Красные девы плясали на сковороде заката,

Дмитрий Комаров

***

Когда уже закрутятся золотые винилы солнца?

Не боясь ангины, я буду поглощать большими глотками

Воздух

Прогретый,

Вкусный;

Ни одной рекламы не нужно

Для этого кораллового шара, утопающего в горизонте;

Ниточка рельс трамвайных вьется,

Окна нарезают лучи,

Ослепленный или ослеп?

Не спи,

Сейчас мечты!

Не проспи

Самое теплое время в своей жизни.

***

Ты заполняешь улицы своими историями,

Клеишь воспоминания под стол метрополии,

Прямо туда, на обратную сторону города,

Уже безвкусные, но еще слегка солнечно-розовые;

Все эти незнакомые чешуйки чудовища,

Под каждой наушники и одиночество,

В сетчатке - латте, приятели, пончики,

В легких - спирты, фонари-апельсины домой привели;

И даже звездами новыми угостит молодость,

И даже старость узнает робость,

С которой делилась слюной над пропастью

Этой неизведанной пока Москвы;

Слышишь, поют киты,

Ангелы с пухлыми лицами, как не рожденные дети,

Столько еще воспоминаний на этой планете,

Которые к шарам воздушным привязать предстоит.

***

Мы все появились из метро,

Там, где другие упираются в си-бемоль, мы найдем еще полутон;

Мы - дети ладов, красок, изуродованных искренностью стихов;

Вселенная - наш дом,

Мы вместе спим и никогда не встаем,

И кого-то из нас сегодня убьют...

Оторвут, как эпидермис, в эту пыльную вечность!

Одевайся вовремя, сиди в земле,

Солдатом одетый, заурядной офисной стервой,

Первой и последней единицей в человеческой очереди;

Забудь про веру, счастье посмертно, к черту!

Кистью и стекой проруби в башке

Дорогу светлому дню

С драконами ядреными,

Полутонами и прочей галиматьей;

Немного наркотиков, танцы с огнем,

Так уж заведено,

Пара новых костюмов, но потом -

Ослепляющий сон, налипший на все, что, возможно.

24.01

***

Главное это искренность

В детстве я вешался,

Мне не понравилось;

Теперь я прячу лицо от масок,

Старею по плану,

Или мне кажется,

И я из петли не вылезаю;

Вишу, как бирка цивилизации,

На краешке, милая, твоего свитера;

Возможны и скидки,

Но на крыше царапины,

И мне показалось, кого-то тащили.

Прислушайся только, или мне кажется,

Грехи своих хозяев находят,

И в ванной кости лежат под кафелем,

И ноги круги над крестами проводят;

В детстве я вешался

На краешке свитера,

Кости под кафелем,

Игра в сознание;

Как думаешь, вешался, или все выдумал?

Как бы там ни было, мне не понравилось.

***

В мире не хватит боли.

чтобы все искупить.

Я блюю кровью и плачу от счастья,

чувствуя себя еще живым.

Век пройдет,

электрогитара зазвучит также смешно,

как клавикорд,

и лицемерие подрастет твердым стволом,

и сколько не блюй, и сколько не пой,

здоровые люди спасут наш строй.

Люди, принявшие таблетки лицемерия,

способные спокойно лопать варенье

из СМИ, интернетов и соседской лжи,

 пресмыкаться у власти гипсокартонных империй,

 а я урод среди потоков рвот

от боли став на колени,

буду рыгать на каждый их плод

и, может быть, кого-то из грядущих поколений

 тоже так очень неслабо-неслабо прорвет.

***

Каждый день мне показывают вещи и женщин, которых я не могу себе позволить,

их крутят перед моими глазами, потом перекидывают через забор,

смеются над тем, как я, счастливый, доверяю только небу и не замечаю стены.

Они мне говорят: «Ты рожден для этого, все это для тебя,

не жди,

забирай,

мы разложили все это для тебя»,

а потом бьют резиновой дубинкой и говорят: «пошел вон, грязное животное.

Возьми хотя бы кредит на новый ошейник».

Ну что же, если я зверь,

я все возьму силой.

Все кольца системы стерты,

механизм пожирает сам себя,

у людей отобрали слова,

Оставили только команды и аббревиатуры.

Мясные куклы носятся по кругу,

ты не найдешь себе друга

или тем более супруга,

потому что для всех, для всего нужна валюта

на блюдо, что выкладываешь свои мысли, мечты и внутренний мир.

Иди и умри,

ты никому не нужен

без материально распечатанного показателя придуманной стоимости вещей.

Я пришел брать свое силой,

отдавайте мне эти ваши города,

разбивайте сами себе лица и головы,

небо знает, я не так уж плох, чтобы хотеть,

только мне не надо золота,

приставки, одежды, айфоны новые.

Я просто хочу\не хочу умереть.

***

А дело не в том, чтобы тебя все любили;

Просто вечные гастроли,

Дай бог встретить новый день одному

На всеми забытом аэродроме;

Объятия кресел, лица, пьяный бубнёж

В каких-то известных и неизведанных городах;

Срамота, но никакой возможности опуститься,

Никакого греховного прикасанья к деньгам,

Только смерть;

На руках пляжа ночью задохнуться в блевоте людей,

Не желающих видеть тебя нагим

В гуще бесконтрольной волны.

***

Москва шуршит фантиками из-под людей;

Целые поколения голубей сидят на её губах,

Следят за поглощением,

Моей вечности оборвались конечности,

Я так и не сумел дотянуться до утра;

В глаза фонарей летит камасутраперевлюбленных пар;

Рим пал, был неправильно собран и распят

Сталинскими гвоздями пару сотен лет тому назад,

Я падаю в наряд у ворот своей новой жизни;

Оставить мысли и просто ждать.

***

Хочется домой а, кажется, что дома нет,

вспомни о матери,

той, что подарила тебе

весь этот свет.

делай с ним, что хочешь,

просыпь дни, прогуляй ночи, все равно

где, как и с кем,

работа - это

или разрекламированная корпорациями очередь.

Главное, что есть этот человек, способный тебе ответить и да, и нет,

и ругать.

И все вроде как у прочих,

вот такого она тебя будет всегда любить

без шансов предать или изменить очень и очень.

Точка.

Не грусти, у тебя всегда есть дом. Там, где мама тобой дорожит,

а вот если и дома нет,

и мама мертва,

Надеюсь, хоть ты сама станешь к этому времени кому-нибудь матерью.

***

Ты слышишь, ты слышишь, хватай свою куртку,

(или забей).

Беги на улицу, ударься головой в весну,

она так юна,

тают снега, обнажая все

самое- самое.

Ну, сколько уже было сказано: живем только раз.

хоть тонкая прослоечка неба всегда будет на месте, тебе дано только 70 - 80 раз,

как в первый раз вдохнуть весенний воздух,

конечно, запаришься ждать,

но если взаправду жить,

то это не так уж жить,

и все будет.

не беспокойся,

ведь даже ДиКаприо получил свой Оскар.

Приближается время поцелуев. Раскаленных, как тостер

пиров и тостов.

этих нагих весен.

Вне всяких сомнений настало время приключений.

29.02

****

На рубеже 14 я перестал молиться.

Казалась смешной вся эта концепция сверхсущества.

Совсем не помогала ни в картах, ни в лотереях, ни в нардах.

И так смешно складывались ладони

при подрыве слезных протоков у самых глаз

Хохотали ладони, слезу побегущую к центру земли сорвав,

Вторую подставь,

И я подставлял,

Мы просто люди, просто существа.

Не надо хлопать.

Спрячьте ладони обратно в зал.

И эти своды.

Сколько раз обливали с хлебом и яблоками меня.

Спина в побелке, кто самый меткий,

Проткните хребет мне булавкой креста,

церковью буду я,

Только место найти для ларька

и придумать диковинную форму шляп.

Уберите копья обратно в зал.

Хотите, я ваши омою ноги?

Весь этот камень и этот метал.

Пересох Иордан,

И. может быть, Иисус не страдал,

И поэтому я снова начал молиться.

Когда мне исполнилось 32.17.02

***

Когда моя клаустрофобия говорит

«Хватит роиться в теле!

Давай вылевайся в мир

утопающий в ультрафиолете»

И я смешиваюсь с улицей

С C5H2OH

И я начинаю придуриваться

Клуб 27 на себя примерять

И я начинаю ежиться, журАвлиться

Или журавлИться

И я заявляю крышам

Посмотрит это именно я здесь птица

***

И я помню те дни, когда мы были детьми

И мир казался больше,

Чем он на самом деле есть.

Я помню, как падало солнце

На наши ладони

И оставалось в наших глазах,

Но свет погас.

И я, взрослый человек,

Знаю, как измеряется век,

Как измеряется час

И я знаю, что больше не будет нас.

Спасибо за сон,

За тот дивный сон.

Я оставлю с собой

Память в каждом вдохе

Летних дрем.

***

Эти воспоминания теплее одеяла 

Я шагаю по речке, стрекозе объясняя, что ей никуда не нужно лететь.

Мои шаги для нее, как медь,

И, как девушка, ничего не слушая,

Она упорхнула в мир лучший,

Оставляя меня на солнце смотреть.

Затухла медь,

Я почти в тишине реки и луга,

И мне видится, как я врываюсь, сорокалетний, в зимнюю стужу.

Кому-то сильно, кому-то чуть меньше нужен.

И мрамор под ногами, и перила под моими руками,

И столько воспоминаний,

Но в витрине я в той самой реке в объятьях мая,

Ничего не знаю,

Что там было между нами?

Что было с этими годами?

Меня накрыло теплое

И немного пугающее одеяло.

***

Все больше людей переходит в онлайн;

Начинается утро,

Еще одно

Обесценено

Наличием предыдущих,

От мечтаний о юге во мне только пальмовая гуща,

Позаимствованная из чипсов и прочей фигни,

И я верю, что будет лучше,

Представляю истории и подвиги,

Случившиеся в фильмах

И придуманные кем-то другим;

Так проходят дни,

И сны

Вплетаются в косу жизни, не найдя способа высказать чувства и мысли,

Я ору в зеркала, пытаясь выкинуть из себя этого человека,

Которого десять лет назад я с ужасом представлял,

И вот он пришел

Мой Рагнарёк.

***

Если я умру,

кто-нибудь обновите мой статус,

пусть все от людей до икон

животворящих

знают, что я не приду к ним

ни сегодня, ни завтра, ни даже за руку с кем-то другим.

Пусть знают, я выписался

из нашего общежития,

и я уже дым,

и я уже dream

где-то по ночам в нейронах родных,

И у источника Wi – Fi  кто-то прочтет,

умер или убит.

Не заплачет навзрыд,

а просто посмотрит пару

сот фотографий,

послушает, что в моей голове играет,

да,

точнее играло,

быть может, и завтра начнет сначала,

его не покинет ни дома, ни в самолете, ни в джунглях, ни в горах Непала

стойкий пугающий привкус Времени.

***

В автобус пожаловали трупы;

Лежат с приоткрытыми глазами,

Я последний выживший

В схватке с Морфеем,

Сжимаю плеер,

Некуда бежать;

Синтезаторов вязь

Мне рисует самый безмятежный мир

Без отпусков и выходных -

Мы будем жить у моря,

Пить грудное молоко и ни капли алкоголя,

В гостиной обязательно спрячем виолончель,

Чтоб ни песчаный ветер, ни хитрый зверь не смогли расстроить.

Бах!!!

        - взрыв

Автобуса, я спасаю живых,

Становлюсь героем;

На деньги с продажи звезды

Куплю новую ногу,

Хотя фиг бы с ним,

Со спасением живых;

Лучше повыношу эти приоткрыто-глазые трупы в автобусе.

***

Источники утверждают, что мы еще юны.

Ну и чего мы ждем?

побежали под простынь,

заводи ростер,

все будет всерьез,

по 50 грамм весен,

на закуску пару сердец,

нам их на всю целую вечность,

так что, бармен, разбей.

Почему еще не горит Колизей песочниц

и Рим детских садов?

Мы врываемся на слонах и с футбольным мячом,

Потом зиму взобьем,

и прирежем коньками, и придавим полозьями санок это

искусственное серебро.

На подбородке два шрама,

это ты меня обнимала зубами,

и ледянка с птицами пролетала.

Это не по канону Ислама,

но я опять и опять пытаюсь ввернуть этот выбитый асфальт в небо,

нелепое газебо

пасется на кадрах этого кино,

мне все равно,

вот он я - живой

и ловлю какого-то мужика, выходящего из маршрутки,

а он мне отвечает: «успокойся, старик,

не позорься перед женой».

Хорошо, что я хотя бы живой.

9.03

***

Люди выкапывают глину из-под земли,

Лепят из нее кирпичи,

Собирают из них дома.

Прячут дома свои дома-тела

В этот

Непокоримый

Столб земли.

А где они прячут души свои?

Понятно танцоры,

Живущие вздором,

В поиске движений новых.

Понятно богомолы,

В том же глиняном доме.

Но где же моя душа?

Мне не кажется, что она

Где-то здесь, в пределах автобуса,

И почему без спроса и оттуда

Через мою мясную куклу она что-то пытается донести?

Я автор этого пути,

Всех этих слов,

Которых уже не спасти

От нашего триединства куклы души и авторской руки.

26.02

***

Москва раскрыла тысячу красных и белых глаз,

Задрожали антенны лапки.

Я, вырвавшийся облаком из метро,

Переламываю зубами хребет шоколадки.

Непринесший жертвы на добра алтарях

Магдональдса, КФС, Бургеркинга.

Наблюдаю за небом вечереющим,

Как делали это кроманьонцы, берберы и инки.

За обросшими паром окнами

Расцветают фонари, оранжевым шиповником.

Снег порхает белый и серый,

Прикидываясь бетону родственником.

Видимо, он тоже хочет в Москву,

Как и те счастливчики в раю бакалеи.

А я случайно сюда зашел

В путешествии бескрылом за небом.

Может быть, и где-то здесь найдется коробочка кирпича

Для моей куклы.

Может быть, даже мы помиримся с ней, наряжу ее золотом Будды,

Но все это не важно: свой или чужой, постоянно на часик с кем-то и где-то,

Пока небо бредит мной,

А я вечерею небом.

***

Так забавно, когда сметает твои мечты, и ты стоишь на мосту, смотря прямо в предвкушении пустоты, высоты, поцелуев земли, к которой многие умудрялись припасть, но чтобы так…

Забавно, что мосты сейчас строят не из-за тупиков рек, а из-за обилия путей и людей.

Только мне все равно одиноко.

Птица видит вереницу асфальта, а я для того не так высоко,

Но достаточно низко.

Я часто записывал мысли и никогда не писал о самоубийствах.

И, может, я просто подышу и пойду,

Не хочу волновать родных, подожду, пока останусь один, и потом уйду.

Тридцать лет спустя я тут,

И опять эти стихи,

И тот же тупик дороги,

Немного трясутся ноги,

И все тоже отсутствие чувства необходимости, что смерти моей, что жизни.

7.04

***

Тебе покажут жизнь твою,

ты посмеешься, потычешь пальцем.

А слабо придумать свою?

Без измен и пальмового масла?

17.02

***

Внезапно пришлось жить после 20;

Я, наверное, не вандал, не сармат, не прочие

Кочевые толпы самоубийц

И не разу на пику не насаживал голову;

В интернете написано, что все мы свободные,

Что мы можем быть счастливы -

Достаточно сахара утром,

Можно выпить 150 граммов кофия и всегда найдется утроба влажная.

Но что-то не так.

Не убить ли за бога ли, далеко ли, коротко ли

В песках ИГИЛ отрубают головы;

А русские ракеты отряхивают римские следы;

Куда я попал?

Что я тут забыл?

после 20.

Я не хочу ни хоронить, ни измерять вдохами,

Я не хочу денег, и у меня нет дома;

Да кто я, за кого убивать мне, и не слишком ли жестоко убивать на войне?

Все эти годы, все эти века,

Пока камни рассыпались, принимая вид кирпича,

И чужая рука,

сжимая его, принимает тебя в свои обители,

И города,

 кровь и моча лились в нем еще до прихода тебя.

А еще раньше потекла вода.

Кто я?

Зачем?

Почему убивать нельзя?

Почему мне нельзя?

Пожалуйста, кто-нибудь убейте меня!

Мне стыдно за вселенский потоп.

За изгнания.

За твой взнос, Иуда Искариот.

Простите, я пьян, и про вас я забыл

Мои солдатики, полежите в пыли,

Неужели это не я со стрелой в груди?

Неужели я выжил после 20?

***

Эта песнь не дожившим до сорок шестого.

Эта песня для тех, кто вернулся домой на руках, 

И песня для тех, кто не смог вернуться с войны.

Пусть звучит и звучит громко каждое слово,

долетая до них птицей на небеса.

Брат, солдат,

Мы с тобою еще не допели.

Брат, солдат,

Погоди умирать.

Милый брат,

Через годы этой страшной свинцовой метели

Только песня нас сможет связать.

Ты, наверное, помнишь эти дивные марши.

Строй ребят одинаково в ногу шагал.

И ты помнишь, ты помнишь, как бежали бесстрашно,

Когда родине долг на защиту призвал.

6.02

***

Гимны орошают землю,

Солдаты укладываются в обойму,

Пока наполненные кровью;

Стих о военных, куда без крови;

Бронзово смотрят предки,

В руках игрушечные автоматы,

Присяга в солдатов играет,

Порой потеряет, порой ломает;

Из пыли, из шкафа вытащен

Полковника китель на праздники,

Из склада ему может привидеться,

Как мы его вещи теряем;

Под танком валяться артиклями,

До блеска натертой бляшечкой

С такими же присягнувшими,

Только другой нации.

***

В какой шкаф не спрячься - Нарния,

Куда не забейся, моя фантазия

Выдает многогранники солнца и миры спирали,

Еще и дельфины на катамаране,

Морское полотно раня,

Ищут новую жизнь в Иране,

Взломав лондонский дельфинарий,

Плывут в теплые края.

А там война,

И смерть одна,

И две, и три,

И триста.

Застрелен в мыслях,

Из танка выполз,

Приверженец католицизма.

Дельфин,

И Джек, и Финн,

И Боуви,

Который с лица стер молнии.

Сказал: "Мы можем случиться героями

Под стоны и оханья,

хотя бы на один день".

Ваххабиты давятся бомбами,

В Америке давятся топами,

Из-за этого мулатки стали популярны в порно

И это никого не смешит.

А мой дельфин,

Столько всего пережив,

Рисует на себе молнию,

Желая фантазию новую,

Без Пальмиры, ИГИЛ и нормально летающими самолетами,

где не надо становиться героямием ни на один день, ни на два, ни на триста,

где можно отставить мысли

И просто плыть, и плыть, и плыть.

***

===Серёга===

На фронте солдаты опиваются кровью,

Она «случайно» затекает в уши, глаза и горло

Во время приема кровавой бани

В окопе;

Знакомьтесь, это Серёга,

По-украински говорит немного,

Но все приказы на русском,

Так что сбачим и сдюжим;

И тут начинается град,

Войною Сережа расправлен, поднят

И развешен

На проводах,

Простиран гневом войны

До самых

потерянных где-то пят;

Вокруг плавленые модельки танков

Лежат, как будто игра,

И дети падальщиков падких

На цветной метал

Бегают под знаменем

Из Сереги,

Пока не поднимут свои глаза

…

Один старик,

Переживший около двух битв,

Рассказал мне, как пьяные немцы

Бежали перед его пулеметом,

У них было время испугаться

Перед дотом,

Круглым и черным,

В конце прозы их жизни.

А вот Серега

Даже не понял,

Как так повис,

Но другие солдаты уже

Слизывают барбарис,

Рассыпающийся с

Опаленных ветвей

Его рук.

***

Стояло в Чечне мертвое дерево

Запахом крови гнилой отмеченное

На нем хирург из медбата местного

Бинты кровавые умерших развешивал

Как символ бессилия

И оправдания

Всей человеческой страсти и ненависти

Мол, и деревья без войн умирают

Куда уж и нам, сынам человеческим

Ныне цветет этот край перепаханный

Со стариками забывает прошлое

Но мертвое дерево

Все еще черное

Стоит обелиском

И солдаты с ним мертвые

Время придет красные локоны

Снова вопьются в породу горную

Чеченская русская другие стороны

Всем упивается дерево мертвое

Стояло в Чечне мертвое дерево

И будет стоять с листвою кровавую

Почтичто беззвучно на землю капают

Слезы его из ран матерей

***

Левый - коронный,

Правый – похоронный.

Щас снесу в рагу,

Размотаю за стаю,

Кулак примеряю,

Через бедро кидаю.

От ада к раю тебя

Раскидаю,

Разварю и запаяю.

Олимпийку снимаю,

Сейчас залаю,

Разорву, растерзаю,

Баю – баю…

***

Два пальца в рот,

Две монеты на веки,

Прощай на веке.

Мне слишком тесно на этой звезде,

На твоей ладони,

На руке, целиком на тебе.

Привет луне!

Я бабочкой в Лете -

тепло.

Это Хронос или Харон

Меня не заметил?

Два пальца в рот

Пулей на вылет,

Монеты крепко к темноте придавили.

2.08

***

Ты просила понаписать тебе стихов,

И я сел писать симфонию,

Потому что неохота быть ожидаемым,

Или просто тупая привычка не делать то, что тебя просят,

Но я выбрался из ямба, хорея и дактиля.

Пока мы читаем на расстоянии Бодлера, Йейтса и эроге-манги,

Я готовлюсь ворваться в твой разум, как турок у храма рожденья Христа.

Ворота низки и не слезешь с коня,

И поэтому я согну нотный стан и залезу

В твой мозг через уши.

22.02

***

Мой разум скрывался в пещерах и скалах.

Он мчался усталый, как раненый мамонт,

а они огнями

Гнали и гнали его к краю,

тыкая пиками эндорфина и изящными стихами.

Человекоподобные твари

у самой грани,

им объяснял мамонт,

Что пора бы и идти,

показывал, как рационален,

а они мазали перед ним

модерном, импрессионизмом.

и стены

сбежали из-под ног,

и рухнул волосатый слон в яму,

и его добивали

Борхесом, Кандинским и Ходоровским,

а последний камень был

моррисоновскими стихами.

А остальные мамонты прощали

и делали вид, что не замечали.

10.03

***

Что же вы, перед вами поэт распинается

Посмотрите, уже примостился к кресту

Приложил на свои запястья пару гвоздиков

Ведь они так подобны перу

Посмотрите, кричит: «все мы твари да

все идем от слова творить

И в секунды любви и в минуты изгнания

Суждено нам создателю перьями быть!»

10.07

(ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА)

***

Давай я буду спать на твоих похоронах, потому как на мои ты не придешь

Почему-то мне кажется, что этот нож,

Не взятый в гроб, но нашедшей место в твоем сердце,

Стал достойной причиной, чтобы не быть вместе.

Пока, пока, моя невеста.

Я буду хранить тебя вечно, вечно,

а похороню лишь раз, но тоже навечно.

На пути млечном

встретимся, и скажешь, что я мудак,

но это не так.

Просто я жадина,

и лучше я спрячу тебя в земле

и потом не смогу найти,

чем с кем-то другим ты будешь стонать в темноте.

Прощай навек.

Читатель, добро пожаловать в мир душевных калек.

24.04

***

Давай не пойдем в этот мир

Родов и геморроя,

Давай будем эгоистами,

Девственными и чистыми.

Я бы 150 раз остался

Девственником,

Лишь бы увидеть

Тебя ещё раз

Первый раз.

***

Ее волосы впитали проржавевшие металлы.

Вместе с кучерявыми осенними дождями,

за ней гнался пожухлый

рой воспоминаний.

И, догнав, ослеплял

желто-красными кругами.

По залитым черным воском венозным системам

тоска затекала даже в трещинки неба.

Она грустно смотрела,

в отражении был кто-то

изуродованный клювом пьющей вороны;

Время мимо прошло,

будто просто забыло,

что она свою жизнь еще не дожила,

И смотрю на нее, вниз летя свысока,

Тем роящимся прошлым, похоже, был я.

***

Клянусь тебе,

Я больше не буду

Молодым,

Не буду больше

Тебя искать

Среди планет,

Не будет лета,

весны,

зимы

И даже осени,

Будут выходные и будни.

Скучно жить

Между фразами:

жили они долго и счастливо

и умерли в один день.

***

Целовать твои губы и облизывать твои кости,

Ты кисло-сладкий плод с горькой кожурой и сладким сердцем.

Я так плотно подсел на тебя, как будто ты источаешь миро, смешанное с героином.

А эти твои волосы

утопленницы,

Повисающие в воздухе,

заигрывающие с северным леденящим ветром.

Принимаю смиренно твой алый яд любви.

Мир в трещинах ресниц

лови меня, лови,

бабочка с татуировкой черепа,

русалка с акульей осанкой,

черепаха с мельхиоровым панцирем.

Зашей мне слушало уши,

чтобы не вытекла ни одна из твоих песен. твоя музыка.

Давай ты вынешь птицу из моей грудной клетки груди,

а я спрячу любовь в твоем животе.

В темноте под твоей ладонью

Я вижу звезды.

или это промежутки в твоих громких словах.

Ори на меня,

я плевал.

Мне не удержать всей этой любви внутри,

вырви меня,

оторви меня полностью

от земли, от морского дна, от темниц

или космоса.

ты мое съедобное, невыносимое

фисташковое мороженое.

я сломаю тебе маникюр своей спиной,

босой пройду по осколкам глаз, стекающим по щекам.

Я буду тебя ненавидеть и помнить,

как эту серьгу на бровях.

Искусай меня, искусительница,

Противница ласки,

тела раскраски,

помада для страсти,

синие запястья.

Как же я ненавижу тебя,

как будто Неужели взаправду люблю?

Иду ко сну:

и снова эти твои волосы,

заигрывающие с луной,

подушкой и мной.

Затопи меня слюной,

все равно ведь будешь раздавлена

моими руками,

Я люблю тебя!

Эй, кто там сегодня на небе?

 большое спасибо за нее.

(P.S. только ей не говори)

***

Нет, ну попереписывались бы,

Нашли бы в себе воплощение тайных желаний;

Приехала, пошли бы гулять,

Ничего не получилось с квартирой,

И мы пьяные на набирающей скорость крыше мира,

Высотки, дома,

Вкус вины и вина,

В одном глотке звезды, самолеты и окна;

И мы засыпаем,

Но утро

Трется брезентом о щеки,

А вскоре на поезд,

И вот ты сонная в блузке, испачканной красным и сладким

(В туфлях для крыши не подходящих)

Думаешь что это было и стоит ли вернуться обратно,

А я сижу в части, считая себя виноватым за все

Поцелуи в щеки, пожары, потопы и отсутствия крова;

И скоро приходит твое первое слово, за ним три скобки и еще строки,

А затем переписки,

Переписки и дни;

И весна;

И встречи,

И осень, и на той же крыше скользко,

Середина зимы;

Но нет, очень надо было сгонять

На халяву в кино

С ничего незначащим парнем на изъезженном майбахе.

***

Она обвязывает своими наушниками мое горло,

Туже и туже,

Она целуется, вдыхая в меня свой воздух,

Мне кажется, я вот-вот лопну;

Она засовывает свои пальцы-ножи глубоко в мою грудь, как в масло,

Она очищает берег от мертвых дельфинов,

И путем мозговых паразитов выкидывает из моря кита;

Она строит леса,

Изменяя фасад,

Добавляет деревья, ежей и ягоды.

Мои глаза были спрятаны,

А она нашла их,

Отчистила шелуху века и корку ресниц,

Вот он, смотри,

Мир небылиц,

В котором мы вечно,

ждем, пока кончится небо.

***

То лето прошло,

а я до сих пор помню твои руки.

Смешались сутки,

Но эти руки по-прежнему просеивают небесное полотно,

Охраняя покой, отгоняя солнце и меня с поцелуями.

Упрется

Эта нежная ладошка,

Становится центром сплетения,

Мгновения, страсти, призрения.

Мы были чудным поколением,

Назло целовались при всех.

Но, робели в траве, ты толкала меня

на поступки,

Невыученные пока за пять лет на истфаке.

Не целуй, не трать,

Мы здесь не будем опять,

И я буду писать на стене, за шкафом, тебе, дура,

Ты захочешь убить, будешь с криком бродить

В лабиринте квартир,

Проклиная меня и нового мужа.

Послушай, прошла уже тысяча лет,

Я проверил,

Того лета нет,

Но в грудной клетке моей постоянно

До сих пор бьется то, что запомнило

Эти твои руки.

***

я НЕ против, если ты хочешь умереть,

Но чур только вместе со мной,

Потому что смерть 

Это что-то такое легкое,

Как шарик, наполненный воздухом,

Только другим.

Что там за краем?

Почти что в детстве

прятаться за сараем,

да, да, да, да,

это мы в прядки играем.

И здесь тихо,

и время прячется за плечом.

Только к запястью привязанное облако его выдает.

Ты знаешь, мне страшно.

Может случится,

Мы будем вечно

Жить.

Ходить на одни и те же спектакли.

Деток водить в одни и те же ясли.

Пытаться стирать раскраски.

Целую вечность одни и те же эклеры

С дымящим кофе

И сахарным льдом.

Одним проверенным днем

Я вонжу тебе в шею нож.

Ты обольешь меня яростным взглядом

И спустишь курок.

Дурочка, курок бьет в патрону, а под пальцем твоим

Спусковой крючок.

***

Ты греешь руки на сковороде?

Так почему они так обжигают?

 Разбиваются птицы, и яблоки трескаются. 

на глазах трещины ресниц

покрывают все и вся.

Дай мне почувствовать боль и потерю!

Дай мне попробовать воздух

                                            без тебя!

Ракетами забита земля,

они хлопаются и рвутся.

Все сотрясается.

На блюдце - простые яблоки,

птицы спокойно читают любимые паблики,

в слюне ни капли тебя, и я

сумел выбраться полуживым

из этих неповторимых долгожданных объятий.

***

Бабушка,

наступят темные дни,

я знаю,

когда тебя не будет рядом,

я знаю,

что не смогу тебя забыть,

и сколько буду жить,

ты будешь рядом,

нет, не грусти,

не надо.

Это не ты уходишь,

это я задерживаюсь тут.

***

Почему ты меня не выносишь?

Открыто окно, как только можно,

Подняла бы меня на ладонях

И утащила бы к северному сиянию в гости.

Почему-то мне кажется, что ты живешь там,

Прямо под темно-синим изгибом,

Где звезды скопились лениво

В ожидании роя пчелиного глаз,

Пришитых притяжением нас,

Чтобы мы из звездной пыльцы сделали соты-стихи;

Что же ты,

Поднеси меня,

Поднеси поближе

К этому прикинувшемуся звездочкой

Газовому гиганту,

Расплескавшему на миллионы световых лет

Свой смех,

Обнявшему мириады планет;

Ни одна не сказала нет,

Пускай лишь отворачиваются немного,

Обними меня, недотрога,

Унеси туда, где нет ни слова,

Ни кого-то другого,

Ни сна, ни боли,

Туда, где ничего

Пока

Еще нет.

***

В жертвенном зале

на широком диване

в дар свету люстры

меня лишили сердца.

Из-за рыжих волос

на любой мой вопрос

без проблем и без слов

отвечаешь,

Наверно.

Я пришел сюда зря

После проводов дня,

ты нежна и юна,

словно зайчик с картины Дюрера Альбрехта.

Я пришел сюда зря,

солнце брызнет вина,

как Ван Гога рука,

я сгибаю звезды и небо.

Ты стоишь за окном,

полыхает тот дом,

и пока он горит ,

Я пойду и встречу старость.

Ты была так нежна,

не жалею ни дня,

Что мое у тебя

сердце в доме осталось.

12.03

***

Лето тихо умирало,

И предсмертное дыханье

Чуть пошатывало травы;

Солнце медленно моргало

Под точеными листами,

И услышится едва ли

Его предзагробный шепот:

«Кто ты?

Почему стоишь

У тени

Края, света избегаешь?

Выходи на смерти танец,

Тихий, словно колыбельный,

Ты меня запоминаешь

Или это сновиденья,

Дни безвылазны как звенья,

Но не скреплены цепями;

Видишь, травы я вдыхая,

Их баюкаю, качаю,

Подойди, молчи, и взглядом

Скрой меня, как плащаеницей».

***

Дорогая, я буду любить тебя вечно,

Слишком вечно,

Не хватит взгляд

Обхватить бесконечность

Звезд, уложенных

Для тебя лишь

(Имени твоего рядом).

11.02

***

Дрожат провода,

Твоя рука застыла

В приступе дождя.

И я застыл.

Как выцветший снимок,

Город окнами целит в затылок

Серый-серый, изрезанный птицами.

Не шевели ресницами,

Иначе я пропаду

Столько огней,

Искривленные лица людей.

За стеклом дождей

Не блуждает тень,

Солнца и так нет,

Тучи серые понемногу выдают свет.

Алый цвет

Твоих губ

Если к ним прильну, оживу?

Алый цвет

Твоих губ

Это все, почему я тут?

Пар из твоего рта

Стирает меня.

Еще одна серая капля,

И я сольюсь с городскими тонами.

Серые небеса куда-то ползут веками,

Лишь твоими алыми губами

Отмечен истинный путь

***

То ли ветер, то ли твои руки

залезли, запутались в мои волосы.

Спасибо, что научила не слушаться Бродского.

Я выхожу из комнаты:

Белые полосы не сгибаются знаками, вопросами,

Восклицательно знают, куда ведут

Под паркетом я прятал пыль и железный прут,

Теперь мы тут.

Счастливые пролы

С песнями собранными из всего такого

чуть более чем не о чем

Но машины бурно несутся ручьем

И если не вдумываться,

Я счастлив рядом с тобой.

Под моей рукой камень,

Через него мне сжимает ладонь

Первый человек.

Разорвав кожу города,

Я порю одуванчиком белого бесподобного

Цвета.

Спасибо, что показала мне это лето.

3.05

***

Не вспорхнувшие в горле слова

оседают на поверхность стекла

вертикальным океаном воды,

шум рукой аккуратно смахни

Так в гравюрах ладони всегда

С тобой искренность будет моя.

28.01

Красные девы плясали на сковороде заката,

Таяли, как свечи,

Кидались грудями.

Черепа-чрево, чрево-черепа,

Так променяли любовь на страсть.

С утра я обнаружил в квартире

Иисуса распятым

Среди использованного целлофана,

Сусального силикона и аэрозольных нимбов.

По коричневой краске пола засеменили

Пилоты самолетов

С обугленными кислотой и радиацией лицами,

А глаз не видно.

Я громко шлепаю тапками, свергаю монархии, пощусь, не грешу, ем кашу, убираю игрушки, ногти стригу, а голова бога, прикрученная к телу отца, не поворачивается,

Не поворачивается.

Ни.ког.да.

---

На его резьбу не найдется отвертка,

Он чаще смотрел на мою мать.

---

Красные бляди

Вновь разбрасывают свои семена,

Сиськи,

Куски жира в кожаных мешках.

У них в моде тату и бодимодификация.

В 12:00 я открываю глаза,

Но не одни глаза не открыли меня.

В этой квартире

Меня положили.

И когда отымут потолок,

Под бантом

Не вибратор, не пушистый щенок, не дорогой алкоголь,

там Я

И когда-то был потолок.

---

Надел капюшон,

В глазах красное, салатовое, рыжее, золотистое,

В мозгах замкнуло какое-то вещество,

Я умираю, давно?

Может быть, нет смысла дальше смотреть,

Переключу поближе к земле,

Снимаю очки,

Близоруким не страшно умирать.

Оп, и размытые архангелы у врат.

Золотистое, красное,

Фисташковое,

Пурпурное,

Перламутровое.

Я будто на открытии супермаркета, захожу на пирамиду,

А провизор и копирайтор уже поднимают слезы вулкана-обсидиана

Над моими щелями в ребрах.

Толпа на ах!

Жизнь - ад,

Но бессмысленней ее самоубийство.

Фонарное месиво в небе повисло,

Ни одна звезда,

Нет,

Их там нет,

Только боги.

Картошка летом, как в детстве,

Бабушкины пироги,

Всегда по парам носки

И любые твари:

И пироги,

И динозавры,

И гекатонхейры,

И есть подвал

С соленьями, сухими яблоками,
(принарядился тапками)

Встречают домашними котлетами и пельменями,

Сначала облизанные краской коридоры. (коридоры, коридоры, коридоры)

Лестничные клетки, (под языком манетка)

На стенах монускрипты,

Трубы ихора,

А потом, прямо за суперновой

Тот самый диван, где ты уже спал, когда мама приходила с работы. .

---

Вестготы не знали о том, что они вестготы.

Я пью,

Я никогда не умру,

Опять какие-то женщины.

Самоотмщение.

Сон, как прощение,

Я извещение,

Спам в почтовом ящике дьявола.

Рабица не нравится

Рыбам, потому что они избегают сети,

Но отынтернетчиные дети

Не знают, куда идут.

Брут уже вытащил из-под хитона прут,

Цезаря забили в подъезде,

Он еще долго полз до песочницы,

Участковый почесывает скутам о гладиус,

Я отмывал его кровь от белых кроссовок

И понял, что нет места идеальному в нашей эпохе.

В эпохе человечества, может, вся Вселенная

Все-таки снимет нас игриво, как трусики во время ночи с тем ее

самым

Богом

Или выдавит нас, как нарывы,

Когда мы наконец выполним то, для чего

Нас запустили

В эту раковую опухоль.

Может, мы и правда просто должны сожрать нефть

Или сверхразуму нужен наш сырный соус.

А между нами пропасть,

Как то самое место между газовой плитой и раковиной, куда у меня постоянно падают ложки, сигареты, штыки, макароны, кресты.

Добро пожаловать в братскую могилу

Такого нерадивого сверхсущества, как я.

Слышишь ли ты, таракан?

Вселенной не нужны выносливые,

Нужны производительные мощности,

И это я из тех обезьян, кто упрямо тонет

На пути к острову Пасхи.

На лице раскраски и не одного спасательного круга,

Синий цвет кафеля в моей ванной

Как бы говорит,

Что я должен еще много работать, чтобы перекрасить ванную и уж моим детям не пришлось ничего менять.

---

Запой,

Рой мыслей,

За спиной икота,

На улице погода,

Небо синее в облако

Струится кронами

На глазах у детей, конечно,

Вот это порно, достойное бога,

Сверкнуло,

Расстегнули молнию.

Дождики кончают мокрыми окнами,

Я между холодильником и ожиданием чего-то нового,

А форточка такая бездонная,

Зацепился за веревку,

Повешенную без пяти.

---

Бытие и время,

Разбил колени,

Упал со всей высоты

Своего величия,

Звонил бог,

Сказал определиться:

Кто из нас и в кого я верю?

Я испугался и начал врать про поколение,

Надеюсь, он правда читает мысли и я в них все поправил,

Каюсь,

Небо, безымянные многоэтажки с моими друзьями,

И овраги, овраги,

Овраги,

В которых бы я и хотел, чтобы меня похоронили.

---

Шприцы, зонты,

С бомжами на ты,

Лежишь среди

Покрышек и бытия -

Труба

---

Острая под детьми,

Раскачивающимися на тарзанке

На самом краю оврага.

Постойте, а ведь это именно я был теми ветвями.

---

И я крепко-прекрепко их держал

И горестно провожал,

А потом свисал на кладбище,

Они там лежат такие каменные,

Крематории, колумбарии,

А ведь могли в резине и пестицидах

Расти, расти, расти

Без имени

С кучей изящных корней и сотней переломанных рук, ног и судеб,

Ободранной муравьями грудью.

---

Ну, будет..

 магазин, открыли, товар завезли.

---

Осколки бетона,

Лоскутки картона,

Все сыпется в чай

Все того же бога.

Гипсокартоновые империи запахли изнутри гниющим

Эээ кем-то,

Вроде тоже богом,

Только из прошлого,

Не таким сусальным.

Я отрезал палец , чтобы он оставался в ухе на месте сломанного наушника,

А иначе бы не добрался до дома

Среди информационно-машинного потока,

Возможно, когда у меня появятся дети,

И я сам стану тем безразличным богом,

Начну снисходить,

Мне слух уже будет просто не нужным,

Мне вкус уже будет просто не нужным,

И зрение.

Я просто буду в маршрутке плыть,

Перестану выдумывать,

Всех святых сменю на иконы,

Утоплю ненужные народы, номера телефонов

Сдам на скрижали,

Засяду на облаке с восьми (8 до 18.00) до шести,

А потом "дома"

Безразлично и дохло

Буду радоваться успехам моего человека,

Не поворачивая головы,

А, вот и ты.