Тэфи (Инна): высказать мнение по поводу доклада Адамовича, основывыясь на свою философию. Прочитать стих.

Г. В. Адамович (Оксана): Примем точку зрения 3. Н. Гиппиус. Допустим, что нельзя, из боязни упустить целое, забывать о мелочах. Но, в конце концов, целое познается по мелочам, по руке, например, можно узнать о болезни или о здоровье всего организма. Если же всегда смотреть только на целое, то не увидишь ни рук, ни ног, ничего.

Также H. М. Бахтин, к сожалению, он не уловил мою основную мысль: поэзия разрушает жизненный порядок.

H. М. Бахтин чрезвычайно эффектно построил какую-то вымышленную поэзию. Я опять скажу: этого не бывает. Из этого ничего не выходит. В теории — это прекрасно, на практике — это ложь. Поэзия из этого не получается. Когда мы понимаем, о какой поэзии говорит Бахтин, то у нас такое ощущение, будто нам дали камень вместо хлеба.. С В. В. Вейдле я почти во всем согласен, кроме его согласия с H. М. Бахтиным.

И. А Бунин (Гаврилова). Ответ Адамовичу (о старой и новой поэзии и о миссии русской эмиграции):

Вы, Георгий Викторович, годитесь мне даже не в сыновья, а скорее, во внуки. Мы с вами уже не раз беседовали о классическом и новом направлениях в русской поэзии. Мне кажется, я по праву вас сегодня назову лучшим критиком русской эмиграции. Вы умеете чувствовать и талантливо выражать свои замечания по поводу стихотворных произведений разного вкуса. Вы уважительно относитесь ко мне, этого нельзя отнять, однако иногда позволяете себе немного надо мной подтрунивать (это типичная проблема отцов и детей, если хотите, а в нашем случае даже отцов и внуков). Меж тем, мне кажется, вам бы стоило прислушаться к моему голосу. Для меня живы, как никогда, традиции русской классической поэзии, для вас же они если не мертвы совсем, то полумертвы. Вы отстаиваете с жаром вкусы и интересы своего поколения, иногда забывая, что все мы выросли на русской почве, мы так или иначе продолжаем Пушкина или Толстого. Вы же сегодня боготворите Блока и Анненского, которых я признать не желаю категорически (слава богу, не переоцениваете Достоевского, которого я считаю писателем для юношества). Вы задаете вопрос: так ли уж ничтожны современные поэты? Не скажу, что они ничтожны совсем. Все мы одинаковом бедственном положении. Вы упрекаете меня (как я понял из ваших слов) в том, что я в своей поэзии (как кажется вам) в своих стихах и прозе отхожу от жизни, вы сомневаетесь во мне. Помнится, однажды вы написали: "О, как много могла бы сказать русская литература здесь в ответ на то, что сказано там, если бы только она нашла в себе силы говорить! Я эти ваши слова записал на свой счет. Неужели вы не видите, что силы во мне есть, несмотря на то, что я в ваших глазах безнадежно устарел и одряхлел? Наверное, вы представляете меня этаким Сфинксом в пустыне, безмолвно взирающим на все, что творится вокруг! Я согласен с вами, что сегодня наша, эмигрансткая (изгнанническая), литература дает нам такие условия, которых не было прежде: это тройная ответственность за события, которые всем известны. В этих условиях мы должны говорить об особой миссии русской эмиграции (возможно, даже оставив наши с вами поэтические разногласия до поры, до времени). Наша цель - твердо сказать: подымите голову! Миссия, именно миссия, тяжкая, но и высокая, возложена судьбой на нас. Русская эмиграция имеет право сказать о себе гораздо больше. Сотни тысяч из нашей среды восстали вполне сознательно и действенно против врага, ныне столицу свою имеющего в России, но притязающего на мировое владычество. От чьего имени дано нам действовать и предстательствовать? Несмотря на все наши человеческие падения и слабости, от имени нашего Божеского образа и подобия. И еще - от имени России: не той, что предала Христа за тридцать сребреников, за разрешение на грабеж и убийство и погрязла в мерзости всяческих злодеяний и всяческой нравственной проказы, а России другой, подъяремной, страждущей, но все же до конца не покоренной. Миссия русской эмиграции, доказавшей своим исходом из России и своей борьбой, своими ледяными походами, что она не только за страх, но и за совесть не приемлет Ленинских градов, Ленинских заповедей, миссия эта заключается ныне в продолжении этого неприятия.

Россия! Кто смеет учить меня любви к ней? Прочитайте любое мое стихотворение, и в каждом найдете Россию. А кроме того, есть еще нечто, что гораздо больше даже и России и особенно ее материальных интересов. Это - мой Бог и моя душа. "Ради самого Иерусалима не отрекусь от Господа!" Верный еврей ни для каких благ не отступится от веры отцов. Святой Князь Михаил Черниговский шел в Орду для России; но и для нее не согласился он поклониться идолам в ханской ставке, а избрал мученическую смерть.

Тоска по родине гложет меня. Вспоминая те времена и то, что творится в России сейчас, я проклинаю большевиков и молю бога (да, и стихи в своем роде молитва!) о возвращении.