ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ РЕЛИГИИ

Два пути исследования, как известно, открыты психологии, как общей, так и отдельным ее отраслям, посвященным разработке особенно интересных проблем: она может попытаться дать простое, по возможности точное и беспристрастное описание самых фактов; или же тотчас приступить к анализу и объяснению явлений. Но на какой бы путь ни ступила психология, двум требованиям она должна удовлетворять во всяком случае. Во-первых, она должна избегать всякой тенденции, чуждой установке фактов и почерпнутому непосредственно из них объяснению. Во-вторых, психология, как эмпирическая наука, не должна выходить за границы поставленной ею задачи исследования процессов сознания, совершающихся как в индивидуальной, так и в социальной жизни человека. Беспристрастность психологического исследования не должна, следовательно, нарушаться никакими метафизическими или практическими мотивами, с другой стороны, и психология не должна вторгаться в область других дисциплин далее, чем это нужно для её задач. Психология религии, которая пожелала бы стать на место философии религии, не менее преступает законные границы, чем психология мыслительных процессов, выдающая себя за теорию познания. В обоих случаях психология, без сомнения, может принести пользу соответствующим философским дисциплинам, которые, со своей стороны, никогда не должны упускать случая воспользоваться богатым психологическим материалом. Но далее этого права психологии не простираются. Она не может решать вопроса о ценности логических или этических норм, равно как о метафизической сущности религии, так как она и не нормативная наука, и не наука о ценностях, в собственном смысле этого слова, и не часть метафизики.

Между тем в наше время многие повинны в таком смешении психологии с чуждыми ей дисциплинами. В особенности же часто незаконным образом суживают кругозор той отрасли психологической науки, которую иногда называют психологией религии, и примешивают к ней тенденции, чуждые задачам психологии. Обе ошибки естественным образом связаны друг с другом: избирают определенную, более или менее ограниченную область явлений, наиболее, по-видимому, соответствующих той тенденции, с которой подступают к психологии. В этом отношении богословский прагматизм с его стремлением понять религию из экстаза, очевидно, столь же односторонен, как и известные мифологические гипотезы, которые стремятся вывести всю мифологию, и если возможно, и всю религию из веры в существование душ или из впечатления, производимого бурей, солнцем, луною и ее фазами. И религия возникла не из одного корня, а из многих. Кто хочет психологически исследовать её происхождение, тот должен проникнуть в совокупность явлений религиозной жизни и попытаться проследить отношения отдельных факторов друг к другу и к другим жизненным явлениям. Видения и экстаз могут удовлетворить лишь того, кто подходит к ним с намерением найти в них то, что заранее в них вложено. Для психолога такое произвольное смешение самых разнородных явлений стоит на одной линии с истолкованиями тех философов Просвещения, которые в духе "Système de la Nature" сводили религию к изобретению жрецов на том только основании, что среди знахарей - колдунов первобытных народов и среди буддийских и христианских святых встречались иногда и обманщики. Всякое научное, следовательно, и всякое психологическое исследование требует, чтобы мы обращали внимание на те условия, в которых происходят те или иные явления; поэтому и в данном случае нужно прежде всего обращать внимание на ту психическую среду, в которой возникли интересующие нас явления. Индивидуальные показания и переживания приобретают поэтому;- как для истории религии, так и для психологии религии - значение лишь в том случае, если принята во внимание также та религиозная среда, в которой они возникли. Религия, так же как язык и обычаи, является созданием человеческого общества, и связана с ними самым тесным образом. Подобно тому как язык хранит в себе живыми религиозные предания, из которых каждый приобретает себе собственную религиозность, точно так же из нравов возникает особенно ценимый и почитаемый круг религиозных обычаев в культе, который опять-таки служит образцом для индивидуальной религиозности. Поэтому психология религии прежде всего является частью психологии народов, и так как индивидуум вообще предполагает общество, то и в области религии, как и во всякой другой, какие-либо явления могут быть объяснены психологически лишь на этой социальной основе. Психология же народов, в свою очередь, предполагает опять-таки историю явлений общественной жизни. Утверждение, что психология религии не имеет ничего общего с историей религии, стоит в методологическом отношении на одной линии с другим утверждением, что психологические проблемы языка, искусства, обычаев не зависят от исторического развития этих явлений. История должна при этом пониматься в самом широком смысле слова. Совершенно неверно поэтому мнение, согласно которому не нужно исследовать религии первобытных народов, как своего рода доисторические, в особенности, если мы припомним, какими богатыми данными обязаны мы новейшему народоведению относительно происхождения и первоначальных стадий развития важнейших религиозных воззрений и культов, продолжающих в более возвышенных и духовных формах жить и в христианстве.

Если историческая оценка религиозных явлений является необходимым условием их психологического обсуждения, то психология религии может быть только генетической. Эта генетическая психология религии может разрабатываться двумя путями. Можно представить религиозное развитие в ряде следующих друг за другом в восходящем направлении ступеней, т. е. как бы сделать отдельные поперечные разрезы общей органической связи истории религии. Или же можно - пользуясь той же метафорой, - делать продольные разрезы, т. е. прослеживать эволюцию некоторых групп значительных явлений от их едва уловимых зачатков. Как ни неизбежен первый метод, однако он отчасти предполагает второй, отчасти дополняется им. Примененный же без связи со вторым, он легко приводит нас к опасности разделить то, что связано, или же смешать вместе совершенно разнородные элементы, или даже к опасности схематических классификаций, полагающих в основу деления предвзятые понятия. Исследование эволюции! отдельных явлений предоставляет нам, напротив, ту выгоду, что оно делает очевидною для нас действительную генетическую связь, по крайней мере для одной ограниченной области, и тем самым впервые дает нам возможность включить ее в общее развитие. Вместе с тем, такое исследование способствует плодотворному, глубже проникающему в отношения отдельных групп явлений применению синтетического метода. Психологическое развитие молитв, жертвоприношений, церемоний очищения, обрядов погребения, происхождение столь многочисленных, переходящих друг в друга, представлений табу, представлений чего-либо нечистого, греховного или же святого, ассимиляция сновидений и экстатических возбужденных состояний через религиозные аффекты, наконец, различным образом вплетающиеся сюда отношения к миру животных, к мифологическим представлениям о небе и земле, - все это и многое тому подобное дает нам массу то развивающихся параллельно, то переплетающихся друг с другом явлений, которые необходимо охватить ! во всей их совокупности, чтобы иметь возможность ближе подойти к вопросу, каким образом возникает религия в объективном смысле, и каковы те субъективные мотивы, к которым дают возможность заключать их объективные порождения. Лишь тенденциозный философ может удовольствоваться отдельным, выхваченным из общей связи явлением, так как он заботится не об изучении самой религии, но об оправдании своей предвзятой точки зрения; но такое произвольно изолирующее исследование не может быть названо психологией религии. Нельзя также отделаться при этом отговоркой, что все служащее в данном случае психологии религии материалом относится к области истории религии, так как психология всегда имеет дело лишь с фактами индивидуального сознания, которые в конечной основе своей независимы от всяких исторических условий. Во-первых, последнее утверждение вообще неверно, так как оно распространяет общезначимость последних элементов сознания, ощущений, чувствований простых аффектов на такие психические продукты, которые - насколько позволяет судить наш опыт - вообще возникают лишь при определенных исторических условиях. Во-вторых, неправильно, что история религии, сама по себе взятая, дает уже ответ на проблемы, которые поставлены в этом случае психологии религии. Задача истории - охарактеризовать отдельные религии в значении их для духовного развития народов. Но история религии отнюдь не может показать, как относятся эти явления к другим религиозным идеям, проявляющимся отчасти в тех же, отчасти в совершенно различных и независимых друг от друга областях, и в какой связи вообще находятся религиозные мотивы с общими душевными способностями человека, - это задача не истории религии, но психологии. Поэтому невозможна никакая психология религии без истории религии; но первая может оказывать существенные услуги второй. Однако история всегда может еще выполнить важные задачи и отказавшись от этих услуг, как это показывает пример бесчисленных историков религии, кото! рые или воздерживались от психологической мотивировки, или же считали психологию такою областью, к которой неприложимы правила научной методологии, и каждый поэтому поступает в ней по собственному произволу и усмотрению.

Таким образом, психология религии занимает место между общей психологией и историей религии. Задача её - поставить религиозные явления, известные нам из истории религии, в связь с общими мотивами человеческого мышления и поведения, а также показать источники новых мотивов, которые индивидуальное сознание черпает из развития религии, рассматриваемого в психологии народов. Но как ни важна психология религии сама по себе, как ни велико её значение для философской оценки религии, однако она и не охватывает всю область науки о религии и не совпадает по своей задаче с философией религии. Конечно, и для философии религии она имеет немалое значение. Но значение это состоит в том, что при всем различии в частностях, в общих чертах она показывает сходное развитие религиозного сознания. При всем том задачи психологии религии и философии религии совершенно различны. Психология религии имеет целью проследить фактическое развитие явлений религиозного со! знания; в этом смысле она - чисто эмпирическая наука, которая, подобно индивидуальной психологии или естествознанию, должна воздерживаться от всяких оценок, касающихся значения отдельных фактов для общей связи. Напротив, философия религии прежде всего должна ответить на вопрос, насколько возможно обосновать философски свойственную всякой религии идею потустороннего мира, как восполнения мира чувственно постигаемого. Психология религии, правда, может указать фактические формы развития этой идеи; но вопрос о ее общезначимости и ценности отдельных фазисов ее развития, по сравнению с этим общим ее значением, подлежит уже суду философии религии. Вопрос этот показывает, вместе с тем, что сама философия религии относится к области метафизики: вопрос о реальности или нереальности потустороннего мира более всякого другого носит метафизический характер, и если отнести его в область теории познания, то это поведет лишь к пагубному увеличению числа научных областей и смешению ! их. Кантова критика метафизики его времен сохраняет в этом отношении всю силу и для наших дней. Как ни справедлива эта критика по отношению к метафизическому догматизму, едва ли, однако, можно согласиться с Кантом в его желании подчинить метафизику теории познания в таком смысле, чтобы его метафизика природы и нравов служила переходной областью между критическими частями его философии и их применениями. Содержание его метафизики непременно должно было показаться позднейшему кантианству слишком скудным, чтобы удержать за нею гордое имя прежней царицы философских дисциплин. Таким образом, Кантово осуждение онтологической метафизики распространяли, обыкновенно, и на метафизику вообще, почему и устранили ее совершенно как лишь мнимую науку прежних времен. Ближайшие по времени к Канту спекулятивные философы, Фихте и Гегель, конечно, безразлично относились к этому вопросу, и сама критическая философия была для них лишь несовершенной предварительной ступенью их собственного стремле! ния разрешить все философские проблемы, исходя из единства господствующей в их системах мысли. Когда же начался "поворот назад к Канту", критицизм смешался с возникшим в борьбе именно с этими спекулятивными системами скептицизмом. И тогда наступило время того расцвета гносеологии, когда она впервые была окрещена этим именем и стала считаться главной, если не единственной имеющей право на существование философской дисциплиной; и лишь этика предъявляла еще свои скромные права. Светоч метафизики загасил, как полагали тогда, уже Кант, смерти натурфилософии помимо воли способствовал Шеллинг своими фантастическими нелепостями, этика была упразднена утилитаризмом, для проведения которого не требовалось никакой философии, наконец, психология пошла по собственной дороге, - что же и оставалось делать философу, как не заняться гносеологией. Правда, специальные дисциплины не особенно заботились о ней; зато она слыла в достаточной мере безобидной, чтобы ее оставили в покое с этой стороны! . Вот тот фазис развития новой философии, в котором имеет свои корни мысль "религиозной теории познания"; и хотя эта "религиозная гносеология" и должна оперировать с совершенно иными средствами и по совершенно другим принципам, чем обычная, однако она поселилась в достаточной близости от неё, чтобы обитать под той же защищающей кровлей. И на почве этой же богословской надстройки над учением Канта о познании возникла, наконец, и программа "рационализации иррационального". Правда, никто не знает, как ее выполнить; но само выражение во всяком случае показывает, что религия представляет собою нечто иррациональное или, как более удачно выразился Лейбниц, заменяя противоположное понятие восполняющим, нечто сверхразумное. Никто не станет сомневаться в этом тяготении веры к мистицизму. Но в философии оно неуместно. Это признавал и единственный выдающийся богослов прошлого столетия, бывший в то же время и философом - Шлейермахер, как ни близким чувствовал он себя лично к ре! лигиозному мистицизму. Пожалуй, один он из всех своих современников понимал, что хотя Кант и разрушил старую рационалистическую метафизику, однако не устранил тем самым метафизические проблемы вообще. Они остались, и останутся навсегда, ибо это неизбежные проблемы человеческого разума, хотя бы пути, по которым должна идти в их разрешении современная метафизика, и были иными, чем прежде. Не с высот трансцендентных понятий должна метафизика спускаться в обширное поле опыта, но с него подниматься, чтобы, подойдя к границам опыта, задаться вопросом, как возможно за его пределами достичь последнего единства мышления и бытия по имманентным мышлению законам связи данных в опыте явлений. И для такой метафизики критическая работа Канта отнюдь не потеряна: как, с одной стороны, недопустимо переносить метафизические проблемы в гносеологию, так, с другой, необходимо, чтобы не теория познания была подчинена, как в старом рационализме, метафизике, но, наоборот, принципы познания служили о! боснованием метафизики.

¹ Researches into the physical history of mankind, по-немецки издал с 3-го англ. изд. Рудольф Вагнер: "Naturgeschichte des Menschen", Leipzig, 1840-1848.

² В первом томе этого журнала, 1860, стр. 1-73.

³ Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft, B. I, 20.

⁴ В основу нашего изложения положено, главным образом, введение ко второму изданию труда Пауля, Halle, 1886. Впрочем, первое издание 1880 г. во всем существенном совпадает со вторым. То же можно сказать и о вышедшем в 1909 г. четвертом издании.

⁵ Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft, B. I, 28 и следующ.

⁶ Сравни мою Logik ³, III, 243 ff.

⁷ В особенности укажем здесь Теодора Вайтца в его "Anthropologie der Naturvölker". Работы Эдуарда Бернета Тэйлора, Дж. Г. Фрэзера и др., как более сравнительного характера, относятся скорее к психологии народов в собственном смысле слова.

⁸ Beilage der Allgemeinen Zeitung, 1902, Nr. 13, 14.

⁹ Diedrich Westermann, Wörterbuch der Ewe-Sprache, 1905, Einleitung, S. 15*. Grammatik der Ewe-Sprache, S. 44 ff. Срав. еще C. Meinhof, Die moderne Sprachforschung in Afrika, 1910, S. 75 ff.

¹⁰ Piël, Pual, Hiphil, Hophal - формы спряжений в древнееврейском языке, соответствующие нашим залогам. Примеч. перев.

¹¹ Переводчик счел здесь необходимым исправить явно неверно напечатанный текст Вундта. Вместо "Palpelformen" в переводе поставлено "пильпель" и вместо "garar" - "gargar". В оправдание сошлемся на знаменитую грамматику древнееврейского языка Гезениуса, §55. Переработавший после смерти Гезениуса (1842) его грамматику Рёдигер воспользовался той же монографией Потта об удвоении, что и Вундт, ссылающийся на нее. Поэтому примеры у них одни те же. По английскому изданию Гезениуса 1880 г. (Gesenius Hebrew Grammar translated from Roediger's edition by Davies, p. 141) соответствующее место читается таким образом: Pilpel is formed by doubling both of the essential stem-letters... This also is used of motion quickly repeated, which all languages are prone to express by repetition of the same sound,... to tincle, to gurgle" и мн. др. примеры. ! Сравн. Wundt, Völkerpsychologie, I², 350, где напечатано Palpel, но gargar. Примеч. переводчика.

¹² Племени Фула, пулло=коричневый, феллата, феллани в центральном и западном Судане. Примеч. переводчика.

¹³ Paul, Grundriss der germanischen Philologie, 1², S. 178.

¹⁴ Herbart, Ueber einige Beziehungen zwischen Psychologie und Staatswissenschaft, Werke, Bd. 9, S. 201 ff. (Ausg. Hartenstein).

¹⁵ Сравн. F. Kaufmann, Altdeutsche Genossenschaften, in "Wörter und Sachen, Kulturhistorische Zeitschrift", Bd. 2, 1910, S. 9 ff.

¹⁶ Hermann Paul, Rede, gehalten beim Stiftungsfeste der Universität München am. 26 Iuni 1910. Напечатано в октябрьском номере журнала "Süddeutsche Monatshefte" 1910.

¹⁷ Völkerpsychologie, eine Untersuchung der Entwickelungsgesetze von Sprache, Mythus und Sitte. Leipzig. 1900. Второе изд. 1904.

На русск. языке ср. реферат Ф. Ф. Зелинского в "Вопросах философии и психологии", 1902 г., кн. 61 и 62. Прим. пер.

¹⁸ В своей речи о психологии народов Пауль находит "удивительное противоречие" в том, что я распространил проблему психологии народов на все духовные продукты человеческого общества, а затем "ограничил" ее языком, мифологией и обычаями (вышеприведенная речь, стр. 365). В методологии своего "Grundriss der germanischen Phihologie" I², стр. 156) Пауль говорит, что "есть основание ставить в особенно тесную связь исследование именно этих трех областей, так как они, с одной стороны, нуждаются в психологическом основании, с другой стороны, наоборот, доставляют психологии ценный материал для обработки". Это прежнее мнение Пауля кажется мне более истинным, чем позднейшее. О чисто относительном значении указанного ограничения тремя областями сравн., см. ранее.

¹⁹ C. Meinhof, Die moderne Sprachforschung in Afrika, 1911, S. 58 ff.

²⁰ Völkerpsychologie, Mythus und Religion. I², S. 150 ff. III, S. 667 ff.

²¹ B. Delbrück, Grundfragen der Sprachforschung, 1901, S. 98.

²² Taк, например, Hugo Schuchardt, Sprachgeschichtliche Werte. Festschrift zur Philologenversammlung in Graz, 1910.

²³ Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte ⁴, S. 38.

²⁴ Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte ⁴, S. 37 ff.

²⁵ Hugo Schuchardt, Sprachgeschichtliche Werte, 1909.

²⁶ Краткое изложение этого вопроса имеется, впрочем, у Уильяма Джемса. Прагматизм, новое издание для старых методов мышления, русский перевод П. Юшкевича с приложением статьи переводчика о прагматизме. СПб. 1910. Мы можем при этом оставить без внимания отличие американского прагматизма от английского прагматического направления, проводимого под названием "гуманизма" главным образом Ф. К. С. Шиллером. Впрочем, Шиллер дает много существенно важного для освещения нового направления, благодаря проницательной критике предшествующих ему течений английского идеализма.

На русском языке о Шиллере см. Берман. Сущность прагматизма, новые течения в науке о мышлении. М. 1911 - прим. пер.

²⁷ Schiller, Studies in Humanism, p. 368.

²⁸ Русск. пер. Уильям Джемс. Многообразие религиозного опыта. Перевод с английского В. Г. Малахиевой-Мирович и М. В. Шик под ред. С. В. Лурье. Изд. журнала "Русская Мысль" М. 1910.

²⁹ W. James, Die religiöse Erfahrung in ihrer Mannigfaltigkeit, deutsch von G. Wobbermin, 1907. Vorwort. S. XVIII.

В русском издании заключительная глава сохранена. Cм. стр. 511-518 русск. пер. Прим. nep.

³⁰ John Stuart Mill, Ueber Religion, deutsch von E. Lehmann, 1895, S. 154 ff.

Сравн. об ограниченности Божества: Уильям Джемс. Вселенная с плюралистической точки зрения. М. 1911. Издательство "Космос", страницы 171, 172, 175. Сам Джемс ставит однако свои воззрения в данном пункте скорее в зависимость от Г. Т. Фехнера. Прим. пер.

³¹ Der italienische Modernismus (Reformkatholische Schriften Nr. 11). 1908, S. 105.

³² Ernst Troeltsch, Psychologie und Erkenntnistheorie in der Religionswissenschaft, 1905, S. 14.

³³ У. Джемс. Прагматизм, русск. перевод. стр. 8.

³⁴ Относительно этого пункта нет полного согласия между теологами, придерживающимися прагматической психологии религии. Трёльч стремится совершенно исключить из психологии религии рассмотрение исторических условий возникновения религиозных чувствований; наоборот, Воббермин настаивает на том, чтобы условия эти, поскольку они относятся к области религий культурных народов, были приняты во внимание (Der gegenwärtige Stand der Religionspsychologie, Zeitschrift für angewandte Psychologie, Bd. 3, 1910, S. 518 ff). Затруднительно сказать, почему он не принимает во внимание религии также первобытных культурных или полукультурных народов, несмотря на то, что последние годы дали нам богатейший материал для исследования начатков религиозной жизни.

³⁵ Wobbermin, Vorwort zu James, Die religiöse Erfahrung, S. VIII, XVII.

³⁶ Ernst Troeltsch, Psychologie und Erkenntnistheorien in der Religionswissenschaft. S. 30 ff.

³⁷ Относительно этого требования ср. мою System der Philosophie I³, S. 339 ff. и Kleine Schriften, Bd. I, S. 132 ff, 214 ff.