Развитие церковного землевладения.

Не менее бояр освоили и приобрели себе земель и церковные учрежде­ния, епископские кафедры, соборные церкви и, в осо­бенности, монастыри. Мы знаем, что и до нашествия татар князья стали наделять церкви именьями вместо десятины. После татарского погрома этот способ мате­риального обеспечения духовенства стал уже преобла­дающим, господствующим. Князья стали жаловать ду­ховенству преимущественно земли пустые или же населенные, а не готовые доходы, которых было очень мало у самих князей. Так называемая руга, заступив­шая место прежней десятины, отошла теперь на задний план, стала жаловаться князьями изредка и в неболь­ших размерах в виде некоторой подмоги бедным церк­вам. Черному и белому духовенству пришлось теперь содержать себя главным образом собственным сельским хозяйством, собственной предприимчивостью и трудом. Это был железный закон, которому при всеобщем обед­нении и разорении должны были одинаково подчинить­ся и князья, и бояре, и духовенство. Татары так много брали с Руси ее средств, что уже никому внутри страны не давали возможности жить на готовом, без труда и хозяйственных забот. При таких условиях монастыри и другие церковные учреждения принялись занимать зем­ли и для крепости выпрашивать на них подтверждения князей или же прямо выпрашивать земли. Князья охот­но предоставляли церкви занимать пустопорожние земли, которые не приносили для них дохода, а иногда из усердия жаловали и населенные земли. Количество цер­ковных земель таким путем страшно выросло, так что, когда кончилась удельная эпоха, в руках духовенства оказалось около 1/3 всех земель, находившихся под культурой. Об этом говорил царь Иван Васильевич Гроз­ный на соборе 1551 года. Монастыри и вообще церков­ные учреждения еще более, чем княжеские дружинни­ки, имели возможность развивать сельское хозяйство. Прежде всего в их руках должен был скапливаться боль­ше, чем в руках княжеских дружинников, потребный для того капитал. Татарские ханы предоставили русско­му духовенству податные льготы, и то, что уходило из рук дружинников к татарам, то оставалось в руках ду­ховенства. Средства его как-никак пополнялись прито­ком благочестивых вкладов и пожертвований; и, нако­нец, монастыри отличались большим скопидомством, большей бережливостью, чем светские владельцы. По­этому и обедневшие земледельцы легче всего могли уст­роиться хозяйством на землях монастырских и вообще церковных, легче всего могли раздобыться здесь подмо­гой и ссудой. Но самое главное, что должно было при­влекать бродячее крестьянское население на земли цер­ковные — это разнообразные льготы, дававшиеся здесь

крестьянами.

Иммунитеты церковных и боярских имений; сбли­жение их с княжествами.

Устраивая хозяйство на заня­той земле, монастыри и другие церковные учреждения прежде всего выхлопатывали у князей льготы от пода­тей и повинностей для крестьян, которые сядут на нови, на 3, 5, 10 и более лет. Князья по религиозным, а частью экономическим побуждениям, в виду будущих выгод от заселения страны, давали просимые льготы. Дело не ограничивалось этим. Поселившиеся на церков­ных землях крестьяне попадали в разряд людей церков­ных и потому освобождались от суда княжеских чинов­ников иногда совсем, а большей частью за исключением важнейших уголовных дел — о душегубстве, разбое и татьбе с поличным. Вместе с этим они получали и дру­гие льготы. Поэтому и в жалованных грамотах сплошь и рядом встречаем такие выражения: «А наместницы мои и волостели и их тиуны не въезжают к их людям ни по что, ни судят их, а тех людей ведает и судит игумен NN сам»; или: «который суд будет межи монастырских людей, судит их и дворян дает монастырский тивун один, нашим судьям не надобно ни по что». Княжеские судьи вступаются лишь тогда, когда одна из тяжущихся сторон подлежит их юрисдикции, и тогда по общему правилу устраивается вопчий или смесный суд судей княжеских и монастырских. Кроме того, как сказано, княжеские судьи выступают иногда на сцену, когда дело идет о разбое, душегубстве и татьбе с поличным, но  далеко не всегда. Монастырские и церковные люди сплошь и рядом освобождались от всех податей и повинностей в пользу князя. «Тем людям, — читаем мы в  княжеских жалованных грамотах, — ненадобе моя дань, ни писчая белка, ни ям, ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни иная которая пошлина». Правда, что эти подати и повинности не слагались совсем с крестьян: крестьяне должны были нести их в пользу владельца. Но во всяком случае они должны были оставаться при этом в выигрыше. В интересах владельцев было уменьшать эти  подати и повинности по сравнению с княжескими, чтобы привлекать и удерживать крестьян, а главное — крестьяне освобождались от обременительных въездов кня­жеских чиновников, от корма и подарков им, от подвод и т. д. Эта льгота сама по себе была столь значительной, что иногда составляла предмет пожалования.

Церковные крестьяне не освобождались от платежа даней князю, но эту дань представлялось собирать вла­дельцам и вносить ее в княжескую казну в виде ежегод­ного оброка: «Даст игумен оброку в мою казну на вся­кой год три рубля, а опричь того оброку, ненадобе им никоторая дань... ни пошлина». Или: «а привозят то серебро сами, да отдают моему казначею, а даньщики мои в те их слободки и деревни к ним не въезжают, ни дани с них не емлют, ни писец их мой не пишет». Княжеские чиновники въезжали в села и деревни и по другим надобностям, не только за данью. И от этих въездов обыкновенно освобождаются церковные кресть­яне: «У тех людей монастырских мои князи и бояре и дети боярские и всякие ездоки не ставятся никто, ни корма, ни подвод, ни проводников не емлют».

Благодаря всем этим льготам и преимуществам кре­стьяне особенно охотно оседали в монастырских и цер­ковных имениях, что в свою очередь побуждало монас­тыри и церковные власти всячески расширять свое землевладение, развивать свое хозяйство. Это сделалось, можно сказать, главным интересом церковников, как о том свидетельствовали в начале XVI века преп. Нил Сорский, Максим Грек и другие ревнители благочестия, недовольные господствующим направлением в жизни монашества и белого духовенства.

Результатом этого было подчинение огромной части земледельческого населения монастырям и другим цер­ковным учреждениям и не только в хозяйственном, но и в политическом отношениях. Монастырские и церков­ные вотчины сделались маленькими государствами, владетели которых обладали правом суда и податного обложения над своими подданными. Если княжества по преобладанию в них хозяйственных интересов и дея­тельности близко подошли к частным имениям, вотчи­нам, то и эти последние в свою очередь сделали шаги навстречу княжествам и превратились в маленькие го­сударства.

И это справедливо не только относительно церков­ных, но и относительно боярских вотчин. До последнего времени в нашей литературе господствовало мнение, что боярские вотчины не пользовались у нас теми же имму­нитетами, какими пользовались церковные имения, или, точнее сказать, пользовались очень редко. Это мнение основывалось просто на том, что мало было известно льготных грамот, выданных боярам. Сергеевич в своих «Юридических древностях» насчитал их всего 19. Но затем Юшков открыл в Архиве Министерства Юстиции более полсотни грамот, несудимых и льготных, выдан­ных в удельное время и в первой половине XVI века светским вотчинникам и сохранившихся большей час­тью в списках XVII века. Нет основания думать, что найденным в настоящее время количеством исчерпыва­ется вся их наличность. Русские князья XIII-XV веков смотрели на свои права, главным образом как на доход­ные статьи, и потому считали себя вправе распоряжать­ся ими, как своим частным достоянием, отчуждать их в частные руки и т. д. Политические права, которые кня­зья предоставляли владельцам, сплошь и рядом были оплатой их службы, подобно тому как иммунитеты ду­ховенству были оплатой его богомолья.

Таковы были социальные результаты, выяснившее­ся в удельную эпоху в связи с тогдашним экономичес­ким регрессом, на который немалое влияние оказало татарское нашествие и владычество. Произошло паде­ние землевладения и самостоятельного хозяйства значи­тельного количества земледельцев; развилось в больших размерах княжеское, боярское и церковное землевладе­ние и хозяйство, которое стало вестись главным образом при помощи крестьян-арендаторов. Эти крестьяне-арен­даторы попали не только в экономическую, но и в юриди­ческую зависимость от своих землевладельцев, которым они во многих случаях стали подсудны и подвластны. Холопство перестало играть роль главной основы част­ного землевладения и хозяйства, хотя оно и продолжало развиваться. Источники его остались те же самые, что и в предшествующую эпоху. Но оно теперь расчленилось, разделилось на несколько разрядов. Прежние обельные холопы получили название полных. Наряду с ними по­явились холопы докладные, продававшиеся на ключ, т. е. на услужение в качестве сельских приказчиков, ключников и тиунов, и холопы кабальные, которые за­нимали деньги и обязывались кредитору служить «по вся дни» на его дворе по кабале, т. е. по заемному обяза­тельству, за рост, а не в погашение займа. Вся эта хо­зяйственная обстановка, все эти новые условия сельско­хозяйственной промышленности заставляли князей, как и других землевладельцев, устраиваться на постоянное житье в местности, быть домоседами и, сидя по своим дворцам, вести свое хозяйство, привлекать рабочий люд и руководить его трудом.

* * *

Пособия:

Д. И. Багалей. Русская история. Т. 1. М., 1914.

Д. И. Иловайский. История России. Т. 1. М., 1906.

В. О. Ключевский. Боярская дума древней Руси. 4-е изд. М., 1909.

Н. И. Павлов-Сильванский. Иммунитет в древней Руси // ЖМНП. 1901, декабрь.

М. А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. 4-е изд. СПб., 1912.

В. И. Сергеевич. Русские юридические древности. Т. 1. СПб., 1890.

Лекция четырнадцатая