ВЕДОВСТВО НА ОСТРОВАХ ЛА-МАНША

Острова Ла-Манша пострадали от мании преследования ведьм, возможно, сильнее, чем любой другой район Великобритании. Прежде всего, территории эти, хотя и подчинялись английской короне (то есть в случае казни ведьмы имущество казненной отходило в казну английского короля), находились под сильным культурным влиянием Франции; вследствие этого аресты и суды над ведьмами производились согласно более жестокому французскому обычаю; к примеру, ведьм обычно сжигали, а не вешали. Во-вторых, процент осужденных был здесь на удивление велик. На Гернси, островке, население которого не превышает нескольких тысяч, в царствование Елизаветы, Якова I и Карла 58 женщин и 20 мужчин, в основном местных уроженцев, предстали перед судом за колдовство, и все, кроме восьми, были осуждены. Например:

3 женщин и 1 мужчину сожгли живьем.

24 женщины и 4 мужчин сначала повешены, потом сожжены.

1 женщину изгнали с острова, а когда она вернулась, повесили.

3 женщин и 1 мужчину выпороли кнутом и каждому отрубили ухо.

22 женщин и 1 мужчину изгнали с острова.

Эти цифры находятся в прямой противоположности к тому, что сообщают надежнейшие источники о положении дел в Англии, где из пятерых обвиняемых лишь одному выносили приговор. Остров Джерси в фанатизме уступал Гернси, но и там между 1562 и 1736 гг. прошли 66 ведовских процессов, и по меньшей мере половину обвиняемых повесили или сожгли.

Никакого специального законодательства относительно ведовства на островах не было, но на Джерси в 1591 г. был выпущен любопытный ордонанс, запрещавший тем, кто искал «помощи у ведьм и предсказателей против болезней и недугов… пользоваться указанной помощью под страхом заключения в тюрьму» сроком на один месяц, на хлебе и воде. Во всех судебных протоколах основной акцент делается на порче, к примеру насекомые в постели, вши в нательной сорочке, пересохшее коровье вымя (возможно, в результате применения какого-нибудь черного порошка). Ведьмой считалась, по всей видимости, как та, которая лечила (белая ведьма), так и та, которая причиняла зло.

Не забыли, разумеется, и о подчинении ведьм дьяволу. Любое типичное признание, как то, которое сделала, например, в 1617 г. Колетт дю Монт, содержит упоминание о шабаше. Она разделась, натерла черной мазью спину и живот, оделась снова и полетела на шабаш, где уже собралась группа из 15 или 16 человек (никаких ведьмовских союзов из 13 здесь не было!). Поначалу она «никого не могла признать, такие все были черные и безобразные».

Колетт совокуплялась с дьяволом (тот принял облик черного пса, стоявшего на задних лапах, а прикосновение его передних лап сильно напоминало прикосновение человеческой руки), а потом участвовала в пирушке, где вся еда была несоленая, а вино очень плохого качества. В том же году Айсобел Декет посещала шабаши в те ночи, когда ее муж уходил на ночной лов, и целовала дьявола в зад. В верхней части бедра у нее была отметина, «в которую повивальные бабки, осматривавшие ее, воткнули маленькую булавку, но женщина ничего не почувствовала, и крови не было».

Необычной особенностью ведовских процессов на островах было то, что пытку с целью вырвать признание там применяли не до, а после вынесения смертного приговора. Чаще всего применяли страппадо, но веревку привязывали к большим пальцам связанных за спиной рук, так что, когда заключенного бросали с большой высоты вниз, пальцы могли оторваться. Естественно, целью пытки было не добиться подтверждения признания вины, но заставить назвать сообщников. А поскольку человек, имя которого звучало в подобных обстоятельствах, подпадал под подозрение на основании слухов, выражающих общественное мнение, которые, в свою очередь, служили достаточным основанием для предъявления обвинения (а следовательно, и вынесения приговора), то понятно, что судьи без дела не сидели.

ВЕДОВСТВО В НОВОМ СВЕТЕ

БРИТАНСКИЕ КОЛОНИИ

Пожалуй, нет в истории ведовства более знаменитого процесса, нежели Салемский, и все же в Америке процессы против ведьм проводились редко, да и формы принимали не столь жестокие, особенно в сравнении с массовыми гонениями в Европе XVI-XVII вв. В общей сложности в США казнили за ведовство 36 человек. Чаще всего такие процессы проводились в северных английских поселениях в Новой Англии. Южные колонии почти не знали расправ над ведьмами, возможно, по той причине, что их населяли в основном более терпимые приверженцы Епископальной церкви. Там имело место всего несколько происшествий подобного рода. Например, в Вирджинии в графстве принцессы Анны в 1706 г. судили, но, по-видимому, отпустили на свободу Грейс Шервуд, а вот в 1709 г. в Южной Каролине несколько человек понесли наказание за ведовство. В Мэриленде в 1685 г. повесили Ребекку Фаулер — единственную из пяти обвиняемых. Некоторые даже судились со своими гонителями за клевету, порой успешно.

По всей вероятности, в Южной Каролине за верой в ведовство стоял определенный принцип, о чем свидетельствует речь судьи Николаса Трота из Чарлстона, которой он напутствовал присяжных в 1703 г.

Но вот что я могу, как мне думается, утверждать с уверенностью: те люди, которые предоставили нам убедительные доказательства существования призраков и ведьм, сослужили большую службу христианской религии, ибо если доказано, что ведьмы существуют, то, стало быть, существуют и духи, с чьей помощью и при чьем участии они совершают свои преступления, а также и мир духов противоположного им свойства… Итак, у меня нет сомнений в том, что те, кого называют ведьмами, действительно существуют, равно как не сомневаюсь я и в том, что нельзя отрицать их существование, не отрицая тем самым истинность Святого Писания и не искажая грубейшим образом сути последнего.

Пуритане Севера были приверженцами теократической формы правления, когда старейшины церквей (священники и дьяконы-миряне) сами составляли законы согласно собственному пониманию Библии и сами же следили за их исполнением. Как известно, в любом обществе, которое по каким-либо причинам утверждает одну систему взглядов как единственно правильную, всякое отклонение от нее жестоко карается. При всем том в Новой Англии состоялось всего 50 процессов.

До Салема по всей Новой Англии с 1648 по 1691 г. казнили немногим более десятка ведьм, нескольких приговорили к порке кнутом и изгнанию. На фоне этих 40 предшествующих лет, салемское дело возвышается, как гора над равниной, и потому кажется, что Салем — это и есть вся история ведовства в Америке. Почти не было процессов в Нью-Йорке; законы против ведовства, существовавшие в Род-Айленде, никогда не применялись на практике; четырех предполагаемых ведьм казнили в Коннектикуте, в их числе оказалась и первая повешенная на американской земле ведьма Альза Янг, приговор над которой привели в исполнение 26 мая 1647 г. В Нью-Хемпшире в 1656 г. обвинение в ведовстве предъявили жительнице города Дувр Джейн Уэлфорд, однако вскоре ее отпустили за хорошее поведение; 13 лет спустя она начала процесс по делу о клевете против своих бывших гонителей и получила 5 фунтов плюс издержки. В Пенсильвании, где никаких законов о ведовстве не существовало до 1717 г., состоялись всего два процесса, оба в 1684 г., и в обоих случаях дело шло о материальном ущербе, но губернатор Уильям Пенн лично настоял на том, чтобы присяжные вынесли вердикт «не виновна», так как при составлении обвинительного акта была допущена формально-юридическая ошибка. Возможно, его поступок уберег Пенсильванию от вспышки охоты на ведьм, которая могла бы по масштабности сравниться с салемской, ибо население штата составляли тогда в основном выходцы из Швеции и Германии, где вера в ведьм была традиционна сильна. За исключением вышеперечисленных случаев, остальные американские процессы против ведьм сосредоточивались в Массачусетсе.

Почетное место в истории ведовства принадлежит квакерам. Никто из них не писал трудов, разжигающих антиведовские настроения, зато было несколько таких, которые активно противостояли гонениям. Джордж Фокс, высмеивал такие суеверия, как способность ведьмы вызывать шторм. В 1657 г. в книге «Высказывание по поводу заблуждения» он поучал мореплавателей не заблуждаться и не опасаться ведьм.

Пусть богословы Новой Англии спросят себя, не случалось им утопить в море какую-нибудь глупую нищую старуху под тем предлогом, что она якобы ведьма… Ибо теперь вы видите, что ветер и бури на море всегда вызывает Господь, а не ваши ведьмы или какие-нибудь еще не в меру языкастые особы, как вы понапрасну полагаете.

Весь XVII в. квакеры постоянно подвергались гонениям, и к случаям физического давления на них прибавлялись сатиры, в которых само название секты прочно связывали с ведовством. «Ибо откровения бывают квакерам, только когда они бьются в нечестивых припадках». Английские и немецкие авторы обвиняли квакеров в том, что те якобы пользуются секретным средством для привлечения сторонников, которое они называли квакерским порошком.

Однако к тому времени, когда квакеры распространились в Америке, вера в ведовство стала повсеместно утихать. Так что их рациональное отношение к этому вопросу не следует считать исключением.

Ведовство в Коннектикуте

26 мая 1647 г. в Новой Англии повесили Альзу Янг — это была первая казнь за ведовство в Америке, и, начиная с того случая, аналогичные процессы происходили хотя и редко, но регулярно. Мэри Джонсон из Уэзерсфилда обвинили в сношениях с дьяволом и осудили «преимущественно на основании ее собственных признаний… Она заявила, что дьявол являлся ей, ложился с ней, очищал ее очаг от пепла, выгонял свиней с кукурузного поля. Она не могла удержаться от смеха, видя, как он их хватает. В 1645 и 1650 гг. в Спрингфилде на нескольких человек пало подозрение в ведовстве. Одна из подозреваемых, Мэри Парсонз, после долгих разбирательств признала свою вину; ее судили в Бостоне 13 мая 1651 г. и вынесли смертный приговор, не столько „за различные дьявольские дела, которые она учиняла при помощи ведовства“, сколько за убийство собственного ребенка. Приведение приговора в исполнение было отсрочено. В том же году в Стратфорде осудили женщину по фамилии Бассетт. Двух предполагаемых ведьм казнили в Нью-Хейвене, последняя казнь состоялась в 1653 г. В 1658 г. Элизабет Гарлик с Лонг-Айленда судили в Коннектикуте, но оправдали. В 1669 г. заключили в тюрьму Кэтрин Харрисон из Уэзерсфилда по подозрению в ведовстве: „Не имея страха перед Господом, ты вступала в сношения с сатаной, злейшим врагом Бога и человека“. Присяжные в Хартфорде приговорили ее к смерти, но суд отклонил их решение и выслал ее из города „ради ее собственной безопасности“. А в 1697 г. были оправданы, несмотря на отлучение, Уинфред Бенхам и ее дочь; обвинителями в их случае выступали „некие дети, которые притворялись, будто две женщины являлись к ним в призрачном обличье“.

В 1662 г. в Хартфорде у молодой женщины по имени Энн Коул начались припадки, во время которых она то городила всякую чепуху, то говорила на голландском языке, которого она не знала, хотя среди ее соседей были и голландцы. «Некоторые достойные люди» записали ее бред, перевели на английский, и выяснилось, что девушка обвиняет какую-то молодую голландку и «низкую невежественную женщину» по имени матушка Гринсмит, которая уже сидела в тюрьме по подозрению в ведовстве. Голландку благодаря вмешательству родственника, могущественного губернатора Стайвезента из Нью-Амстердама (Нью-Йорк), оправдали; матушке Гринсмит предъявили перевод в качестве неоспоримого доказательства ее вины, и она созналась, что «вступала в сношения с дьяволом». Инкриз Мафер продолжает:

Она также признала, что дьявол поначалу являлся ей в обличье оленя или олененка, скакал вокруг нее, что ее нисколько не пугало, и постепенно она к нему привыкла, и наконец он заговорил с ней. Более того, она заявила, что дьявол неоднократно спознавался с ней телесно. А также сообщила, что ведьмы имели обыкновение встречаться неподалеку от ее дома и что одни приходили в одном обличье, другие в другом, а одна прилетала, обернувшись вороной.

На основании этого признания ее и казнили, а заодно и ее мужа, хотя тот и отрицал свою вину до самого конца. Как только ее повесили, Энн Коул «поправилась и жила в добром здравии много лет».

Другой примечательный ведовской процесс произошел в Гротоне в 1671 г., и снова в дело оказалась замешана полубезумная девушка-подросток, шестнадцатилетняя Элизабет Кнап.

Она страдала очень странными припадками, иной раз она плакала, то, наоборот, смеялась, то кричала страшным голосом, дергаясь и сотрясаясь всем телом… ее язык по много часов подряд оставался загнутым в кольцо у нее во рту, да так крепко, что никто не мог сдвинуть даже пальцами. Иной раз на нее находило такое, что шестеро мужчин едва могли удержать ее на месте, она вырывалась и скакала по дому с жуткими воплями и устрашающим видом.

Позднее, не шевеля ни языком, ни губами, она производила странные звуки, оскорбляя священника. «Иногда во время припадков она кричала, что некая женщина (соседка) является ей и причиняет эти страдания». Однако женщина, на которую пало это подозрение, пользовалась большим уважением в округе и сумела найти достаточно свидетелей в свою защиту. Элизабет Кнап затем поправилась и предположила, что ее донимал сам дьявол в облике порядочного человека. Преподобный Сэмюэл Уиллард, который позднее будет фигурировать в Салемском процессе, был в то время пастором в Гротоне и отметил этот случай одержимости (Инкриз Мафер напечатал о нем в «Американских чудесах Христа»). Возможно, именно происшествие с Элизабет объясняет скептицизм Уилларда в деле 1692 г., так как ее поведение сильно напоминало поведение Мерси Шорт и в самом деле послужило примером для подражания девочкам из Салема.

В общей сложности в Коннектикуте с 1647 по 1662 г. за ведовство совершенно точно повесили девять человек и еще двоих казнили за какие-то сходные проступки, среди казненных было девять женщин и двое мужчин.

Ведовство в Массачусетсе

Маргарет Джонс, которая применяла простейшие снадобья для лечения больных, повесили 15 июня 1648 г. в Бостоне. «Ее заподозрили отчасти потому, что… когда она поссорилась с соседями, с теми стали приключаться разные неприятности». Женщину обвинили в том, что она якобы насылала порчу на детей, а когда ее обыскали, то нашли ведьмин знак, «сосок, припухший, как будто его совсем недавно сосали». Вскоре после этого в Дорчестере казнили некую миссис Лейк. В 1651 г. пуритане посвятили целый день молитвам, чтобы выяснить, «насколько сатана силен среди нас в отношении ведовства». На следующий год в Ипсвиче Джон Бредстрит был обвинен в «близком знакомстве с дьяволом». В качестве наказания был определен штраф в 20 фунтов или порка кнутом. В том же году (1652) Бостонский суд решил, что Хью Парсонс из Спрингфилда «по закону не виновен в ведовстве», но его жена была осуждена. В Кембридже некую миссис Кендал судили за то, что она заворожила маленького ребенка, отчего тот умер. Нянька, которая ходила за младенцем, подтвердила, что миссис Кендал качала ребенка на руках и вообще уделяла ему много внимания, но после этого младенец изменился в цвете и умер. Родителей ребенка даже не вызвали в суд, хотя они позднее подтвердили, что тот умер от переохлаждения из-за небрежности няньки, оставившей его без присмотра. Когда это выяснилось, нянька уже сидела в тюрьме за прелюбодейство; там она и умерла, после чего и разгорелся скандал.

В 1656 г. в Салеме обвинили в ведовстве миссис Хиббинс, пользовавшуюся всеобщим уважением вдову, сестру губернатора Ричарда Беллингама, которую и повесили 19 июня. Некто Джошуа Скоттоу вступился за нее и дал в суде показания в ее пользу; судьи сочли его поступок оскорбительным для себя и заставили смелого свидетеля принести публичные извинения.

В последующие два десятилетия (1660-1680) суды чаще всего отказывались рассматривать дела о ведовстве; угли некогда большого костра почти совсем уже остыли, когда девочки и судьи из Салема раздули из них яркое пламя. К примеру, в 1673 г. в Бостоне судьи объявили Юнис Коул «по закону виновной» в совокуплениях с дьяволом и ограничились тем, что изгнали женщину за пределы юрисдикции Бостона. В 1674 г. в Салеме судья вынес предупреждение Кристоферу Брауну за то, что тот вел беседы с дьяволом. В 1680 г. в Ипсвиче некая Маргарет Рид просто не явилась в суд отвечать на обвинения, судя по всему, никто не предпринимал мер, чтобы ее задержать. Тетушка Гловер, иммигрантка из Ирландии, была последней женщиной, повешенной в Бостоне за ведовство: казнь состоялась 15 ноября 1688 г.

Одно из позднейших дел (1679) началось из-за полтергейста, который поселился в доме Уильяма Морса в Ньюбери: некоего матроса по имени Калеб Пауэлл подозревали в том, что он вызвал все эти возмущения при помощи ведовства, однако суд отпустил его, заставив оплатить издержки, а вот миссис Элизабет Морс признали виновной; однако приговор не был приведен в исполнение, а еще через год женщину выпустили из бостонской тюрьмы, где она находилась все это время.

После Салемских процессов люди, казалось, устыдились собственной глупой доверчивости, и дела о ведовстве пошли на убыль. Последний в Массачусетсе суд над ведьмой можно рассматривать как своего рода похмелье после Салема: в 1693 г. Сара Пост из Андовера была признана невиновной в «заключении договора с дьяволом, а также в том, что поставила подпись в его книге».

Нью-йоркские ведьмы

За исключением двух описанных здесь процессов, мания преследования ведовства в XVII в. обошла Нью-Йорк стороной. Когда суды над ведьмами шли в Салеме, Нью-Йорк стал убежищем для тех, кому удалось бежать из колонии Массачусетс-Бей. Здесь гостеприимно принимали беженцев Натаниеля Гари и его жену, Филиппа и Мэри Инглиш, которые даже были представлены губернатору Бенджамину Флетчеру. Возможно, именно присутствие маленькой колонии изгнанников побудило Джозефа Дадли, который жил в Нью-Йорке с момента своей отставки с поста вице-губернатора Массачусетса в 1689 г., уговорить голландских священников Нью-Йорка послать губернатору Бостона сэру Уильяму Фипсу доклад о шаткости спектрального доказательства, используемого против ведьм.

Главной причиной, почему мания ведовства практически не затронула Нью-Йорк, Джордж Линкольн Берр считает голландское влияние, указывая при этом на целую плеяду голландских мыслителей — Иоганн Вейер, Иоганн Гревий, Бальтазар Беккер, — которые противостояли охоте на ведьм в своей стране, благодаря чему Голландия после 1610 г. не знала ведовских процессов.

Даже если дело по обвинению в ведовстве доходило в Нью-Йорке до суда, и судьи, и присяжные обычно проявляли в таких случаях здравомыслие. К примеру, в 1670 г. обитатели Уэстчестера подали жалобу на Кэтрин Харрисон, которая недавно перебралась из Уэзерсфилда, Коннектикут, с требованием отослать ее туда, откуда она приехала. «Не спросясь согласия жителей города, против их воли, она поселилась среди них; известно, что на ней лежит подозрение в ведовстве, и с момента своего появления в их городе она подала обитателям повод для беспокойства». Месяц спустя, в августе, ее вместе с капитаном Ричардом Пантоном, «в доме которого она обитала», вызвали в Нью-Йорк на суд. Судья пришел к следующему решению: отложить дело до следующей сессии Генерального суда, и к октябрю 1670 г. Кэтрин Харрисон была оправдана.

Еще один протокол (от 1665 г.) составлен на Лонг-Айленде, где первую колонию (в графстве Саффолк) основали обитатели Новой Англии, однако с 1664 г. она полностью перешла под юрисдикцию нью-йоркских властей. Документ представляет особую ценность, прежде всего, как типично американский обвинительный акт по делу о ведовстве (первый образец был опубликован в «Символографии» Уильяма Уэста в 1594 г. Во-вторых, речь в нем идет только и исключительно о колдовстве или порче — ни договор с дьяволом, ни другие характерные условности ведовского процесса не упомянуты в нем ни словом. Надо сказать, что законодательство Нью-Йорка ведовство, как таковое, не считало преступлением; только если возникали подозрения, что при помощи ведовства было совершено убийство, за него могли привлечь к суду, но и то именно как за уголовно наказуемое деяние, а не за ересь. В-третьих, предложенный протокол заслуживает внимания еще и потому, что присяжные нашли свидетельские показания недостаточными, а суд отпустил обвиняемых, связав их клятвой впредь не навлекать на себя подозрений дурным поведением. Точно такие же обвинения в Старой, а также и в Новой Англии наверняка повлекли бы за собой смертный приговор и казнь.

Дано во время выездной сессии суда в Нью-Йорке во второй день октября 1665 года.

Слушается дело Ральфа Холла и супруги его Мэри по подозрению в ведовстве.

Имена людей в составе Большого жюри: Томас Бейкер, старшина присяжных, житель Истхемптона; капитан Джон Саймондз из Хэмпстеда; мистер Галлет; Энтони Уотерс с Ямайки; Томас Вэндалл из Маршпат-Киллз (Маспет); мистер Николз из Стэмфорда; Бальтазар де Хаарт, Джон Гарланд; Джейкоб Лейслер, Антонио де Милль, Александр Манро, Томас Серл из Нью-Йорка.

Аллард Энтони, шериф Нью-Йорка, представил обвиняемых суду, после чего им был зачитан следующий обвинительный акт, сначала Ральфу Холлу, затем Мэри, его супруге:

«Констебль и попечители города Ситолкотт (Ситокет, теперь Брукхевн) в Ист-Райдинге, Йоркшир (графства Саффолк), на Лонг-Айленде сообщает его величеству королю, что упомянутый Ральф Холл из Ситолкотта 25 декабря двенадцать месяцев тому назад (1663), в рождественский день, в пятнадцатый год правления его суверенного величества Карла II, милостью Божией короля Англии, Шотландии, Франции и Ирландии, защитника веры, и т. д., и т. д., а также и в другие дни с тех пор при помощи отвратительного и злонамеренного искусства, именуемого обычно ведовством и колдовством, преступно злоумышлял (как подозревают) в упомянутом городе Ситолкотт в Ист-Райдинге, Йоркшир, Лонг-Айленд, против Джорджа Вуда, покойного обитателя тех же мест, который, как подозревают, по этой причине тяжело заболел. Вскоре после того, как к нему было применено упомянутое злодейское и злонамеренное искусство, упомянутый Джордж Вуд скончался».

Ральф Холл злонамеренно и преступно применил… отвратительное и мерзкое искусство против младенца Энн Роджерс, вдовы упомянутого покойного Джорджа Вуда, из-за чего упомянутый младенец, как считают, опасно заболел и стал чахнуть, а вскоре посредством того же отвратительного и мерзкого искусства, как полагают, скончался. На этом основании губернатор и попечители заявляют, что упомянутые Джордж Вуд и младенец указанными выше способами были предательски и злонамеренно уничтожены, и, как подозревают, сделал это упомянутый Ральф Холл в упомянутом выше месте и в указанное время, чем нарушил мир во владениях нашего суверенного властелина, а также законы, существующие в данной колонии для таких случаев.

Аналогичное обвинение было предъявлено Мэри, супруге Ральфа Холла.

Затем суду были зачитаны показания касательно фактов, в которых обвиняли заключенных, однако ни одного свидетеля, пожелавшего лично свидетельствовать против заключенных, сторона обвинения не предоставила.

После этого клерк велел Ральфу Холлу поднять руку и повторять за ним:

Ральф Холл, тебя обвиняют в том, что ты, не имея страха Божьего, 25 дня декабря месяца, в рождественский день, двенадцать месяцев тому назад (1663), а также еще несколько раз с тех пор, как подозревают, при помощи отвратительного и мерзкого искусства, называемого обыкновенно ведовством и колдовством, предательски и преступно злоумышлял против упомянутого Джорджа Вуда и его ребенка, которые, как подозревают, вследствие применения вышеупомянутых искусств опасно заболели и скончались. Ральф Холл, что ты можешь сказать: виновен ты или нет?

Мэри, жене Ральфа Холла, был задан такой же вопрос. Оба заявили, что невиновны, и положились на волю Бога и справедливость сограждан. Вслед за этим их дело было передано на рассмотрение присяжным, которые вынесли следующий вердикт:

Серьезно обдумав вверенное нам дело двух заключенных, представших ныне перед судом, взвесив все представленные доказательства, мы решили, что из обстоятельств дела вытекают некоторые подозрения против женщины, но ничего настолько серьезного, чтобы отнять у нее жизнь. Что касается мужчины, то мы не увидели ничего такого, чтобы вменить ему в вину.

Приговор суда гласил: муж головой и имуществом отвечает за появление его жены перед судом в следующую сессию, и так далее, из года в год, пока супруги проживают на территории, находящейся в юрисдикции Нью-Йоркского суда. Между появлениями в суде супругам вменяется в обязанность вести себя хорошо. С этим их вернули на попечительство шерифа и, когда они, согласно приговору, подтвердили данное суду обязательство, отпустили на свободу.

21 августа 1668 г. в Форт-Джеймсе был подписан документ, освобождавший Холлов, жителей Грейт-Минифорд-Айленда (Сити-Айленд, Нью-Йорк), от «обязательств появляться перед судом и от других обязательств… так как непосредственные доказательства вины отсутствуют, а поведение супругов ни вместе, ни по отдельности не вызывает необходимости дальнейшего судебного преследования».

Ведовство в Вирджинии

В изолированном от мира графстве принцессы Анны в Вирджинии вера в ведовство сохранялась еще и в XVIII в. За Грейс Шервуд закрепилась репутация ведьмы, но женщина обижалась на эту напраслину. В 1698 г. она и ее муж подали в суд на Джона и Джейн Гизборн, потребовав возмещения убытков на сумму 100 фунтов за следующую клевету: «Она ведьма и наслала порчу на наших свиней, отчего они издохли». Присяжные вынесли решение в ее пользу. Шервуды судились с Энтони и Элизабет Варне, требуя возмещения убытков на такую же сумму за то, что они говорили, будто «Грейс обернулась черной кошкой и прошла сквозь замочную скважину или щель в двери». И снова решение было принято в ее пользу. В 1705 г. Грейс уже самостоятельно подала в суд на Люка Хилла и его жену за оскорбление действием и получила возмещение убытка в сумме 20 шиллингов, правда, при этом ей пришлось из собственного кармана оплатить издержки свидетелей за четыре дня судебного разбирательства.

В 1706 г. Люк Хилл нанес ответный удар: подал на миссис Шервуд в суд «по подозрению в ведовстве». Оплата судебных издержек выпала на его долю, зато Грейс задержали для обыска на предмет ведьминого знака. 7 марта 1706 г. комиссия из женщин обнаружила «два нароста наподобие сосков и еще несколько пятен». 2 мая судья потребовал составить новый обвинительный акт, так как прежний показался ему слишком расплывчатым, для чего в доме Грейс провели обыск, в ходе которого пытались найти восковые куколки. На новом судебном заседании, 6 июня, женщины-присяжные отказались обыскивать ее снова на предмет ведьминых знаков; их с презрением отстранили от исполнения обязанностей и набрали новых присяжных.

5 июля Грейс Шервуд безо всякого понуждения со стороны выразила желание подвергнуться Божьему суду водой. Но погода была плохая, шел дождь, и от этой затеи отказались, боясь повредить здоровью обвиняемой, а шерифу отдали распоряжение предупредить судей, чтобы в следующую среду к 10 утра явились к зданию суда. 10 июля Грейс Шервуд повезли на плантацию Джонатана Харпера, где должно было состояться испытание водой, «приняв всяческие предосторожности против того, чтобы не утопить ее», куда позвали также «старых мудрых женщин», чтобы они обыскали Грейс. Грейс не утонула, а женщины нашли «два выроста наподобие сосков на ее потайных органах, они были черного цвета, темнее, чем все остальное ее тело». Обвиняемую заковали в кандалы и поместили в тюрьму для обычных преступников в ожидании суда, однако дело, очевидно, сошло на нет само по себе.

Салемские ведьмы

Год 1692-й выдался для Новой Англии особенно неспокойным. Это было время политической нестабильности: Инкриз Мафер отправился в Англию, чтобы в судебном порядке прояснить вопрос управления колонией. Французы грозили нападением, индейцы вышли на тропу войны. Бремя налогов было непосильным (в 1691 г. колониальное правительство затребовало 1346 фунтов), зима — суровой, торговля страдала от пиратов, повсюду бушевала оспа. Да и внутренние деревенские распри из-за неустановленных границ земельных владений и собственности на те или иные участки только подливали масла в огонь.

Для людей, воспитанных в жестких рамках евангелического мировоззрения, было совершенно ясно, что все беды и напасти 1692 г. — от дьявола. Пуритане Новой Англии никогда не забывали о нем, а также о его помощниках на земле — ведьмах. Вера в сверхъестественное не подвергалась сомнениям. О ведьмах и одержимости демонами говорилось в Библии; законы Массачусетса превратили заповеди Моисея в юридическую норму. Ведовство было частью мировоззрения колонистов, тем более значительной, что Массачусетс был не колонией и не республикой, а теократией. Это означает, что взгляды, которых придерживались священники, становились здесь законом Божиим и законом человеческим. Контроль Церкви над государством отчасти объясняет, почему в Массачусетсе всеобщая истерия и охота на ведьм вспыхнула как раз тогда, когда повсюду подобные настроения угасали (напомним, что в Англии последнюю ведьму казнили в 1685 г.). Ересь рассматривалась и как преступление политическое, пуритане верили, что в намерения ведьм «входило уничтожить Салем, начав с дома священника, разрушить Церковь и утвердить на их месте царство сатаны». Аналогичные соображения посетили и англичанина Джона Эвелина, который в своем дневнике записал (4 февраля 1693 г.): «Неслыханные рассказы о расцвете ведовства в Новой Англии; мужчины, женщины и дети вступали в союз с дьяволом, угрожая ниспровержением правительству».

Непосредственной причиной «ниспровержения» послужили несколько незамужних молодых женщин, которые наведывались в дом преподобного Сэмюэла Парриса послушать сказки его рабыни Титубы, негритянки из Вест-Индии. Дочь священника Элизабет, которой в ту пору было 9, и ее кузина Абигайл, 11 лет, испытали в результате столь сильное эмоциональное возбуждение, совпавшее к тому же с началом периода полового созревания, что у них начались припадки: девочки истерически всхлипывали и бились в конвульсиях. Припадки Элизабет не прекратились и после того, как ее отправили жить в дом Стивена Сэмюэла Сьюэлла (брата судьи Сэмюэла Сьюэлла, который позднее отказался от участия в процессе). В первом опубликованном отчете о возмущениях в Салеме, который назывался «Краткое и истинное повествование» (1692), Деодат Лоусон, предшественник преподобного Сэмюэла Парриса, рассказывал, как Абигайл на его глазах «подбежала к огню и стала выхватывать из него горящие головни и разбрасывать их по дому; а потом с разбегу забралась на заднюю стенку очага, точно хотела вылезти в дымовую трубу».

Элизабет Паррис и Абигайл Уильямс первыми бросили вызов всему миру взрослых: они нарушали законы, демонстрировали непослушание, презрение к авторитетам и даже шли на прямое нарушение норм и правил со смелостью, которая малолетним преступникам нашего времени и не снилась. Маленькая Элизабет, воспитанная строжайшим отцом, швырнула Библию через всю комнату, и это сошло ей с рук. Абигайл, которая жила в доме Парриса, стала центром всеобщего внимания в торжественный день 11 марта, когда все постились ради избавления от колдовства: она вопила и носилась так, что сорвала все молитвы. В воскресенье, 20 марта, во время проповеди, которую должен был читать гость дома, преподобный Деодат Лоусон, Абигайл устроила беспримерной наглости представление, и никто не сказал ни слова, все только удивлялись. Вот как описывает происшествие сам Лоусон:

Когда пропели псалмы, Абигайл обратилась ко мне: «А теперь вставай и говори свой текст». После того как он был прочитан, она сказала: «Это очень длинно». После полудня, когда я сослался на свое учение, Абигайл Уильямс заявила: «А я и не знала, что у тебя есть какое-то учение. Если ты о нем и говорил, то я забыла».

Позднее, во время допроса Джона Проктора, Паррис, который выступал в роли секретаря, записал:

Пока мы расспрашивали обо всем этом, готовясь записать его слова, Джон (индеец) и Абигайл шумели так, что нам пришлось вывести их, и только тогда я смог сделать эту запись.

Это было только начало, но именно из истерических припадков перевозбужденных подростков развилось позднее обдуманное притворство девушек постарше. Роберт Калеф, купец из Бостона, который наблюдал все происходящее, отмечал, как с самого начала девушки у себя дома принимали «всякие странные позы, делали причудливые движения, произносили глупые смехотворные речи, из которых ни они сами, ни окружающие ничего не могли понять».

Из этих старших девушек Энн Патнам была самой младшей — в начале событий ей было всего 12. Элизабет Хаббард, работавшей на своих дядю (доктора Уильяма Григгса) и тетку, было 17 лет; Мэри Уолкотт — 16; Мэри Уоррен, служанке в доме Джона и Элизабет Проктор, — 20; Мерси Льюис, еще одной служанке (из дома Патнамов), — 19; Сьюзен Шелдон и Элизабет Бут по 18 лет. Эти восемь «сучек-ведьмочек», как их назвал Джордж Джейкобс, один из обвиняемых, и были заводилами. Однако помимо них нашлись и другие молодые люди, которые вели себя странно и тоже обвиняли соседей, — Сара Черчиль, двадцатилетняя служанка Джорджа Джейкобса, Сара Траск, 19 лет, Маргарет Реддингтон, 20 лет, Фиби Чандлер, 12 лет, и Марта Спрейг, 16 лет.

Когда закончился процесс, все эти подростки повзрослели на один год, и суд именовал их «взрослыми людьми». Даже двенадцатилетнюю Энн Патнам, не по годам развитую девочку, в суде называли не ребенком, а «незамужней женщиной».

Не далее чем в 1668 г. общественное мнение чрезвычайно занимало явление одержимости, которому приписывали происшествие с детьми Гудвинов в Бостоне. Детям Гудвинов принадлежит не последнее место в большой плеяде детей-обвинителей. Губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон заметил: «Дети из Салема вели себя так, что не оставалось никаких сомнений — истории об одержимых детях в Новой Англии читали вслух или передавали из уст в уста».

Учитывая, что традиция приписывать неоднозначное поведение подростков вмешательству потусторонних сил уже тогда была не нова, нет ничего удивительного в реакции общественности Салема на поведение детей. Местный врач, доктор Уильям Григгс, который приютил в своем доме одержимую девочку, и местные священники поставили диагноз: ведовство. Местные судьи нашли подозреваемых, на которых можно было свалить выходки девочки, и доказали правильность выводов врача и священников.

Хотя ни у врача, ни у священников не нашлось иных объяснений странностям поведения подростков, кроме ведовства, один из обитателей колонии внес практическое предложение, как остановить его проявления. «Если этим девчонкам дать волю, так мы все тут скоро станем ведьмами и демонами; так что надо бы их привязать к столбу да и выдрать как следует». Его предложение оказалось эффективным, ибо, по свидетельству Джона Проктора, когда его служанка Мэри Уоррен «впервые забилась в припадке, он посадил ее за прялку и пригрозил выпороть; припадок немедленно прекратился, но, увы, не надолго: на следующий день ему пришлось уехать из дома, и все началось с начала».

Итак, советом Проктора пренебрегли, и население Салема предпочло сверхъестественное объяснение рациональному. Мэри Сибли, тетушка Мэри Уолкотт, невольно разожгла всеобщее любопытство следующим поступком. Она позвала мужа Титубы, индейца Джона, и попросила его сделать «ведьмину лепешку». Новоанглийский альманах того времени приводит рецепт: «От лихорадки. Возьми ячменной муки, перемешай с детской мочой, запеки и скорми собаке. Если ее затрясет, значит, ты излечишься». Возможно, миссис Сибли также надеялась, что если собака заболеет, то девочки расскажут, кто и как наслал на них недуг. Когда преподобный Сэмюэл Паррис наконец осознал, что творится у него под самым носом, разгорелся настоящий пожар.

Вот так обыкновенные шалости подростков превратились в громкое дело. Возможно — хотя утверждать что-либо трудно, — дети ухватились за идею преследующих их призраков, чтобы уйти от наказания за свое ни на что не похожее поведение. Постепенно уловка стала обрастать все новыми и новыми сложностями. Титуба была первой, кто рассказал суду о призраках соседей, которые приходят к ним и пытаются переманить их на службу дьяволу. На прямой вопрос: «Кто доставляет вам мучения?» — не последовало столь же прямого ответа, и тогда судьи стали задавать наводящие вопросы, на которые пришлось все же отвечать. Первыми жертвами, чьи имена прозвучали в суде, стали, как и следовало ожидать, наиболее беззащитные члены общины: Титуба, рабыня-негритянка, Сара Гуд, нищенка, имевшая обыкновение курить трубку, и Сара Осборн, калека, которая трижды побывала замужем. У Марты Кори, четвертой обвиняемой, был незаконнорожденный сын-полукровка. Девочки, после того как возвели напраслину на ни в чем не повинных людей и увидели ужасающие последствия, к которым их обвинения привели, испугались еще сильнее и уже ни за что не хотели говорить правду.

29 февраля 1692 г. Саре Гуд предъявили обвинение в преступном использовании и применении «неких отвратительных искусств, известных под названием колдовства и ведовства», от чего Сара Биббер, Элизабет Хаббард и Энн Патнам «мучились, страдали, не знали покоя, испытывали боль, худели и чахли». 1 марта 1692 г. провели предварительное слушание, которое выявило готовность общины преследовать ведьм, а также послужило пробной моделью для последовавших судебных разбирательств; юные обличительницы тоже чем дальше, тем больше оттачивали свое мастерство. Судья Джон Готорн (предок Натаниеля Готорна) и судья Джонатан Корвин, оба жители Салема, твердо верили во всякую чертовщину и ведовство:

Вопрос:  Сара Гуд, с кем из злых духов ты знакома?

Ответ:  Ни с кем.

В.: Разве ты не подписывала договор с дьяволом?

О.: Нет.

В.: Зачем ты вредишь этим детям?

О.: Я  ничего им не сделала. Да и не опустилась бы никогда до этого!

В.: Тогда кому ты поручила вредить им?

О.: Я никому этого не поручала.

В.: Какую тварь ты наняла для этого?

О.: Никакую — на меня возвели напраслину.

В дальнейшем следствие постоянно прибегало к этому приему: видя, что ответы обвиняемой не дают никакого основания для вынесения приговора, судьи обращались за помощью к обвинителям. «Судья Готорн велел детям, всем до единого, посмотреть на нее и сказать, та ли это особа, которая вредит им. Они посмотрели на нее и ответили, что она одна из тех». В доказательство своих слов девочки завопили, словно от боли, и начали прикидываться, будто их кто-то щиплет или кусает или у них отнимаются руки и ноги. По всей видимости, на том этапе разбирательств еще не все девочки знали, кого из них мучает дух, так как в протоколе сказано: «Вскоре все  забились в припадке».

Получив наглядные доказательства способности Сары Гуд насылать порчу, судья Готорн стал требовать, чтобы она назвала имена сообщников:

Вопрос:  Ну, так кто же это был?

Ответ:  Не знаю, кто-то из тех, кого вы приводили в молельный дом.

В.: Мы привели в молельный дом тебя.

О.: Да, и еще двоих.

В.: Так кто же из них мучает детей?

О.: Осборн.

Девочки не только исправно заходились в припадках каждый раз, когда обвиняемая появлялась в зале суда, но и подтверждали свидетельства друг друга, предсказывая, когда у той или иной начнутся конвульсии. Во время допроса Уильяма Гоббса «Абигайл Уильяме сказала, что он подбирается к Мерси Льюис, и та сразу же забилась в припадке. Тогда упомянутая Уильяме крикнула: „Он подходит к Мэри Уолкотт”. И упомянутая Мэри тут же упала в конвульсиях». Не отдавая себе отчета в том, насколько верны его слова, судья Готорн так охарактеризовал девочек во время допроса Ребекки Нерс: «Они обвиняют тебя в причинении вреда им, и если ты считаешь, что они делают это со злым умыслом, то в твоих глазах они все равно что убийцы».

Показания девушек, данные под присягой, мало чем отличаются друг от друга. Стоит убрать имена обвиняемых, и одно обвинение подойдет любому из них. К примеру, Элизабет Бут так обвиняла Джона Проктора:

Свидетельские показания Элизабет Бут, восемнадцати лет, которая под присягой подтвердила, что с тех пор, как началась ее болезнь, ее безжалостно преследует сосед, Джон Проктор-старший собственной персоной или его призрак. Также она видела, как Джон Проктор-старший собственной персоной или его призрак преследовал и мучил Мэри Уолкотт, Мерси Льюис и Энн Патнам-младшую, которых он щипал, выворачивал им конечности и едва не задушил. Jurat in curia (в этом она клянется суду).

Через три с лишним месяца Мэри Уолкотт воспользовалась этой же формулой в обвинении против Абигайл Фолкнер:

Свидетельские показания Мэри Уолкотт, которая подтверждает, что примерно 9 августа на меня набросилась женщина, которая сообщила, что ее имя — Абигайл Фолкнер. 11 августа, когда эту женщину вызвали в суд, она снова ужасно мучила меня все время допроса. Я видела, как Абигайл Фолкнер сама или ее призрак мучил и терзал Сару Фелпс и Энн Патнам. И я искренне верю, что Абигайл Фолкнер — ведьма и что она часто доставляла мучения мне и другим упомянутым особам при помощи ведовства.

Как только девушки заходили в тупик и не знали, что говорить дальше, к ним на выручку приходила другая свидетельница, мать Энн Патнам, миссис Патнам. При чтении протоколов суда становится ясно, что именно она руководила поведением дочери.

Вторая взрослая свидетельница, которая часто появлялась в зале суда, тридцатишестилетняя Сара Биббер, упомянута в числе истиц в первом обвинительном акте от 29 февраля. Сохранились 10 показаний, которые она дала против уважаемых людей. Обычно она удовлетворялась тем, что поддерживала обвинения девушек. В деле Ребекки Нерс она, к примеру, подтвердила, что видела призрак: «Я видела призрак Ребекки Нерс… которая жестоко терзала и мучила Мэри Уолкотт, Мерси Льюис и Абигайл Уильяме: щипала их и едва не задушила». В этом она поклялась перед судом.

Однако друзья и родственники миссис Ребекки Нерс устроили ей настоящий перекрестный допрос. Сара Нерс, дочь Ребекки, заподозрила подвох и выступила с таким заявлением: «Я видела, как матушка Биббер вытащила из своего платья несколько булавок, зажала их между пальцами и сжала руками колени. Закричав от боли, она заявила, будто это матушка Нерс мучает ее. В этом я готова поклясться».

Немного погодя и соседи выступили со своими показаниями по поводу Сары Биббер. Джон и Лидия Портер назвали ее «женщиной неуправляемого, вспыльчивого нрава, на которую находили странные припадки всякий раз, когда ей перечили». Их слова подтвердил Ричард Уокер. Свидетельства других людей, с которыми Бибберам доводилось делить кров, поставили под сомнение правдивость показаний Сары Биббер. К примеру, она «часто говорила о людях дурное и неправду и еще чаще вслух желала людям всякого зла». Многие соседи подтверждали, что «она могла забиться в припадке, когда хотела».

Чем скорее обвиняемые признавали свою вину, тем меньше наговаривали на них девушки-обвинители. Вообще в Салеме людей вешали не за то, что они сознавались в ведовстве, а за то, что отрицали это.  Никого из тех, кто признал себя колдуном или ведьмой, не казнили, хотя если уж ведовство считалось уголовным преступлением, то сознавшегося преступника следовало бы наказать.

На самом деле признание означало отсрочку смертного приговора, ибо тогда свидетели обвинения не могли уже устраивать сцен. Во время допроса Мэри Уоррен «припадки страдалиц прекратились, как только она начала сознаваться, хотя до этого все очень мучились». Как только Титуба созналась, Энн Патнам и Элизабет Харрис в один голос заявили: «Она перестала меня мучить и с тех самых пор почти не являлась мне». А преподобный Фрэнсис Дейн отметил: «Среди нас то и дело ходили слухи, что их (обвиняемых) отпустят, если они признают свою вину». С другой стороны, Сэмюэла Вардвелла, который первым признался, но позже взял свои слова назад, все же казнили. Всего же из 150 обвиняемых 55 признали свою вину, чтобы затянуть вынесение приговора.

Когда процесс начал набирать обороты, только две девушки оказались достаточно совестливыми, чтобы сознаться в обмане; остальные, до смерти боясь разоблачения, проявили такую враждебность к раскаявшимся, что тем ничего не оставалось, как взять свои слова обратно и вернуться в ряды обвинителей.

Сара Черчиль, служанка Джорджа Джейкобса, была одной из самых молчаливых участниц этого процесса. Когда Джейкобса задержали и допросили, она отказалась мошенничать дальше. Остальные девушки немедленно выставили ее ведьмой. Напуганная таким поворотом событий, она передумала и переметнулась на сторону пострадавших от ведовства.

Совесть, однако, не давала девушке покоя, и она поделилась сомнениями с Сарой Ингерсолл, незамужней дочерью дьякона Натаниеля Ингерсолла, который был столпом салемской общины и в качестве служителя Церкви, и в роли содержателя местного «заведения», или постоялого двора. Сара выступила в суде со своими показаниями, но судьи не обратили на них внимания, равно как не обратили они внимания и на показания, изобличающие Сару Биббер:

Показания Сары Ингерсолл, тридцати лет от роду, которая рассказала, что Сара Черчиль пришла к ней после допроса, заливаясь слезами и ломая руки, как будто какое-то горе было у нее на душе. Я спросила, что ее мучит. Она ответила, что погубила себя. Я спросила как. Она сказала, что оболгала себя и других, заявив, что прикасалась к книге дьявола, хотя на самом деле никогда этого не делала. Я сказала ей, что верю, что она прикасалась к этой книге. Но она заплакала еще сильнее и закричала: «Нет, нет, нет, никогда, никогда я этого не делала!» Тогда я спросила, почему же она сказала, что это было. Она ответила, что ее запугали, что ее грозили посадить в темницу вместе с мистером Барроузом. И так несколько раз она приходила ко мне и жаловалась, что погубила свою душу, оболгав себя и других… Еще она пожаловалась, что всего раз рассказала мистеру Нойсу о том, что прикасалась к дьявольской книге, и он поверил ей. Но, если бы она даже сотню раз повторила ему, что никогда не прикасалась к этой книге, он бы ей ни за что не поверил.

Другой отступницей — тоже на время — стала Мэри Уоррен, служанка Прокторов. Судьба, постигшая Прокторов, могла и образец здравого смысла довести до безумия. Джон и его жена Элизабет были в тюрьме. Мэри Уоррен оставили присматривать за их пятью детьми (младшему было три года). Чрезмерно усердный шериф, взяв правосудие в свои руки, конфисковал собственность семьи.

Он пришел в дом, похватал все добро и провизию, какая попалась ему под руку, увел скотину, которую продал потом за полцены, а что не сумел продать, то забил на мясо и отправил в Вест-Индию; выплеснул пиво и унес бочонок, вылил похлебку и унес горшок, так что кормить детей стало нечем.

Как и Сара, Мэри не могла заставить себя показывать против своего хозяина. Но, вместо того чтобы присоединиться к соседям, которые в количестве 52 человек составили и подписали петицию в защиту Джона Проктора, она поделилась сомнениями с товарками. Почуяв опасность, Энн Патнам, Мерси Льюис, Мэри Уолкотт и Абигайл Уильяме обвинили Мэри Уоррен в ведовстве.

Судьи и бывшие подруги преследовали Мэри с 21 апреля по 12 мая, пока она наконец не признала, что призрак Джона Проктора не дает ей покоя. Вопросы, которые ей задавали, вращались в основном вокруг книги дьявола: ставила она в ней свою подпись или нет. Девушка созналась, что пальцем нарисовала там черный знак. Но вот во что именно она окунула свой палец, чтобы поставить этот знак — в слюну, пот или «сидр, который пила перед этим», — девушка затруднялась ответить. Когда ее заключили в тюрьму и давление со стороны судей ослабло, она признала:

«Когда я была больна, то мне казалось, будто я вижу призраки сотен людей». Она говорит, что с головой у нее было не все в порядке, так что она не может сказать, что именно говорила тогда. А теперь упомянутая Мэри утверждает, что, выздоровев, она не может с уверенностью сказать, что и впрямь видела призраки в указанное время.

Преступления других несовершеннолетних обличителей ведьм можно хотя бы отчасти оправдать тем, что они страдали от эпилептических или спастических припадков или умственного расстройства. Но преступлениям салемских девушек никакого оправдания нет. Ни пока шел процесс, ни даже когда начались казни, ни одна из девушек ни разу не проявила ни малейших угрызений совести или раскаяния (за исключением Сары Черчиль и Мэри Уоррен). Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что делают. Все их поступки на протяжении 1692 г. указывают на то, что девушки сознательно шли на преступление, причем без всяких на то причин, просто так, для забавы. 28 марта в трактире Ингерсолла одна девушка заявила, будто видит призрак миссис Проктор, которая пришла мучить ее. Миссис Ингерсолл «ответила девушке, что она лжет, в комнате никого нет. Тогда девушка сказала, что сделала это просто для забавы: „Надо же и позабавиться когда-нибудь”».

Некоторые юные обвинительницы так вошли во вкус, что не могли остановиться, даже когда процесс давно закончился, и в акте отмены решения о лишении гражданских прав от 1711 г. сказано: «Некоторые истицы и свидетели обвинения… обнаружили с тех пор свой злобный и порочный нрав». Единственным документом, подтверждающим бессмысленную злобу выдвинутых тогда обвинений, является признание Энн Патнам, которое она сделала 14 лет спустя, в возрасте 26 лет:

Я желаю покаяться перед Богом за ту печальную и скорбную роль, которая по воле Провидения выпала на долю семьи моего отца в 1692 году; в том, что мне в детстве привелось волей Господней стать орудием обвинения нескольких человек в тяжком преступлении, через что они расстались с жизнью, однако теперь у меня есть все основания считать, что те люди не были виновны. В то печальное время сатанинское наваждение обмануло меня, и я боюсь, что вместе с другими стала, хотя и без всякого злого умысла или намерения с моей стороны, орудием в чужих руках и навлекла на свою голову и на головы моего народа проклятие невинно пролитой крови; честно и прямо перед лицом Бога и людей заявляю, что все, сказанное или сделанное мною тогда, было сказано и сделано не по злобе или из недоброжелательства к кому-либо, ибо ни к кому из них я таких чувств не питала, но единственно по невежеству в результате сатанинского наваждения.

И в особенности за то, что я стала главным орудием гибели матушки Нерс и двух ее сестер, я желаю быть повергнутой во прах и униженной, поскольку я вместе с другими стала причиной такого страшного бедствия для них самих и для их семей; по этой причине я желаю пасть ниц и молить прощения у Господа и у всех тех, кому я причинила столько обид и горя, у тех, чьи родственники пострадали от обвинения.

К обвинениям девушек, которые заявляли, что «ведьмы» вредят им в призрачном обличье, присоединились и взрослые с разговорами о порче. Разумеется, об этих предполагаемых проступках в обвинительных протоколах суда ни словом не упомянуто, да и в качестве свидетельских показаний их приняли, похоже, лишь на основании принципа «всякое лыко в строку». Примером заявлений подобного рода, причем далеко не самым бестолковым, можно считать свидетельство Сары Холтон против Ребекки Нерс. Каждый раз, когда речь заходила о порче скота или нанесении вреда человеку, потерпевшие демонстрировали полную неспособность мыслить логически и, соединяя два события, произошедшие в одно и то же время, пытались установить на этом основании причинно-следственные отношения между ними.

Свидетельские показания Сары Холтон, вдовы Бенджамина Холтона, покойного, которая утверждает и говорит, что «около трех лет тому назад примерно в это же время мой дорогой любимый муж Бенджамин Холтон, ныне покойный, был еще жив и находился в добром здравии до тех пор, пока Ребекка Нерс, которую сегодня обвиняют в ведовстве, не пришла однажды субботним утром в наш дом и не накинулась на моего мужа с бранью за то, что наши свиньи пролезли на ее поле (хотя все наши свиньи носили ярмо, как и положено, а у них изгородь была в нескольких местах повалена). Но, что бы мы ни говорили и как бы ни упрашивали, она продолжала ругаться и браниться; потом кликнула своего сына Бенджамина и велела ему бежать за ружьем и перестрелять всех свиней до единой, пока они не ушли с поля, и во все это время бедный мой муж не сказал ей ни одного худого слова. Вскоре после этого случилось моему мужу выйти из дому очень рано, а когда он возвращался, у самого входа в дом случился с ним странный припадок: он вдруг ослеп и почувствовал боль, как будто его сильно ударили два или три раза. А когда он пришел в себя, то сказал мне, что думал, будто не войти ему уже больше в дом. Все лето после того случая он проболел, то и дело теряя зрение и мучаясь сильными болями в желудке. Недели за две до смерти у него начались странные припадки, наподобие тех, которыми страдали эти бедные девушки, когда мы все думали, что они скончаются. Доктор, которого к нему позвали, не мог сказать, в чем причина болезни. За день до смерти ему полегчало и он был в хорошем настроении, но в полночь снова начались ужасные припадки и продолжались до следующей полночи, когда мой бедный супруг в страшных мучениях расстался с жизнью».

Однако по сравнению с грехом  любые преступления были сущая ерунда; договор с дьяволом, а не зло, которое могло стать его результатом, вот что было по-настоящему важно. Коттон Мафер определял ведовство как «отречение от Господа и возведение гнусного дьявола на трон Высочайшего; самое отвратительное предательство из всех возможных».

Причиной охватившей Салем и его окрестности истерии стали огульные обвинения в ведовстве, которые девушки-зачинщицы предъявляли кому попало. Некоторые люди, возможно одобрявшие арест таких «низких» людей, как Титуба или Сара Гуд, и сами пострадали от тех же обвинений всего несколько недель спустя, как это произошло, к примеру, с Мартой Кори, которая сказала: «Вполне понимаю, почему дьявол сделал ведьмами именно их; они лентяйки и грязнули, и на уме у них отродясь ничего доброго не бывало».

Однако за время процесса на скамье подсудимых перебывали представители всех слоев салемской общины, от богатых землевладельцев до их батраков.

У Джона Проктора был дом, скотина и девушка-служанка (та самая Мэри Уоррен), которая помогала присматривать за пятью детьми. Разговоры о ведовстве всегда вызывали у него раздражение, это его и погубило. Сэм Сибли, дядя Мэри Уолкотт, сообщил, как Проктор поступил с Мэри, когда та в первый раз симулировала припадок. Даже с друзьями опасно было говорить по душам. «Если бы ему (Проктору) отдали на несколько дней индейца Джона, то уж он из него всякую дурь про дьявола выколотил бы». Это заявление тоже было предложено суду в качестве показаний одним свидетелем (дьяконом Натаниелем Ингерсоллом). Скепсис Проктора и его отказ разделять заблуждения большинства превратили его самого в колдуна.

Самой значительной жертвой этого процесса стал бывший священник деревни Салем преподобный Джордж Барроуз, который уехал из тех мест в 1682 г.

В церкви деревни Салем он прослужил всего два года, с 1680-го по 1682-й. Тогда это был совсем еще новый приход, который отделился от города Салем в 1672 г. Однако прихожане уже успели рассориться с прежним священником из-за того, сколько ему положить платы. Барроуз унаследовал от своего предшественника Джеймса Бейли враждебно настроенную паству и расколотый приход. Когда в 1683 г. он приехал в деревню Салем из Мэйна, где тогда проживал, то во время официальной встречи со старейшинами общины его арестовали на основании жалобы Джона Патнама за неуплату долгов. Выяснилось, однако, что приход задолжал священнику в несколько раз больше, и дело было закрыто. Несколько лет прошло, прежде чем церковь деревни Салем изжила свою дурную славу и туда согласился приехать Деодат Лоусон, который и пробыл там до 1688 г.; затем паства снова осталась без пастыря и пребывала в таком состоянии до ноября 1689 г., когда появился преподобный Сэмюэл Паррис.

Семейство Патнам стало роком преподобного Барроуза. Поскольку дом священника требовал капитального ремонта, то Барроуз жил какое-то время у Патнама и его жены, которые беспрестанно совали нос в его личную жизнь. Когда в 1681 г. скончалась вторая жена священника, Патнамы распустили слух, будто он был с ней не столь добр, как следовало бы. В 1682 г. Барроуз вернулся домой, в Мэйн, оставив у Патнамов молоденькую девушку по имени Мерси Льюис, сиротку, которую он пригрел еще дома, в Портленде. Эта девушка, которой Барроуз стал другом, да еще дочь Томаса Патнама Энн (племянница Джона) сделались главными свидетелями обвинения по делу священника и разделили ответственность за его гибель.

«Больные» девушки из Салема бросались обвинениями направо и налево уже два месяца, когда «в маленьком черном священнике, который жил в Каско-Бей» кто-то признал Джорджа Барроуза. До этого девушки вели какие-то толки о собраниях на лугу преподобного Сэмюэла Парриса, а признания раскаявшихся ведьм изобиловали ночными полетами на метлах, угощениями «из жареного и вареного мяса», нечестивым причастием из «красного хлеба и красного, как кровь, вина» (почти все пуритане верили, что превращение хлеба и вина в плоть и кровь Христову — дьявольский трюк) и проповедями, нацеленными на обращение новичков. И многих интересовал вопрос: «Кто был тот высокий черный человек в шляпе с высокой тульей».

20 апреля 1692 г. двенадцатилетняя Энн Патнам под присягой показала, что ее «сильно испугал» призрак священника, который душил ее и заставлял писать в его книге. «Я сказала ему, как ужасно, что он, священник, которому положено учить детей страху Божьему, дошел до того, что соблазняет бедные беззащитные создания отдавать души дьяволу». Она продолжала: «О, страшный призрак, назови мне свое имя, чтобы я знала, кто ты. Но он снова стал мучить меня и заставлять писать в своей книге, а я опять отказалась. И тогда он сказал, что его имя — Джордж Барроуз». 3 мая Энн подкрепила свои ранние показания против Барроуза дополнительными обвинениями в убийстве обеих жен. Во время допроса преподобного Джорджа Барроуза она под присягой заявила, что видела призраки двух женщин, чьи кровоточащие раны были залеплены сургучом.

И одна сказала мне, что она была первой женой (мистера Джорджа Барроуза) и он (мистер Барроуз) ударил ее ножом в левую подмышку и залепил рану сургучом. И она отвела саван и показала мне это место; и еще она сказала, что это случилось в доме, где теперь живет мистер Паррис. А другой (призрак) рассказал мне, что мистер Барроуз и его нынешняя жена убили ее в лодке, когда она поехала повидаться с друзьями, потому что они поссорились. И оба призрака взяли с меня обещание, что я расскажу об этом судьям в присутствии самого мистера Барроуза.

Девятнадцатилетняя Мерси Льюис, приведенная к присяге 7 мая, опознала в дьявольской книге имен книгу, «которая находилась в кабинете Барроуза, когда я жила с ними; но я сказала, что не верю ему, потому что часто бывала в его кабинете, но никогда этой книги не видела. На это он ответил, что в его кабинете было несколько книг, которых я никогда не видела, и что он может вызывать дьявола». Она подтвердила рассказ Энн о появлениях призраков убитых жен и добавила: «На следующую ночь он сказал мне, что сделает так, чтобы я не видела его жен, потому что не хочет, чтобы я была свидетелем против него». Потом Мерси вспомнила библейскую историю и продолжала так:

Девятого числа сего мая месяца мистер Барроуз перенес меня на вершину высокой горы, показал мне оттуда все царства мира и сказал, что все они будут мои, если я напишу в его книге, а если нет, то он сбросит меня вниз и сломает мне шею. Но я отвечала, что царства земные не принадлежат ему, а значит, не ему их и раздавать, и отказалась писать что-нибудь в его книге, пусть хоть на целый лес торчащих вил меня бросает.

Однако самое крайнее заявление из всех одержимых сделала Абигайл Хоббс, которая 12 мая созналась, что дьявол в облике Барроуза принес ей кукол, в которые она должна была втыкать булавки.

Вопрос:  Кто принес тебе кукол?

Ответ:  Мистер Барроуз.

В.: Как он принес их тебе?

О.: Сам, в своем телесном обличье.

На этот раз речь шла не о призраке или видении: Барроуза можно было коснуться рукой. Но самое интересное заключалось в том, что сама Абигайл находилась в тот момент в тюрьме, а Барроуз — в Мэйне, в 80 милях от Салема. Однако ее показания отнюдь не оговорка, что и подтверждает следующий вопрос:

Вопрос:  Барроуз был с тобой сам, в своем теле?

Ответ:  Да, и когда приходил уговаривать меня приложить руку к его книге, тоже. Он появился сам, и я чувствовала его руку.

Еще раз спектральное доказательство было упомянуто 5 августа Бенджамином Хатчинсоном, который вспомнил, что 21 апреля Абигайл Уильяме видела призрак Барроуза напротив трактира Ингерсолла.

Я спросил ее, где маленький человечек. Она ответила: «Там, где след от колеса». В руках у меня были вилы с тремя зубцами, и я швырнул их туда, куда она сказала. С ней тут же случился небольшой припадок, а когда он прошел, она сказала: «Ты порвал его плащ, я слышала, как он затрещал». — «В каком месте?» — спросил я. «На боку», — ответила она.

Хатчинсон вошел в большую комнату трактира, и Абигайл крикнула:

«Вон он стоит!» Я стал спрашивать: «Где, где?» — и выхватил рапиру. Но он тут же исчез, по словам девушки. «Ничего не осталось, — сказала она, — только серая кошка». Тогда я спросил: «А где она, эта кошка?» — «Вон там, — отвечала она, — вон». Я ударил рапирой. С ней снова сделался припадок, но прошел, и она сказала: «Ты убил ее, Сара Гуд пришла и унесла тело».

Эту историю Абигайл услышала от Мэри Уолкотт, которая рассказывала ее 19 апреля, только тогда героиней была Бриджет Бишоп, а сражался с призраком ее брат Джонатан, который один раз ударил так сильно, что «порвал ей плащ, и я услышала, как затрещала материя».

На основании показаний шести подростков и восьми раскаявшихся ведьм, да еще девяти свидетельств (из которых только два принадлежали очевидцам) феноменальной силы Барроуза — тот, хотя и маленького роста, был признанным атлетом в Гарварде — ему и вынесли приговор. Решающее доказательство прозвучало непосредственно во время суда, когда девушки обвинили Барроуза, которого содержали в тюрьме, в том, что он их покусал. Они продемонстрировали отметины зубов, и тогда судьи велели открыть Барроузу рот и сравнить отпечатки с зубами обвиняемого, «которые отличались от зубов других людей».