Сказ о вознесении на Монблан всеблагого самодура Александра и достопочтимого смирника Алексея

И шел на дворе 2005 год, и стояло во Франции лето, и появилась мысль. И была мысль — а не забраться ли на Монблан, ибо выдалось несколько свободных дней в месяце августе. И был разговор, и слушал Леша Андреанов, и размышлял он три дня и три ночи, и согласился он, и решили они пойти на Монблан. И не сказали они никому, или почти никому, дабы не отговаривали их и не перечили им. И купили они билеты, и затарились в магазине, и сели они на поезд Париж - Сент-Жерве. И удивлялись они спальным французским вагонам, и торчали от шести полок в одном купе, ибо можно там только лежать, а сидеть своды не позволяют.

И делили они ночью снаряжение, и рассказывал я Леше, как вяжутся узлы и зачем нужен жумар. И успокаивал я его, и успокаивал я себя, и пересматривал отчеты: «… август — лучшее время для восхождения на Монблан … нужны минимальные умения в альпинизме … сотни туристов каждый сезон поднимаются на Монблан …». И повторял я, дело это фартовое, тут нахальство требуется, чтобы залезть на вершину окаянную, а этого у нас на двоих хватало даже за вычетом Лешиного пессимизма. И мешали они пассажирам, и гремели в ночи железом, и смотрели на них французы как на безумцев, и не спали они на своих полках, ибо приближался Монблан со всеми своими метрами (4810 м), с «кулуаром смерти» и непредсказуемой погодой.

И приехали они в Сент-Жерве поутру в 8:30. И было холодно там, и небо затянуто тучами, и говорил я Леше, что-де все рассосется, что по утрам оно завсегда так, и говорил я себе «Вот, блин, приехали». И нашли они Office du Tourisme тут же у вокзала, и спрашивали они про погоду и про обстановку. И отвечала им девица, интернет сломался, слесаря по компьютерам вызывать надо, но в целом Монблан жжет, и фитилек не коптит.

И покупали они карту[*], и искали они магазин снаряжения, и тормозили они, и выбирали ледорубы, и примеряли касках, и чувствовали себя воинами перед битвой великой. И спешили они поесть в последний раз по-человечески перед вознесением. И вернулись они на вокзал, и нашли остановку «Tramway du Montblanc» — бесовского паровоза, который завозит на высоту 2372 — Nid d’Aigle (Орлиное гнездо), откуда и начинается классический вариант восхождения на Монблан. И поели они напоследок, и плевался я на овощной пирог и на французов, у которых все закрыто по выходным и праздникам.

И сели они на трамвайчик в 11:40, и ехали они, и дивились виду, и фотографировали, и открывали рты, ибо красота. И доехали они до последней станции, и чертыхались они, и матерились они, выйдя из трамвая, ибо облака кругом, снегодождь и нулевая видимость. Но делать нечего – за билеты плочено, снаряжение куплено – и пошли они вверх. И утешали себя тем, что до ближайшей стоянки — Refuge de Tete Rousse (3167) — по карте всего километров 7, но это по карте и по горизонтали, а еще 800 метров по вертикали. И шли они вверх, и сводило у Леши ноги судорогой, а у меня сводило мыслью мозг, что нам тут делать при такой погоде, если мы даже не видим, что за следующим поворотом нас встречает. И давил рюкзак, и впивался в бок неудачно уложенный карабин, а они шли вверх и вверх, подъем крутой, а с непривычки так и просто тяжело.

И добрались они сначала до Barraque Forestière (ровно посередине между Nid d’Aigle и Tête Rousse), и увидели они там альпинистов, и стало им не по себе, ибо сиры и убоги они показались сами себе аки лохи, но съели они по сникерсу и сказал я: «Леша, да плевать нам на эти модные шмотки, мы сами с усами, и мы всем еще покажем». И пошли они дальше и поднимались выше, и дождь усиливался, и становилось холоднее, и становилось гнуснее, и рюкзак уже задолбал.

И вышли они к большому снегу и пошли по нему, и видели они людей, спускающихся с гор, и спросили те, куда идете вы? Tête Rousse — справа, а это уже тропа к Большому кулуару и дальше на Goûter. И поняли они, что таково было облако, что не заметили они рефюж в ста метрах и проскочили его. И повернули они, и забрали вправо, и вышли к рефюжу, и поразились опять бесовщине, ибо все в рефюже было удобно, продуманно и чисто. И можно было ставить палатку рядом с рефюжем – в специально огороженном месте, а можно было заночевать в рефюже.

И посмотрели они на свои мокрые рюкзаки, и посмотрели они на рефюж, и повторили они это тридцать раз и три раза, и решили, что к чертям по такой погоде ставить палатку, если есть под боком такой замечательный рефюж. И спросили они, есть ли места, и оказалось, что есть (что было большой удачей, ибо места надо резервировать сильно заранее, чуть ли не за месяц), и расстались они со слезой и с 32 еврорублями за двоих на ночь.

И были вокруг одни восточноевропейские братья — поляки да чехи, и было их столько, хоть ковшом собирай. И не напрягался там никто, и покупали все готовую еду, ибо кормят в рефюже как в ресторане за денюжку, и не было ни у кого там таких рюкзаков как наши, ибо не тащил с собой никто кульки и припасы.

И достали они свои кульки и забились на спецкухню, и включили горелку и радовались тому, что они более «настоящие» туристы, чем все эти настоящие «туристы».

И ели они, и смотрели в окно — и о чудо! Облака уходили, и перед ними открывались горы. И к вечеру не было ни тучки, и молил я небо, нам бы такую погоду еще денька два – хотя бы денька два. И ложились мы спать, и не спалось мне, и болела моя голова, и не нравилось мне это, и пил я тайком от Лехи таблетки аспирина, чтоб не переживал он за меня и за весь успех нашего авантюра.

И проснулись они в 6 утра во вторник, и не увидели, чтобы хоть кто-то проснулся, и легли спать дальше и проснулись они в 7, и кто-то уже собирал вещи, и решили они, что и им пора, ибо было им сказано смотрителем рефюжа, что обычно люди уходят в 9 часов. И вышли они в 8:30, и впереди был подъем на Aiguille du Goûter — стартовый лагерь перед восхождением на Монблан. И путь их пролегал через Большой кулуар, или кулуар смерти, в которой ежегодно гибнут люди, причем не единицами. И гибнут они от камней, которые осыпаются с гор, а обойти это место нельзя — надо пробежать эти 80 метров — иначе до Goûter не добраться. И насадили мы на головы новенькие каски, и втиснули себя в обвязки и вооружились ледорубами, и нацепили кошки — трепещите, горы. И дошли они до кулуара, и посмотрели на кулуар, и не показался он таким уж страшным, мелкие камушки падали, но не часто и не страшно, но говорят, что там падают камни с холодильник размером. И разбежался я и пошел, и смотрел на тропу, вверх не смотрел, и маленький камушек влетел мне в каску, думаю, что и без каски бы все обошлось, но тогда порадовался и возблагодарил я фирму Petzl. И вот я уже на другой стороне, переход занимает секунд сорок, вроде бы не много, но кому-то ежегодно не везет.

И пошел Леша, и боялся я за него больше, чем за себя. И о, Леша, который провел со мной немало часов в словопрениях о том, стоит ли идти на Монблан, если на пути лежит кулуар сметри, и о Леша! — на середине пути у него слетает кошка, и он ровно в центре кулуара начинает ее поправлять, но, к счастью, кошка слетела не совсем, и доковылял он до безопасной стороны.

И отдышались они и посмотрели вверх, да так и остались стоять, распахнув жерла. Вверху не было неба, вверху были скалы. И уходил путь ввысь, и стояли они внизу, но прибывал народ, и нельзя было создавать пробку, и зацепились они самострахами за стальные тросы, ибо опасно, и полезли — вверх, вбок, вправо, влево, вглубь, отстегнули самострахи, ибо кончились тросы, и пошли они пехом, и опять начались тросы, и бывало сложно разминуться с ходоками, спускающимися сверху, а вниз смотреть им не хотелось, ибо страшно. А потом было опять круто, и ползли они уже без страховки по скалам, а не по тропинке, и было им стремно, и ругался я про себя, кой черт занес нас на эту галеру. И продолжалось это три с половиной часа, и вот последние двести метров уже были все провешены тросами, и пролезли они их, и отдыхали, и было им так тяжело после этого почти четырехчасового марафона, и дышали они, и не могли надышаться, и жрали они снег, и не могли нажраться. И огляделись они и поразились, ибо горы были кругом, а высота 3782 (Refuge Goûter), и было солнце и были люди, и уже не хватало кислорода. И зашел я в рефюж и узнал, что народу полно, мест нет, а люди обычно уходят штурмовать Монблан в 2 часа ночи, и палатки рядом с рефюжем ставить нельзя, да и не получилось бы, ибо места там совсем мало, а надо подняться вверх на хребет, и там будет палаточный лагерь.

И поднялись они, и нашли кучу палаток, которые прятались в снежных ямах, и пожалел я, что мы такие тормоза, ибо все освободившиеся ямы были уже заняты, и пришлось им рыть свою нору. И дождались они общественной лопаты, и стали копать, и перехватывало у них дыхание, ибо уставали, ибо не хватало дышать, и менялись они каждые пять минут и вырыли яму, и поставили свою палатку, и окопались они — спасибо Леше, любит он куличики, — и поели они, и было уже пять часов.

И подумал я, что было бы очень неплохо взять Монблан сегодня же ночью, ибо высота, а чувствовал я себя муторно, и оставаться здесь долго, несмотря на все красоты, не катило. И легли они спать, чтобы проснуться полтретьего и отправиться на последний штурм, и опять не спалось мне. И думал я, и волновался, ибо я раньше был только на трех тысячах, а Леха и на двух не был. И ворочались они, и забывались, и проснулись, и вылезли, и офигели. На Монблан в ночи ползла сверкающая змея — без перерыва уходили группы и светили-светили вдалеке фонарики. «It’s just like a night highway» сказал кто-то сбоку. И обалдели они, а потом бросились собираться: кошки, ледорубы, обвязки, веревка. И вышли они в 4 часа ночи в связке, я впереди, Леха сзади. И было им поначалу идти в кайф — под горку, без рюкзаков (без больших рюкзаков, маленькие со всякой всячиной, конечно, были). И шли они бодро, и не делали остановок, ибо идти было легко и следовало этим пользоваться. И обогнали они с десяток групп для поднятия бодрости, а потом пошли вверх, идти просто, тропа утоптана, путь подсвечен — как на Окинчице — только КП на всех одно. И топали они вверх, и не было пока усталости, и радовались они. Но постепенно все становилось хуже. И вылезли они на Dôme du Goûter, и встретил их ветер в морду, в бок и в печень тысяча чертей, и температура резко пошла вниз, теперь я уже не хотел останавливаться, потому что просто боялся замерзнуть, и смотрел я на восток, откуда выплывало солнце, и ждал я его. И долетели они до хижины спасателей, и сделали тут небольшую остановку, и видели они там многих, кто поворачивал назад, и говорили поворачивающие, кивая на Монблан, «crazy people».

И напялили они на себя все, что было, и побежали дальше, побежали, правда, это фигура речи, ибо стало тяжелее. И добрались они до хребта, и было холодно, и было уже тяжело, и шли они все медленнее и медленнее, но все-таки шли, и останавливались все чаще, и народу становилось все меньше и меньше, и горы уже не бросались в глаза, и Монблан уже не манил. А начиная примерно с 4500 мир совсем потерял свои мажорные краски, воздуха не хватает, идти надо довольно круто вверх, десять шагов — остановка, десять шагов — остановка. Леша предлагает отдохнуть, нет, говорю, Леша, знаю я эти штучки, остановимся — потом только вниз сможем пойти, надо идти хоть по десять шагов.

И рядом шли другие группы примерно в таком же режиме. И ползли они так по хребту: тропа сантиметров 80 в шириной, а справа-слева обрывчики. И видел я, как у одного камрада туда улетела палка, вжик — и нету, и поежился я. И залезали они на следующую ступень, и снова это был не Монблан. И стало мне уже совсем плохо и муторно, и «неудержимо рвало Штирлица на Родину» — нет, до этого так и не дошло — и решил я, вот залезем, а там пусть меня всего наизнанку вывернет, и были уже птички и шарики у меня в глазах, и смотрел я исключительно на тропу, чтобы ровно ставить ноги. И тут… оно… вот оно… уже рядом, еще 30… и уже 20… и уже 10 метров… и вылезли они.

И сидел я, и дышал я, и обвел я мутным взором горизонт, и не было гор выше этой. И было на площадке довольно много людей, и фотографировались они и радовались, и мы вместе с ними. И расцвел Леша, и выудил свой агрегат и стал щелкать направо и налево, а я сидел, и было мне и хорошо, и плохо одновременно. И посидели мы там минут 20, и сказал я, пойдем отсюда, Леша, нечего нам тут больше делать, и пленку ты уже всю извел, не изводи хоть меня, видишь, как мне плохо и холодно.

И пошли они вниз, и было идти легче, и шумело у меня в голове, но знал я, что забрались, знал, что не напрасно ехали и страдали, ибо были мы на Монблане. И спускались они вниз довольно долго и останавливались и отдыхали, и ныли у Леши колени, и трещала у меня голова. Но долго ли коротко, а часа за 3 спустились мы в лагерь, и было уже солнце, и было жарко, и жизнь происходила уже по эту сторону от Монблана. И пошел я в рефюж отогреваться, а Леша завалился спать. И оклемался я часа через два и понял, что пора уже что-то решать. И было два часа дня, и уходил последний трамвай из Nid d’Aigle в 18:40, и думал я, что пора в Париж… в Париж. И пришел я к Леше и сказал ему, Леша, пойдем домой, хватит играть в альпинистов, мы итак на Монблан залезли, куда больше-то. И проснулся Леша и смотрел на меня ошалело, да куда тебя несет, етицкая сила, отлежим, отоспимся, а завтра и отправимся, не хватало еще навернуться на обратном пути, ты ж еле на ногах стоял, покуда спускались. И ответствовал я ему, прав ты, Леша, да уж больно побыстрее все провернуть хочется. Давай пока обед забацаем, а там и решим, что нам делать. И закипятили они котелок, и забацали они супец, а на чай газа-то и не хватило. И говорю я, Леша, что ж мы тут без газа сидеть будем, сухой паек пережевывать, пойдем вниз. И подменили как будто Лешу, и согласился он, ибо не хотел сухой паек пережевывать. И собрались они, и пошли опять вниз.

И ползи они осторожненько, только под ноги себе смотря, ибо направо-налево смотреть было страшно. И шли они в кошках, как и ранее, а снег-то весь растопило, и грызли они кошками камни и месили грязь. И было это все еще тяжелее, чем путь наверх, ибо стремно. Но похорошело мне, видать, от напряжения и от снижения высоты. И встречали они таких же идиотов, что ломились вверх, а один даже сказал, убьетесь вы, люди добрые, в кошках, ой убьетесь, но не сняли они кошек, ибо не знали, кого им слушать.

Молитвами и мытарствами добрались они до Большого кулуара, и был кулуар уже не так тих и спокоен, а в центре по нему скатывался ручей. И падали камни, но все-таки небольшие, но смотреть на это дело не хотелось, поэтому собрал я поболее воздуха и перешел, и Леша перешел, и сказал Леша, а вот теперь я считаю, что покорение Монблана закончилось, и был согласен я с ним, и были они довольные и счастливые.

И дошли они до Tête Rousse, и поняли, что последний трамвай ушел на восток. И остались они ночевать у рефюжа, и ходил я в рефюж и просил я газу, и дали мне баллон совершенно бесплатно, и портилась погода, и заволокло все облаками.

И был Леха главным поваром, и напал на него Великий Жор, и победил он Леху, и завладел он его разумом. И варили мы рис с сосисками, и из-за Жора забыл Леша бросить в воду кубик, чтобы сделать рис чуть съедобнее, а потом забыл бросить туда сосиски, ибо жор. И говорил я ему, Леша, а где же сосиски, и рвал он пачку зубами, и кидал ее целиком, ибо Жор, и достал из кипятка через полторы минуты, ибо Жор, и сказал грозно, что по его мнению, уже готово, и скрипел зубами, и боялся я с ним спорить, и разделили мы еду: 3 сосиски мне, 7 – Леше, но не удержался я, ибо грешен, и стащил у него одну сосиску, токмо дабы приколоться – безо всякого голода. И нажрались они, и прошел Великий жор, и легли они спать, даже чаю не попив.

И наступило утро, и отверзлись крылья палатки, и возрадовались они, что вчера спустились с Гуте, ибо погода была примерзостной, и зашумел кулуар, и видели они большие камни, несущиеся по кулуару, и офигевших людей, затаившихся по стенкам. И собрались они и вернул я баллон в рефюж, ибо добры там, и пошли они к трамвайчику, и успели на рейс 12:25, и снова радовались они, и спустились в Сен-Жерве. И вылезли грязные как чурки перед вокзалом.

И хотели они помыться, и манили их термальные бани, коими славен город Сен-Жерве. Но было у них времени всего 2 часа до поезда, и пошли они потому в бассейн, и отмыли себя и отдохнули.

А потом сели в поезд, да и уехали.

shurix

Нитка маршрута (520 Кб)

Карта района (520 Кб)

Все фотографии из этого похода в нашей фотогалерее