функциональный подходы, которые использовались в комплексе с принципами историзма и диалектики, а также методами, разработанными в современной теории социальной организации и самоорганизации применительно к «кочевой» цивилизации тюрко-монгольских народов Центральной Азии и Саяно-Алтая (Анжиганова Л.В., Абаева Л.Л., Фельдман В.Р., Железняков С.А. и др.).

В соответствии с исследовательскими задачами определены и методологические подходы к работе. Поскольку макро- и микросоциальные образования можно наиболее глубоко познать только «изнутри» на эмпирическом уровне изучения обыденного повседневного образа жизни, нами была предпринята попытка получения данных непосредственно из межличностной среды во время полевых исследований: наблюдения, беседы, опросы преследовали цель понять контекст повседневности, поведение людей в рамках собственных очевидностей, так как именно уровень обыденности, повседневности (специфические, привычные, постоянно повторяющиеся в непосредственном опыте людей явления) формируют глубинные основы человеческой деятельности. При интерпретации полученных данных в большей или меньшей мере использовался также метод эмпатии, сочувствия, проникновения во внутреннюю логику представителей этносоциальной группы, улавливания значений, которые они вкладывают в слова, и смыслов, которыми они оперируют.

Исследование тэнгрианства, прежде всего, требует всестороннего и комплексного изучения религиозно-философского наследия древнетюркской культуры, огромную роль в становлении и развитии которой сыграли уйгуры – древнейший народ Внутренней Азии, являющийся прямым предком многих этносов ее северной части, называвшихся «лесными народами», в частности тувинцев. При этом изучение духовно-культурного наследия как тюркоязычных, так и монгольских народов Саяно-Алтая необходимо осуществлять на принципах научного объективизма, преодолевая пережитки европоцентризма и стереотипов, заложенных в западной и российской тюркологии. Требуют нового философского осмысления и памятники древнетюркской письменности, творчество мыслителей древности и средневековья, как основы духовной культуры тюркоязычных народов.

Научного анализа требуют истоки и условия становления и развертывания тэнгрианства, его взаимодействия с другими мировоззренческими и религиозными системами, в первую очередь - с буддизмом, который задолго до двух других более молодых мировых религий (христианство, ислам) вступил в интенсивное взаимодействие с тэнгрианским духовно-культурным и этноэкологическим наследием «лесных народов», в том числе и уйгуров. Это, в конечном счете, позволит определить место тюркской культуры в мировой культуре, что даст возможность научно-обоснованной реализации идеи культурного единства тюркских народов всей Центральной Азии, их консолидации в условиях становления многополюсного мира, разрешения различных этнополитических и геополитических проблем и противоречий без излишней идеологизации.

Современный мир находится в мучительных поисках своего дальнейшего развития. Идея глобализации, идея необходимости культурного и цивилизационного многообразия, сопровождаются идеями культурных и цивилизационных разломов, культурной и цивилизационной идентификации, диалога культур и цивилизаций, как условий дальнейшего понимания процессов развития человеческого сообщества. ООН, стремясь реализовать свою роль в культурном и мировоззренческом обустройстве мира, выдвигает идею Нового мирового порядка, основанном на взаимоуважении народов и государств. Такая политика требует искренности, честности, не только у политиков и государственных деятелей, но, и, прежде всего, у научной общественности. Политика в сфере мировоззрения, культуры, цивилизационных процессов, сегодня как никогда, нуждается в научном, объективном, философски выверенном обосновании.

Исследование тэнгрианства как открытого мировоззрения и как религиозной системы, анализ и реконструкция его культовой обрядности, символического языка его религиозно-метафизических концепций, раскрытие его проявлений в сознании современного человека - носителя архетипики древнетюркского мировоззрения, позволят сделать сознательный культурный выбор в палитре современных мировоззренческих идей. Без прошлого нет настоящего, без настоящего - будущего. Настоящее аккумулирует в себе прошлое, чтобы наступило будущее. С таких позиций рассмотрение тэнгрианства – это своего рода возвращение исторической памяти, наследия прошлого. Научно-объективное определение тэнгрианства - проблема, имеющая и четко очерченную практическую направленность, т.к. она, отчасти затрагивает вопросы этнической и национальной самоидентификации тюркоязычных народов и проведения соответствующей культурной политики в деле укрепления межнационального согласия, как в обширном цивилизационно-геополитическом пространстве Евразии, так и в восточных регионах России. А это, в свою очередь, позволит самим тюркоязычным народам более четко определиться в своей культурной и цивилизационной идентификации.

При этом необходимо учитывать, что тэнгрианство как культурный феномен, как открытое мировоззрение и как религиозная традиция является наследием не только тюркоязычных народов Внутренней Азии, но и монгольских народов, цивилизационно-геополитическим центром и полюсом которых является суверенная Монголия, которая в наиболее значительной степени (из всех тюрко-монгольских народов Центральной Азии) сохраняет культурно-историческое наследие тэнгрианско-буддийской номадической цивилизации [].

Особую острополитическую актуальность указанная проблематика приобретает в виду того, что как справедливо отмечал Н.Г. Аюпов, целый ряд тюркских народов Центральной Азии не очень давно обрел независимость, что позволяет по-новому взглянуть на ряд проблем истории и культуры тюркоязычных народов и их взаимодействия с монгольскими, иранскими, славянскими и другими народами []. Следует согласиться с мнением нашего казахского коллеги, что духовное возрождение тюркских народов идет через осмысление своей истинной истории, через возрождение самобытной культуры. В этом процессе приходится преодолевать различные преграды, сложившиеся за многие годы зависимого развития, в том числе многие стереотипы научного мышления, сложившиеся под воздействием европоцентризма. Комплексное и всестороннее изучение тэнгрианства - это не навязывание очередной мировоззренческой или религиозной идеи современному человеку, но наш долг перед памятью предков, восстановление исторической справедливости.

Глубокие изменения, произошедшие в российском обществе во второй половине XX, начале ХХI вв., заставляют по-новому, более углубленно и комплексно изучать его общественное развитие на данном и предшествовавших этапах. На современном этапе происходит значительный пересмотр устоявшихся теоретических положений, выводов и оценок в анализе общественного развития и его отдельных аспектов. В этом контексте изучение процессов и механизмов влияния цивилизационно-геополитических традиций «евразийства» на современную политическую культуру России-Евразии и на геостратегию России в странах Центральной, Внутренней и Северо-Восточной Азии приобретает огромную актуальность и важное практическое значение для создания разного рода интеграционных связей.

Создание Евразийского Союза соответствует, прежде всего, коренным экономическим, социально-политическим и геополитическим интересам многонационального, полиэтнического народа России, но в не меньшей степени отражает и чаяния братских народов центральной части Евразии. Евразийская общность, цивилизационная и духовно-культурная, формировалась веками, и это не есть какая-то виртуальная реальность, существующая только в трудах русских философов и ученых-евразийцев конца XIX – начала XX вв., это – живая, развивающаяся система межкультурных, международных связей и отношений, которую нужно лишь организационно оформить.

Естественно-географическое, геополитическое местоположение России в самом центре огромного евразийского суперконтинента, волею исторических судеб соединившего в единое духовно-культурное пространство цивилизации Востока и Запада, просто обязывает нас стать инициаторами нового витка интеграционного процесса. Цивилизационная платформа уже давно сложилась культурно-исторически, естественным образом выразившись в стремлениях и чаяниях наших народов к созданию единой духовной мегацивилизации, основанной на традиционных евразийских ценностях, как мы их понимаем: взаимной толерантности и даже комплиментарности различных этнокультур и конфессий друг к другу (чего так и не смогла достичь Западная Европа), духе общинности и коллективизма, сочетающимся с открытостью ко всему новому, патриотизмом и уважением к религии, как к своей, так и к чужой, а также с умеренным консерватизмом и т.д., и т.п.

Теперь пора придать этим стремлениям более четкие идеологические, организационные, политические формы, заложить твердые экономические основы, которые позволят обеспечить коллективную безопасность, свободный и взаимовыгодный товарообмен, а также культурное сотрудничество, информационный обмен и т.д. Этому и будет способствовать инициатива  В.В. Путина. Есть надежда, что Евразийский Союз окажется прочнее, чем Евросоюз или другие аналогичные сообщества, преследующие только экономические, военные и политические цели, но пренебрегающие целями духовного развития населяющих их этносов, особенно «малых», «малочисленных» (например, цыган).

В этом смысле Евразийский Союз выступит цивилизационным антиподом Атлантического, поэтому есть смысл выразить свои сугубо евразийские чаяния в специальной евразийской хартии, которая, в отличие от Атлантической Хартии, сделала бы особый акцент на правах и свободах так называемых «малых» народов. В таком случае новая Евразийская общность обеспечит себе более устойчивые перспективы, более надежные правовые и идеологические гарантии будущего равноправного и свободного развития как «больших», так и «малых» народов Евразии.

Как известно, Атлантическая Хартия была провозглашена Ф. Д. Рузвельтом и У. Черчиллем в конце Второй мировой войны. Она послужила концептуальной основой успешного всестороннего сотрудничества стран с разными моделями развития: США и Канады, развивавшихся по смешанной модели «страна-территория — страна народ», и Франции, Англии и других западноевропейских государств, в основном придерживавшихся модели «страна-народ». Почему бы такому сотрудничеству государств (и внутристрановых регионов), следующих разным моделям, не повториться в Евразии?

Европейцы получили Атлантическую Хартию в чрезвычайных условиях войны, длившейся к моменту ее обнародования четыре года и начавшейся во многом потому, что в предшествовавшие войне десятилетия международные отношения в Европе развивались стихийно и спонтанно. Но то было в первой половине XX века; сейчас же, в самом его конце, следование государств Евразии европейской схеме начала века означало бы повторение ошибок прошлого. Потребность в придании нового характера отношениям России, Китая и Монголии обусловливается суровой необходимостью. Подобно тому, как это имело место в атлантическом пространстве, в пространстве Центральной Азии, следует добиваться такого положения, когда взаимодействие позитивных элементов развития, присущих каждой модели — и модели «страна-территория», и модели «страна-народ», — становится упорядоченным и организованным, целенаправленным и планомерным.

С инициативой разработки такой Хартии могла бы выступить Российская Федерация. Она объективно созрела для этого хотя бы потому, что внутри нее, благодаря демократизации и утверждению принципов федерализма, развитие регионов начинает идти по сочетающимся моделям «страна-народ» и «страна-территория». В Центральноазиатской Хартии, конечно же, учитывались бы уроки Атлантической. Последняя вобрала в себя базовые ценности европейской цивилизации; в свою очередь, благодаря ей, эти ценности получили международно-правовое признание, были узаконены в системе договоров и институтов послевоенной Европы. Ценности народов, соседствующих в Центральной Азии, по своей значимости превышают региональные мерки и рамки и давно заслуживают, как минимум, быть зафиксированными отдельной строкой в международно-правовых уложениях. Время для разработки и провозглашения Центральноазиатской Хартии наступило.

Тот факт, что судьбы государства и отдельных этносов связаны с разработкой такой научно обоснованной общенациональной идеи, которая является долговременной стратегией развития, означает, если осмыслить это с исторической точки зрения, только одно: на какой базе разрабатывается эта стратегия развития (или на базе экономических и правовых воззрений или же на какой-то другой, альтернативной концепции), зависит ее эффективность. В истории созданы два пути (или метода) разработки стратегии развития государства. В одном случае стратегию развития страны разрабатывали на идеях и положениях экономики и права, что гарантировало прогресс в общественной эволюции – это мы видим в судьбе стран Северной Европы и Америки. А в другом случае стратегию развития страны базировали на принципах силы и мощи, что характерно для многих ранних цивилизаций, особенно в восточных деспотиях, да и Новых и Новейших. Там, где в цивилизациях и странах и экономика и право не образовали органического и целостного единства, стратегия развития страны рано или поздно продемонстрировала свою несостоятельность, а судьба страны бывала плачевной (примеры: многие страны Востока, Россия в известные периоды ее истории). И поскольку экономика и право, как известно, в Новое и Новейшее время развивались в русле глобализации и планетаризации (Мировая экономика и Международное право), именно они, судя по всему, определят, каково будущее человечества.

Теперь, когда после «Холодной войны» страна, расположенная на двух континентах, даже после распада политического супергиганта – СССР, сохраняющая, как нам представляется, основной и генетической потенциал сверхдержавы, способна не только на возрождение своего могущества (в политико-экономическом смысле), но и на создание новых представлений, адекватных требованиям наступающего столетия и тысячелетия. Как нам представляется, «Холодная война» при всей ее негативности для судьбы Евразийской державы, тем не менее, наводит на некоторые выводы и соображения, способные подвигнуть на перестройку стратегических целей и задач, порождаемых наступающей эпохой, перестройкой мировой политики, которая как нам кажется, до настоящего времени является проекцией или моделью Западно-Европейской цивилизации. Наступает время, когда мировая политика, чтобы приобретать планетарную черту или облик, должна не только вбирать, соединять в себе все достижения Запад, но и региональных цивилизаций вообще и Евразийской цивилизации в особенности.

Россия – это не только государство на двух континентах, но особая сумма уроков и достижений культур народов и наций, населяющих ее. Более того, благодаря успехам и вкладам России в мировую цивилизацию, а также становления и развития Евразийской цивилизации, как итог тысячелетней социальной и политической эволюции двухконтинентальной державы, становится возможным перевести ее политические традиции на язык международного права, обобщив основные ценности и вехи российской полиэтнической истории в виде Евразийской Хартии, которая бы представляла собой интеллектуальную и политическую альтернативную конкуренцию Атлантической Хартии, способную дать самостоятельную, оригинальную трактовку будущего человечества с позиции тысячелетней судьбы и истории России как альтернативного (по отношению к западноевропейского пути) варианта развития науки и культуры.

Представляя собой более высокий, поистине глобальный уровень осмысления общности культурно-исторических судеб различных народов Евразии, данная Хартия должна отразить геополитические и геоэкономические интересы как «Старой», так и «Новой» Центральной Азии (то есть бывшая Средняя Азия), а также Новой России как прямой наследницы традиций политической культуры центрально-азиатских и евразийских суперэтнических держав, которые возникали в различные исторические периоды на огромных пространствах Великой Степи, в сущности, представляющей собой главную осевую магистраль Великого Шелкового Пути, еще в догуннскую эпоху заложившего предпосылки для создания мирового рынка. Такого рода «горизонтальные» интеграционные процессы и интенции, во всяком случае, представляются гораздо более естественными, обусловленными историко-культурными традициями и в значительной мере – реальными этнокультурными связями, чем пресловутый «Азиатско-Тихоокеанский регион», который является, как справедливо считают многие российские политологи и экономисты, пропагандистским мифом, в значительной степени порожденным глобальным противостоянием военно-политических блоков в период «Холодной войны».

Тем более что такой вектор в его политике естественен для России, унаследовавшей не только геополитическую роль и функции центрально-азиатских полиэтнических империй, но и стратегические интересы населяющих этот суперрегион, т.е. Евразию, этнических и метаэтнических, метакультурных общностей, одной из которых является Саяно-Алтай. Поэтому принятие Евразийской Хартии отвечало бы жизненным интересам и народов Саяно-Алтая и других сопредельных регионов, связанных давним единством культурно-исторических, а нередко и этнических истоков, причем большая часть этих этнокультурных общностей сформировалось в глубокой древности на территории Российской империи как наследницы империи Чингис-хана, а затем и Золотой Орды /1/. При этом, конечно, необходимо учесть как геополитические интересы, так и политические, этнокультурные традиции России–Евразии в целом, а также и историко-культурный опыт, в том числе в области политической культуры, всех народов, этносов и этнических групп, населяющих Российскую Федерацию, все ближнее и дальнее зарубежье, особенно – приграничные районы Центральной, Внутренней и Северо-Восточной Азии.

Целостная система представлений о евразийской общности и особой исторической роли «России-Евразии» была сформулирована в трудах эмигрантов — П. Н. Савицкого, Н. С. Трубецкого, Н. Н. Алексеева, Л. П. Карсавина и др. Как особое течение русской историософской мысли, евразийство прекратило свое существование (не без помощи НКВД) к концу 30-х годов. Однако впоследствии оно сильно повлияло на взгляды Л. Н. Гумилева и выдающегося казахского поэта Олжаса Сулейменова, в своей нашумевшей книге «Аз и Я» выступившего с идеями, близкими ранним «евразийцам»; после же распада СССР появилось много интерпретаторов евразийства (например, А.Г. Дугин, Е.Г. Хилтухина, Ю.И. Скуратова и др.).

Профессор Ю.И. Скуратов условно выделяет в истории развития «евразийства» в 20-м веке 3 этапа: 1-й этап – разработка основных положений концепции (1920-1930); 2-й этап – период угасания идей (1930-1980); 3-й этап – возрождение и актуализация идей (1990 - по настоящее время). В целом эта периодизация представляется нам верной и достаточно точной, но следует оговориться, что 3-й этап начался немного раньше, в конце 80-х годов, когда группа бурятских ученых и общественных деятелей (Балданов Б.М., Абаев Н.В., Калмыков С.В., Хилтухина Е.Г. и др.) стала разрабатывать концепцию этнокультурного и общественно-экономического развития Бурятии на основе историософского, социально-политического, культурологического, этнополитического и геостратегического учения ранних евразийцев и Л.Н. Гумилева, в частности на основе евразийской цивилизационной геополитики.

Глубоко правильными с учетом современных реалий являются замечания Ю.И. Скуратова о том, что в Евразийской цивилизации была создана теория «гарантийного» государства, в основу которого положен принцип единства прав и обязанностей государства и гражданина, а также его фундаментальная идея, соответствующая актуальным проблемам духовно-культурного развития личности в Российско-Евазийской цивилизации о том, что модернизация российского общества в русле вестернизации наносит серьезный ущерб общегосударственной политико-правовой культуре [5].

 В «Великой Ясе» Чингис-Хана, в которой нормы обычного права были не просто кодифицированы, но и получили статус государственного закона и Конституции, а также приобрела характер гражданского права, подчеркивалась необходимость для всех членов традиционного общества соблюдать тэнгрианский принцип толерантности ко всем иноконфессиональным, иноэтническим духовно-религиозным традициям, обрядам, обычаям и нормам социального поведения. В «Великой Ясе» говорится: «Уважать все вероисповедования, не отдавая предпочтения ни одному» [2]. При этом в «Великой Ясе» особо подчёркивается идея социальной справедливости, бережного отношения к согражданам и равенства, в том числе в вопросах наследования имущества: «Дети, прижитые от наложницы, считаются законными и получают по распоряжению отца соответствующую долю наследства» [4].

Хотя постулаты классиков «евразийства» и особенно их современных последователей требуют серьезного уточнения из-за преувеличения роли «туранского» (тюрко-монгольского) элемента и недооценки греко-римских, иудейско-христианских и других средиземноморских компонентов евразийской культурно-исторической общности, не вызывает сомнения, что Россия представляет собой великую межконтинентальную державу, исторически развивавшуюся как межцивилизационный, метакультурный и интерэтнический феномен. Но оценивая этот феномен, нельзя пренебрегать, как это часто делается идейными евразийцами, изменениями в геополитической роли России и в самой модели ее развития.

В течение всего XX века в развитии России господствовала модель «страна территория», когда траектория движения российского социума определялась занимаемыми им громадными пространствами. При сохранении модели развития в неизменном виде крайне трудно будет обеспечить эффективное капиталообразование и социальный прогресс с нынешним российским населением в 148 млн человек. В сходном положении находится и Монголия, следовавшая той же модели: занимая территорию, почти равную Западной Европе, но обладая населением всего в 2,2 млн человек, она в 1990 году производила валового внутреннего продукта меньше, чем крошечный Люксембург. Сосед России и Монголии, громадный Китай, развивается по иной модели — «страна-народ». При ней не пространство, а население, многочисленное по отношению к площади государства, определяет его геополитическое и геоэкономическое положение. Правда, несмотря на все усилия коммунистического режима, утвердившегося в Поднебесной в середине столетия, Китаю не удалось пока освободиться от громадного груза традиционализма, накопленного тысячелетней империей. Будучи на протяжении последней четверти века одним из мировых лидеров по темпам экономического роста и пятикратно превосходя США по численности населения, КНР еще более чем вдвое отстает от этой страны по размерам валового внутреннего продукта.

По абсолютным размерам территории и численности населения некоторые из «тигров» и «драконов» находятся как бы на противоположном Китаю полюсе. Однако до самого последнего времени они еще более успешно следовали модели «страна-народ». Так, Гонконг, с территорией меньше, чем у столицы Бурятии, г. Улан-Удэ, в течение последнего полустолетия быстро освобождался от консервативного груза прошлого и приобретал все более современное лицо. К моменту воссоединения с континентальным Китаем он превратился в крупнейший центр международных расчетов в АТР и достиг такого высокого уровня развития своего финансового сектора, что накопленные им резервные капиталы позволят объединенному Китаю превысить аналогичный показатель США. Между тем Тайвань, развивавшийся по модели «страна-народ», но с использованием элементов модели «страна-территория», стал мировым лидером по величине накопленного капитала.

Кстати, первая держава мира, США, тоже в течение этого века сочетала модели «страны-территории» и «страны-народа». Это стало возможным благодаря тому, что она не была обременена грузом консервативных традиций и американский социум по основным особенностям его функционирования в значительной мере сразу формировался как современный и высокодинамичный.

Итак, в пределахЦентральной Азии два государства, приверженные модели «страна-территория», соседствуют с третьим, погруженным в модель «страна-народ». Соседство это замечательно тем, что Россия и Монголия представляют собой как бы крайние или предельные выражения первой модели, Китай — второй. С одной стороны мы видим необъятные пространства при относительно редком населении, с другой — огромную людскую массу, «не уравновешиваемую» даже крупными размерами страны. В лице Китая модель «страна-народ», вкупе с прогрессом рыночных отношений способна вызвать значительные сдвиги в структуре межгосударственных отношений в Центральной Азии, породить неординарные геополитические и геоэкономические ситуации в Евразии. Однако мы далеки от того, чтобы прогнозировать ситуации, непременно негативные для соседей Китая. Как показывает опыт того же XX века, положительный потенциал соседства двух разных моделей вполне может перевешивать всякие неприятные «неопределенности» истории.

Особенно важное методологическое и эвристическое значение для данного исследования имели принципы самоорганизации (синергетики) и саморегуляции, используемые тувинскими историками-востоковедами и политологами В.Р.Фельдманом и Н.В.Абаевым при анализе различных этнокультур, в том числе дальневосточной и центрально-азиатской (см.: Фельдман, 1998, Фельдман,1999; Абаев, 1983; Абаев, Фельдман, 2000 и другие).

Под развитием систем в теории самоорганизации подразумеваются процессы возникновения макроскопически упорядоченных пространственно-временных структур в сложных нелинейных образованиях, находящихся в далеком от равновесия состоянии. Это состояние системы в синергетике определяют термином «точка бифуркации" (граница «меры). В точке бифуркации система под воздействием даже самых незначительных (в том числе случайных) воздействий может резко изменить свои характеристики. Этот переход системы к качественно новым макроскопически упорядоченным пространственно-временным структурам в теории самоорганизации определяется как возникновение порядка из хаоса (И.Пригожин).

В современной синергетике происходит переосмысление концепции хаоса, вводится понятие динамического (детерминированного) хаоса, то есть некой динамической сверхсложной упорядоченности, которая существует потенциально, как набор возможных изменений системы. Теория самоорганизации отказывается от образа мира, построенного из элементарных частиц, вводя идею о том, что мир следует рассматривать в качестве некоторой совокупности нелинейных процессов. И.Пригожин и И.Стенгер считают, что окружающая реальная действительность никем не построена, она является продуктом процессов самосборки (то есть процессов самоорганизации, для которых характерна необратимость).

Вопрос о самоорганизации в обществе является одним из наиболее сложных и недостаточно разработанных в социальной теории. Приступая к его рассмотрению, мы исходим из категориального статуса понятия «самоорганизация». В категории самоорганизации можно выделить причины (мотивы), самоорганизующуюся активность и результаты этой активности (подробнее см.: Фельдман, 1999). Одним из механизмов самоорганизации в обществе является кооперация, коллективное поведение и деятельность в различных социальных сферах. Н.Н.Моисеев считает, что кооперативные механизмы позволяют объединить усилия для достижения общих целей. В целом же в обществе реально существует самоорганизация индивидов, социальных общностей и общественных систем (Фельдман, 2000).

Самоорганизация в обществе есть не чистая случайность, не слепая игра активности социальных субъектов. Социальная самоорганизация представляет собой спонтанно-целерациональную активность индивидуальных и групповых субъектов, мотивированную их материальными и духовными потребностями и интересами. Процесс самоорганизации, разворачивающийся в историческом пространстве и времени, включает в себя спонтанно-рациональный отбор социальных норм, отношений, образцов поведения и моделей взаимоотношений между людьми, а также ценностей. Критерием этого отбора является наибольшая ценность, практическая значимость предлагаемой инновации. Благодаря самоорганизации поддерживаются и совершенствуются сложноорганизованные социальные системы, к которым относятся, прежде всего, экономическая рыночная организация и политическая система общества. Самоорганизация играет существенную роль в процессах образования новых макроскопически упорядоченных пространственно-временных социальных структур.

К конкретным проявлениям социальной самоорганизации относятся восстановление организации посредством преодоления кооперативными усилиями возникшей дезорганизации (отклонение от нормы), формированием условий выживания социальных слоев и групп в ситуациях крайней неупорядоченности, хаоса, создание ранее не существовавших организаций конструктивной ориентации, поддержание и совершенствование элементов структуры существующей социальной организации, выделение неформальных лидеров и другие (Фельдман, 1997).

В процессе самоорганизации поддерживаются основные параметры политической системы общества, совершенствуется аппарат государственного управления и его нормативно-правовая база, отлаживаются механизмы прямой и обратной связи. Согласованность действий, кооперативная активность внутри государства может быть представлена выведением из этой системы непрофессионалов, нелояльных по отношению к ней индивидов, выбраковкой претендентов на должности внутри данной организации, доминирующим мнением по вопросам совершенствования органов управления и другие.

Немаловажную роль играет самоорганизация в преодолении кризиса политической системы общества, восстановлении ее интегрирующего системного качества. Самоорганизацию в этом случае могут представлять процесс формирования нового экономически и политически господствующего класса (слоя) и его кооперативная спонтанно-рациональная активность, направленная на повышение эффективности формирующейся из хаоса новой политической системы. Эта активность обычно выражается в поддержке действий правительства по изменению целей, структуры и функций государственного управления, оказании давления на политические силы, препятствующие преобразованиям, в противодействии лидерам, способным качнуть систему в нежелательном для инициаторов таких действий направлении (Фельдман, 1998).

Процесс самоорганизации характеризует нелинейность. То есть система может измениться в одном из возможных направлений. Феномен спонтанности групповых и индивидуальных инициатив и действий в значительной мере ограничивает предвидение будущего состояния системы, как и идею социальной инженерии. Генетическая структура нелинейного процесса включает процесс становления системы, ее эволюционную стадию, фазу крайней неравновесности системы и стадию ее преобразования. Итог нелинейного процесса – новая макроскопически упорядоченная пространственно-временная структура. В мире естествознания такое изменение происходит стремительно. В обществе трансформация системы занимает значительное время. Это связано, прежде всего, с тем, что в процессе перестройки социальной системы задействованы культура, власть, интересы общественных субъектов и социокультурный контекст властеотношений. Например, культура не может изменять свои характеристики стремительно (Фельдман, 2000).

Результаты процесса самоорганизации закрепляются в обычаях, традициях, привычках, законах и социальных связях. В ходе самоорганизации в историческом пространстве и времени претерпевает изменение все составляющие способа организации социальной жизни. Фундаментальной ориентацией самоорганизации в обществе является совершенствование способа организации социальной жизни (культура и государственная власть), дивергенция (увеличение разнообразия) его содержания, укрепление негэнтропийных (противостоящих хаосу) механизмов. Возможность и действительность самоорганизации в обществе обусловлена тем, что ее самоизменяющиеся объекты (социальные субъекты и системы) являются открытыми, сложноорганизованными динамическими образованиями, обменивающиеся с внешней средой информацией, ресурсами и энергией.

Применительно к этносам синергетика также активно разрабатывает принцип необходимого разнообразия, согласно которому «для устойчивого развития любой системы необходимо поддерживать достаточное разнообразие ее элементов и подсистем». При этом в сложных системах» рост разнообразия является положительным фактором… в системах простых с ростом разнообразия чаще всего приходится бороться, так как оно может вредить структуре в целом, негативно влиять на функционирование и развитие системы». Считается, что каждая система имеет определенный, генетически присущей ей «норматив сложности», но «чаще всего установить такой норматив достаточно сложно». Для этнической системы, по-видимому, пределом генетического норматива сложности является степень усвоения большинством населения другого языка как родного, замена самосознания, религии, культуры в целом иноэтническими и тому подобное (Фельдман, 1997).

Признание этноса открытой сложноорганизованной системой предполагает ее способность к самодостариванию до возникающего целого Анжиганова, 1998). Самоорганизация, связанная с совершенствованием управляющей системы, подавляется правящими группами, заинтересованными только в гомеостатическом равновесии системы, жестко связанными с ее основными параметрами своим статусом, ролью, престижем, собственностью, властью и другие (Фельдман, 1998).

Генезис любой формы государственности предполагает формирование политической культуры, которая является одним из интеграторов властеотношений в политической сфере общества, во многом определяет эффективность управляющей системы, а также влияет на распределение государственной власти. В широком смысле слова политическая культура представляет собой способ организации и развития политической деятельности (борьба за власть и процессы управления) социальных субъектов и организаций в историческом пространстве и времени конкретного общества.

Содержание политической культуры включает политические традиции и нормы (в том числе и связанные с религиозными представлениями), модели поведения социальных субъектов в сфере политического участия и властеотношений, образцы взаимодействия должностных лиц в бюрократических организациях государства, образы политического процесса, его отдельных составляющих и элементов, социально-политические ценности и ценностные ориентации (Фельдман, 1999). Качественное своеобразие политической культуры определяется логикой ее самоорганизации в границах этнической общности, сменой парадигм социальной организации в истории цивилизации, а также социокультурными и политическими взаимодействиями с другими социально-культурными общностями более высокого порядка.

Примечания:

1. Подробнее о «смене эпох» см.: Хэ Фанчуань. Тайпин шидай хэ Чжунго (Тихоокеанская эпоха и Китай) // Синьхуа вэньчжай, 1995. № 8.
2. Соловьев В. С. Национальный вопрос в России. Выпуск первый // Соловьев В. С.
3. Сочинения в 2-х тт. М., 1989. Т. 1. С. 260.3. Бороноев А. О., Смирнов П. И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. СПб., 1992. С. 15.4. См., например: Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев В. С. Сочинения... Т. 2.5. Достоевский Ф. М. Дневник писателя // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в 30Mи тт. Т. 27. Л., 1984. С. 33.
4. Здесь и далее, когда речь пойдет о Центральноазиатской Хартии, предлагаем читателям обратиться к нашим ранее опубликованным статьям: Абаев Н. В., Балданов Б-М.Б., Калмыков С. В. От «освоения» Сибири — к созданию богатства // Наука в Сибири, 1992. № 26; Абаев Н. В., Балданов Б!М. Б. Республика Бурятия и геополитика // Бурятия, 1997, 26 июня.
5. Абаев Н. В., Балданов Б!М. Б., Калмыков С. В. Чем мы не похожи на «драконов»? // Международная жизнь, 1993. № 5–6).
6. Винокурова У. А., Шилин К. И. Экософия Северного сияния. Якутская экософия //
7. Винокурова У. А., Лапина З. Г., Шилин К. И. Жизнь — творение человека. Япония — Россия — США. Кн. 1. Экософия жизни. Экософия Японии. М., 1995. С. 28.
8. Цит. по: Винокурова У. А., Шилин К. И. Экософия Северного сияния... С. 28.
9. Чаптынов В. И. Республика Алтай: в поисках нелегких решений // Этнополитический вестник, 1996. № 2(14).
10. Карнышев А. Д. Межэтническое взаимодействие в Бурятии: Социальная психология, история, политика. Улан-Удэ, 1997.
11. Подсчитано по: Регионы России... Т. 1. С. 282, 310.
12. Подсчитано по : Регионы России... Т. 1. С. 279, 282, 315, 318.
13. Подробнее см.: Абаев Н. В., Балданов Б!М. Б., Калмыков С. В. Чем мы не похожина «драконов»?..

Литература:

1. Абаев Н.В.

2. Абаев Н.В., Фельдман В.Р.

3. Анжиганова Л.В.

4. Анжиганова Л.В.

5. Фельдман В.Р.

6. Фельдман В.Р., Абаев Н.В.