ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ И КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ

Духовная жизнь древнерусского общества перед крещением. В X в. в культурном отношении древнерусское общество было еще достаточно однородным, несмотря на выделение княжеской дружины с ее особым образом жизни, резко отличным от образа жизни остального населения, и особыми интересами. Всех восточных славян объединяли традиционные уже к этому времени представления об устройстве мира, тесно связанные с их религиозными верованиями. Мир заполняло большое количество богов, больших и малых, которые управляли различными силами природы, поддерживая порядок в мире природы и обществе и влияя на жизнь людей. При соблюдении определенных норм поведения по отношению к богам можно было добиться их поддержки. Особое значение имел культ предков — Рода и Рожаниц, которые почитались населением еще долгое время после принятия христианства. Среди божеств выделялись те, которые управляли главными природными стихиями. Во главе восточнославянского пантеона стоял, как и в VI в., «творец молний» Перун. Богом огня был Сварог. Огонь в очаге, также служивший предметом почитания, называли Сварожичем — сыном Сварога. Сыном Сварога было и Солнце, почитавшееся под именем Дажьбога. Особое место занимал в этом пантеоне Велес. Если от Перуна — бога грозы — зависело успешное произрастание злаков, то Велеса древнерусские летописцы называют «скотьим богом», т. е. от него зависело сохранение и размножение скота. Перуном и Велесом клялась княжеская дружина при заключении договоров с греками. Какого-либо особого слоя жречества, обладавшего особыми тайнами, недоступными для непосвященных знаниями, не существовало. Функций жрецов часто выполняли сами правители, приносившие богам жертвы, которые должны были обеспечить стране мир и урожай. Не существовало языческих храмов, упоминаемые в источниках изображения (статуи) богов, иногда богато украшенные (статуя Перуна в Киеве имела серебряную главу и золотые усы) стояли на открытом воздухе. Каких-либо других памятников изобразительного искусства, связанных с языческим культом, по-видимому, у восточных славян не существовало.

Христиане на Руси до крещения страны. Важной гранью в духовной жизни древнерусского общества стало принятие Древней Русью в конце 80-х гг. X в. христианской религии. Правда, сведения о крещении русов еще в 60-х гг. IX в. сохранились в ряде византийских источников, но этот шаг не имел в то время никаких последствий. В середине X в. христиан в Киеве было довольно много. При заключении договора с Византией в 944 г. часть дружины князя Игоря приносила присягу не перед статуей Перуна, а в церкви Ильи Пророка в Константинополе. После смерти Игоря приняла христианство его вдова Ольга. Киевская княгиня даже посетила один из главных центров христианского мира — Константинополь. В соборе Св. Софии в этом городе в конце XII в. показывали «блюдо велико злато», подаренное Ольгой этому храму. В конце 50-х гг., вероятно, после какого-то осложнения отношений с Константинополем, Ольга направила послов к германскому королю Оттону I с просьбой прислать в Киев епископа. Теперь, очевидно, речь должна была идти о крещении не княгини, а населения страны. Однако поездка епископа на Русь закончилась неудачей. Сын Ольги Святослав и его дружина отказались принять христианство.

Вероятно, благодаря первым христианам еще до крещения стала известна на Руси славянская письменность (архаический язык славянских текстов договоров Руси с греками, резко отличный от языка летописи, в которой тексты этих договоров помещены, указывает на то, что эти переводы с греческого современны заключению самих договоров), но лишь после официального принятия христианства Древней Русью как государственной религии христианское учение смогло получить здесь широкое распространение, занять ведущие позиции в религиозном сознании общества, а славянская письменность стать важным орудием в руках христианских миссионеров.

Причины принятия христианства. Для правильного понимания событий, последовавших за крещением Руси, следует остановиться на мотивах, побудивших правящую верхушку Древней Руси принять решение о смене веры. В советской историографии было распространено представление, что такое решение было связано с необходимостью идеологической санкции для новых общественных отношений, сложившихся с образованием государства и выделением в обществе господствующей социальной группы. Такое мнение представляется односторонним. Древняя история знает такие крупные государства со сложным по своему социальному составу обществом, как эллинистические царства или Римская империя, которые успешно развивались при господстве языческого политеизма. Дело было в другом. Языческая государственность не могла успешно функционировать в мире, где господствовали такие монотеистические религии, как христианство и ислам. Лишь принятие христианской веры дало возможность правителям Древней Руси поддерживать равноправные отношения с могущественными соседями — правителями империи Оттонов на западе и правителями Византийской империи на востоке Европы. Сами ценности христианского учения, первоначально достаточно далекие от образа жизни и идеалов киевской дружины, решающей роли в этом выборе не играли. Дружина выбрала христианского бога не потому, что он был воплощением христианского идеала, а потому что христианский бог — покровитель богатой и могущественной Византийской империи представлялся ей более могучим, чем языческий Перун.

Христианство и элита. Однако после того, как соответствующее решение было принято, христианское учение стало оказывать все более сильное воздействие на образ мыслей древнерусской правящей верхушки и ее поведение по отношению к подданным. Изменилось само представление об устройстве общества, его институтах и обьгчаях. В языческом обществе и само его устройство, и нормы, регулирующие его жизнь, воспринимались как нечто вечное, неизменное, созданное при непосредственном участии богов. С принятием христианства стало утверждаться представление, что общественный порядок — создание людей, как и другие их создания — несовершенный и его можно совершенствовать и изменять к лучшему. Не случайно за принятием христианства последовал целый ряд памятников законодательства древнерусских правителей. Именно под влиянием христианства у правителей Древней Руси стало складываться представление, что правитель является не просто вождем дружины, но главой государства, который должен поддерживать порядок в обществе и проявлять заботу обо всех своих подданных, а не только о дружине. Под влиянием христианства стало формироваться и представление, что, поддерживая общественный порядок, правитель должен проявлять особую заботу о слабых, незащищенных членах общества. На страницах летописи при создании образа Владимира, который как идеальный правитель должен был служить примером для потомков, подчеркивалось, что он не только кормил всех убогих и нищих на княжеском дворе, но и велел возить телеги с пищей по Киеву, чтобы накормить тех, кто не в состоянии был туда дойти. Формировалось и представление о том, что правитель должен защищать слабых, незащищенных членов общества от произвола со стороны сильных. В начале XII в. в своем

«Поучении», адресованном сыновьям, Владимир Мономах писал: «убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придайте сироте и вдовице, оправдите сами, а не вдавите силным погубити человека».

Свидетельства о распространении христианства. Для простых людей, которые были вынуждены креститься по приказу князя и дружины, крещение было лишь началом длительного процесса усвоения христианской иерархии ценностей и христианского мировоззрения. Прослеженные археологами изменения погребальных обрядов восточных славян позволяют судить о том, как шел процесс подчинения широких кругов населения формальным предписаниям христианской религии. В языческие времена славяне сжигали своих покойников на погребальных кострах, с принятием христианства такую практику, резко противоречившую предписаниям новой религии, стало вытеснять захоронение покойников в земле. В древнерусских городах старый языческий обряд был вытеснен к концу XI в. В сельской местности на юге Руси языческие погребальные обряды были изжиты к концу XII в., на севере — к концу XIII столетия. Особенно долго сохранялись языческие погребальные обряды в земле вятичей.

Данные археологии находят подтверждение в свидетельствах письменных источников, которые показывают, что именно на севере Руси, на землях, наиболее удаленных от Византии, где славянское население соседствовало с долго сохранявшими языческие верования угро-финскими племенами, распространение христианства шло медленнее и сталкивалось с серьезными трудностями. Выше уже приводились данные о выступлениях «волхвов» в Ростово-Суздальской земле. Но и в Новгороде в 70-е гг. XI в. также появился волхв, который сумел привлечь на свою сторону население города, так что «вси яша ему веру и хотяху погубити епископа», которого сумел защитить лишь князь с дружиной. В земле вятичей на рубеже XI—XII вв. был убит отправившийся их крестить монах Киево-Печерского монастыря Купша. В тексте новгородского владычного летописания сохранились свидетельства о строительстве христианских храмов в Новгороде: в XI в. их было построено два, в XI в. — 68, в XIII в. — 17. Очевидно, именно XII век был тем столетием, когда христианство по-настоящему укоренилось в Новгороде.

Особенности древнерусского христианства в X—XII вв. Формировавшееся в сознании широких кругов населения Древней Руси христианство было своеобразным сплавом взглядов и представлений, пришедших из христианского мира, с теми традиционными представлениями, с помощью которых человек в языческом мире определял свое место на свете и свои отношения с соседями и природой. Для сельских жителей особое значение имел комплекс обрядов аграрной магии, обеспечивавших, по их убеждению, естественную смену времен года, при которой земля исправно отдавала человеку свои плоды. Хотя сложилось и было достаточно прочно усвоено христианское представление о едином всемогущем Боге — творце мира, окружающий мир продолжал быть заполнен множеством разных сил, в общении с которыми по-прежнему во многом приходилось использовать традиционные способы воздействия на них. В роли патронов главных из этих сил вместо богов восточнославянского языческого пантеона выступали христианские святые. Так, вместо языческого Перуна теперь посылал на землю дождь и молнии Илья Пророк. Другими такими силами по-прежнему ведали языческие божества низшего уровня (русалки, лешие), которые продолжали почитаться наряду со святыми. Старое и новое в сознании русских людей того времени могло тесно переплетаться самым причудливым образом. Так, известно, что в середине XII в. жительницы Новгорода, ставя по обычаю трапезу духам предков — Роду и Рожаницам, сопровождали эту процедуру пением тропаря Богородице.

Своеобразный сплав старого и нового, когда новое религиозное учение наслаивалось на мощный пласт традиционных представлений, определял облик народной культуры вплоть до вторжения в традиционный деревенский мир капитализма. В эпоху раннего Средневековья и позднее христианская церковь, добившись прекращения практики открытого почитания персонажей языческой мифологии, в целом мирилась с таким положением вещей, и лишь с середины XVII в. высшая церковная и светская власть стала предпринимать планомерные попытки очистить обычаи русских христиан от языческих наслоений.

Особенность эпохи раннего Средневековья состояла в том, что в то время такое смешение в полной мере было присуще и людям, принадлежавшим к общественным верхам. Показательным примером может служить обнаружение археологами горшков с пищей (деталь языческого обряда похорон) в могилах новгородских посадников XII —XIII вв., похороненных в Юрьеве монастыре. Яркой параллелью к такому сплаву христианства и язычества могут служить зародившиеся в эту эпоху новгородские былины (подлинное народное название — «старины») о замечательно игравшем на гуслях новгородском купце Садко. Ему покровительствует морской царь, которому Садко играет на гуслях на пиру в подводном царстве. Когда царь начинает плясать и на море начинается буря, игру гусляра прерывает своим чудесным вмешательством христианский святой Николай Мирликийский, покровитель мореплавающих. Таким образом, в мире создателей этих былин действовали одновременно и языческие и христианские силы.

Сходная ситуация обнаруживается и в таком древнерусском памятнике, созданном в конце XII в., как «Слово о полку Игореве». Автор его — убежденный христианин, призывающий читателя к войне с «погаными» — язычниками-половцами, но за явлениями окружающего его мира еще ощущается присутствие языческих богов: ветры для него — внуки Стрибога, после поражения русского войска вестница беды — Жля мчится по Русской земле, сея горе из огненного рога.

«Слово о полку Игореве». «Слово о полку Игореве» — уникальный в древнерусской литературе памятник, отражающий взгляды и интересы светских верхов древнерусского общества. Во взглядах и представлениях автора о прошлом и современности много общего со взглядами древнерусских летописцев, скорбевших о распаде Древнерусского государства и вспоминавших о былых временах расцвета в годы правления «старых князей», но его художественный язык основан на традициях народной героической поэзии, видоизменившихся в ходе длительного бытования в дружинной среде. В своем произведении автор «Слова» упоминает одного из предшественников — певца Бояна, в своих песнях прославлявшего подвиги князей второй половины XI в. и скорбевшего об их поражении. Произведения этой традиции до нас не дошли. Но об этом поэтическом языке дает представление «Слово о полку Игореве», когда его автор прославляет умение и мужество своих героев в борьбе с врагами или скорбит об их поражении. И крут понятий, характеризующий этику воина-дружинника и воина-князя, и поэтические формулы, в которых находило выражение характерное для этой среды одобрение или осуждение определенных поступков, нашли в тексте «Слова» необыкновенно яркое выражение. Эта сторона творчества автора «Слова» получила продолжение в воинских повестях последующего времени. Уже говорилось о том, что культура дружинной среды не была отделена от культуры широких кругов народа какими-либо четкими барьерами. Текст «Слова о полку Игореве» показывает тесную свя!ь поэтического языка автора с традициями устного народного творчества, как они выступают перед нами в записях собирателей фольклора. Так, черты народного причитания ярко выступают в плаче жены главного героя произведения — Игоря — Ярославны о судьбе его и других участников похода.

Связью с традициями народного творчества следует объяснять и отношение автора «Слова» к природным стихиям, которые выступают как активные участники действия, то вторящие происходящему, то вмешивающиеся в ход событий.

(Об отражении в «Слове о полку Игореве» традиций общественной мысли его времени речь пойдет в другом месте.)

Культура элиты. Реконструкция культурного облика светских верхов древнерусского общества представляет собой сложную, до сих пор не решенную исследователями задачу. Определенный материал для ее решения содержится в источниках разного происхождения, но извлечь его из них далеко не просто. Прежде всего назовем древнерусские летописи, составители которых именно из этой среды черпали свои сведения. Так, по признанию одного из них, он много общался с киевским боярином Яном Вышатичем и от него «многи словеса слышах, еже и вписах в летописаньи сем». Эти высказывания дошли до нас в интерпретации, которую им придали составители сводов — духовные лица.

Важнейшим источником, позволяющим судить о культуре светских верхов древнерусского общества, является «Поучение детям» Владимира Мономаха, написанное им в конце жизни, когда он занимал уже киевский стол, и обращенное к его сыновьям. «Поучение» начинается выписками из Псалтири, поучения Василия Великого и ряда других текстов, откуда хорошо знающий их князь выбирает то, что понадобится сыновьям, когда они станут править землей: они не должны завидовать творящим беззаконие и покушаться на чужое имущество, так как их покарает Бог, а праведных возвысит; не следует злоупотреблять едой и питьем, беседовать с «нелепыми» женами, а следует «премудрых слушати, старейшим покарятися»; уметь управлять своими чувствами, совершать добрые дела, защищать убогих и обиженных.

Дальше Мономах описывает деяния своей жизни как человека, стремившегося следовать этим началам. Советы, содержащиеся в «божественных» словах, он повторяет от себя, но присоединяет к ним многие наставления, отражающие не общие нормы христианской морали, а его личный опыт. И здесь уже речь идет о знаниях и понятиях, сложившихся в дружинной среде. Так, на войне всегда следует быть бдительным, самому проверять стражу, не снимать оружия, не убедившись в отсутствии опасности. При движении с дружиной по территории княжества нельзя давать «пакостить» «отрокам»-дружинникам. Г остей надо принимать хорошо (но не потому, что так надо поступать христианину): такие люди «мимоходячи, прославять человека по всем землям», создадут ему определенную репутацию. Князь должен, не полагаясь на подчиненных, устраивать «весь наряд в дому своемь» и даже заботиться о «наряде» церковном.

Поместив в «Поучении» длинный перечень своих военных походов и подвигов на войне и на охоте, Мономах пишет, что он, почитая Бога, благополучно прошел все испытания и потому обращается к сыновьям: «смерти бо ся, дети, не боячи, ни рати, ни от звери, но мужьское дело творите», т. е. храбро сражайтесь.

Мономах — приверженец христианских нравственных идеалов, он хочет жить в соответствии с ними, быть гуманным и справедливым, но вместе с тем в его сознании прочное место занимают представления об отношениях князя и дружины, когда князь должен быть храбрым и хорошо командовать войском.

Другой вид источников, который должен быть назван в этой связи, это народный героический эпос, нашедший свое отражение в очень немногих и отрывочных средневековых текстах, а главным образом — в записях собирателей XVIII—XIX вв. В них традиция, истоки которой ведут в дружинную среду, подвергалась трансформации вследствие длительного бытования в низовой народной среде.

Главная тематика записанных текстов — рассказы о «богатырях» (в домонгольской Руси их звали «храбры»), которые совершают свои подвиги на службе князю, или добывая ему невесту, или защищая его страну от врага, или доказывают свое военное превосходство в спорах с другими богатырями, — указывает определенно на ту среду, в которой эта традиция сформировалась.

О существовании у восточных славян такой эпической традиции сохранились и прямые свидетельства в тексте так называемой «Тидрек саги» — повествования о герое немецкого эпоса Тидреке Бернском, записанного в XIII в. по рассказам «мужей немецких» из городов Северной Германии. В ряде эпизодов этого произведения фигурируют киевский князь Владимир и богатырь «Илья русский», его дядя по матери, который добывает Владимиру невесту. Так как подобного сюжета с такими персонажами записи эпических текстов, сделанные в XVII— XIX вв., не знают, очевидно, в то время эпическая традиция серьезно отличалась от более поздних форм ее бытования. Не находят соответствия в записях собирателей фольклора и сохранившиеся в текстах XV—XVI вв. рассказы о боевых подвигах Александра Поповича, впоследствии одного из главных героев русского героического эпоса. Александр Попович выступает в этих рассказах, формировавшихся в дружинной среде, как дружинник ростовского князя Константина Всеволодовича, совершающий свои воинские подвиги в войне с его братом Юрием, участник битвы на Липице 1216 г. В дошедших до нас былинах Александр (Алеша) Попович выступает совершенно в другой роли. В дошедшем до нас виде древнерусский эпос сформировался в XIV—XV вв. — эпоху борьбы за освобождение от ордынского ига и объединение русских земель, но повторяющиеся в разных былинах устойчивые ситуации, характеризующие отношения богатырей с князем, подвиги, которые они совершают, отражают, вероятно, традицию, сложившуюся в более раннюю эпоху.

С особыми интересами дружинной среды связано и появление древнерусского перевода византийского рыцарского эпоса о Дигенисе Акрите. Этот пример показывает, что на формирование культуры верхов светского общества Древней Руси оказывали свое влияние контакты со светской верхушкой соседних стран. Другим примером такого влияния со стороны Византии могут служить фрески лестничной башни собора Св. Софии в Киеве, связывавшей храм с княжеским дворцом, где помещены изображения византийского императора и его двора, наблюдающих за играми на ипподроме в Константинополе. О контактах с формирующейся на западе Европы рыцарской культурой говорят сообщения Ипатьевской летописи середины XII в. о рыцарском турнире, устроенном на «Ярославле дворище» в Киеве, и о том, что находившийся в Киеве польский князь «пасаше сыны боярьски мечем многы», т.е. посвятил их в рыцари.

Письменность в Древней Руси. Берестяные грамоты. Важной особенностью образа жизни верхов светского общества Древней Руси было знакомство с искусством письма и его довольно широкое использование в повседневной жизни. Объяснялось это тем, что на Русь, еще до ее крещения, пришла из Первого Болгарского царства письменность на понятном славянском языке, овладение которой не требовало специальных долгих усилий. Первоначально для обучения письму использовалась, как в Средиземноморском регионе, деревянная доска, покрытая воском, на которой записывали слова, которые затем можно было стереть. Такая доска недавно была найдена в Новгороде в слоях конца X — начала XI в. На ней были записаны стихи из Псалтири — книги, по которой в Средние века учили грамоте. Был найден и дешевый материал для письма — березовая кора (береста), на которой буквы процарапывались особым орудием — писалом. Такие процарапанные на бересте тексты — берестяные грамоты — найдены во время археологических раскопок в целом ряде древнерусских городов (Торжок, Старая Русса, Смоленск, Звенигород — т. е. не только на севере, но и на юге Руси). К настоящему времени найдено более тысячи разнообразных текстов XI — первой половины XV в., дающих уникальный материал о жизни наших предков. Подавляющее большинство найденных берестяных грамот происходит из раскопок в Новгороде, где они хорошо сохранились в насыщенной водой почве этого города. Если тексты XI в. сравнительно малочисленны, то к XII в. относятся уже многие десятки текстов. Часть этих текстов связана с нуждами управления — записи неплательщиков подати, административные распоряжения, жалобы, обращенные к судьям, самые ранние сохранившиеся крестьянские челобитные. Но значительная часть текстов — это частные письма, в которых люди обсуждают самые разные вопросы. Здесь встречаем и жалобы на несправедливость мужа, и объяснения в любви. Исследователей-филологов особенно привлекает живой разговорный язык писем, на котором говорили новгородцы, заметно отличающийся от литературного языка летописи и от канцелярского языка документов.

О достаточно широком распространении письменности в древнерусском обществе говорят и многочисленные надписи на ремесленных изделиях, и граффити на стенах христианских храмов. В этом отношении положение на Руси отличалось от положения в странах Западной Европы, где языком письменности была латынь, язык, освоение которого требовало долгой и тщательной подготовки, поэтому знание письма, грамотность долгое время была там монополией духовных лиц — клириков.

Следует иметь в виду, что в эпоху раннего Средневековья в культуре дружинной среды и широких кругов населения было много общего, одна не была отделена от другой какими-либо непреодолимыми барьерами. Об этом лучше всего говорит проникновение в народную среду традиций героического эпоса, созданного в среде дружинной.

«Ученая» культура духовенства. Наряду с традиционной народной культурой в ее христианизированном виде и близкой к ней культурой дружинной среды в Древней Руси существовали и традиции христианской культуры в том виде, в каком они были перенесены на древнерусскую почву из Византии. Носителем этой культуры было духовенство (прежде всего образованные верхние слои) и некоторые образованные представители верхушки светского общества, подобные Ярославу Мудрому, который, по свидетельству летописи, «Собра писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо, и списаша книгы многы».

Первоначально в среде духовенства преобладал пришлый, греческий элемент. В первом христианском храме, построенном Владимиром, — Десятинной церкви служили «попы корсуньскыя», греческие священники, приведенные из Корсуни — Херсонеса, византийского города в Крыму на месте современного Севастополя. Но с самого начала княжеская власть была озабочена подготовкой образованных людей из собственной среды. Так, Владимир, по сообщению летописи, «нача поимати у нарочитые чади (т.е. у лучших людей) дети и даяти нача на учение книжное». Для обучения этой молодежи уже при Владимире мог быть использован обширный круг христианских памятников. Они были переведены на славянский язык после создания Кириллом и Мефодием славянского алфавита в других славянских государствах — в Великой Моравии и главным образом в Первом Болгарском царстве. Значительная часть этих переводов дошла до нас благодаря древнерусским спискам. К ним добавились созданные уже в Болгарии оригинальные произведения, такие, как «Слова» на христианские праздники Климента Охридского или Азбучная молитва и «Учительное евангелие» Константина Болгарского. Новые переводы были сделаны книжниками, окружавшими Ярослава Мудрого. С их деятельностью исследователи связывают перевод такого крупного памятника античной литературы, как «История Иудейской войны» Иосифа Флавия.

Памятники древнерусской литературы. Уже в середине — второй половине XI в. в Древней Руси появились образованные духовные люди, способные создавать собственные произведения, лежащие в русле христианской традиции.

Самым ранним произведением древнерусской христианской литературы, показывающим мастерское освоение древнерусским книжником богатых традиций византийского богословия и искусства проповеди, является «Слово о Законе и Благодати» Илариона, прочитанное автором в Софийском соборе Киева в присутствии Ярослава Мудрого и членов его семьи. Провозглашая превосходство христианского учения — «Благодати» над обветшавшим, уходящим с исторической сцены иудейским Законом, автор одновременно противопоставляет этот «Закон», который сохранялся только иудеями, христианскому учению, которое распространяется «на вся края земленые». Иудеи, первыми получившие от Бога «Закон», не приняли «Благодати», и христианское учение распространилось на новые «языки» — народы, ранее вообще не знавшие Бога. В семью этих, исповедующих христианское учение народов вошла теперь и Русь («и мы со всеми христианами славим Святую Троицу»). Раскрыв все значение того, что Русь приобщилась к христианскому учению, пришедшему на смену языческому многобожию и обветшавшему «Закону», Иларион закончил свою проповедь похвалой Владимиру, благодаря которому Русь приобщилась к истинной вере, и Ярославу, достойному продолжателю его дела. Противопоставление «Закона» и «Благодати», прославление новых ценностей христианского учения создается в проповеди по всем правилам византийской риторики благодаря постоянному противопоставлению и сопоставлению сложных символических образов. Иларион был уверен, что слушатели могут понять и оценить его искусство, так как он обращается не к «неведящим», а к «преизлиха насыиггьшемся сладости книжныа». В «Слове» Илариона отразилась и его гордость за свою землю. Говоря о предках Владимира, он записал, что они «не в худе бо и неведоме земле владычьствоваша, но в Руське, яже ведома и слышима есть всеми четырми конци земли».

Традиции Илариона получили продолжение в творчестве писателей XII в.: жившего в середине века Климента Смолятича и занимавшего во второй половине XII в. епископскую кафедру Кирилла Туровского. Климент Смолятич в послании пресвитеру Фоме выступил как приверженец «ученого», аллегорического толкования Священного Писания, когда в тех или иных конкретных сообщениях Ветхого или Нового Завета обнаруживается тайный смысл. Хорошо знакомый с греческой образованностью своего времени, он стремился следовать толкованиям писателя XI в. Никиты Гераклийского на сочинения Григория Богослова. Климент отвергал обвинения Фомы в том, что он делает что-то дурное, используя в своих символических толкованиях, подобно Никите Гераклийскому, образы античной мифологии.

Блестящее ораторское мастерство Илариона получило продолжение в написанных Кириллом Туровским «похвальных словах» на главные христианские праздники. Пользуясь всем разнообразием приемов, выработанных античной, а затем византийской риторикой, Кирилл Туровский создавал яркие эмоциональные образы тех событий евангельской истории, которым посвящен соответствующий праздник, строил свои речи таким образом, чтобы вызвать у слушателей ликующее, праздничное настроение. Его слова очень рано получили высокую оценку, и их стали включать в состав сборников вместе с произведениями Иоанна Златоуста и других выдающихся греческих проповедников.

Не все образцы древнерусской проповеди были на столь же высоком уровне. Многие из них достаточно просты по своему построению и словарному составу, в них неоднократно повторялись одни и те же положения, изложенные по возможности более просто, — они обращались к аудитории, которая нуждалась в самых начальных знаниях о христианском вероучении.

Другой литературный жанр, в котором уже во второй половине XI в. были созданы оригинальные произведения, ни в чем не уступающие византийским образцам, — это агиография, жития святых. Первые древнерусские жития святых были созданы выдающимся древнерусским книжником, монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Им было написано житие Феодосия Печерского — игумена Киево-Печерского монастыря в Киеве. Оно стало образцом для создававшихся в последующие века житии святых — подвижников, основателей монастырей и организаторов монастырской жизни. Используя в качестве образца житие Саввы Освященного, одного из основателей палестинского монашества, Нестор создает оригинальный образ человека, который сначала всеми силами стремится принять постриг, порвав ради этого даже с собственной матерью, а затем целеустремленно борется с пороками не только монашеской братии, но и окружающего общества. При этом его не останавливало и высокое положение носителей верховной власти. Как рассказывается в житии, когда Святослав Ярославич согнал с киевского стола своего старшего брата Изяслава, Феодосий отказался поминать нового князя на службе и послал ему «великую епистолию», в которой сравнивал его с Каином-братоубийцей.

Совсем далеки от византийских образцов произведения, посвященные первым русским святым — Борису и Глебу, сыновьям Владимира. Это «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора, написанное в 80-х гг. XII в., и «Сказание о Борисе и Глебе», созданное в среде клира посвященной этим святым церкви в Вышгороде под Киевом в связи с перенесением в 1072 г. их останков в новый храм. И сама проблема, которая находится в центре внимания авторов произведений — какими должны быть справедливые отношения между членами княжеского рода, и прославление героев произведения — князей за то, что они не подняли оружия против «брата старейшего», покушавшегося на их жизни, предпочли умереть, но не ввергнуть Русскую землю в ужасы междоусобной войны, — все это не имеет ни параллелей, ни образцов в памятниках византийской агиографии.

Первыми памятниками древнерусской гимнографии стали «службы» Борису и Глебу, в которых святые прославляются не только как мученики, но и как чудесные защитники, покровители Русской земли, ограждающие ее своим чудесным вмешательством от внешних врагов и княжеских усобиц.

Христианская культура древнерусского общества и духовное наследие Византии. Чтобы определить своеобразие древнерусского варианта христианской культуры, следует выяснить, в каком объеме было усвоено образованными кругами древнерусского общества культурное наследие Византии.

Наследие Византии, как известно, включало в себя не только памятники собственно христианской культуры, но и очень значительный круг памятников, принадлежавших более ранней античной цивилизации. Как и в более раннее время, традиционная система обучения строилась здесь (как и на западе Европы) на изучении текстов античных авторов.

Этот важнейший компонент византийского культурного наследия не был перенесен на древнерусскую почву — древнерусскому человеку остались неизвестными и тексты античных авторов, и основанная на их изучении система обучения. Сведения об античности древнерусский читатель мог черпать лишь из пояснений византийских книжников к тем местам в сочинениях отцов церкви, в которых упоминались языческие боги или обычаи, и из византийских исторических хроник, созданных в монашеской среде, таких, как хроники Иоанна Малалы или Георгия Амартола, в которых рассказывалось о верованиях язычников. «Хроника» Георгия Амартола была хорошо известна древнерусскому летописцу начала XII в. — создателю «Повести временных лет», цитаты из «Хроники» Иоанна Малалы находим в Галицко-Волынской летописи XIII в.

Собственно христианская литература также перешла на древнерусскую почву из Византии далеко не в полном объеме. Так, очень рано были переведены некоторые важные руководства с изложением христианской догматики (прежде всего наиболее авторитетное руководство,.. Иоанна Дамаскина), но подавляющая часть византийской богословской литературы осталась древнерусскому читателю неизвестной.

Наоборот, широко переводились и распространялись в многочисленных списках памятники, содержащие характеристики истин христианского вероучения и христианских этических норм, данные в более доступном для читателя и слушателя виде в живых, ярких образах на страницах проповедей, поучений и похвальных слов. Особенно широким признанием пользовались сочинения знаменитого проповедника IV в. Иоанна Златоуста. Из его сочинений состоял уже сборник «Златоструй», переведенный в Болгарии в первой половине X в. при царе Симеоне. Обильными и многочисленными были переводы житий святых, в которых христианский идеал раскрывался на ярком конкретном примере жизни человека, в действиях которого он нашел свое воплощение. На древнерусскую почву жития святых переходили в виде целых собраний текстов, предназначавшихся для чтения за монастырской трапезой в течение года. Это собрания кратких житий — так называемый Синаксарь (или Пролог) и собрания житий полного состава — так называемые Четьи минеи. Ряд собраний житий святых известен также в составе патериков — собраний житий святых определенной местности или страны. Именно создавая похвальные слова и жития святых, древнерусские книжники наиболее успешно соревновались со своими византийскими учителями.

Очень рано был переведен и сразу стал широко использоваться круг текстов, необходимых для совершения богослужения (в их числе большое количество поэтических текстов). Наиболее ранние сохранившиеся рукописи собраний таких текстов, читавшихся в течение года, — новгородские служебные Минеи 1095—1097 гг. Характерно, что сами тексты Священного Писания распространялись прежде всего как выборки фрагментов, читавшихся во время богослужения. В богослужении использовались прежде всего книги Нового Завета, из Ветхого Завета — Псалтирь и книги пророков. Не связанные с богослужением книги Ветхого Завета, содержащие описание предписаний иудейской религии и событий истории древнееврейского народа, были гораздо менее известны, и не все из них были переведены на славянский язык. Первый полный славянский текст Библии (так называемая Геннадиевская Библия 1499 г., созданная по инициативе новгородского архиепископа Геннадия) появился лишь в конце XV в. в Новгороде, и для его создания ряд книг пришлось переводить с латинской Вульгаты, так как переводов этих книг с греческого в древнерусской письменной традиции не было.

Древнерусские рукописи. К числу книг, предназначенных для богослужения, относятся наиболее ранние древнерусские рукописи. Самая ранняя точно датированная древнерусская рукопись, так называемое Остромирово Евангелие, написанная в 1056-—1057 гг. дьяконом Григорием для новгородского посадника Остромира — родственника киевского князя Изяслава Ярославича, представляет собой сборник текстов из Евангелий, расположенных в том порядке, в каком они читались во время службы. Рукопись украшена великолепными миниатюрами с изображениями евангелистов и богатым орнаментов заставок и инициалов, которые средствами живописи создают подобие драгоценных византийских эмалей. «Остромирово Евангелие» показывает, какие высокие требования предъявляли к оформлению рукописей лица, близкие к двору киевского князя.

«Остромирово Евангелие» послужило образцом для другой замечательной древнерусской рукописи — «Мстиславова Евангелия», которое написал Алекса, сын попа Лазаря, для новгородского князя Мстислава, сына Владимира Мономаха. Сохранился даже ее древний оклад, украшенный эмалями. Для нужд княжеской семьи переписывались не только большие богато украшенные Евангелия, читавшиеся во время богослужения. По заказу князя Святослава, сына Ярослава Мудрого, в 1076 г. был переписан «Изборник» — собрание извлечений из сочинений Отцов Церкви. Рукопись была украшена не только символическими изображениями церкви как храма, под сводами которого собрались святые отцы, но и изображением самого заказчика — князя Святослава в кругу членов его семьи.

Если рукописи XI в. в стиле и оформлении достаточно точно следовали византийским образцам, то в рукописях XII в. оформление заметно меняется, в нем все более заметно проявляется влияние местной среды. Уже в Юрьевском Евангелии, написанном в Новгороде начала XII в., появляются инициалы с изображениями реальных и чудовищных зверей, которые не имеют аналогий в византийских образцах. Эти изображения сплетаются в единое целое с лентами плетеного орнамента. Постепенно такие мотивы начинают занимать все большее место в оформлении рукописей, когда миниатюры, следующие традиционным нормам византийского христианского искусства, оказываются окруженными орнаментальными рамами, где из плетеных лент вырастают и переплетаются с ними и между собой фигуры фантастических зверей. Такой стиль орнаментального оформления называют «тератологическим» (от греч. «терас» — чудовище). Подобные изображения обнаружены археологами также на многих изделиях из дерева и металла, найденных во время раскопок. В мире этих образов следует искать отражение неизвестных нам по другим материалам черт духовной жизни дохристианского восточнославянского общества, сохранявшихся и в обществе христианском.

Тематика христианских текстов, ставших доступными восточным славянам после крещения, находит довольно точные соответствия в репертуаре византийской монастырской библиотеки. Это показывает, что именно византийские монахи направлялись на Русь как христианские миссионеры и именно в древнерусских монастырях прежде всего воспринимались и осмысливались пришедшие из Византии христианские тексты.

Важной чертой, отличавшей христианскую культуру Древней Руси домонгольского периода, была ее определенная открытость к контактам с западным, латинским миром, несмотря на происшедший в середине XI в. разрыв между православной и католической церквями и появление на Руси уже во второй половине XI в. антилатинских полемических сочинений. Агиографические памятники, связанные с культом патрона чехов св. Вацлава, послужили образцом для создания цикла памятников, связанных с культом первых русских святых — Бориса и Глеба. Реликвии этих святых, присланные из Киева, были объектом почитания в бенедиктинском монастыре на реке Сазаве в Чехии. В домонгольской Руси нашел признание и широко отмечайся не признававшийся византийским миром праздник перенесения мощей св. Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Малой Азии в г. Бари в южной Италии, из Византии в латинский мир.

Архитектура и изобразительное искусство. С крещением Руси на древнерусскую почву пришла христианская архитектура и христианское изобразительное искусство. Одним из первых каменных христианских храмов, построенных еще в конце X в., была двадцатипятиглавая церковь Богородицы в Киеве, так называемая Десятинная церковь, рухнувшая после взятия города татаро-монголами. Наиболее ранние сохранившиеся христианские храмы относятся к середине XI в. — храмы Св. Софии в Киеве, Новгороде и Полоцке (сохранившийся в сильно перестроенном виде) и храм Св. Спаса в Чернигове.

Храмы украшались мозаиками и фресками. В соборе Св. Софии в Киеве находятся наиболее ранние сохранившиеся мозаики в алтарной части и фрески (среди последних — фрагменты композиции с изображением Ярослава Мудрого и его семьи). Особенностью первых древнерусских храмов было существование в западной части храма больших хор, на которых присутствовал во время богослужения князь со свитой. В ряде случаев храм соединялся с княжеским дворцом переходом, по которому князь прямо из дворца шел на хоры. На рубеже XI—XII   вв. началось строительство каменных храмов в разных областях Руси. В настоящее время ученые располагают сведениями о двух сотнях каменных построек домонгольской Руси, из которых подавляющая часть — это христианские храмы. В отдельных землях стали формироваться свои архитектурные школы и свои направления изобразительного искусства. Такие школы сложились, в частности, на территории Новгородской земли. Наиболее выдающийся памятник новгородской архитектуры начала XII в. — собор Юрьева монастыря в Новгороде (1119), построенный мастером Петром и воспроизводящий традиционный тип большого соборного храма с таким лаконизмом и строгостью (характерные черты новгородской школы), что мощный массив здания выступает перед зрителем как монолитное, законченное целое.

В избежавшем татаро-монгольского разорения Новгороде сохранилось большое количество храмов, что позволяет проследить пути развития местной архитектурной традиции в XII— первых десятилетиях XIII в. Во второй половине XII в. здесь строятся один за другим небольшие храмы по заказу боярского клана или жителей улицы, воспроизводящие своего рода сокращенный вариант крестово-купольного храма (т.е. постройки кубического типа, почти квадратной в плане), при котором внутреннее пространство храма становилось более целостным, вид храма — монолитнее и проще. Характерные для более ранних храмов большие хоры в этих храмах отсутствовали.

Конец XII—XIII вв. в древнерусской архитектуре отмечен попытками переосмыслить традиционную конструкцию крестово-купольного храма. Благодаря созданию новой конструкции верха здания с трехлопастным завершением фасадов, на смену замкнутому в себе «кубическому» храму приходила композиция, проникнутая сильно выраженными мотивами вертикального движения. Эти искания получили дальнейшее развитие в древнерусской архитектуре XIV—XV вв. Первым памятником нового направления в Новгороде стала церковь Параскевы Пятницы на торгу, построенная в 1207 г.

Черты новгородской школы живописи, с характерным для нее упрощением сложных приемов византийского письма и сильно выраженной экспрессией образов, нашли наиболее яркое выражение в ансамбле церкви Спаса на Нередице, построенной в 1198 г. (большая часть этих фресок погибла в годы Великой Отечественной войны).

Своя архитектурная школа сложилась и в Северо-Восточной Руси. Ее первый сохранившийся памятник — Спасский собор в Переяславле-Залесском, построенный при Юрии Долгоруком, а наиболее значительное произведение — Успенский собор во Владимире (построенный в 1158—1167 гг. при Андрее Боголюбском и перестроенный при Всеволоде), который стал для русских мастеров последующего времени образцом большого соборного храма. Из всех храмов Северо-Восточной Руси домонгольского времени фресковая роспись второй половины XII в. сохранилась лишь в построенном Всеволодом Юрьевичем Дмитриевском соборе г. Владимира. Эти фрески выполнены выдающимся греческим художником. В отличие от архитектуры и живописи скульптура на древнерусской почве не получила самостоятельного развития.

Изучение сохранившихся памятников архитектуры и изобразительного искусства показало, что связи этих памятников с византийским художественным наследием были сложными и многосторонними. На Руси возникали памятники, отражавшие и направления, характерные для столичного константинопольского искусства, связанного с императорским двором (примерами могут служить уже упоминавшийся собор Спаса в Чернигове или выполненные в начале XII в. мозаики Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве), и более грубоватое и выразительное искусство византийской провинции (примером может служить фресковый ансамбль в церкви Спаса на Нередице в Новгороде конца XII в.).

Храмы украшали не только фрески и мозаики, но и иконы. Сохранилась лишь одна икона, которая, по мнению исследователей, может быть современна мозаикам и фрескам Софии Киевской. Это изображение апостолов Петра и Павла из Софийского собора в Новгороде. Сохранился даже украшавший!эту икону драгоценный серебряный оклад. Всего до нас дошло около трех десятков икон, созданных в домонгольской Руси. Лучшие из них ни в чем не уступают самым выдающимся образцам византийского искусства своего времени. Среди них можно назвать «Богоматерь Великую Панагию» из Спасского Ярославского монастыря, икону Георгия из Успенского собора Московского Кремля, икону «Спас Нерукотворный», написанную для церкви Св. Образа на Добрыниной улице в Новгороде, икону Дмитрия Солунского из Успенского собора г. Дмитрова, изображающую святого патрона великого князя Всеволода Юрьевича. В истории Северо-Восточной Руси особое место заняла икона Владимирской богоматери. Произведение неизвестного византийского художника XII в., она была увезена из Вышгорода под Киевом во Владимир на Клязьме, когда Андрей, старший сын Юрия Долгорукого, самовольно ушел на Север, не считаясь с волей отца. Икона стала затем самой почитаемой святыней Ростовской земли.

Как показало обследование этих икон, многие из них были покрыты окладами из золота и серебра, украшенными драгоценными камнями. В таком виде эти памятники по осязаемости, весомости своих форм должны были вызывать аналогии с миром романского искусства средневекового Запада, что объясняется не влияниями, а некоторым типологическим сходством.

Памятники архитектуры и изобразительного искусства Древней Руси приносят дополнительные свидетельства ее достаточно оживленных связей с художественным миром латинского Запада. Примером могут служить заимствованный из современной архитектуры латинского мира тип храма-ротонды, такие храмы Северо-Восточной Руси, как Дмитриевский собор во Владимире или Георгиевский собор в Юрьеве Польском, где византийский крестовокупольный храм украшен вовсе не характерным для византийской традиции «романским» скульптурным декором, находящим аналогии в памятниках романского искусства Германии и западной Франции. В раскопках были обнаружены и многие памятники сакрального искусства из стран Западной Европы. Большая часть найденных предметов датируется первыми десятилетиями XIII в.

Греческое духовенство принесло из Византии также достаточно древние традиции церковного хорового пения. В древнерусских рукописях XII в. представлены обе системы записи мелодии, которые известны византийским рукописям. Вероятно, уже в домонгольскую эпоху должен был начаться сложный процесс взаимодействия византийского наследия с кругом традиционных для восточных славян напевов. К сожалению, об этом приходится высказывать лишь предположения, так как обе системы записи не расшифрованы.

Ряд общих черт с культурой романской Европы обнаруживается и в мировосприятии, характерном для русского монашества. О характерных чертах этого мировосприятия можно судить по циклу рассказов о монахах наиболее известной обители домонгольской Руси — Киево-Печерского монастыря. Рассказы эти сохранились частично в составе летописей XI—XII вв., написанных в монастыре, частично в составе созданного в XII в. Киево-Печерского патерика (сборника преданий о Печерских святых). Мир выступает в них как наполненный действием злых сил, принимающих разные обличил, чтобы сбить христианина с правого пути, не дать ему достигнуть спасения. Для борьбы с грозящими искушениями монаху требуется не только напряжение всех его сил, но и помощь всей монашеской общины. Монаха Исаакия-торопчанина, самонадеянно укрывавшегося в затворе, чтобы только своими силами искать спасения, бес сумел соблазнить, явившись к нему в образе самого Христа.

Первые русские святые — Борис и Глеб. Об общественном сознании русского общества, его реакции на начавшийся распад Древнерусского государства позволяют судить памятники, связанные с культом святых Бориса и Глеба, и тексты древнерусских летописей XI—XII вв. Но надо учитывать, что эти проблемы отражались в данных текстах через призму восприятия духовных лиц — клириков храма Бориса и Глеба в Вышгороде и монахов Киево-Печерского монастыря, в стенах которого эти летописи писались.

Первыми русскими людьми, причисленными к лику святых и ставшими затем небесными покровителями Русской земли, были сыновья Владимира — Борис и Глеб. Во время начавшейся после смерти Владимира борьбы за киевский стол Борис и Глеб были убиты по приказу захватившего Киев их старшего брата Святополка. К лику святых убитые князья были причислены в конце правления Ярослава Мудрого, тексты посвященных им житий, похвальных слов и служб написаны в последних десятилетиях XI — начале XII в.

Борис и Глеб прославлялись за то, что они предпочли погибнуть, чем поднять оружие против замышлявшего против них зло старшего брата, предпочли умереть, чтобы избежать братоубийственной войны. Их поведение должно было послужить примером для младших членов княжеского рода, постоянно поднимавших восстания против киевского князя. В одном из памятников цикла — «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора прямо указывалось, что такие князья, в отличие от Бориса и Глеба, не могут надеяться на то, что они попадут в рай. Вместе с тем текст памятника содержит и предостережение старшим князьям: убийца Святополк не смог удержать под своей властью Древнерусское государство, он потерпел поражение в борьбе с Ярославом Мудрым, выступавшим как мститель за братьев, и бесславно погиб в изгнании, получив прозвище Окаянный.

Создатели этих текстов считали, что если младшие князья будут повиноваться старшим, а те отнесутся с уважением к младшим членам рода и не станут посягать на их жизнь и имущество, то при таком взаимоуважении сохранится единство княжеского рода, подчиненного его главе — киевскому князю, прекратятся войны между князьями, и Древнерусское государство сможет успешно отражать натиск кочевников. Создатели текстов возлагали свои надежды и на святых патронов Русской земли, которые должны были своим чудесным вмешательством прекратить усобицы и защитить страну от внешних врагов.

Древнерусское летописание. Стремления предотвратить распад Древнерусского государства, выраженные в иной форме, нашли свое отражение и при создании главных памятников древнерусского летописания. По-видимому, первые письменные тексты исторического содержания — предания о первых киевских князьях и рассказы о принятии Русью христианства — были записаны в Киеве еще в конце Х в., но в первоначальном виде до нас не дошли. Наиболее ранние известные нам памятники древнерусского летописания, так называемый Начальный свод 90-х гг. XI в. (нашедший отражение в Новгородской I летописи младшего извода) и «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря Нестора, написанная в начале второго десятилетия XII в., представляли собой уже летописные своды, в которых были соединены в одно целое летописные записи из Киева и Новгорода с известиями византийских источников, в частности о русско-византийских отношениях. Оба свода были созданы в Киево-Печерском монастыре. В них нашли свое отражение не только взгляды киевопечерских монахов, но и реакция киевской дружины на идущий распад Древнерусского государства. Не случайно под 1106 г. в «Повести временных лет» Нестор отметил смерть одного из главных лиц киевской дружины Яна Вышатича, со слов которого он многое записал в летопись. Тексты договоров Руси с греками, помещенные в этом своде, были получены летописцем, конечно, из княжеского архива.

Летописные своды, ставя своей целью дать ответ на вопрос, «откуду есть пошла Руская земля и кто в ней почал первее княжити», содержали изложение событий от первых известных им сведений о князьях, правивших восточными славянами, до событий, современных времени создания сводов. Если о событиях IX—X вв. сохранились лишь предания, а от правления Владимира и Ярослава сравнительно краткие погодные записи, то с середины XI в. мы встречаемся уже с подробным погодным изложением событий. Повествование о том, как трудами предков княжеского рода было создано огромное государство Русская земля, описание его могущества и славы во времена Владимира и Ярослава, по мысли создателей летописных сводов, должно было побудить членов княжеского рода и их дружинников прекратить раздоры, жить в согласии и защищать эту землю от опасных внешних врагов — половцев.

Что этот круг идей имел своих приверженцев и в светской среде, показывает сопоставление этих летописных сводов со «Словом о полку Игореве». Рассказав о печальном примере новгород-северского князя Игоря, который, не договорившись с другими князьями, в 1185 г. отправился в поход против половцев и потерпел поражение, вспоминая о временах славы и тяжелых временах усобиц, автор призывал всех русских князей объединить силы для борьбы с угрожающими Русской земле врагами.

Как показывает знакомство с летописными сводами, их создателей волновали не только княжеские усобицы и набеги кочевников. Резкое недовольство вызывал растущий произвол дружинников, их стремление любыми способами умножать свои доходы. В предисловии к Начальному своду «несытству» современников противопоставлялись «древние князи и мужи их», которые «не збираху много имения, ни творимых вир, ни продаж вскладаху на люди». Бедствия, постигшие в конце XI в. Русскую землю, объяснялись Божьим гневом, который вызвали произвол и насилия дружинников. В основу предисловия была положена публичная проповедь игумена Киево-Печерского монастыря Иоанна, который поплатился за это ссылкой в Туров. Элементы «критики власти» обнаруживаются и в рассказах о чудесах Бориса и Глеба, когда святые своим чудесным вмешательством освобождали из тюрьмы узников, заточенных туда послушавшими клеветников князьями.

Надежды древнерусских книжников на то, что удастся предотвратить распад Древнерусского государства с помощью установления «правильных» отношений между старшими и младшими членами княжеского рода, были нереальными, но создание первых памятников общерусского летописания имело важные объективные последствия. Памятники, созданные в конце XI— начале XII в., легли затем в основу летописных сводов, создававшихся в разных древнерусских княжествах. Тем самым у восточных славян сохранялась историческая память об их общей родине — Русской земле.

В сфере общественного сознания древнерусских людей в XII—XIII вв. протекал еще один важный процесс — у представителей разных восточнославянских племен, объединенных киевскими князьями в одно Древнерусское государство, постепенно складывалось сознание принадлежности к единой этнической общности — древнерусской народности. Представление, что все восточные славяне, живущие на территории Древнерусского государства, образуют один народ, нашло яркое выражение уже в начале XII в. на страницах написанной Нестором «Повести временных лет». В то время такое представление разделяли по преимуществу социальные верхи древнерусского общества, связанные с киевским княжеским двором, но в дальнейшем такие представления получали все большее распространение. К концу XII в. определения населения отдельных территорий по их прежней племенной принадлежности перестали встречаться на страницах летописей. В XIII — первой половине XIV в. жители разных восточнославянских земель, ранее входивших в состав Древнерусского государства, повсеместно называли себя «русинами» или «русскими», а свою землю считали частью (волостью) Русской земли. Процесс формирования единой народности протекал в домонгольской Руси гораздо интенсивнее и быстрее, чем в современной ей Германии, где в общественном сознании долго сохранялись представления о серьезных различиях между отдельными областями, сформировавшимися на основе отдельных племенных союзов и сохранявшими сознание преемственной связи с ними.