Гендер и культура: антиэссенциализм как культурализм

Таким образом, антиэссенциалистский поворот в феминизме можно было бы также охарактеризовать как «культурализм»: речь идет об эпистемологической установке, сложившейся в недрах культурной антропологии⁵ и унаследованной современ-

³ Как писала Гейл Рубин, «сексуальность в той же значительной степени
продукт человека, что и диеты, транспортные средства, системы этикета,
формы труда, типы развлечений, производственные процессы или модусы
подавления». (Рубин Г. Размышляя о поле: заметки о радикальной теории
сексуальных политик // Гендерные исследования, 1999, № 3. С. 15-16).

⁴ P. Brown, L. Jordanova, «Oppressive dichotomies: the nature/culture debate»,
in J. Munns, G. Rajan, eds., A Cultural Studies Reader. History, Theory, Practice
(Longman, 1995), p. 511.

⁵ He последнюю роль в этом процессе сыграла дебиологизация запрета на
инцест, осуществленная Леви-Стросом К., и объяснение этого феномена

430

ными культурными исследованиями, суть которой можно было бы сформулировать очень коротко: «Все есть культура» (и, следовательно, любой феномен имеет свою историю и наделен смыслом). Культурализм, без которого современная феминистская теория была бы невозможна как таковая, является результатом длительной теоретической революции, вытеснившей в конечном счете природное (и/как универсальное) на периферию культурной реальности. А синтез феминизма с культурной теорией сказался прежде всего в ярко выраженном интересе к анализу практик символизации и репрезентации.⁶

Примечательно то, что феминистские теоретики не ограничились деконструкцией биологического детерминизма, возложив ответственность за патриархальный порядок на Культуру. «Культура» не является самодостаточным и окончательным принципом объяснения различных социальных феноменов в той же мере, как и «Природа»: речь идет о необходимости историзации обеих категорий, вписывании их в эпистемический контекст европейской метафизики. Как «природа», так и «культура» представляют собой исторически и культурно сконструированные, социально и политически нагруженные понятия, а вовсе не универсальные и не врожденные категории.⁷ Возможно, такая постановка проблемы еще больше релятивизирует культуралистские допущения гендерных исследований, однако в контексте гуманитарных наук

посредством анализа универсальности обмена в социальных отношениях (обмена женщинами, прежде всего), равно как и исследование «техник тела» Моссом М. Пограничный статус запрета на инцест (как явления, маркирующего саму границу между природой и культурой), его роль в эволюции культуры парадоксальным образом напоминает нам о «погранично-сти» женского существования в культуре — также описываемого как «бы-тие-между» Природой и Культурой. Как писала Гейл Рубин, если мы принимаем точку зрения Леви-Строса на запрет на инцест и согласны с тем, что с этим феноменом связано начало культуры, то нам остается лишь признать, что «поражение» женщин в историческом смысле произошло одновременно с зарождением культуры и являлось ее предпосылкой (См.: G. Rubin, «The Traffic in Women: Notes on the Political Economy of Sex», in Rayna R. Reiter, ed., Toward an Anthropology of Women (New York and London: Monthly Review Press, 1975, pp. 164-183).

⁶ M. Barrett, «Feminism's Turn to Culture», Woman: A Cultural Review 1, 1990, pp. 22-24.

¹ P. Brown, L. Jordanova, «Oppressive dichotomies: the nature/culture debate», in J. Munns, G. Rajan, eds., A Cultural Studies Reader. History, Theory, Practice (Longman, 1995), p. 512.

431

в целом она подвергает сомнению тот имплицитный универсализм, на котором базируются нефеминистские теории культуры. Иначе говоря, во многих теориях (в отечественной культурологии в частности) культура предстает как нечто объективно всеобщее, имперсональное, как то, что определяет сферу человеческой деятельности в целом, тогда как с феминистской точки зрения за подобными рассуждениями скрывается все та же патриархатная идеология, вольно или невольно оправдывающая существующее положение дел с угнетением женщины через апелляцию к универсальным основаниям человеческого опыта.⁸ Так что пробле-матизация природно-биологического имела огромное значение внутри феминистской теории, а проблематизация культурного позволила критически переосмыслить «природу» гуманитарного познания в целом и философию культуры в частности.

Реминисценции на тему эволюции феминистской парадигмы необходимы нам для того, чтобы понять парадоксальную ситуацию, в которой феминистская теория оказалась при пересечении интеллектуальных и политических границ с Запада на Восток. Интеграция феминизма в так называемые «культурные исследования» (cultural studies) на Западе не была безболезненной для обеих парадигм, в рамках же постсоветской культурологии (той самой, что преподается в наших университетах, начиная с 1990-х годов) этой интеграции не произошло вовсе. Достаточно обратиться за подтверждением этой точки зрения к многочисленным постсоветским учебникам и программам по культурологии, где гендерные исследования в лучшем случае описываются как одна из западных теорий (а чаще всего отсутствуют в принципе), но методологических оснований и концептуального каркаса подобное позиционирование не коснулось: типологи-зация культуры по-прежнему носит сугубо евроцентристский характер в духе гегелевской философии истории, феминистские теоретики, равно как и теоретики-женщины в них отсутствуют, а женский опыт просто меркнет на фоне «глобальных проблем современности», таких, например, как динамика культуры или отношения между Востоком и Западом. Тогда как в западных культурных исследования включение феминизма в эту парадиг-

⁸ Sh. B. Ortner, «Is female to male as nature is to culture?», in J. Munns, G. Rajan, eds., A Cultural Studies Reader. History, Theory, Practice (Longman, 1995), p. 495.

432

му изменило как ее эксплицитное содержание, так и методологические допущения, на которых она основана. С точки зрения многих теоретиков в этой части Европы культура все еще имплицитно понимается как объективно всеобщая категория универсального человеческого опыта, при этом женское по-прежнему подспудно отождествляется с природным, а мужское выступает носителем всеобщего и культурного.