Личность, отношения и реакции (Психологическое значение блокадного опыта).

Огромный опыт Великой Отечественной войны дает материал для многостороннего освещения вопросов психологии. Его изучение осуществлялось пока еще по отдельным направлениям и участкам. Но если еще не готовы предпосылки для его обобщения, то все же испытывается потребность хотя бы просмотра материалов и проблем психологии, которые связаны с основными разделами этого опыта.

Победоносно завершенная война, исключительная по силе напряжения и по тяжести травматизации человека и его нервно-психической деятельности, значительно расширила и углубила наши знания о нарушениях нервной системы и психики. Изучение и обобщение военно-медицинского опыта во всех его отраслях составляют важную задачу советской науки, психологии в частности.

Ленинград, как известно, представлял собой участок с совершенно особенными по исключительности и тяжести блокадного опыта условиями. Наша попытка освещения проблем психологии военного времени основывается главным образом на этом особенном материале.

Основными патогенными факторами и источниками болезненных переживаний явились, в условиях Ленинграда, боевые травмы, психические потрясения и голод, действие которых ослаблялось или подавлялось высоким морально-политическим духом участников обороны Ленинграда. Наиболее характерным при этом является совместное — одновременное или последовательное — действие травматических факторов.

Опыт военного времени познакомил нас с патологическими изменениями самосознания личности. Исследование больных с явлениями деперсонализации под многообразной симптоматикой ее лабильности обнаруживает общую церебральную лабильность.

Сенестезии и сенестопатии, которые при этом обнаруживаются, говорят о колебаниях раздражения не только экстеро-, но и интерорецепторов. Этот материал представляет существенную опытную базу для возникновения и объяснения сенсорной теории «я» и «самосознания».

Сенсорный фон личности, особенно висцеро-сенсорный фон, как фактор самосознания не осознается.

Эти данные поэтому пополняют материал для малоразработанной проблемы бессознательного.

К этой же проблеме следует отнести и другой факт, а именно — обнаружение при расстройствах сознания действий (автоматизмов, стереотипа), воспроизводящих ранее пережитую ситуацию, о которой больной в бодрственном состоянии не может сообщить деталей, воспроизводимых им в болезненном состоянии сознания.

В несколько ином плане, но также связанную с контролем сознания сторону представляют примитивные, витальные потребности — влечения. В этом отношении особенно характерны самозащитные тенденции голода и страха.

Здесь обнаруживается ряд существенных моментов. Можно было бы думать, что взаимоотношение между характерологической чертой как предрасположением и реакцией довольно просто. Например, робость должна проявиться в боязни и испуге в условиях военной ситуации. Опыт показывает, что это не так. «Робкие» в житейских ситуациях люди обнаруживали отсутствие страха при обстрелах и налетах. Великая моральная сила советского патриотизма создавала поразительную неустрашимость при различных структурах характера.

Если неоднократно отмечалось, что испуг (например, при катастрофах) является источником нервно-психического заболевания, то это положение требует пересмотра. Также требует пересмотра вопрос об эмоции-шоке. Страх порождает защитный импульс и у животного выполняет свою защитную функцию. У человека на пути этого импульса встает сознание долга. Его императивный импульс вступает в борьбу со страхом, и эта борьба при недостаточной выносливости мозга может явиться источником болезненного срыва либо по линии вегетативной, сердечно-сосудистой, либо по линии нервно-психического нарушения — ступор, спутанность и т.п. Но в подавляющем большинстве случаев сознание долга преобразует всю мотивацию поведения.

Советская наука располагает бесконечным множеством примеров подлинно человеческого поведения, в котором общественные мотивы долга, любви, патриотизма преодолевали примитивно-витальные импульсы.

Но что такое долг, любовь, привязанность? Это специфически человеческие отношения, которые игнорировались формально-функциональной психологией и о значении которых для содержательной психологии нам не раз приходилось говорить. Сознание долга, любовь заставляли человека подавлять голос инстинкта, мобилизовывали героическое усилие, заставляли преодолевать невыносимую слабость, двигали на борьбу за жизнь так же, как и на самоотвержение для спасения товарищей. Откуда бралась эта «сила духа», мобилизовавшая «материю тела»? Только история советского человека, личности, история общественного развития индивидуума, реорганизующего организм в общественную личность человека и вооружающего его сознание мощной силой подчинения всех и всяких органических импульсов. Только этот путь историко-материалистического освещения динамики человеческого поведения может сорвать мистические покровы с понятий «духа», побеждающего «тело».

В свете этих данных заслуживает упоминания и пресловутое вульгарно-механическое представление «послойной структуры личности» и проблемы внутреннего и внешнего в характере.

Столь же неправильное, сколь типичное для западной психологии представление этой структуры таково, что самым поверхностным слоем (я сказал бы, оболочкой) выступают идейно-этические образования, а самым внутренним ядром личности — инстинктивные влечения (пищевое, половое). Но что остается от этого представления в свете приведенных примеров? Если суть, ядро, глубина личности заключается в том, что пронизывает и определяет все ее поведение и всю жизнь, то ясно, что для одной структуры, более совершенной, это будут идейные побуждения, а для других — инстинктивные.

В отдельных случаях голод у одних вызывал обострение самозащитной тенденции, жадность, заботу о себе.

У большинства наших людей даже самый жестокий голод и истощение, угрожающее жизни, не могли снизить высокого этического уровня поведения.

Массовые примеры мужества и самоотверженности, представляющие победу сознания долга над импульсами инстинкта самосохранения, показывают нам, что являлось внутренним побуждением человека, что составляет собственно ядро его личности.

Нервно-психические нарушения, связанные с нервно-психическим перенапряжением или истощением, показывают нам лишь те случаи, в которых огромное нарушение, вызванное требованиями обстановки и обязанностями человека, становясь непосильным для его слабеющей нервной системы, вызывает болезненное состояние. Но в случаях болезни моральная стойкость человека мобилизовала силы организма до возможных пределов.

Реакции при больном мозге все же остаются реакциями личности, а поэтому подчиняются законам психологии отношений. Личность декомпенсируется ударами по линии значимых для нее отношений. В этом смысле чрезвычайно важно то, что переживание инвалидности значительно перестраивает всю систему отношений человека к окружающему и само по себе определяет сверхреактивность, которая еще больше изменяет нарушенную динамику мозга.

В связи с этим существенной, хотя и требующей иного освещения, оказывается проблема «ответственного отношения к своему здоровью».

Если на одном полюсе стоят здоровое стремление и усилие, направленное на то, чтобы преодолеть и компенсировать возникший в военных условиях дефект, то на другом полюсе стоит ипохондрическое внимание к своим болезненным состояниям, и не только недостаток стремления преодолеть их, но и склонность использовать их для устройства своих дел.

Если у нас эта «установка на болезнь» значительно менее заметна, чем в первую мировую войну, то все же в некоторых случаях упускать ее из виду не следует, строго, впрочем, дифференцируя, для чего сейчас имеется достаточно экспериментально-клинических возможностей, претензии при здоровом и при больном мозге.

Мы коснулись лишь кратко и притом не всего опыта. Мы не только отметили новые факты, но и ряд вопросов, возникающих в связи с ними.

Однако нам кажется, что даже этот беглый очерк характеризует огромный и новый материал, которым обогатил нас небывалый по драматизму и по величию моральной силы наших людей опыт войны.

Разносторонне освещая динамику работы психики и мозга, он потребует много усилий и труда для его освоения и использования в целях научного и культурного роста. Являясь следствием действия разрушительных сил, он в диалектике жизни служит задачам творческой работы восстановления и создания новых культурных, научных достижений.

Личность и неврозы.

Проблема неврозов представляет одну из важнейших областей познания личности и ее патологии. То, что говорилось о личности, ее свойствах, направленности, уровне, структуре и тенденциях, ярко проявляется в неврозах. Патогенез невроза нельзя понять, не учитывая структуры личности и ее генеза.

Неврозы человека как прежде всего болезненные изменения функций мозга нельзя понять ни по механизму, ни по происхождению, не зная специально человеческих свойств высшей нервной деятельности. Источником невроза и физиологически, и психологически являются трудности или нарушения во взаимоотношениях человека с людьми, социальной действительностью и задачами, которые перед ним ставятся этой действительностью.

Со времени открытий И. П. Павлова в области учения о высшей нервной деятельности очередной задачей изучения неврозов человека сделался анализ этих заболеваний в единстве клинико-психологической и нервно-физиологической картины. Мы подчеркиваем клинико-психологической потому, что не изжитая у нас еще недооценка и боязнь психологии заставляет многих говорить о клинико-психопатологических данных, хотя психопатология представляет патологическую психологию, или просто ссылаться на клинические данные, хотя ядром клинической картины невроза являются нарушенные поведение, деятельность и реакции человека, которые являются психологической картиной этого заболевания.

В этом смысле этиология и патогенез невроза в первую очередь заслуживают внимания. И. П. Павлов говорил, что неврозы у животных соответствуют тем формам заболевания, которые у человека называются психогенными. И если сравнить этиологию и патогенез невроза животных и человека, то мы действительно и там, и тут встречаемся со столкновением процессов возбуждения и торможения, но у человека в разных клинических формах, как мы указывали еще в 30-х годах, неврозы выступают как выражение противоречия между тенденциями и возможностями личности, требованиями человека, его внешними и внутренними возможностями и требованиями жизни, с которыми встречается человек.

Столкновение возбуждения и торможения, будучи бесспорным фактом в патогенезе неврозов, ставит клинициста перед двумя вопросами человеческой патологии: во-первых, в чем источник, потрясающий иногда по силе, иногда по непреодолимому упорству болезненных обстоятельств; во-вторых, чем определяется проявление болезненного столкновения в характерных особенностях симптоматической картины? Если у животных невроз в опытах Павлова развивался на основе возбуждения пищевого рефлекса и сила этого возбуждения лежала в основе срыва, то у человека источником невроза являются специфически человеческие отношения, которые не исключают роли инстинктов, хотя бы и очеловеченных, но выходят за их пределы в сознании долга, ответственности, в чувстве собственного достоинства, в привязанностях человека, в отстаивании принципиальной позиции, на основе которых возникают столкновения людей друг с другом и человека с самим собой.

Перед патогенетическим пониманием встает вопрос, какие свойства личности содействуют преодолению трудностей и разрешению конфликта, какие предрасполагают к развитию болезненной реакции. Эти особенности личности представляют собой черты ее характера. В психопатологии сравнительно давно описаны патологические характеры, которые авторы ставили в прямую связь с картиной невроза. Так, говорили об истерическом, психастеническом характере. Однако связи здесь более сложны. Несомненно, в характере есть предрасполагающие моменты, но лица с психастеническими и истерическими характерами могут не демонстрироваться, пока не попадут в условия острого и неразрешимого для них противоречия, которое оказывается патогенным. Характер может стать одним из предрасполагающих моментов, если он сформирован в условиях неблагоприятных влияний воспитания (например, чувствительный, упрямый, эгоцентричный, переоценивающий себя и т.п.).

Предрасполагающим к невротической декомпенсации в характере является то, что обостряет чувствительность, создает противоречия и, прежде всего, конфликты на «личной» почве и что затрудняет продуктивное преодоление их. Формализм, тесно связанный с конституционализмом, в учении о характере еще не изжит до сих пор. Между тем конкретный клинический анализ позволяет уточнить представление о пределах значимости того или иного свойства и о его генезе. Так, часто говорят о боязливости и агрессивности как свойствах невротика. Обычно эти качества противопоставляют, но надо подчеркнуть, что боязливость может совпадать с агрессивностью. Говорят о боязливости вообще, тогда как универсальная боязливость встречается реже, чем связанная с определенными содержаниями; психастеническая робость и застенчивость обычно представляет боязнь людей. Но встречается отсутствие боязни людей при наличии боязни грозы, животных (собак, рогатого скота). Даже в отношении к людям боязливость можно дифференцировать так: одни не боятся людей вообще, но боятся пьяных, так как «трезвый более или менее разумен, а пьяному может прийти в голову любое». Содержательное понимание эмоциональных отношений необходимо для замены конституционально-фатального понимания свойств характера.

То же можно сказать и об агрессивности. Это же относится и к чувствительности или впечатлительности, или же застойной инертности впечатлений и эмоций, о чем мы уже говорили в одной из работ, приводя существенные для понимания особенностей характера, но формальные схемы Кречмера и Эвальда. Во всех свойствах характера их заострение объясняется историей отношений, или опыта, человека. Нельзя, конечно, исторически и содержательно понимая особенности человеческой личности, забыть о том, что внешние вредности действуют на мозг и организм, повреждая их, например, при травмах, интоксикациях или алиментарной дистрофии, изменяют общую реактивность и выносливость организма.

Не менее трудную, чем объяснение патогенеза, задачу представляет вопрос механизма образования симптомов. В неврозе или констатируют симптомы при клиническом описании, не объясняя их, или, подобно психоаналитикам, прибегают к фантастическим построениям относительно выбора симптомов и их символического значения.

Мы касались уже некоторых моментов образования симптомов при неврозе. Симптом может быть вызван перенапряжением и срывом, с перевозбуждением или запредельным торможением. Он может возникать по ассоциации или на основе временной связи некоторых внешних впечатлений, патогенной ситуации с основными декомпенсирующими больного обстоятельствами. При этом связь симптомов с патогенной ситуацией и исследование истории заболевания позволяют уяснить процесс их возникновения. В других случаях эта связь имеет выраженный символический характер. Простой пример этого — переживание отвращения, вызывающее образование симптома тошноты и рвоты, или отрицательное впечатление от виденного или слышанного, вызывающее слепоту или соответственно глухоту. В ряде случаев симптомы выражают разряд патогенного напряжения по линии конституционально или временно ослабленной системы, например, сосудистой, желудочно-кишечной, половой и т.п.

При ряде обстоятельств, на которых мы здесь останавливаться не можем, центральное возбуждение, сопровождаясь перевозбуждением органа, образует связь между действием возбудителя и функциональным состоянием органа, которая особенно прочно фиксируется возбужденным эмоциональным состоянием и обратной информацией в кору головного мозга от соответствующего органа. В. М. Бехтерев показал многоэтажность иннервации периферических органов. Это особенно относится к внутренним органам. На разных ступенях этой многочисленной системы и в центральных образованиях могут возникнуть неблагоприятные условия, изменяющие возбудимость во всей иннервационной системе, начиная с центральных корковых элементов, связанных с представлением, и кончая периферическими сократительными и секреторными свойствами органа. Мы предложили заменить неправильный термин «невроз органа» термином «системный невроз». Но как в сфере соматической, так и в сфере нервно-психической симптом — это проявление болезненного возбуждения или запредельного возбуждения и торможения. Мы не всегда можем вскрыть историю происхождения истерической анестезии, гиперстезии или болезненно нарушенных речевых, двигательных или вегетативно-висцеральных функций. Патогенное напряжение, сопровождаясь возбуждением многих систем, влечет за собой парабиотическое состояние — «срыв» (перевозбуждение или торможение) в той системе, которая называется более патологически лабильной, которая более перевозбуждается ситуацией, которая имеет какую-то особую значимость в картине болезненного состояния.

Проблема значимости, существенности или важности того или иного объекта и воздействия приобрела свой объективный смысл со времени работ И. П. Павлова. Для животного это — связь с жизненно значимым безусловным рефлексом при зарядке соответствующего центра, для человека это — связь с жизненно существенным обстоятельством. При этом необходимо сделать оговорку о том, что жизненно существенной для человека является не только ассоциативная, иначе говоря временная, связь с безусловным раздражителем, а существо, смысл, т.е. основные признаки предмета, явления или ситуации, и его связь с жизненными интересами, которые имеют для человека характер прежде всего социальный, моральный или экономический. Невроз потому является прежде всего болезнью личности, что он вызывается обстоятельствами значимости в системе отношений личности.

Для того, чтобы не отрываться от реальных фактов и не обманывать себя применением некоторых физиологических терминов, нужно отдавать себе отчет в том, что возможность научно-физиологического толкования сегодня еще ограничивается довольно простыми фактами, что проявления личности в неврозе очень сложны и что объяснять простое простым при наличии сложного неправильно.

Мы касались проблемы личности в неврозах, потому что в этой группе заболеваний особенно отчетливо складывается роль личности в болезни. Однако в других психических заболеваниях чем более выражены реактивные компоненты заболевания, тем большую роль играет личность. Но роль личности сказывается не только на психических, но и на всевозможных других заболеваниях. Основными хорошо известными нейрогенными соматическими болезненными формами являются гипертоническая и язвенная болезни. К ним следует добавить сахарный диабет и гипертиреоз. Однако мы уже указывали на неправильность понимания гипертонической и язвенной болезней как неврозов, хотя нельзя не признавать огромной роли личности и психики в их возникновении и течении. Мы также не признаем «невроза органов», так как самый термин «невроз органа» бессмыслен, потому что неврозом заболевает не орган, а весь человек, или личность.

Не вдаваясь в эти еще недостаточно разработанные вопросы, мы только отметим важность их разработки, так как именно здесь проявляется так называемое влияние личности и психики на соматику. В неврозах общих и системных мы переходим к задаче преодоления в отношении к личности в норме и патологии формально-динамических позиций изучения и замены их содержательными.

Невроз представляет болезнь личности еще и потому, что нигде, как в неврозе, с такой полнотой и выпуклостью не раскрывается перед исследователем личность человека, нигде так убедительно не выступает болезнетворная и благотворная роль человеческих отношений, нигде так ясно не выступает уродующая и целительная сила воздействия, не сказывается с такой отчетливостью роль созданных людьми обстоятельств. Поэтому область борьбы с неврозами — это область, пограничная между педагогикой и медициной. Психотерапия в ее основной форме является столько же методом лечения, сколько и перевоспитания личности. Особую форму психотерапии представляет гипноз, который можно назвать экспериментальной психотерапией.

Психотерапия во всех ее видах является методом воздействия не только на психику, но и через психику на организм человека. Практическое и теоретическое медицинское значение этой проблемы нельзя переоценить, потому что теория медицины и понимание роли соотношения соматических и психических условий в развитии болезни, ее предупреждении и излечении занимает важнейшее место. К сожалению, лишь немногие ученые правильно понимают невризм Боткина-Сеченова. Смысл его заключается в том, что высшие сложнейшие образования, возникая на основе простых и низших, в свою очередь становятся их регулятором.

Совершенно ясно, что если существуют патогенное влияние психики и зависимость болезни от личности больного, то психика и личность должны учитываться в предупреждении различных и притом не только психогенных заболеваний.

И. П. Павлов назвал гигиену медициной будущего. В нашей стране развернуты общественно-гигиенические мероприятия. Однако исследования по индивидуальной, а также по нервно-психической гигиене еще резко отстают от общественно-гигиенических. Мы должны особенно подчеркнуть, что нервно-психическая гигиена неразрывно связана с воспитанием социально-здоровой личности, что проблема силы, выносливости и уравновешенности нервной системы у человека является проблемой не только физиологической, но и психологической и социально-педагогической. Содержательное понимание этих свойств требует понимания их связи со всей системой отношений человека к его действительности.

Сила, уравновешенность и устойчивость нервной системы как выражение динамических свойств мозга является одновременно выражением содержательной системы отношений человека к жизни в их цельности. Основой нервно-психического здоровья человека является единство физического и умственного труда. Однако в этом единстве надо учитывать не только формальную и функциональную стороны, но и сознательное отношение личности к труду, к его процессу, к его результатам и участникам коллективного труда.

Нужна еще большая работа для того, чтобы деятели медицины усвоили, что в болезни организма всегда в какой-то степени (и иногда определяющей) участвует вся личность больного. Следует добиваться признания того, что для правильного и здорового развития человека и его личности должно и можно уделять более внимания развитию и укреплению самой науки о личности.