Москва 1997 Издательство «Институт психологии РАН»

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА В РОССИИ XX СТОЛЕТИЯ: проблемы теории и истории

Москва 1997 Издательство «Институт психологии РАН»

Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории. Под ред. А.В. Брушлинского. — М.: Издательство «Институт психологии РАН», 1997. — 576 с.

ISBN-5-201-02231-6

Коллектив авторов:

Абульханова-Славская К.А., Анцыферова Л.И., Брушлинский А.В. и д.р.

В.В.Знаков, В.А.Кольцова, Ю.Н.Олейник, Б.Н.Тугайбаева

В книге дана общая характеристика психологической науки в России XX века и на этом фоне проанализированы некоторые основ­ные линии развития в психологии личности, в социальной психоло­гии и психологии познания. Особое внимание уделяется психологии субъекта, которая становится все более актуальной проблемой для наук о человеке.

Для психологов, философов, социологов, педагогов и студентов со­ответствующих специальностей.

ISBN-5-201-02231-6

Издание осуществлено при поддержке Российского Гуманитарного Научного Фонда (РГНФ) (Проекты ц 96-03-16154 и ц 96-03-04447)

1 Издательство «Институт психологии РАН», 1997

ПРЕДИСЛОВИЕ

В предлагаемой книге, написанной группой авторов, пред­принята попытка проанализировать и обобщить лишь некото­рые наиболее существенные тенденции, принципы, пути и итоги развития психологической науки в России XX столетия. Такое обобщение — сколько-нибудь полное и систематичес­кое — является исключительно трудной задачей (ввиду гиган­тского объема подлежащего изучению материала). Эта задача может быть решена лишь в будущем и притом силами очень большого авторского коллектива, хотя многое для ее решения уже сделано в известных трудах наших специалистов по ис­тории отечественной психологии Е.А.Будиловой, А.В.Петровс­кого, С.Л.Рубинштейна, А.А.Смирнова, Б. М. Теп лова, М.Г.Яро-шевского и других.

Основной замысел нашей книги — довольно скромный. Он состоит в том, чтобы на фоне общей и краткой характеристи­ки психологии в нашей стране (за последнее столетие) попы­таться раскрыть некоторые главные линии развития лишь в психологии личности, социальной психологии и психологии по­знания. В этих областях науки особенно отчетливо выходит на передний план психология субъекта, которая становится все бо­лее актуальной проблемой для всего цикла наук о человеке.

Человек объективно выступает (и, следовательно, изучается) в системе бесконечно многообразных противоречивых качеств. Важнейшее из них — быть субъектом, т. е. творцом своей ис­тории, вершителем своего жизненного пути: инициировать и осуществлять изначально практическую деятельность, общение, поведение, познание, созерцание и другие виды специфичес­ки человеческой активности — творческой, нравственной, сво­бодной.

Субъект — это человек, люди на высшем (для каждого из них) уровне активности, целостности (системности), автоном­ности и т. д.

3

Гуманистическая трактовка человека как субъекта проти­востоит тоталитаристскому пониманию его как пассивного су­щества, отвечающего на внешние воздействия (стимулы) лишь системой реакций, являющегося «винтиком» государственно-производственной машины, элементом производительных сил, продуктом (т. е. только объектом) развития общества. Иначе говоря, лишь общество влияет на индивида, но не индивид как член общества — на это последнее. Общество, вообще соци­ум — всемогущая сила, которая путем обучения и воспитания навязывает всем определенные знания, взгляды, идеи и т. д. Такое антигуманистическое понимание человека, ведущее к идеологии и практике тоталитаризма (в частности, сталиниз­ма и неосталинизма), до сих пор сохраняется — часто неосоз­нанно — во многих (но не во всех) распространенных у нас теориях. Их позитивное преодоление — одна из задач, реше­ние которой необходимо для дальнейшего исследования всей фундаментальной проблемы субъекта (индивидуального, груп­пового и т. д.).

В психологической науке данная проблема наиболее глубо­ко разработана в трудах С.Л.Рубинштейна, Д.Н.Узнадзе, отча­сти Б.Г.Ананьева и некоторых представителей гуманистичес­кой психологии. Сейчас она раскрывается в исследованиях К.А. Абульхановой-Славской, Л.И.Анцыферовой, В.В.Белоуса, А.В. Брушлинского, Б.А.Вяткина, Л.Я.Дорфмана, А.Л.Журав­лева, В.В.Селиванова, В.И.Слободчикова, А.С.Чернышева, В.Д.Шадрикова и др.

В разработке этой, как и многих других проблем психоло­гической науки есть еще много дискуссионного, неустоявше­гося, нуждающегося в дальнейшем изучении и обсуждении. Это нашло свое отражение и на страницах данной книги (тем бо­лее что и ее авторы, занимая по многим вопросам более или менее общую позицию, в ряде случаев также имеют разные точки зрения, например, на теорию Л.С.Выготского).

Одна из главных трудностей при написании нашей книги заключалась в том, чтобы внутреннюю логику развития пси­хологической науки раскрывать в единстве с системой внешних условий (политических, идеологических, экономических и т. д.), так или иначе влияющих на научные исследования. И до Октябрьской революции 1917 г., и особенно после нее поли­тика и идеология, а также различные богословские и философ­ские течения (идеализм, материализм и др.) оказывали очень

сильное влияние на развитие психологии и других наук. Об этом свидетельствует, например, недавнее факсимильное пере­издание (Л., 1991) энциклопедического справочника «Россия», в основу которого положены материалы опубликованных по­чти 100 лет назад 54-го и 55-го томов очень авторитетного Эн­циклопедического Словаря Брокгауза и Ефрона. В разделе «Русская наука» подведены итоги ее развития по состоянию на конец XIX века. О философии и психологии, в частности, сказано, что после падения гегелевской системы наступил период разочарования в философии и «вместе с тем период господства материализма и позитивизма» 1. Но затем с 1870-ых годов опять начал возрастать интерес к философии — прежде всего в университетах и духовных (богословских) академиях. «Руководящая роль в этом оживлении философии принадлежала психологии; ей удобнее всего было сломить влияние материализма и ослабить значение позитивизма, в котором она не находила себе надлежащего места»2. А потому легко понять, что о И.М.Сеченове здесь говорится лишь как об «отце русской физиологии», но не о его вкладе в разработку основ психологической науки.

Сеченов стоял в основном на материалистических позици­ях и поэтому был вытеснен из университетской психологи­ческой науки, где господствующее положение занимали фило­софы и психологи идеалистического направления (в универ­ситетах он мог работать только в качестве физиолога). Как справедливо отмечал Рубинштейн, «в силу того, что Сеченов лишен был возможности создать в университете свою достаточ­но крепкую школу психологов, свои, им подготовленные кад­ры, когда наступил советский, послеоктябрьский период, не оказалось у нас психологов, которые шли бы от Сеченова»3.

Таким образом, в дореволюционную эпоху официальная пси­хологическая наука занимала в основном идеалистические по­зиции, выступая против материализма, а после победы Советс­кой власти, наоборот, все более господствующие высоты на уров­не государственной идеологии начал захватывать материализм.

Для психологической науки это прежде всего означало, что психику, познание и т. д. в обязательном порядке стали ква-

1 Энциклопедический словарь. Россия. Спб, 1898, с. 834.

2 Там же.

3 Рубинштейн С.Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959, с. 247.

лифицировать как отражение внешнего мира. Сам по себе тер­мин «отражение» не очень адекватен в гносеологии и психо­логии, поскольку уже в исходном значении данного слова со­держится характеристика какой-либо физической среды (по­верхности и т. д.), отбрасывающей от себя — отражающей свет, звук и др.1 Таково прежде всего зеркальное отражение. Сле­довательно, этот термин изначально указывает на пассивность отражения, что не соответствует сути психического. Тем не менее, начиная с 30-х годов, он был закреплен в нашей стране официальной «парадигмой», которую стали называть ленинс­кой теорией отражения, представленной в канонизированной при Сталине книге Ленина «Материализм и эмпириокрити­цизм» (1909) и положенной в основу гносеологии, психологии и т. д. В итоге познание, сознание, вообще психику начали рас­сматривать как отражение. В полном соответствии со своим заглавием эта книга Ленина хорошо выражала существо имен­но материализма.

Впрочем, сам Ленин намного более диалектично раскрывал потом суть психики в своей поздней работе «Философские тет­ради» (1914—1916), знаменующей начало перехода ее автора на позиции диалектического материализма. Эта работа написа­на в период изучения им гегелевской диалектики и потому при Сталине даже не была включена в 4-е издание Собрания сочи­нений основателя Советского государства (столь явную неспра­ведливость исправили лишь после смерти Сталина). В своих «Философских тетрадях» Ленин, в частности, пришел к прин­ципиально важному выводу о том, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» 2. Этот вывод Ленина (который сразу же начали цитировать Выготс­кий, Рубинштейн и др.) доставил немало неприятностей офи­циальным советским философам и идеологам, поскольку он явно противоречил догматической, примитивной теории отражения и потому не определял ее конкретизацию в науках.

Вместе с тем необходимо отметить, что термин «отражение» в позитивном смысле отчасти использовали в своих философс­ких и психологических работах весьма квалифицированные спе-

1 См., например, Ожегов СИ. Словарь русского языка. М., 1990, с. 476.

2 Ленин В.И. Собр. соч., 5-е изд., т. 29, с. 194 (подчеркнуто нами — Ав­торы.).

3См., например, Несмелов В.И. Наука о человеке. Казань, 1906.

циалисты, очень далекие от марксистско-ленинской философии

Если взять советскую философию и психологию прежних де­сятилетий, то наиболее глубокую и поныне перспективную раз­работку проблем психики, психического отражения, сознания, познания и т. д. можно найти в таких трудах, как например: Рубинштейн С.Л. «Бытие и сознание» (М., 1957); Копнин П.В. «Философские идеи Ленина и логика» (М., 1969); Ильенков Э.В. «Идеальное» («Философская энциклопедия», т. 2, 1962) и др. В этих трудах в той иной степени представлен «третий» путь в философии — третий по отношению и к материализ­му, и к идеализму. Но в тот период он мог называться, конеч­но, только диалектическим материализмом.

Таким образом, взаимосвязи между творчеством в науке и официальной советской идеологией были достаточно сложны­ми и многозначными. Еще более сложными они становились в тех многочисленных случаях, когда идущая от Маркса, Эн­гельса и Ленина официальная философия вообще в принципе не могла непосредственно направлять развитие новейшей на­уки, ушедшей далеко вперед по сравнению с эпохой вышеука­занных классиков.

Ярким примером является, в частности, кибернетика, «реа­билитированная» у нас с середины 50-х годов. Она выступила в двояком качестве: 1) как научное основание для создания все более быстродействующих электронно-вычислительных машин и 2) как новое направление в развитии науки и техники, ко­торое тем самым может привести к построению мыслящих ма­шин. Если с первой трактовкой кибернетики уже тогда все были полностью согласны, то вторая трактовка, по крайней мере, у части специалистов (особенно у некоторых психологов) вы­зывала очень большие возражения. Чисто внешняя трудность для официальных идеологов во втором случае заключалась в том, что у главных тогдашних политических авторитетов — Мар­кса, Энгельса и Ленина (которые жили в до-кибернетическую эпоху) — не было и быть не могло каких-либо прямых «ру­ководящих» указаний по столь острому вопросу, может ли ма­шина мыслить. К счастью, это и обязывало каждого из участ­ников научных дискуссий мыслить предельно самостоятель­но на свой страх и риск, не прячась за спины и цитаты классиков.

Таким образом, официальная идеология не всегда могла пря­мо и непосредственно диктовать свои условия для неудержи­мого развития психологии и других наук. Более того, для всех честных и квалифицированных советских психологов пред­ставляемая ими наука всегда была частью всей мировой пси­хологии. Поэтому выражения типа «советская психология» зву­чали для них очень условно. Неслучайно один из главных кол­лективных обобщающих трудов, опубликованный в конце 50-х годов, получил наиболее адекватное название «Психологичес­кая наука в СССР» (т. I, 1959, т. II, 1960).

В настоящее время в нашей стране существует свобода сло­ва, мысли, творчества, благодаря чему стало возможным напи­сать данную книгу.

Книга подготовлена группой специалистов.

Авторы: Предисловия — А.В.Брушлинский, 1-й, 2-й и 3-й глав — В.А.Кольцова, Ю.Н.Олейник и Б.Н.Тугайбаева; 4-й главы — Л.И.Анцыферова (§ 1) и А.В.Брушлинский (§2); 5-й главы — А.В.Брушлинский; 6-й главы — К.А.Абульхано-ва-Славская; 7-й главы — К.А.Абульханова-Славская (§1,2, 3) и В.А. Кольцова (§ 1); 8-й главы — В.В.Знаков; 9-й гла­вы — А.В.Брушлинский.

В подготовке рукописи к печати участвовали также Т.С.Большакова, Н.Е.Грушенкова и Е.В.Толоконникова.

Книга предназначена для психологов, философов, социоло­гов, педагогов и студентов, готовящихся к психолого-педагоги­ческой работе.

ЧАСТЬ

ПЕРВАЯ

Глава 1.

ПСИХОЛОГИЯ В РОССИИ НАЧАЛА XX ВЕКА

{Предреволюционный период)

§ 1. Состояние психологического знания в России в начале XX века

В начале XX столетия психология в России мощно заявила о себе, заняв достойное место в системе наук. Уходя своими кор­нями в две главные области научной мысли — в сферу фило-софско-исторического и естественно-научного знания — она в конце XIX — начале XX веков превращается в самостоятель­ную научную дисциплину. Этот процесс институционализации психологического знания сопровождался необходимыми логи­ко-научными (определение задач и предмета исследования, раз­работка программ и выделение направлений развития, обосно­вание адекватных методических приемов и принципов ис­следования психической реальности и т. д.) и организационно-научными (создание специальных психологи­ческих центров и психологических научных изданий, форми­рование кадров ученых-психологов и т. д.) преобразованиями. Своеобразным их итогом, завершением и одновременно точкой отсчета, определяющей начало нового этапа в развитии психо­логической мысли, уже как самостоятельной научной дисцип­лины, в истории российской психологии стал 1885 год — вре­мя создания в Казани известным неврологом и врачом-психи­атром В.М.Бехтеревым первой психо-физиологической лаборатории [6; 21]. Процесс оформления психологии как са­мостоятельной науки осуществлялся не как одномоментный акт, а был подготовлен объективно всей предшествующей историей развития психологической мысли в рамках других областей науки и практики, сопровождался накоплением и осмыслени­ем разнообразной психологической феноменологии.

10

Огромное влияние на психологическую науку в России ока­зала мировая психология, проходившая тот же путь, но с неко­торым опережением. Так, первая в Европе и в мире психоло­гическая лаборатория была создана В.Вундтом в Германии в Лейпциге в 1879 г. Вслед за этим психологические лаборато­рии возникают и в других научных центрах. Знакомство мно­гих русских ученых-неврологов, психиатров, педагогов с дея­тельностью зарубежных лабораторий и с используемыми в них экспериментально-психологическими методами исследования психических явлений способствовало углублению их собствен­ных поисков в разработке новых подходов в психологии. Про­цессы институционализации психологии и ее интенсивного развития стимулировались и конкретными социо-культурны-ми условиями России начала XX века: на фоне растущих со­циальных трудностей и противоречий общество все глубже осознавало ценность психологических идей, возрастал интерес к психологическому знанию, развивалась психологическая культура общества.

Отражением возрастающей роли психологии в обществе яв­лялось обращение к психологическим вопросам специалистов-практиков: педагогов, работников различных промышленных сфер труда и военных областей [20; 32]. Анализ их работ сви­детельствует о широте психологической проблематики, ориги­нальности выводов, которые делались ими непосредственно на основе конкретной деятельности. В число обсуждаемых специ­алистами вопросов включались: психологические проблемы бе­зопасности труда, его рациональной организации, обеспечения и поддержания необходимой работоспособности человека (в том числе в сложных условиях), подбора и подготовки кадров и мно­гие другие.

К сожалению, не всегда ответы на эти назревшие и уже от-селектированные практикой вопросы, могли быть найдены в на­учной психологической литературе. И в этом смысле реальная действительность в постановке многих вопросов опережала пси­хологическую науку и являлась в силу этого важным стимулом для ее развития: она ставила перед наукой новые проблемы и побуждала к их решению, а главное — к поиску тех методов, ко­торые позволяли бы строго научно исследовать и объяснять явле­ния и феномены, обнаружившие свою практическую значимость.

Уровень интереса к психологии, признания ее научной и практической ценности отражался и во все более частом и на-

11

стоичивом включении в рассмотрение психологических про­блем представителей научного сообщества и художественной интеллигенции. Возрастал авторитет психологии. Она стано­вилась предметом внимания специалистов смежных наук и практических сфер: врачей, педагогов, физиологов, этнографов, языковедов, юристов, биологов. Ее использовали и при анали­зе социальных явлений, социально-психологических процессов, происходящих в обществе [7].

В атмосфере быстрого технического роста, бурных соци­альных изменений не могли оставаться вне внимания вопро­сы психологии человека, проблемы личности, индивидуально­сти, общественного сознания. Об этом убедительно свидетель­ствует анализ публикаций периодической печати, популярных и, казалось бы, не имеющих непосредственного отношения к психологии, литературных и общественно-политических жур­налов «Современный мир», «Образование», «Русская мысль», «Вестник Европы», «Вестник знания» и др. На их страницах психологическим проблемам отводилось немалое место. Уче­ные разных профилей, литераторы, публицисты часто в попу­лярной и, как правило, в дискуссионной форме, апеллируя к житейской практике,высказывали здесь свои мнения и суж­дения по широкому кругу насущных психологических вопро­сов, включая таким образом в их обсуждение широкую чита­тельскую аудиторию. Ими рассматривались проблемы мотивов и поступков поведения человека; наследственности и психи­ческих состояний; развития психики ребенка, ее особенностей и связанные с этим вопрос гуманизации воспитания и обуче­ния и т. д.

Немалое место на страницах журналов уделялось и собствен­но научным психологическим материалам. Так, «Вестник зна­ния», журнал научно-популярной ориентации давал возмож­ность русской читающей публике ознакомиться с трудами ведущих представителей нового экспериментального направ­ления. В приложениях к журналу публиковались работы В.Вундта «Естествознание и психология» (1907), В.Иерузале-ма «Руководство по психологии» (1907), Дж.Болдуина «Пси­хология и ее методы» (1908), Т.Рибо «Экспериментальный метод в психологии» (1911), Г.Карринга «О методах психоло­гии» (1904), что позволяло составить представление о состоя­нии мировой психологии.Здесь же мы находим статьи отече­ственных ученых, посвященные проблемам сравнительной

12

психологии (А.А.Вагнер), психофизиологии (В.М.Бехтерев), педагогической психологии (А.Ф.Лазурский, Г.И.Челпанов, А.П.Нечаев) и др. Симптоматично то, что активно обсуждают­ся и вопросы, касающиеся развития психологической науки в России в целом: ее статуса, места в системе научного знания, специфики ее предметной области и методов исследования, границ ее возможностей [10; 33; 34; 39; 40 и др.].

На волне интереса к психологии возникает стремление ох­ватить ею и осветить с ее позиций самые разнообразные явле­ния и стороны жизни. В русских «толстых» журналах появ­лялись, например, статьи: «Психология театра» («Мир Божий», ц 2, 1902), «Из психологии мысли и творчества» («Жизнь», ц

1, 1901), «Мистика в области психологии», («Образование», цц 7-8, 1900),»Душевная слабость и ее значение в общественной жизни и художественом творчестве» («Русская мысль», цц 1-

2, 1899), «Психофизиологические условия таланта» («Русская мысль», ц 7, ц 9, 1905), «Загадки Диониса (к психологии твор­ческого экстаза)» («Вестник Европы», ц 7, 1916) и т. д. Воп­росы влияния музыки на человека, изучения метафизических явлений и гипнотизма, полового воспитания, любви, воли и ра­зума, темперамента и характера, социальной психологии и мно­гие другие становились предметом обсуждения в массовой печати России начала XX века.

Уже этот короткий экскурс в историю популярных журна­лов литературного и общенаучного характера свидетельствует о том, что психология прочно занимала одно из ведущих мест в общественном сознании, значительно опередив по популяр­ности и вызываемому к себе интересу многие другие интен­сивно развивающиеся области знания.

В конце XIX начале XX вв. в России существовал один соб­ственно психологический журнал — «Вопросы философии и психологии» (под ред. Н.Н.Грота, затем Л.М.Лопатина). Парал­лельно возникает ряд журналов психолого-медицинского и пси­холого-педагогического профиля, это: «Вестник психологии, криминальной антропологии и педологии» (под ред. В.М. Бех­терева), «Вопросы нервно-психической медицины» (ред. И.А. Сикорский), «Вопросы психиатрии и неврологии» (ред.М.Ю. Лахтин), «Психотерапия» (ред. Н.А.Вырубов), «Вестник воспита­ния», «Педагогическое образование» и др. К вопросам психологии обращались издания и других, смежных с ней дисциплин (право­ведения, криминалистики, социологии, этнографии и др.).

13

Выход психологии на авансцену общественного сознания не случаен. В его основе — особенности русской культуры с ее глубокой психологичностью, рефлексивностью, интересом к ду­шевным процессам, присущими ей высокими нравственными ценностями и ориентациями. Это отмечалось многими иссле­дователями русской культуры и духовности (И.А.Ильин, В.М.Соловьев, В.Ф.Эрн, С.Франк, Н.А.Бердяев и др.)1. Так, ха­рактеризуя состояние русского общества и его отношение к психологии в конце XIX в., И.Г.Оршанский отмечает, что ув­лечение вопросами психологии охватило все культурное рус­ское общество, что позволяет ему определить это явление как «психологическое движение». Он полагает, что «перед нами не какое-то случайное модное веяние, а более глубокое и обшир­ное течение», которое имеет историческое происхождение и тенденцию к разрастанию вширь и вглубь [33, с. 3]. Проявле­ния данной тенденции он усматривает, в частности, в популяр­ности в русской литературе таких жанров, как психологичес­кий роман, психологическая драма и сатира, а также всякого рода модных течений: психологических этюдов, эссе, а также «пси­хологических анализов», выявляющих и отражающих в художе­ственной форме различные отклонения от психологической и нравственной нормы.

Эта традиционно свойственная русской культуре глубокая психологичность, склонность к психологическому мировоспри­ятию и самоанализу подпитывалась сложившейся в обществе предреволюционной ситуацией. На фоне углубляющихся со­циальных противоречий в русском обществе, возрастали кри­тичность и недоверие к авторитетам и традиционным обще­ственным ценностям, происходили глубокие изменения в си­стеме оценок разных сторон жизни, углублялись процессы индивидуализации. А это, в свою очередь, было благоприятной почвой для усиления роли психологического фактора, стремя­щегося перенести «центр тяжести из области правил и законов в сферу человеческой совести, т. е. поставить личность на мес­то общества» [33, с. 6]. Интерес к мотивам поступков, к «психо­логической подкладке» отмечается и в разных сферах практи­ки — в области правосудия, семейных отношений, в педагоги­ческой деятельности.

События общественной жизни как бы давали толчок для про-

1 Подробнее об этом см. статью В.А.Кольцовой, А.М.Медведева [23]. 14

буждения и развития творческой мысли, определяли ее направ­ленность — человек и его душевный мир. «Мысль, закупорен­ная со всех сторон всевозможными «разъяснениями», «распоря­жениями», направилась на область, независимую от попечения свыше — на душевную жизнь человека...Психология все больше подвигается к центру умственных интересов общества» [40, с. 563].

Сказывалась и специфика переживаемого периода — нача­ло нового столетия, как правило сопровождающегося всплескам мистических умонастроений. Появляющиеся интересы в этой области влекли за собой возникновение многочисленных око­лонаучных изданий, обещающих решить практически все воп­росы душевной жизни; «Спиритуалист», «Вестник загробной жизни», «Таинственное» и т. п.

Важным основанием роста интереса к психологическим воп­росам являлись также успехи, достигнутые отечественными учеными в познании психической реальности. Специфика пси­хологии, имевшей своим предметом душевную жизнь челове­ка и духовные процессы в обществе, и органически связанной с естествознанием, с одной стороны, и с философией, с другой, давала ей реальный шанс стать той областью знания, где взаи­мопересекаются и соприкасаются разные научные интересы, направления и течения. Эта тенденция органического вклю­чения психологии в систему наук и завоевания своих научных позиций в качестве некоего интегрального поля научной дея­тельности нашла яркое отражение в истории многочисленных научных обществ, возникающих в России в конце XIX начале XX вв. В них психология занимала либо главенствующее, либо заметное место. Это в равной мере относилось как к психоло­гическим или философско-психологическим обществам (Мос­ковское психологическое общество, Психологическое общество Московского университета, Санкт-Петербургское философское общество), так и к научным объединениям естественно-науч­ного толка (общества врачей и общества невропатологов и пси­хиатров при Варшавском, Казанском, Московском, Санкт-Петер­бургском и др. университетах, собрания врачей Санкт-Петер­бургской клиники душевных и нервных болезней и Московской психиатрической клиники и др.) [16].

Междисциплинарные связи психологии с другими наука­ми не ограничивались сферами «психология-философия», «пси­хология-физиология», но включали широкий круг взаимодей­ствующих с психологией научных дисциплин. Это существенно

15

расширяло область психологических исследований, обусловли­вая возникновение новых проблем на стыке разных наук, от­крывая путь к более глубокому, многостороннему, комплексно­му рассмотрению исследуемых в психологии феноменов.

В этом отношении показательна деятельность Московско­го психологического общества, основанного в 1885 г. при Мос­ковском университете (до 1888 г. общество возглавлял М.М.Троицкий, затем его сменяли на этом поприще Н.Я.Г-рот и Л.М.Лопатин). Членами общества были ученые разных научных направлений и ориентации — выпускники и пре­подаватели историко-филологического и других факультетов Университета, представители естественно-научных дисцип­лин, прежде всего врачи-психиатры. Наряду с учеными тра­диционного, философско-ориентированного подхода в психо­логии (Н.Я.Грот, Г.И.Челпанов, С.Трубецкой, М.Лопатин), в руководстве обществом были также сторонники естественно­научного, экспериментального течения (С.С.Корсаков, А.А.То-карский). В числе почетных и действительных членов Мос­ковского психологического общества состояли лидеры ново­го естественно-научного течения в психологии — И.М.Сеченов, В.М.Бехтерев и др.

Данное общество было тесно связано с зарубежными науч­ными центрами и учеными. В состав его иностранных членов входили А.Бэн, Г.Спенсер (Англия), В.Вундт (Германия), У.Д­жемс (США), Т.Рибо и Ш.Рише (Франция) и др.

В Обществе был представлен практически цвет русской ин­теллигенции: B.C. Соловьев, Г.Е. Струве, А.Ф. Кони, И.П. Мер-жеевский, В.И. Вернадский, Л.Н .Толстой, К.М. Быховский, Г.Н. Вырубов, Е.В. Де-Роберти и др. Их мнения и суждения по наиболее важным, ключевым вопросам, волнующим общество, высказанные с трибуны Московского психологического общества или со страниц его печатного органа — журнала «Вопросы фи­лософии и психологии» — играли большую роль и, что очень важно, способствовали росту авторитета психологии как науки.

На страницах журнала «Вопросы философии и психологии» обсуждался широкий круг собственно психологических воп­росов. Предметом рассмотрения были психологические аспек­ты искусства, литературы, проблемы нравственно-этического характера. Журнал, организуя активную полемику на наибо­лее острые, актуальные, волнующие общество темы, привлекал к своей деятельности представителей разных сфер и течений

16

духовной жизни России, становился своеобразным рупором, глашатаем психологических идей, важным фактором популя­ризации психологических знаний в обществе. Смысл деятель­ности и общественное предназначение журнала, учитывающие «объективные и тщательно проверенные побуждения», соглас­но программному заявлению его редактора, отражаются в кон­центрации усилий на решении основной глобальной задачи: познание и раскрытие «источников добра и разумения жиз­ни». Главное внимание предполагалось направить на позна­ние внутреннего психического мира человека путем обраще­ния к его «внутреннему чувству» и опыту, через которые, как отмечается Н.Я.Гротом, «может быть и открывается нам жизнь в ее истинном корне, в ее внутреннем содержании и значе­нии» [13, с. 6, 7]. Эта ориентация на раскрытие проблем са­мосознания общественного субъекта, как способа понимания и самих общественных процессов, жизни в целом, оценивалась как чрезвычайно важная, отвечающая интересам человечества, прежде всего, его нравственному совершенствованию.

Но рассматривая эту стратегию в качестве центральной, «ру­ководящей задачи», журнал не отказывался от обсуждения дру­гих подходов, часто альтернативных, от рассмотрения мнений о психических явлениях ученых разных научных дисциплин. Так, Н.Я.Грот говорит о стремлении объединить разные направ­ления мысли в некоем «высшем, синтетическом мировоззре­нии», превратить журнал в орган «мыслителей различных на­правлений» [14, с. 7]. Аргументируя свой план, он пишет: «Я задумал журнал, чтобы отрезвить общество, направить его к высшим духовным идеалам, отвлечь его от пустой политичес­кой борьбы и повседневных дрязг, помочь примирению интел­лигенции с национальными началами жизни, возвратить его к родной религии и здравым государственным идеалам, на­сколько такое примирение и возвращение вытекает из утвер­ждения философской веры в личного бога, бессмертия души, свободы воли, в абсолютную красоту, добро и истину» [15, с. 332]. Поэтому на страницах журнала материалы философско­го характера (В.С.Соловьев, Е.Н. и С.Н.Трубецкие, Л.М.Лопа­тин, Н.О.Лосский, В.Розанов, Н.Я.Грот) соседствовали с пси­хологическими исследованиями (Н.И.Шишкин, Н.Н.Ланге, А.Ф-.Лазурский, Г.И.Челпанов) и с публикациями ученых — естественников (С.С.Корсаков, А.А.Токарский, А.Н. Бернштейн).

17

Наконец, факт признания психологии как самостоятельной науки и в научных, и в широких общественных кругах под­тверждается успехами психологического образования, вклю­чающего 1) популяризацию психологических знаний в ши­роких кругах общества, 2) преподавание психологии, 3) созда­ние системы подготовки психологических кадров. Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что в России начала XX века психологическое образование сложилось в некую более или менее целостную систему, охватывающую все выше перечисленные ступени и уровни. В частности, пре­подавание психологии осуществлялось в учебных заведени­ях всех типов (будь то духовные семинарии, лицеи или кадет­ские корпуса) и охватывало разные ступени обучения (сред­нее образование и высшее). Психологические знания кроме журналов практически всех направлений, обсуждались в лек­ционных залах, музеях, на научных конференциях и профес­сиональных съездах, регулярно проводившихся в России в начале XX века (пример тому — Педагогические съезды, съезды врачей, естествоиспытателей и т. д.). Известно, какой огромный резонанс в обществе произвели лекции, прочитан­ные И.М.Сеченовым в массовых аудиториях. И конечно, в этих условиях не мог не встать вопрос об открытии специальных научных психологических учреждений. Создание именно в этот период уже собственно психологических центров — пси­хологических и психофизиологических лабораторий, Психо­неврологического института в Санкт-Петербурге (1905), Пси­хологического института в Москве (1912) — было симптома­тично; это было своеобразной формой конституционализации психологической науки в России, как сложившейся, самосто­ятельной научной дисциплины.

Выделившаяся в самостоятельную науку в конце XIX начале XX вв., российская психология в идейном и содержательном планах не представляла собой монолитного, гомогенного обра­зования, а включала ряд мощных течений и направлений.

Первое из них было представлено психологической наукой, развивающейся главным образом на историко-философских и филологических факультетах университетов, а также в духов­ных академиях. Главными ее выразителями были универси­тетские профессора психологии и философии, отстаивающие идею субстанциальности психики, ее независимости от мате­риального мира и выступающие за использование описатель-

18

но-интуитивных методов ее постижения.

Бурное развитие естествознания в России подготовило по­чву для возникновения альтернативного подхода, включающе­го сторонников экспериментального пути развития психоло­гии и концентрирующегося вокруг сеченовской программы опытного и объективного изучения психики.

Наконец, третье направление занимало как бы промежуточ­ное положение: не отрицая возможности использования экс­периментальных методов в психологическом исследовании, оно в то же время существенно ограничивало сферу их примене­ния, взяв за основу вундтовское понимание психики и спосо­бов ее изучения. Таким образом, в психологии в России к на­чалу XX века, в момент ее самоопределения как научной дис­циплины реально существовало три главных направления, характеризующих различные взгляды на понимание сущнос­ти психического и методов его исследования: идеалистичес­кое (описательное), эмпирическое (интроспективное), естествен­но-научное (опытное). Выбор той или иной из указанных аль­тернатив определялся общими методологическими установками исследователя, его включенностью в решение практических задач.

§ 2. «Эксперименталььная» психология

Мощное течение в психологической мысли России было представлено так называемой экспериментальной психологи­ей. Становление направления, базирующегося на эксперимен­тальном методе исследования психических явлений, осуществ­лялось под воздействием как общих тенденций развития ми­ровой психологической науки, так и специфических социо-культурных предпосылок и условий развития отечествен­ного психологического знания.

Следует отметить, что именно возникновение этого направ­ления знаменовало принципиально новый этап в истории пси­хологии в России — обретение ею статуса самостоятельной об­ласти научного знания. С.Л.Рубинштейн подчеркивал, что вве­дение эксперимента не только вооружило психологию «новым для нее мощным методом научного мышления, но и по-ново­му поставило вопрос о методике психологического исследова­ния в целом, выдвинув новые требования и критерии научности всех видов опытного исследования в психологии» [41, с. 71-72].

19

Главной объективной предпосылкой введения эксперимен­та в психологию являлась назревшая потребность в точных, эк­спериментально проверенных результатах психологических ис­следований человека. Особенно нуждались в них быстро раз­вивающиеся в конце 19 века медицина и педагогика. Не случаен поэтому тот факт, что первые экспериментальные пси­хофизиологические лаборатории в России возникли именно в стенах практических организаций — учебных заведений и клиник; их создателями в преобладающем большинстве были практики — врачи-психиатры, физиологи, деятели просвеще­ния и образования. Первые лаборатории были нацелены на решение практических задач — определение диагноза пси­хического состояния человека, поиск конкретных форм воздей­ствия на его психику и поведение и т. д.

Второй предпосылкой становления психологии как научной дисциплины выступало взаимодействие с науками, с которы­ми она была тесно связана и исторически, и логикой своего раз­вития, прежде всего с дисциплинами естественно-научного цикла. Их влияние на психологию проявлялось в двух аспек­тах: во-первых, в определении специфической психологичес­кой проблематики, вычленяющейся первоначально на стыке психологии с другими дисциплинами и постепенно все более дифференцирующейся, углубляющейся и расширяющейся, и, во-вторых, что еще более важно, в обосновании значимости и вооружении психологии объективными методами исследования психики. В первую очередь в этом отношении необходимо от­метить значение физиологической науки, оказавшей большое влияние на распространение точных, объективных методов познания в области изучения психических явлений. Н.Н.Ланге писал, что «стремления применять эксперимент и к изучению психических явлений обнаруживается приблизительно с по­ловины XIX века и находятся в тесной связи с расцветом экс­периментальной физиологии» [26, с. 649].

Наконец, развитие экспериментальных исследований в пси­хологии определялось также логикой самого психологическо­го знания, его внутренними потребностями, осознание которых приводит передовых ученых к выводу о недостаточности и ог­раниченности интроспекции как теории и метода научного по­знания психических явлений и необходимости новых объяс­нительных категорий и объективных методов исследования психической реальности.

20

Наряду с этими общими предпосылками, развитие научной психологии в России было обусловлено специфическими исто­рическими обстоятельствами. К их числу следует отнести сло­жившиеся в отечественной науке материалистические тенден­ции, нашедшие яркое воплощение в русском философском ма­териализме,   а   также   в   трудах   известных ученых-естествоиспытателей А.О.Ковалевского, Д.И.Менделеева, И.И.Мечникова, И.М.Сеченова, И.П.Павлова, А.А.Ухтомского и др. В работах Сеченова содержится материалистическое объяс­нение природы психических явлений, раскрыта их отражатель­ная и регулятивная роль в жизнедеятельности организма. Им была разработана также первая программа развития психологии как эк­спериментальной дисциплины, выдвинута и глубоко обоснована идея объективного изучения внутреннего мира человека [16; 37].

В отличие от Вундта, рассматривающего психику как внут­ренний опыт, некую данность субъекту, проявляющуюся лишь в его переживаниях, имеющую свою собственную детерминацию, не зависимую от внешнего мира и познаваемую исключитель­но методом самонаблюдения, Сеченов выдвинул идею детерми­нистического объяснения психических явлений, их объектив­ного изучения. Под объективным исследованием психических явлений он понимал как выявление объективных факторов, обус­ловливающих возникновение психических актов, так и анализ их объективных проявлений. Внешне проявляемой формой пси­хических явлений выступали прежде всего физиологические процессы, поэтому объективное исследование психики Сеченов оценивал прежде всего как ее изучение физиологическими ме­тодами. Отсюда вытекал его программный тезис об отказе от суб­ъективных методов исследования психики и перестройке пси­хологии на основе естественно-научного подхода. Таким обра­зом, сеченовская программа развития научной экспериментальной психологии качественно отличалась от вун-дтовского подхода к анализу сущности и способов исследования психического. История развития отечественной эксперимен­тальной психологии свидетельствует, что именно на основе ма­териалистического учения Сеченова, его рефлекторной теории психической деятельности осуществилось становление многих, получивших дальнейшее развитие в русской психологической мысли, научных подходов и идей. Их конкретизация и опера-ционализация на психологической почве была реализована в деятельности первых экспериментальных лабораторий, возник-

21

ших в России в конце XIX начале XX вв.: Казанской и Санкт-Петербургской психо-физиологических лабораторий, созданных В.М.Бехтеревым (1885 и 1894), психологической лаборатории при Московском университете, возглавляемой С.С.Корсаковым и А.А.Токарским, Киевской лаборатории, основанной И.А.Сикор-ским, Харьковской, созданной П.П.Ковалевским, лаборатории в Тартусском университете, возглавляемой Э.Крепелиным, а поз­же — В.Ф.Чижом, а также лабораторий, созданных Н.Н.Ланге в Новороссийском (1892) и К.Твардовским в Львовском (1900) университетах, психолого-педагогической лаборатории, основанной А.П.Нечаевым в Санкт-Петербурге (1901) и т. д. [19].

Что же характерно для развития экспериментально-психо­логических исследований в России в конце XIX начале XX вв.?

Прежде всего, необходимо отметить отличающий данный подход решительный отказ от интроспекции и последователь­ное отстаивание взгляда на эксперимент как метод объектив­ного познания психики. На значение эксперимента, как ме­тода точного, строго научного исследования психических яв­лений, указывал В.М.Бехтерев уже в одной из своих первых психологических работ «Сознание и его границы» (1888г.). Анализируя результаты психологических экспериментальных исследований, выполненных в Казанской лаборатории, он от­мечал, что «было бы совершенно бесплодно еще раз обращать­ся в этом вопросе к методу самонаблюдения. Только экспери­ментальным путем можно достичь возможно точного и обсто­ятельного решения вопроса» [4, с. 15]. Большой цикл его работ впоследствии был специально посвящен обоснованию нового направления в психологии — объективной психологии [3].

Последовательными сторонниками экспериментального ме­тода, как условия объективного исследования психики, явля­лись руководители первой московской психологической лабо­ратории С.С.Корсаков и А.А.Токарский, что нашло отражение в их исследовательской деятельности, а также в практической работе по организации экспериментальных исследований. Большой вклад в утверждение и развитие экспериментальных методов в психологии внесли также руководители других эк­спериментально-психологических лабораторий: А.П.Нечаев, В.Ф.Чиж, И.А. Сикорский и др.

Идею экспериментального пути развития психологии пос­ледовательно отстаивал Н.Н.Ланге, связывающий с этим совер­шенствование психологии, превращение ее в точную « положи-

22

тельную» науку. Он не только теоретически обосновывал про­дуктивность использования эксперимента в целях объективного исследования психики, но и блестяще подтвердил это на при­мере собственных экспериментальных исследований. Так, пред­ложенная им моторная теория внимания основывается на эк­спериментальном анализе непроизвольных колебаний внима­ния при зрительном и слуховом восприятии [25].

Заслуживает внимания и оценка возможностей эксперимен­тального метода, данная А.Ф.Лазурским на основе сопоставле­ния его с методом «чистого самонаблюдения». Лазурский вы­делил ряд преимуществ эксперимента. Первое из них касает­ся характеристики эксперимента как метода объективного исследования психических явлений. Он указывает, что в ус­ловиях «чистого самонаблюдения» субъект является одновре­менно и наблюдаемым и наблюдателем, а это нередко приво­дит к неосознанным ошибкам в оценке человеком его собствен­ных переживаний, открывает широкие возможности для произвольных толкований и фальсификаций результатов само­наблюдения, ибо «благодаря тому, что философы руководство­вались предвзятой гипотезой, у них были заранее построены теории, и когда они наблюдали себя, чтобы проверять, они не­вольно впадали в ошибки. Свои наблюдения они подгоняли под теорию» [24, с. 10-11].

В отличие от этого, эксперимент «разделяет исследователя от исследуемого, наблюдателя от наблюдаемого. При экспери­ментальном исследовании есть экспериментатор — лицо, которое должно решать известные психологические вопросы, вырабатывать методы постановки для решения этого вопроса и ставить самый эксперимент; от него совершенно отделено другое лицо — испытуемый, который только должен отвечать на поставленные ему вопросы. Вот первое значение эксперимен­та» [там же, с. 11].

Второе важное преимущество эксперимента заключается, по его мнению, в открывающейся в условиях экспериментально­го изучения явлений возможности их количественного анализа, подсчета и измерения: «...Прежние психологи, пользовавши­еся чистым самосознанием, не могли даже и думать, что в пси­хической жизни можно что-нибудь измерить и подсчитать; между тем ... при экспериментальном методе исследования мы можем пользоваться подсчетом» [там же, с. 11]. А это, в свою очередь, позволяет не только изучать общие закономерности тех

23

или иных психических процессов, но и определять особеннос­ти их проявления у разных испытуемых, что открывает путь для развития дифференциально-психологических исследований.

Наконец, в отличие от чистого самонаблюдения, при котором человек «не может изменять своих психических процессов, а должен наблюдать их в том виде, в каком они ему представи­лись, в экспериментальных условиях исследователь может ви­доизменять явления и этим путем ближе и детальнее изучает их» [там же, с. 11]. Это произвольное регулирование психичес­ких процессов достигается посредством варьирования условий проведения эксперимента, использования разного стимульного материала.

Однако было бы неверным представлять себе, что экспери­мент в отечественной психологии утверждался легко и беспре­пятственно. Активное противодействие этому оказывалось со стороны традиционно мыслящей университетской профессу­ры, отвергающей эксперимент как метод познания внутреннего мира и рассматривающей психологию как дисциплину исто­рико-философского цикла с присущими ему абстрактно-логи­ческими методами исследования 1.

Несмотря на это, эксперимент в психологии в конце XIX в. становится реальностью, он проникает в разные области пси­хологии, реализуется в многочисленных исследованиях ученых-экспериментаторов, организационно оформляется в деятельно­сти первых экспериментальных психофизиологических лабо­раторий. Не считаться с этим фактом было уже нельзя. В связи с этим выделяется направление в психологии, которое, не от­вергая экспериментальный метод, признавая возможность его ис­пользования в психологии, в то же время стремилось всемерно ограничить сферу его применения. Такую позицию, в частности, занимали сторонники эмпирического направления в психологии.

Ярким примером попытки использования эксперимента как сугубо субъективного метода в целях изучения телепатии, ме­диумизма, ясновидения и т. д. являлась деятельность Русско­го общества экспериментальной психологии, созданного в 1885 г. и превратившегося в орудие борьбы с объективной экспе-

1 О трудностях, с которыми столкнулись первые ученые-эксперимента­торы, об отсутствии понимания и поддержки их со стороны некоторой ча­сти университетской профессуры повествует известный ученый, один из за­чинателей экспериментально-психологического подхода в России, А.П.Не­чаев.

24

риментальной психологией. Таким образом, критерием объек­тивности научного метода, в том числе эксперимента, являет­ся прежде всего методологическая позиция исследователя, ре­альная направленность использования данного метода, прояв­ляющаяся и в постановке исследовательской задачи, и в организации эксперимента, и в объяснении полученных в ходе эксперимента результатов.

Принципиальное значение приобрело определение отноше­ния к методу самонаблюдения. Является ли самонаблюдение самостоятельным и правомочным методом исследования пси­хических явлений? Не означает ли признание возможности его использования в психологическом исследовании уступки ин-троспекциоиизму и субъективизму? Характерно то, что эти воп­росы, до сих пор не получившие общепризнанного решения в современной психологии, были предметом обсуждения и глу­бокого рассмотрения в период становления ее как эксперимен­тальной науки. Оценка самонаблюдения как метода исследо­вания опиралась на понимание своеобразия психической ре­альности и путей ее изучения.

В этом отношении представляет интерес позиция Ланге, ко­торый, по словам Б.М.Теплова, несмотря на ряд противоречий методологического характера прежде всего в своей конкретной исследовательской практике смог «подняться выше ограничен­ности как традиционной интроспективной психологии, так и плоского поведенчества» и «внес важный вклад в борьбу за по­строение психологии как объективной науки о психической жизни человека» [44, с. 50].

Особенностью психологического эксперимента как основного метода изучения психических явлений выступает, по мнению Ланге, его субъективно-объективный характер. Оставаясь объек­тивным в своих главных показателях — характер предъявле­ния воздействия, способы регистрации внешних проявлений психики, эксперимент в то же время в психологическом иссле­довании включает субъективный компонент. Как отмечал Ланге, «в психологическом эксперименте личность исследуе­мая всегда должна давать (себе или нам) отчет о своих пере­живаниях, и лишь соотношение между этими субъективными переживаниями и объективными причинами и следствиями их, составляет предмет исследования. Если же мы ограничимся только внешними проявлениями психических процессов или изучением внешних воздействий на исследуемую личность, то

25

психологический эксперимент утрачивает свой смысл и обра­щается в простое физическое или физиологическое исследо­вание. Таким образом, вполне объективной психологии, т. е. такой, в которой игнорируются переживания исследуемого субъекта и показания его самонаблюдения, быть не может. Она обращается в таком случае в чисто объективную физиологию ...» [26, с. 651]. Иначе говоря, из попытки «психологизировать «эксперимент, определить его специфику в исследовании пси­хических явлений, вытекало признание необходимости исполь­зования самонаблюдения, самоотчета испытуемых.

Однако оценка роли самонаблюдения здесь существенно от­личается от той, которая сложилась на этот счет в теории инт­роспекции. Во-первых, определяется место самонаблюдения в психологическом исследовании: из ведущего и единственно­го метода (как это было в интроспекционистском учении) са­монаблюдение становится одним из моментов, составной час­тью объективного психологического исследования. Во-вторых, фиксируются факторы, обеспечивающие возможность адекватного использования и интерпретации результатов самонаблюдения, а именно: а) анализ не прежних, пережитых ранее испытуемым и ретроспективно воспроизводимых чувств и представлений, а ак­туальных, «наличных» в данный момент, испытываемых им пе­реживаний, б) их рассмотрение вместе «с объективными, внешни­ми, точно определенными условиями и последствиями (резуль­татами) этого переживания» [там же, с. 651-652].

Очевидно, что само по себе признание роли самонаблюдения как дополнительного, вспомогательного метода исследования не означало отступления от позиций объективного анализа. Тем более, что последующая история развития психологии в нашей стране продемонстрировала и ошибочность другой крайности, выступающей антитезой интроспекционистским воззрениям в определении методов исследования психического и представ­ленной рефлексологией, учением, разработанным В.М.Бехтере­вым. Отрицая специфику психического и заменяя его рефлек­торными процессами, рефлексология фактически ставит воп­рос о правомерности исследования внутреннего психического мира человека и, соответственно, использования данных само­наблюдения как одного из методов его познания. Задачей пси­хологии, по мнению рефлексологов, должно являться изучение внешних, наглядно выраженных поведенческих и физиологи­ческих проявлений как ответов на внешние же воздействия.

26

В конечном итоге это приводило к упразднению предмета психологии, отрицанию его специфики [27; 43].

Вероятно, неоправданы в равной мере как гипертрофирован­ная оценка роли самонаблюдения, превращение его в един­ственный метод исследования психического, так и его отрица­ние, как составной части, компонента психологического иссле­дования, в том числе экспериментального.

Важной характеристикой экспериментального подхода в оте­чественной психологии является тесная связь эксперимента с теорией.

Анализ ведущих школ и направлений психологии начала XX века показывает, что лишь с очень большой долей услов­ности можно было бы дифференцировать их по критерию те­оретической или эмпирической ориентированности. Каждая из них включала и эмпирические исследования психических явлений, и их теоретическое обоснование и объяснение. Такое органическое единство эксперимента и теории складывается уже на самых ранних этапах развития психологии как экспе­риментальной науки и лежит в основе деятельности ее созда­телей и организаторов В.М.Бехтерева, Н.Н.Ланге, А.Ф.Лазур-ского и других известных ученых. Так, экспериментальные исследования зрительного и слухового восприятия позволили Н.Н.Ланге разработать общую теорию восприятия, сформули­ровать «закон перцепции», выделить закономерности исследу­емого процесса в ходе онтогенезе и т. д.

Характерно то, что с самого начала эксперимент рассматри­вался не как основание для выделения отдельного научного направления в рамках психологии — «экспериментальной психологии», противостоящей другим направления психологии и общепсихологической теории, а как метод, включающийся во все сферы и области психологического знания. В этом отно­шении представляет интерес заявление студентов С.-Петербур­гского университета, датированное 1907 г., «О расширении пре­подавания психологии в университете», в котором отмечая по­зитивную роль психологического эксперимента в обеспечении «точности и доказательности исследования», они, в то же вре­мя, пишут, что экспериментальная психология «не составляет особого отдела общей психологии, а понимается лишь как осо­бый метод, с помощью которого может разрабатываться любой отдел психологии» [17, с. 4]. Эту же идею развивает и Лазур-ский, который в предисловии к книге «Общая и эксперимен-

27

тальная психология» пишет: «Особой «экспериментальной пси­хологии» нет и не может быть, так как эксперимент есть лишь метод, который можно применять в любом из отделов психо­логии» [24, с. 1 предисловия].

Традиция гармонического единства теории и эксперимен­та в отечественной психологической науке стала одной из важ­ных предпосылок обеспечения ее лучших научных достижений.

Уровень теоретического обобщения полученного в исследо­вании эмпирического материала может быть различным, харак­теризующимся определенной степенью «конструктивности», «пригодности для использования», «прогностической ценнос­ти» и т. д. В науковедении существует разделение научного знания на ряд исторических этапов, ступеней, среди которых вы­деляются эмпирическая и теоретическая стадии, отличающиеся различными формами связи теоретического содержания науки и ее эмпирического базиса. Но безусловной остается связь и вза­имодействие эмпирического и теоретического уровней научного познания, необходимость их рассмотрения «в единой картине научного знания», «как некоторого структурно оформленного целого, как системы взаимосвязанных элементов» [50, с. 8].

Следует отметить, что союз теории и эксперимента уже на первых этапах развития психологической науки в нашей стране дополнялся и подкреплялся еще одной составляющей — прак­тикой. Эта традиция закладывается и закрепляется уже в деятельности первых русских экспериментально-психологи­ческих лабораторий, создававшихся, как правило, на базе лечеб­ных учреждений и ориентированных непосредственно на по­иск практического результата. В этом отношении представля­ют интерес следующие слова В.М.Бехтерева : «то, что вырабатывается в кабинетах и лабораториях, применяется за­тем у кровати больного и, с другой стороны, то, что наблюдает­ся у кровати больного, служит предметом лабораторных иссле­дований» [2, с. 11]. В этих словах пока еще в не оформившем­ся окончательно виде, в образной форме получил отражение принцип единства теории, эксперимента и практики, ставший впоследствии одним из ведущих методологических принципов советской психологической науки [28].

Испытуемыми в экспериментальных исследованиях в пер­вых экспериментальных лабораториях были люди, реально нуждавшиеся в помощи психологов, лечение и обучение кото­рых основывалось на полученных в экспериментах научных

28

данных, характеризующих их состояние и уровень психичес­кого развития. Этим, по-видимому, объясняется широкое рас­пространение в это время экспериментов, основанных на сопо­ставлении тех или иных психических проявлений в норме и в патологии. Работа с конкретными реальными людьми в кли­нике, в школе, на производстве, во-первых, способствовала фор­мированию у ученого чувства ответственности за содержание научных результатов и психологических рекомендаций и та­ким образом являлась стимулом развития и совершенствова­ния научных исследований, во-вторых, обеспечивала активную и оперативную связь исследователя с практикой, наглядно от­ражавшей продуктивность теоретических и эмпирических обобщений, полученных в ходе исследования.

Важным вопросом, получившим теоретическое и практичес­кое решение в истории отечественной психологии, был вопрос о границах или области использования эксперимента в психологии.

В отличие от Вундта, считавшего, что предметом психологи­ческого эксперимента могут быть лишь элементарные психи­ческие процессы (более же сложные психические образования могут быть познаны лишь посредством интроспекции), русские ученые-экспериментаторы практически раскрыли возможность использования эксперимента не только в исследовании различ­ных психических процессов (восприятия, памяти, мышления), но и в изучении целостной личности, а также социально-пси­хологических явлений. Усложнение предмета эксперименталь­но-психологического анализа сопровождалось одновременно со­вершенствованием экспериментальных методов, поиском новых приемов и процедур исследования. Так, задачи эксперимен­тального изучения личности привели Лазурского к разработ­ке метода естественного эксперимента, позволяющего выделить и исследовать главные психологические характеристики лич­ности как биосоциального образования в ее взаимодействии с окружающими людьми и средой. Изучение влияния группы на личность и попытка экспериментального исследования со­циально-психологического взаимодействия в группах обусло­вили поиск специфических исследовательских методов в об­ласти «общественной психологии» (сопоставление результатов индивидуальной и групповой деятельности). Перенесение эк­сперимента в сферу школьной и производственной практики, в естественные условия определяло потребность в экспресс-методиках, позволяющих быстро и максимально точно иссле-

29

довать человека в реальной его жизнедеятельности, охватывать значительное число испытуемых для получения сопоставимых результатов. Так, в психологию вводится и начинает исполь­зоваться новый тип эксперимента — «испытательный экспе­римент» или тесты.

Отечественная психологическая школа опиралась на цело­стное представление об объекте исследования — человеке, стремилась дать его комплексное и системное описание. На­пример, попытка анализа сознания человека как многоуровне­вого полиструктурного образования проявляется уже в одной из ранних работ В.М.Бехтерева — в статье «Сознание и его границы», где им выделяются уровни развития сознания, вскрывается их связь и этапы формирования в ходе онтогене­за [4]. Им же, впервые в отечественной психологии, была сфор­мулирована идея комплексного исследования человека различ­ными науками. Рассматривая человека как целостную, слож­но организованную систему, включающую в себя ряд иерархических уровней, представленных соматическими, фи­зиологическими и психическими явлениями, Бехтерев искал методические средства изучения этой сложноструктурирован­ной целостной организации. Это привело его к обоснованию и практическому использованию в его собственной исследова­тельской деятельности метода широкого многоуровневого срав­нительного анализа данных, характеризующих проявления человека в норме и в патологии, в экспериментальных услови­ях и во время клинических исследований, в ситуации инди­видуальной и групповой деятельности, а также выявлению специфики психических проявлений человека в отличие от животных, особенностей разных возрастных этапов в развитии человека и т. д. [27; 43]. Конечно, это были лишь первые под­ходы к решению чрезвычайно сложной задачи целостного описания человека, но они были чрезвычайно многообещающи­ми. В работах Бехтерева, в деятельности руководимого им Пси­хоневрологического института (а позже — Института мозга и психической деятельности) этот принцип получил значи­тельное развитие и дал определенные позитивные научные результаты. Попытка целостного, комплексного изучения че­ловека, имела исключительно большое значение для становле­ния отечественной психологической науки, предопределив, в значительной мере, ее своеобразие. Поэтому научное наследие, относящееся к области применения системного и комплексно-

30

го подходов в отечественной психологии, требует самого серь­езного анализа. Это тем более важно, что и сейчас, по оценке Б.Ф.Ломова, «конкретные пути этого подхода в эксперименталь­ных исследованиях далеко не всегда просматриваются отчет­ливо», а экспериментальная психология «все определеннее приходит к выводу о необходимости последовательного приме­нения системного подхода» [28, с. 41].

Определяя специфику экспериментального подхода в оте­чественной психологии, нельзя не отметить также высокую на­учную инициативу и творческий поиск ученых-эксперимен­таторов, результатом и показателем чего являлось разнообра­зие используемых ими экспериментальных методов, создание оригинальных технических средств исследования.

Лазурский, пытаясь классифицировать методы, выделяет следующие их группы:

а) методы индивидуальные, когда «эксперимент совершается над одним испытуемым» и коллективные, когда «этот опыт производится одновременно над многими лицами» [24, с. 16].

б) лабораторный эксперимент, осуществляющийся в искус­ственных условиях, и естественный эксперимент, представля­ющий «попытку совместить произвольное вмешательство в психическую жизнь человека — то, что является характерным для эксперимента, со сравнительно простой и естественной об­становкой опыта», занимающий среднее место между внешним, объективным наблюдением» и «лабораторным, искусственным экспериментом» [там же, ее. 7, 18,].

в) «генетический метод», заключающийся в том, «что наблю­дают психический процесс не в том виде, как он проявляется у взрослых, вполне развитых людей, а в его зачатке, в его заро­дыше и постепенном развитии» [там же, с. 19].

В качестве важнейших экспериментальных приемов иссле­дования психических явлений выделяются:

а) «метод раздражения» или «впечатлений», суть которого заключалась в изучении психических явлений, возникших в ре­зультате действия на человека определенного рода внешних раз­дражителей (эти методы использовались при исследовании по­знавательных процессов: ощущений, восприятия, памяти и т. д.);

б) «метод выражений», представляющий собой точную фик­сацию внешних выражений того или иного психического про­цесса, возникающего у испытуемого в условиях воздействия на

31

человека определенных внешних раздражении или тех или иных внутренних переживаний (этот метод особенно важен при изучении эмоциональных состояний);

в) «метод решений», или изучения двигательных реакций испытуемого на экспериментальные воздействия (используется при изучении волевых процессов и т. д.).