Западная и восточная средневековая наука.

1. Преднаука и наука в собственном смысле слова. Две стратегии порождения знаний

В античности наука имела название то философии, то математики, то логоса, а слово «софист» (мудрец) означало и философа, и ученого, и маляра, и гончара, и плотника.

Поэтому науке предшествовала пранаука (пра— приставка, обоз­начающая:

1)  отдаленную степень родства по прямой линии, например, прадед, правнук;

2)  первоначальность, изначальность, например, праязык — период формирования условий, при которых становится возможна наука). Пранауке соответствует период дикости и варварства вплоть до

IV века до н. э. Она имела три исторических этапа.

Первый этап пранауки. Это этап развития навыков и умений, со­храняющихся и передаваемых новым поколениям преимущественно в форме совместного участия мастера и ученика в трудовом процессе и через подражание мастеру («делай как я»). Слово в обучении играло очень малую (лишь вспомогательную) роль. Слова для описания на­выков и умений накапливались очень медленно.

Сфера производства не была отделена от обучения. Среди об­щинников выделяются знатоки в какой-то области деятельности (так, во время охоты на какие-то отдельные моменты руководство перехо­дит от вождя к знатоку-следопыту, знатоку-копьеметателю, знатоку снимания шкуры со зверя и т. д.). Именно в этот период складывается знако-символика для ведения счета и календарных расчетов.

Второй этап пранауки.Это этап формирования знаний в рамках локальных культур (ранний период строительства городов и образо­вания государственности). На этой стадии в фискальных целях (нало­ги и взыскание долгов) формируется письменность. Выделяются две первые специальности, требующие школьного обучения, — касты пис­цов и жрецов. В школах средством обучения становится текст, т. е. сло­весное выражение того, что должно быть усвоено дословно. Все ус­ваиваемое является тайной, с которой знакомы только посвященные.

Третий этап пранаукисвязан с эпохой формирования держав (Египет, Вавилон, Ассирия, Карфаген, Мохенджо-Даро (Индия)) и перехода от локальных культур к региональным.

На этом этапе получает дальнейшее развитие жреческая школа, обучение в которой занимает 18-20 лет. Формируется так называемая «жреческая наука», включающая в себя наряду с магией, мифологией и литургикой элементы позитивных знаний, необходимых для поддер­жания престижа жреческой касты.

Позитивные знания в форме рецептов тех или иных действий дава­лись на первых трех курсах жреческих школ. В эпоху античности ва­вилонские и египетские школы на эти три курса принимали за деньги и посторонних, в том числе и иностранцев. Таким образом получили образование первые древнегреческие философы. Допуск профанов на первые курсы, где давались позитивные знания, и запрет на посеще­ние ими старших курсов поддерживал легенду о необычайной мудрос­ти жрецов.

Помимо жреческих школ и школ писцов формируются также шко­лы алхимиков, красителей, мореходов, медиков, архитекторов-прора- бов, военных инженеров и агроспециалистов. Как и в школах писцов, полученные сведения считаются секретными («тайнами ремесла»), которые запрещается сообщать посторонним. Для затруднения про­никновения в их тайну вырабатываются особые способы кодирования текстов словами или знаками.

Вот, скажем, текст из книги «12 ключей», посвященной изложению алхимии:

«Льва проглатывает голодный серый волк, которого затем сжигают на огне, после чего король освобождается. Если проделать это трижды, лев одолеет волка». Это означает: очищение золота от примесей дости­гается путем его троекратного сплавления с сурьмой.

Вот другой текст: «Бракосочетание Венеры и Марса ведет к рожде­нию зеленых львов», что означает: растворение железа и окиси меди в серной кислоте позволяет получить соединение ртути с серой.

Выработка таких кодовых языков была первым шагом на пути фор­мирования научной терминологии.

К концу периода пранауки достигается следующее.

1. Выработана письменность, разработан счет, приобретены позитив­ные знания (в виде связок «диагноз — рецепт») в области химии, астрономии, медицины, техники, агрономии, геометрии.

2.  Выработана особая терминология и символика для разных облас­тей познания.

3.  Наряду с навыком и умением особую роль приобретает текст (зна- ко-символическое изложение сведений).

4.  Положено начало выработке методов исследования (наряду с мето­дами применения знаний).

5.  Истинность знаний принимается не на веру (как религиозные све­дения и догматы), а проверяется на практике.

6.  Позитивные знания отделяются от религиозного контекста и при­обретают самостоятельное значение.

Начиная с IV в. до н. э. в Древней Греции начинает формиро­ваться наука, которая проходит этапы преднауки (с IV в. до н. э. до XVII в. н. э.) и собственно науки (с XVIII в.).

Преднаука, в свою очередь, имеет три периода.

Первый из них — относится к эпохе античности (греческая антич­ность и эллинизм).                                                       ]

На первом этапе существует резкое разделение протонауки на три уровня: элитарная наука, школьная и рабская, носителем кото­рой является слой рабов — людей интеллектуального труда (инжене­ры, прорабы, управляющие латифундий, мастера и управляющие эр- гастерий, учителя и т. д.).

Именно рабская наука поддерживала достаточно высокий уровень образованности и технической оснащенности античного общества. В то же время она оставалась анонимной, имена творцов и изобретате­лей — рабов не заслуживали упоминания. Их творения либо приписы­вались хозяину, если были престижными, либо умалчивались совсем. Великий ученый и изобретатель из Сиракуз Архимед свои изобрете­ния, поскольку они имели практическое значение, приписывал сво­им рабам, скрывая собственное авторство.

Школьная наука и элитарная наука

Более престижным был уровень науки, связанной с закрытыми специ­ализированными школами (прототипами наших вузов и колледжей) по подготовке медиков, военных инженеров, архитекторов, агротех­ников, мореходов, математиков. Именно в этой области происходило формирование научной эмпирии и накопление эмпирического матери­ала. Именно из этой области черпали материал для размышления или иллюстрации представители элитарной науки. Медицина, география, практическая астрономия, ботаника, зоология, механика античности обязаны своими успехами школьной науке.

В свою очередь представители школьной науки очень ревниво от­носились к элитарной науке, пытавшейся выведать и использовать в своих теориях научные данные практической науки.

Наивысшей престижностью обладала элитарная наука — занятия философией, риторикой, чистой математикой, натурфилософией (т. е. общими рассуждениями о природе, об астрономии, о метеорологичес­ких явлениях и т. п.). Именно здесь возникли первые университеты, прототипами которых были «Академия» Платона, «Ликей» Аристоте­ля, «Музеум» неоплатоников и т. п.

Именно здесь формируется исследовательская программа науки — т. е. совокупность основных методологических правил исследования.

Первый вариант такой программы был дан Платоном в диалоге «Тимей».

1.  Нужно исходить в познании из того, что чувственно воспринимает­ся. Но надо помнить, что чувственно воспринимаемое — не истин­но, оно нуждается в истолковании.

2.  Отсюда — подлинным, «вечно тождественным бытием» обладает только то, что умозримо, что «постигается с помощью размышле­ния и объяснения». Чувственно воспринимаемое — это необходи­мый материал для размышления, однако он преходящ, летуч. Но истинно только то, что умопостигаемо.

3.  Умопостигаемое является в самом деле истинным, если оно упо­рядочено, совершенно, прекрасно, ибо создано богом. Иначе го­воря, занимаясь исследованием, ученый должен исходить из эв­ристического принципа: «Если бы я был Богом, я создал бы то-то и так-то».

Подлинную революцию в методологии науки произвел Аристо­тель в своих работах «Физика» и «Об уничтожении и возникнове­нии».

Их основные положения гласят следующее.

1.  Научно познать какое-либо явление — значит открыть его строение или причины.

2.  Познание начинается с анализа. «Надо продвигаться от более явно­го для нас к тому, что от наших чувств скрыто, но более ясно и по­нятно для ума, от вещей к их частям».

3.  Правильность анализа проверяется последующим синтезом, кото­рый покажет, будет ли каждая часть, выделенная нами, согласована с другими частями.

4.  Ведя исследование, нужно все время выискивать возражения себе, быть неистощимым на опровержения. Истинно то, что выдержит такую проверку.

На уровне элитарной науки Аристотель разработал логику, кото­рая стала обязательным инструментом науки, отодвинув на перифе­рию другие инструменты науки (интуицию, чувственную наглядность, предвзятое мнение и т. д.).

Наконец, на уровне элитарной науки сформировались первые тео­рии — геометрия Эвклида (ок. 330-277н. э.). Его главная работа «На­чала» (в латинизированной форме — «Элементы») содержит изложе­ние планиметрии, стереометрии и ряда вопросов теории чисел; в ней он подвел итог предшествующему развитию греческой математики и создал фундамент дальнейшего развития математики и астрономии Клавдия Птолемея (ок. 87-165 н. э.). Птолемей разработал так назы­ваемую геоцентрическую систему мира, согласно которой все видимые движения небесных светил объяснялись их движением (часто очень сложным) вокруг неподвижной Земли. Основное сочинение Птолемея по астрономии — «Великое математическое построение астрономии в 13 книгах» (арабизированное название — «Альмагест»). До появле­ния книги «Об обращении небесных сфер» Н. Коперника «Альмагест» оставался непревзойденным образцом изложения всей совокупности астрономических знаний.

К этому моменту в Европе сложились нормы, которым должна была соответствовать теория; определились функции теории. Все это сводилось к следующим положениям.

Всякая теория имеет две части: базисную и выводную. Основу ба­зисной части составляют принципы (или аксиомы), которые принима­ются за наиболее общие истины постулативно или опровергаются без доказательства. Проверяются они, в конечном счете, только проверкой правильности всей теории, построенной на них. Источником аксиом может быть общее мировоззренческое представление о мире или же обобщенный вывод из чувственной практики.

Кроме этого, к базисной части относятся правила вывода, т. е. логи­ка и математический аппарат науки, а также правила интерпретации (т. е. правила эмпирического истолкования теоретических терминов) и правила определения теоретических терминов (т. е. те научные тре­бования, которые должны быть соблюдены, если в теорию надо ввести новый термин).

Выводную часть теории составляют теоремы, уточнения структу­ры, причин и законов изучаемых явлений, а также их описания, объяс­нения и предсказания следствий из них.

Эти требования к научной теории сохранились до наших дней, но стали строже.

Недостатком элитарной науки было отсутствие научной эмпирии, т. е. разработанных правил измерения, наблюдения и эксперимента. Роль эмпирии в целом недооценивалась [42, с. 12-19].

Преднаука и развитая наука

В истории формирования и развития науки можно выделить две ста­дии, которые соответствуют двум различным методам построения знаний и двум формам прогнозирования результатов деятельности. Первая стадия характеризует зарождающуюся науку (преднауку), вторая — науку в собственном смысле слова. Зарождающаяся наука изучает преимущественно те вещи и способы их изменения, с которы­ми человек многократно сталкивался в производстве и в обыденном опыте. Он стремился построить модели таких изменений с тем, чтобы предвидеть результаты практического действия.

Первой и необходимой предпосылкой для этого было изучение вещей, их свойств и отношений, выделенных самой практикой. Эти вещи, свойства и отношения фиксировались в познании в форме иде­альных объектов, которыми мышление начинало оперировать как спе­цифическими предметами, замещающими объекты реального мира.

Эта деятельность мышления формировалась на основе практики и представляла собой идеализированную схему практических преоб­разований материальных предметов. Соединяя идеальные объекты с соответствующими операциями их преобразования, ранняя наука строила таким путем схему тех изменений предметов, которые могли быть осуществлены в производстве данной исторической эпохи. Так, например, анализируя древнеегипетские таблицы сложения и вычи­тания целых чисел, нетрудно установить, что представленные в них знания образуют в своем содержании типичную схему практических преобразований, осуществляемых над предметными совокупностями.

В таблицах сложения каждый из реальных предметов (это могут быть животные, собираемые в стадо, камни, складываемые для по­стройки, и т. д.) замещался идеальным объектом «единица», который фиксировался знаком I (вертикальная черта). Набор предметов изо­бражался здесь как система единиц (для «десятков», «сотен», «тысяч» и т. д. в египетской арифметике существовали свои знаки, фиксирую­щие соответствующие идеальные объекты). Оперирование с пред­метами, объединяемыми в совокупность (сложение), и отделение от совокупности предметов или их групп (вычитание) изображались в правилах действиями над «единицами», «десятками», «сотнями» и т. д. Прибавление, допустим, к пяти единицам трех единиц произ­водилось следующим образом: изображался знак III (число «три»), затем под ним писалось еще пять вертикальных черточек ШИ (число «пять»), а затем все эти черточки переносились в одну строку, рас­положенную под двумя первыми. В результате получалось восемь черточек, обозначающих соответствующее число. Эти операции вос­производили процедуры образования совокупностей предметов в ре­альной практике (реальное практическое образование и расчленение предметных совокупностей было основано на процедуре добавления одних единичных предметов к другим). (Римские цифры непосред­ственно связаны с этой первичной символикой количественных от­ношений.)

Используя такого типа знания, можно было предвидеть результаты преобразования предметов, характерные для различных практических ситуаций, связанных с объединением предметов в некоторую совокуп­ность.

Такую же связь с практикой можно обнаружить в первых знани­ях, относящихся к геометрии. Геометрия (греч. «гео» — земля, «мет- рия» — измерение) в самом первичном смысле термина обнаруживает связь с практикой измерения земельных участков.

Древние греки заимствовали первичные геометрические знания у древних египтян и вавилонян. Земледельческая цивилизация Древне­го Египта основывалась на возделывании плодородных земель в доли­не Нила. Участки земли, которыми владели различные сельские общи­ны, имели свои границы. При разливах Нила эти границы заносились речным илом. Их восстановление было важной задачей, которую реша­ли особые государственные чиновники. Очертания участков и их раз­меры изображались в чертежах на папирусе. Такие чертежи были мо­делями земельных участков, и по ним восстанавливались их границы.

Кроме восстановления границ земельных участков существовали практические потребности вычисления их площадей. Это породило новый класс задач, решение которых требовало оперирования с чер­тежами. В этом процессе были выделены основные геометрические фигуры — треугольник, прямоугольник, трапеция, круг, через комби­нации которых можно было изображать площади земельных участков сложной конфигурации.

В древнеегипетской математике были найдены способы вычисле­ния площадей основных геометрических фигур, и эти знания стали применяться не только при измерении земельных участков, но и при решении других практических задач, в частности, при строительстве различных сооружений.

Операции с геометрическими фигурами на чертежах, связанные с построением и преобразованиями этих фигур, осуществлялись с по­мощью двух основных инструментов — циркуля и линейки. Этот спо­соб до сих пор является фундаментальным в геометрии. Характерно, что он выступает в качестве схемы реальных практических операций. Измерение земельных участков, а также сторон и плоскостей созда­ваемых сооружений в строительстве, осуществлялось с помощью туго натянутой мерной веревки с узлами, обозначающими единицу длины (линейка), и мерной веревки, один конец которой закреплял­ся колышком, а стержень (колышек) на другом ее конце прочерчивал дуги (циркуль). Перенесенные на действия с чертежами, эти операции предстали как построения геометрических фигур с помощью циркуля и линейки.

Способ построения знаний путем абстрагирования и схематизации предметных отношений наличной практики обеспечивал предсказание ее результатов в границах уже сложившихся способов практического освоения мира. Это не что иное, как движение от конкретно-предмет­ного к абстрактному:

М(материальное) -> И (идеальное) -> МДновое материальное, воплощение идеального),

что осуществляется на этапе целесообразного приспособления к внеш­нему миру.

Однако по мере развития познания и практики наряду с отмечен­ным способом в науке формируется новый способ построения знаний. Он знаменует переход к собственно научному исследованию предмет­ных связей мира.

Если на этапе пранауки как первичные идеальные объекты, так и их отношения (соответственно смыслы основных терминов языка и пра­вила оперирования с ними) выводились непосредственно из практики, и лишь затем внутри созданной системы знания (языка) формирова­лись новые идеальные объекты, то теперь познание делает следующий шаг. Оно начинает строить фундамент новой системы знания как бы «сверху» по отношению к реальной практике и лишь после этого, пу­тем ряда опосредований, проверяет созданные из идеальных объектов конструкции, сопоставляя их с предметными отношениями практики.

При таком методе исходные идеальные объекты черпаются уже не из практики, а заимствуются из ранее сложившихся систем знания (языка) и применяются в качестве строительного материала при фор­мировании новых знаний. Т. е. движение от абстрактного к абстракт­ному М -> И ->И₁ —> М_г что соответствует переходу к целесообраз­ному изменению внешнего мира под нужды общества. Эти объекты погружаются в особую «сеть отношений», структуру, которая заимст­вуется из другой области знания, где она предварительно обосновы­вается в качестве схематизированного образа предметных структур действительности. Соединение исходных идеальных объектов с новой «сеткой отношений» способно породить новую систему знаний, в рам­ках которой могут найти отображение существенные черты ранее не изученных сторон действительности. Прямое или косвенное обосно­вание данной системы практикой превращает ее в достоверное знание.

В развитой науке такой способ исследования встречается букваль­но на каждом шагу. Так, например, по мере эволюции математики числа начинают рассматриваться не как прообраз предметных сово­купностей, которыми оперируют в практике, а как относительно са­мостоятельные математические объекты, свойства которых подлежат систематическому изучению. С этого момента начинается собственно математическое исследование, в ходе которого из ранее изученных натуральных чисел строятся новые идеальные объекты. Применяя, например, операцию вычитания к любым парам положительных чи­сел, можно было получить отрицательные числа (при вычитании из меньшего числа большего).

Открыв для себя класс отрицательных чисел, математика делает следующий шаг. Она распространяет на них все те операции, которые были приняты для положительных чисел, и таким путем создает новое знание, характеризующее ранее не исследованные структуры действи­тельности. В дальнейшем происходит новое расширение класса чисел: применение операции извлечения корня к отрицательным числам формирует новую абстракцию — «мнимое число». И на этот класс иде­альных объектов опять распространяются все те операции, которые применялись к натуральным числам.

Описанный способ построения знаний утверждается не только в математике. Вслед за нею он распространяется на сферу естествен­ных наук. В естествознании он известен как метод выдвижения гипо­тетических моделей с их последующим обоснованием опытом.

Благодаря новому методу построения знаний наука получает воз­можность изучить не только те предметные связи, которые могут встретиться в сложившихся стереотипах практики, но и проанализи­ровать изменения объектов, которые в принципе могла бы освоить раз­вивающаяся цивилизация.

С этого момента кончается этап преднауки и начинается наука в собственном смысле. В ней наряду с эмпирическими правилами и за­висимостями (которые знала и преднаука) формируется особый тип знания — теория, позволяющая получить эмпирические зависимости как следствие из теоретических постулатов. Меняется и категориаль­ный статус знаний — они могут соотноситься уже не только с осущест­вленным опытом, но и с качественно иной практикой будущего, а по­этому строятся в категориях возможного и необходимого. Знания уже не формулируются только как предписания для наличной практики, они выступают как знания об объектах реальности «самой по себе», и на их основе вырабатывается рецептура будущего практического из­менения объектов.

Поскольку научное познание начинает ориентироваться на поиск предметных структур, которые не могут быть выявлены в обыденной практике и производственной деятельности, оно уже не может разви­ваться, опираясь только на эти формы практики. Возникает потреб­ность в особой форме практики, которая обслуживает развивающееся естествознание. Такой формой практики становится научный экспе­римент.

Поскольку демаркация между преднаукой и наукой связана с но­вым способом порождения знаний, проблема генезиса науки предстает как проблема предпосылок собственно научного способа исследова- ни я. Эти предпосылки складываются в культуре в виде определенных установок мышления, позволяющих возникнуть научному методу. Их формирование является результатом длительного развития цивилиза­ции.

Культуры традиционных обществ (Древнего Китая, Индии, Древ­него Египта и Вавилона) не создавали таких предпосылок. Хотя в них возникло множество конкретных видов научного знания и рецептур решения задач, все эти знания и рецептуры не выходили за рамки преднауки.

Переход к науке в собственном смысле слова был связан с двумя переломными состояниями развития культуры и цивилизации. Во- первых, с изменениями в культуре античного мира, которые обеспечи­ли применение научного метода в математике и вывели ее на уровень теоретического исследования; во-вторых, с изменениями в европей­ской культуре, произошедшими в эпоху Возрождения и перехода к Новому времени, когда собственно научный способ мышления стал достоянием естествознания; главным процессом здесь принято счи­тать становление эксперимента (но эксперимент — это либо первая «стратегия», либо проверка достижений как первого, так и второго способа познания!) как метода изучения природы, соединение мате­матического метода с экспериментом и формирование теоретического естествознания.

Нетрудно заметить, что речь идет о тех мутациях в культуре, ко­торые обеспечивали в конечном итоге становление техногенной ци­вилизации. Развитая наука утвердилась именно в этой линии циви­лизационного развития, но исторический путь к ней не был простым и прямолинейным. Отдельные предпосылки и попытки развертывания научного метода неоднократно осуществлялись в разных культурах. Некоторые из них сразу попадали в поток культурной трансляции, другие же как бы отодвигались на периферию, а затем вновь получали второе дыхание, как это случилось, например, с многими идеями ан­тичности, воссозданными в эпоху Ренессанса.

Для перехода к собственно научной стадии необходим был особый способ мышления (видения мира), который допускал бы взгляд на су­ществующие ситуации бытия, включая ситуации социального обще­ния и деятельности, как на одно из возможных проявлений сущности (законов) мира, которая способна реализоваться в различных формах, в том числе весьма отличных от уже осуществившихся.

Такой способ мышления не мог утвердиться, например, в культуре кастовых и деспотических обществ Востока эпохи первых городских цивилизаций (где начиналась преднаука). Доминирование в культу­рах этих обществ канонизированных стилей мышления и традиций, ориентированных прежде всего на воспроизведение существующих форм и способов деятельности, накладывало серьезные ограничения на прогностические возможности познания, мешая ему выйти за рам­ки сложившихся стереотипов социального опыта. Полученные здесь знания о закономерных связях мира, как правило, сращивались с пред­ставлениями об их прошлой (традиция) либо сегодняшней практичес­кой реализации.

Зачатки научных знаний вырабатывались и излагались в восточ­ных культурах главным образом как предписания для практики и не обрели еще статуса знаний о естественных процессах, развертываю­щихся в соответствии с объективными законами.

Обнаружение того обстоятельства, что фундаментальные теории не являются продуктом индуктивного обобщения опыта, а создаются вначале за счет трансляции концептуальных средств, заимствованных из других областей теоретического знания, и только затем обосновы­ваются опытом,поставило проблему выбора средств и методов теоре­тического синтеза.

2. Культура античного полиса и становление первых форм теоретической науки

Для того чтобы осуществился переход к собственно научному способу порождения знаний, с его интенцией на изучение необычных, с точки зрения обыденного опыта, предметных связей, необходим был иной тип цивилизации с иным типом культуры. Такого рода цивилизацией, создавшей предпосылки для первого шага по пути к собственно науке, была демократия античной Греции. Именно здесь происходит мутация традиционных культур, и здесь социальная жизнь наполняется дина­мизмом, которого не знали земледельческие цивилизации Востока с их застойно-патриархальным круговоротом жизни. Хозяйственная и политическая жизнь античного полиса была пронизана духом состя­зательности, все конкурировали между собой, проявляя активность и инициативу, что неизбежно стимулировало инновации в различных сферах деятельности.

Нормы поведения и деятельности, определившие облик социаль­ной действительности, вырабатывались в столкновении интересов различных социальных групп и утверждались во многом через борьбу мнений равноправных свободных индивидов на народном собрании. Социальный климат полиса снимал с нормативов деятельности ореол нерушимого сверхчеловеческого установления и формировал отноше­ние к ним как к изобретению людей, которое подлежит обсуждению и улучшению по мере необходимости. На этой основе складывались представления о множестве форм действительности, о возможности других, более совершенных форм по сравнению с уже реализовавши­мися. Это видение можно обозначить как идею «вариабельного бы­тия», которая получила свое рациональное оформление и развитие в античной философии. Оно стимулировало разработку целого спек­тра философских систем, конкурирующих между собой, вводящих различные концепции мироздания и различные идеалы социального устройства.

Развертывая модели «возможных миров», античная философия, пожалуй, в наибольшей степени реализовала в эту эпоху эвристичес­кую функцию философского познания, что и послужило необходимой предпосылкой становления науки в собственном смысле слова [99, с. 25-29].

Именно в философии впервые были продемонстрированы образцы теоретического рассуждения, способные открывать связи и отноше­ния вещей, выходящие за рамки обыденного опыта и связанных с ним стереотипов и архетипов обыденного сознания. Так, при обсуждении проблемы части и целого, единого и множественного античная филосо­фия подходит к ней теоретически, рассматривая все возможные вари­анты ее решения: мир бесконечно делим (Анаксагор), мир делится на части до определенного предела (атомистика Демокрита и Эпикура) и, наконец, совершенно невероятное с точки зрения здравого смысла решение — мир вообще неделим, бытие едино и неделимо (Парменид, Зенон).

Обоснование элеатами этой необычной идеи поставило ряд про­блем, касающихся свойств пространства, времени и движения. Из принципа неделимости бытия следовала невозможность движения тел, так как тело — это часть (фрагмент) мира, а его движение представляет собой изменение его положения (места) в пространстве в различные моменты времени. Движение тел невозможно, если неделим мир, не­делимо пространство и время. Но это противоречило наблюдаемым фактам движения тел.

На эти возражения известный древнегреческий философ Зенон (ок. 490-430 до н. э.) ответил рядом контраргументов, получивших название «апорий Зенона». В них доказывалось, что с позиций тео­ретического разума представление о движении тел приводит к пара­доксам. Например, апория «Стрела» демонстрировала следующий па­радокс: в каждый отдельный момент времени летящая стрела может быть рассмотрена как покоящаяся в некоторой точке пространства. Но сумма покоев не дает движения, а значит, летящая стрела покоится. В других апориях Зенон выявляет парадоксы, связанные с представ­лениями о бесконечной делимости пространства. Например, в апории «Ахиллес» утверждалось, что самый быстрый бегун Ахиллес не дого­нит черепаху, так как сначала ему нужно пробежать половину дистан­ции между ним и черепахой, а она за это время отползет на некоторое расстояние, затем Ахиллесу придется преодолевать половину новой дистанции, и вновь черепаха отползет на определенное расстояние — и так до бесконечности.

Самое интересное, что в этих, на первый взгляд весьма экзотиче­ских рассуждениях были поставлены проблемы, к которым потом, на протяжении более двух тысячелетий не раз возвращались философ­ская и научная мысли. В преддверии возникновения механики мысли­тели позднего Средневековья обсуждали вопрос, можно ли говорить о движении тела в точке пространства? Если движение характеризу­ется скоростью, а скорость — это путь, деленный на время, то в точке не может быть скорости, поскольку точка — это нулевое расстояние, а ноль, деленный на и дает ноль. Значит, движущееся тело в точке по­коится.

После возникновения механики Галилея в процессе поисков обоб­щающей теории механических движений (завершившихся механикой Ньютона) пришлось вновь решать эту проблему в связи с обосновани­ем понятия мгновенной скорости.

Поставленная философией проблема трансформировалась в кон­кретно-научную. Ее решение было получено благодаря развитию в ма­тематике теории пределов и методов дифференциального и интеграль­ного исчислений, примененных в физике.

Показательно также, что впервые сформулированные Зеноном парадоксы бесконечной делимости пространства были осмыслены позднее как проблема сопоставления бесконечных множеств. В апо­рии «Ахиллес» (и других апориях) по существу было выявлено, что любой путь (отрезок), если его рассмотреть как бесконечно делимый, предстает как бесконечное множество точек, а любая часть этого пути также является бесконечным множеством точек и с этих позиций мо­жет быть приравнена к целому. Как справедливо отмечал историк на­уки А. Койре, эта проблема почти через два с половиной тысячелетия стала одной из фундаментальных в математике. Над ней размышляли великие математики Бернард Больцано и Георг Кантор, и он;а в зна­чительной степени стимулировала современную разработку теории множеств.

Конечно, во времена элеатов все эти эвристические возможности философского познания, открывающего проблемы науки будущего, не были известны. Но важно то, что в философии этого времени возни­кали образцы теоретического рассуждения, которые ориентировались не столько на очевидности чувственного опыт&, сколько на сущее, дан­ное разуму. И здесь предпочтение отдавалось как раз теоретическому размышлению, которое способно выходить за рамки здравого смысла своего времени, стереотипов, выработанных в системе ограниченной повседневной практики.

В традиционных обществах Востока такого рода теоретические функции философии реализовались в урезанном виде. Генерация нестандартных представлений о мире в философских системах Индии и Китая осуществлялась спорадически, совпадая с периодами крупных социальных катаклизмов (например, период «сражающихся царств» в Древнем Китае). Но в целом философия тяготела к идеологическим конструкциям, обслуживающим традицию. Например, конфуцианство и брахманизм были философскими системами, которые одновременно выступали и как религиозно-идеологические учения, регулирующие поведение и деятельность людей.

Что же касается Древнего Египта и Вавилона, вкоторых был на­коплен огромный массив научных знаний и рецептур деятельности, относящихся к этапу преднауки, то в них философское знание в луч­шем случае находилось в стадии зарождения. Оно еще не отпочкова­лось от религиозно-мифологических систем, которые доминировали в культуре этих обществ.

Принципиально иную картину дает социальная жизнь античного полиса. Особенности этой жизни создавали намного более благопри­ятные условия для реализации теоретических функций философии. Античная философия продемонстрировала, как можно планомерно развертывать представление о различных типах объектов (часто не­обычных, с точки зрения наличного опыта) и способах их мысленного освоения. Она дала образцы построения знаний о таких объектах. Это поиск единого основания (первоначал и причин) и выведение из него следствий (необходимое условие теоретической организации знаний). Эти образцы оказали бесспорное влияние на становление теоретичес­кого слоя исследований в античной математике.

Идеал обоснованного и доказательного знания складывался в ан­тичной философии и науке под воздействием социальной практики полиса. Восточные деспотии, например, не знали этого идеала. Знания вырабатывались здесь кастой управителей, отделенных от остальных членов общества (жрецы и писцы Древнего Египта, древнекитайские чиновники и т. д.), и предписывались в качестве непререкаемой нормы, не подлежащей сомнению. Условием приемлемости знаний, формули­руемых в виде предписаний, были авторитет их создателей и наличная практика, построенная в соответствии с предложенными нормативами. Доказательство знаний путем их выведения из некоторого основания было излишним (требование доказанности оправданно только тогда, когда предложенное предписание может быть подвергнуто сомнению и когда может быть выдвинуто конкурирующее предписание).

Ряд знаний в математике Древнего Египта и Вавилона, по-види­мому, не мог быть получен вне процедур вывода и доказательства. М. Я. Выгодский считает, что, например, такие сложные рецепты, как алгоритм вычисления объема усеченной пирамиды, были выведены на основе других знаний. Однако в процессе изложения знаний этот вы­вод не демонстрировался. Производство и трансляция знаний в куль­туре Древнего Египта и Вавилона закреплялись за кастой жрецов и чи­новников и носили авторитарный характер.

Обоснование знания путем демонстрации доказательства не пре­вратилось в восточных культурах в идеал построения и трансляции знаний, что наложило серьезные ограничения на процесс превраще­ния «эмпирической математики» в теоретическую науку.

В противоположность восточным обществам, греческий полис при­нимал социально значимые решения, пропуская их через фильтр кон­курирующих предложений и мнений на народном собрании. Преиму­щество одного мнения перед другим выявлялось через доказательство, в ходе которого ссылки на авторитет, особое социальное положение индивида, предлагающего предписание для будущей деятельности, не считались серьезной аргументацией. Диалог велся между равноправ­ными гражданами, и единственным критерием была обоснованность предлагаемого норматива. Этот сложившийся в культуре идеал обос­нованного мнения был перенесен античной философией и на научные знания. Именно в греческой математике мы встречаем изложение зна­ний в виде теорем: «дано — требуется доказать — доказательство». Но в древнеегипетской и вавилонской математике такая форма не была принята, здесь мы находим только нормативные рецепты решения задач, излагаемые по схеме: «Делай так!» ... «Смотри, ты сделал правильно!».

Характерно, что разработка в античной философии методов пости­жения и развертывания истины (диалектики и логики) протекала как отражение мира сквозь призму социальной практики полиса.

Первые шаги к осознанию и развитию диалектики как метода были связаны с анализом столкновения в споре противоположных мнений (типичная ситуация выработки нормативов деятельности на народ­ном собрании). Что же касается логики, то ее разработка в античной философии началась с поиска критериев правильного рассуждения в ораторском искусстве, и выработанные здесь нормативы логическо­го следования были затем применены к научному рассуждению [99, с. 32-40].

Применение образцов теоретического рассуждения к накопленным на этапе преднауки знаниям математики постепенно выводили ее на уровень теоретического познания. Уже в истоках развития античной философии были предприняты попытки систематизировать матема­тические знания, полученные в древних цивилизациях, и применить к ним процедуру доказательства. Так, Фалесу (ок. 625-547 до н. э.), одному из, ранних древнегреческих философов, приписывается до­казательство теоремы о равенстве углов основания равнобедренного треугольника (в качестве факта это знание было получено еще в древ­неегипетской и вавилонской математике, но оно не доказывалось в ка­честве теоремы). Ученик Фалеса Анаксимандр (ок. 610-546 до н. э.) составил систематический очерк геометрических знаний, что также способствовало выявлению накопленных рецептов решения задач, которые следовало обосновывать и доказывать в качестве теорем.

Важнейшей вехой на пути создания математики как теоретической науки были работы пифагорейской школы. Ею была создана карти­на мира, которая хотя и включала мифологические элементы, но по основным своим компонентам была уже философско-рациональным образом мироздания. В основе этой картины лежал принцип: началом всего является число.

Пифагорейцы (У1-1У вв. до н. э.) считали числовые отношения ключом к пониманию мироустройства. И это создавало особые пред­посылки для возникновения теоретического уровня математики. Задачей становилось изучение чисел и их отношений не просто как моделей тех или иных практических ситуаций, а самих по себе, без­относительно к практическому применению. Ведь познание свойств и отношений чисел теперь представало как познание начал и гармо­нии космоса. Числа считались особыми объектами, которые нужно по­стигать разумом, изучать их свойства и связи, а затем уже, исходя из знаний об этих свойствах и связях, объяснять наблюдаемые явления. Именно эта установка характеризует переход от чисто эмпирического познания количественных отношений (познания, привязанного к на­личному опыту) к теоретическому исследованию, которое, оперируя абстракциями и создавая на основе ранее полученных абстракций но­вые, осуществляет прорыв к новым формам опыта, открывая неизвест­ные ранее вещи, их свойства и отношения.

В пифагорейской математике, наряду с доказательством ряда тео­рем, наиболее известной из которых является знаменитая теорема Пи­фагора, были осуществлены важные шаги к соединению теоретическо­го исследования свойств геометрических фигур со свойствами чисел. Связи между этими двумя областями возникающей математики были двухсторонними. Пифагорейцы стремились не только использовать числовые отношения для характеристики свойств геометрических фигур, но и применять к исследованию совокупностей чисел геомет­рические образы. Так, число «10», которое рассматривалось как совер­шенное число, завершающее десятки натурального ряда, соотносилось с треугольником, основной фигурой, к которой при доказательстве тео­рем стремились свести другие геометрические фигуры. Соотношение числа «10» и равностороннего треугольника изображалось следующей схемой (рис. 4).

I

I...................................................................... I

I   I    I

II II

Рис. 4. Соотношение числа «10» и равностороннего треугольника

Здесь первый ряд соответствует «1», второй — «2», третий — числу «3», четвертый — числу «4», а сумма их дает число «10» (1 + 2 + 3 + 4 = 10).

Нужно сказать, что связь геометрии и теории чисел обусловила постановку перспективных проблем, которые стимулировали развитие математики и привели к ряду важных открытий. Так, уже в античной математике при решении задачи числового выражения отношения ги­потенузы к катетам были открыты иррациональные числа. Исследо­вание «фигурных чисел», продолжающее пифагорейскую традицию, также получило развитие в последующей истории математики.

Разработка теоретических знаний математики проводилась в ан­тичную эпоху в тесной связи с философией и в рамках философских систем. Практически все крупные философы античности — Демокрит, Платон, Аристотель и др. — уделяли огромное внимание математи­ческим проблемам. Они придали идеям пифагорейцев, отягощенным многими мистико-мифологическими наслоениями, более строгую ра­циональную форму. И Платон, и Аристотель, хотя и в разных версиях, отстаивали идею, что мир построен на математических принципах, что в основе мироздания лежит математический план. Эти представления стимулировали как развитие собственно математики, так и ее приме­нение в различных областях изучения окружающего мира.

В античную эпоху уже была сформулирована идея о том, что язык математики должен служить пониманию и описанию мира. Как под­черкивал Платон, «Демиург (Бог) постоянно геометризирует», т. е. гео­метрические образцы выступают основой для постижения космоса.

Развитие теоретических знаний математики в античной культуре достойно завершилось созданием первого образца научной теории — евклидовой геометрии. В принципе, ее построение, объединившее в целостную систему отдельные блоки геометрических задач, реша­емых в форме доказательства теорем, знаменовало формирование ма­тематики в особую, самостоятельную науку.

Вместе с тем, в античности были получены многочисленные при­ложения математических знаний к описаниям природных объектов и процессов. Прежде всего это касается астрономии, где были осущест­влены вычисления положения планет, предсказания солнечных и лун­ных затмений, предприняты смелые попытки оценить размеры Земли, Луны, Солнца и расстояний между ними (Аристарх Самосский, Эра­тосфен, Птолемей).

В античной астрономии были созданы две конкурирующие кон­цепции строения мира: гелиоцентрические представления Аристарха Самосского (предвосхитившие последующие открытия Коперника) и геоцентрическая система Гиппарха и Птолемея. И если идея Аристар­ха Самосского, предполагавшая круговые движения планет по орбитам вокруг Солнца, столкнулась с трудностями при объяснении наблюдае­мых перемещений планет на небесном своде, то система Птолемея, с ее представлениями об эпициклах, давала весьма точные математические предсказания наблюдаемых положений планет, Луны и Солнца. Ос­новная книга Птолемея «Математическое построение» была переведе­на на арабский язык под названием «Аль-магисте» (великое), и затем вернулась в Европу как «Альмагест», став господствующим трактатом средневековой астрономии на протяжении четырнадцати веков.

В античную эпоху были сделаны также важные шаги в применении математики к описанию физических процессов. Особенно характерны в этом отношении работы великих эллинских ученых так называемого александрийского периода (около 300 г. до н. э. — 600 г. н. э.) — Архи­меда, Евклида, Герона, Паппа, Птолемея и др. В этот период возникают первые теоретические знания механики, среди которых в первую оче­редь следует выделить разработку Архимедом начал статики и гидро­статики (развитая им теория центра тяжести, теория рычага, открытие основногозакона гидростатики и разработка проблем устойчивости и равновесия плавающих тел и т. д.) ini],

Архимед (Archimedes; около 287-212 до н. э.) — древнегреческий ученый, математик и механик. Развил методы нахождения площадей поверхностей и объемов различных фигур и тел. Его математические работы намного опередили свое время и были правильно оценены только в эпоху создания дифференциального и интегрального исчис­лений. Архимед — пионер математической физики. Математика в его работах систематически применяется к исследованию задач есте­ствознания и техники. Архимед — один из создателей механики как науки. В александрийской науке был сформулирован и решен ряд за­дач, связанных с применением геометрической статики к равновесию и движению грузов по наклонной плоскости (Герон, Папп); были до­казаны теоремы об объемах тел вращения (Папп), открыты основные законы геометрической оптики — закон прямолинейного распростра­нения света, закон отражения (Евклид, Архимед). Архимед особенно выделялся среди античных мыслителей практической направленно­стью своих изысканий (см. рис.5).

Все эти знания можно расценивать как первые теоретические мо­дели и законы механики, полученные с применением математического доказательства; В александрийской науке уже встречаются изложения знаний, не привязанные жестко к натурфилософским схемам и пре­тендующие на самостоятельную значимость.

До рождения теоретического естествознания как особой, самостоятельной и самоценной области человеческого познания и деятельно­сти оставался один шаг. Оставалось соединить математическое опи­сание и систематическое выдвижение тех или иных теоретических предположений с экспериментальным исследованием природы. Но именно этого последнего шага античная наука сделать не смогла.

Она не смогла развить теоретическое естествознание и его техноло­гических применений. Причину этого большинство исследователей видит в рабовладении — использовании рабов в функции орудий при решении тех или иных технических задач. Дешевый труд рабов не со­здавал необходимых стимулов для развития солидной техники и тех­нологии, а, следовательно, и обслуживающих ее естественнонаучных и инженерных знаний.

Действительно, отношение к физическому труду как к низшему сорту деятельности и усиливающееся по мере развития классового расслоения общества отделение умственного труда от физического порождают в античных обществах своеобразный разрыв между абст­рактно-теоретическими исследованиями и практически-утилитарны- ми формами применения научных знаний.

Известно, например, что Архимед, прославившийся не только своими математическими работами, но и приложением их результатов в технике, считал эмпирические и инженерные знания «делом низким и неблагородным» и лишь под давлением обстоятельств (осада Сира­куз римлянами) вынужден был заниматься совершенствованием во­енной техники и оборонительных сооружений. Архимед не упоминал в своих сочинениях о возможных технических приложениях своих теоретических исследований, хотя и занимался такими приложения­ми. По этому поводу Плутарх писал, что Архимед был человеком «воз­вышенного образа мысли и такой глубины ума и богатства по знанию», что, «считая сооружение машин низменным и грубым, все свое рвение обратил на такие занятия, в которых красота и совершенство пребыва­ют не смешанными с потребностью жизни».

Но не только в этих, в общем-то, внешних по отношению к науке социальных обстоятельствах, заключалась причина того, что античная наука не смогла открыть для себя экспериментального метода и ис­пользовать его для постижения природы.

Описанные социальные предпосылки в конечном счете не прямо и непосредственно определяли облик античной науки, а влияли на нее опосредованно, через мировоззрение, выражавшее глубинные мента­литета античной культуры.

Зарождение опытных наук

Сама идея экспериментального исследования неявно предполагала наличие в культуре особых представлений о природе, о деятельности и познающем субъекте, представлений, которые не были свойственны античной культуре, но сформировались значительно позднее, в куль­туре Нового времени. Идея экспериментального исследования полага­ла субъекта в качестве активного начала, противостоящего природной материи, изменяющего ее вещи путем силового давления на них. При­родный объект познается в эксперименте, потому что он поставлен в искусственно созданные условия и только благодаря этому проявля­ет для субъекта свои невидимые сущностные связи. Недаром в эпоху становления науки Нового времени в европейской культуре бытовало широко распространенное сравнение эксперимента с пыткой природы, посредством которой исследователь должен выведать у природы ее со­кровенные тайны.

Природа в этой системе представлений воспринимается как особая композиция качественно различных вещей, которая обладает свой­ством однородности. Она предстает как поле действия законосообраз­ных связей, в которых как бы растворяются неповторимые индивиду­альности вещей.

Все эти понимания природы выражались в культуре Нового вре­мени категорией «натура». Но у древних греков такого понимания не было. У них универсалия «природа» выражалась в категориях «фю- сис» и «космос». «Фюсис» обозначал особую, качественно отличную специфику каждой вещи и каждой сущности, воплощенной в вещах. Это представление ориентировало человека на постижение вещи как качества, как оформленной материи, с учетом ее назначения, цели и функции. Космос воспринимался в этой системе мировоззренчес­ких ориентаций как особая самоцельная сущность со своей природой. В нем каждое отдельное «физически сущее» имеет определенное мес­то и назначение, а весь Космос выступает в качестве совершенной за­вершенности.

Как отмечал А. Ф. Лосев, нескончаемое движение Космоса пред­ставлялось античному мыслителю в качестве своеобразного вечного возвращения, движения в определенных пределах, внутри которых постоянно воспроизводится гармония целого, и поэтому подвижный и изменчивый Космос одновременно мыслился как некоторое скульп­турное целое, где части, дополняя друг друга, создают завершенную гармонию. Поэтому образ вечного движения и изменения сочетался в представлениях греков с идеей шарообразной формы (космос почти всеми философами уподоблялся шару). А. Ф. Лосев указывал на глу­бинную связь этих особых смыслов универсалии «природа» с самими основаниями полисной жизни, в которой разнообразие и динамика хозяйственной деятельности и политических интересов различных социальных групп и отдельных граждан соединялись в целое граж­данским единством свободных жителей города-государства. В идеале полис мыслился как единство в многообразии, а реальностью такого единства полагался Космос. Природа для древнего грека не была обез­личенным неодушевленным веществом, она представлялась живым организмом, в котором отдельные части — вещи — имеют свои назна­чения и функции. Поэтому античному мыслителю была чужда идея постижения мира путем насильственного препарирования его частей и их изучения в несвободных, несвойственных их естественному бы­тию обстоятельствах. В его представлениях такой способ исследова­ния мог только нарушить гармонию Космоса, но не в состоянии был обнаружить эту гармонию. Поэтому постижение Космоса, задающего цели всему «физически сущему», может быть достигнуто только в умо­зрительном созерцании, которое расценивалось как главный способ поиска истины [99, с. 34-42].

Знание о природе (фюсис) древние греки противопоставляли зна­нию об искусственном (тэхне). Античности, как и сменившему ее ев­ропейскому Средневековью, было свойственно резкое разграничение природного, естественного и технического, искусственного. Механика в античную эпоху не считалась знанием о природе, а относилась толь­ко к искусственному, созданному человеческими руками. И если мы расцениваем опыты Архимеда и его механику как знание о законах природы, то в античном мире оно относилось к «тэхне», искусствен­ному, а экспериментирование не воспринималось как путь познания природы.

3. Западная и восточная средневековая наука «Закат» античной мудрости

Второй этап преднауки приходится на Средние века (У-УШ вв.). В эту эпоху происходит демонтаж античной рабовладельческой куль­туры и формирование новой региональной культуры — западноевро­пейской. Римская империя, возникшая и развивавшаяся на почве жи­вого хозяйственного и культурного общения объединившихся под ее властью государств и народов Средиземноморья и много сделавшая для дальнейшего развития этого общения, вступила в полосу кризи­са. Окружающие народы, только-только выходящие из первобытного состояния, обрушиваются на ослабевшую империю. Теперь «магнатам и куриалам приходится не только отказываться от роскоши, богатого убранства вилл, от театральных зрелищ, от комфортабельных терм, но и вообще от удовлетворения культурных потребностей: забрасывают­ся водопроводы, закрываются библиотеки, школы, перестают цениться книги и произведения искусства... Мрамор и порфир дворцов и теат­ров растаскивается для строительства крепостных стен» [19, с. 38]. Ев­ропа возвращается в полуварварское состояние. Римская империя пе­рестает существовать с VII века. Но еще раньше начинают ослабевать, а затем и рваться культурные связи. Разрыв связей между Востоком и Западом империи сыграл едва ли не ключевую роль: крупнейшие на­учные центры остались на территории Восточной Римской империи. Не менее важен был и тот факт, что христианство утверждается в Ев­ропе как мировоззрение, противостоящее всей «языческой мудрости».

По словам Августина: «Не тем человек сделался похожим на дьявола, что имеет плоть (которой дьявол не имеет), а тем, что живет сам по себе, т. е. по человеку» [2, т. 1, с. 601]. Знание — это «похоть очей», ко­торая отвращает человека от веры в Бога.

В итоге образованность в период с V по XII вв. становится редчай­шим исключением, даже священники часто были неграмотными, вы­учившими службу «на слух». В сохранившихся немногочисленных школах, как правило, монастырских, изучали Священное Писание, церковное право и экзегетику (толкование Библии и отцов церкви). Арифметике же учили лишь в пределах потребности в простейших арифметических расчетах, а геометрии и «физике» — в объеме све­дений, почерпнутых из работ Сенеки и Плиния. Вершиной изучения математики было знакомство с мистическим учением о числах. Вооб­ще среди известных средневековому грамотею книг поражает отсут­ствие таких, в которых были бы представлены высшие достижения античной мысли. Были известны два отрывка из аристотелевского «Органона», отрывок из «Тимея» Платона, «Вопросы о природе» Сенеки (4 г. до н. э. — 65 г. н. э.), «Естественная история» Плиния Старшего (23-79), компендиумы Макробия, Боэция (475-524), Кас- сиодора (486-578), труды Евклида, Герона, Архимеда, Птолемея, Плотина (204-270), Прокла (412-485). Большинство трудов Арис­тотеля и Платона не было известно даже понаслышке. В результате, если «для античности природа была действительностью, для Сред­них веков она стала символом божества» [123, с. 543]. В истолкова­нии природы господствовали символизм, аллегоризм мистицизм.

Восток

«Реконкиста». Традиции античной науки были спасены от забвения арабами. В отличие от средневековой Западной Европы, для которой символизм был важным элементом мировоззрения, выражающим тен­денцию к нравственно-аллегорическому истолкованию природы, мен­талитет арабов отличался практичностью.

Будучи по преимуществу прикладной и практической, арабская наука достигла больших успехов в области медицины, математики и астрономии. Арабы буквально охотились за греческими книгами. Халиф ал-Мамун (годы правления: 813-833) создал при своем дворе «Дар алхимика» — переводческий центр с библиотекой и обсервато­рией, объединявший крупнейших ученых арабского мира. Извест­но, что, заключая мирный договор с византийским императором, в качестве одного из условий Мамун потребовал передачи множест­ва греческих манускриптов, среди которых оказался и знаменитый «Альмагест» Птолемея. Были переведены на арабский язык труды Аристотеля и его последователей: Евклида, Аполлония, Архимеда и др. Эти переводы «выполнялись с замечательной эрудицией и... по­разительно искусно с филологической точки зрения» [31, с. 89]. От индусов арабы заимствовали обозначение цифр и десятичную сис­тему счисления. Значительного развития достигли алгебра, астроно­мия, тригонометрия.

Толчком к освоению европейцами того, что освоили из античной культуры арабы, стала Реконкиста (исп. и порт.Reconquista — отвое­вывание) — начавшееся с IX в. обратное отвоевание испанцами Пи­ренейского полуострова, долгое время находившегося под властью арабов.

Начиная с этого времени завязываются первые культурные связи европейцев с арабским миром, а к X в. авторитет арабской мудрости становится достаточно высоким для того, чтобы Герберт, лично ездив­ший в Испанию ради изучения арабской математики, мог стать папой римским (Сильвестр XI). Отвоеванный испанцами в 1085 г. Толедо становится подлинной Меккой для европейских студентов, поспешив­ших туда ради знакомства с достижениями арабов. А к XII в. прямые связи с арабским миром устанавливают Генуя, Пиза, Венеция, Милан и Флоренция. Так через арабский мир Европа начинает постигать ан­тичную мудрость.

В традиционных обществах Востока такого рода теоретические функции философии реализовывались в урезанном виде. Генерация нестандартных представлений о мире в философских системах Ин­дии и Китая осуществлялась спорадически, совпадая с периодами крупных социальных катаклизмов (например, период «сражающихся царств» в Древнем Китае).

Но в целом философия тяготела к идеологическим конструкциям, обслуживающим традицию. Например, конфуцианство и брахманизм были философскими системами, которые одновременно выступали и как религиозно-идеологические учения, регулирующие поведение и деятельность людей. Что же касается Древнего Египта и Вавилона, вкоторых был накоплен огромный массив научных знаний и рецептур деятельности, относящихся к этапу преднауки, то в них философское знание в лучшем случае находилось в стадии зарождения. Оно еще не отпочковалось от религиозно-мифологических систем, которые доми­нировали в культуре этих обществ.

Университеты и мастерские

Важную роль в освоении и распространении античного наследия сыг­рали первые университеты: в 1160 г. были открыты университеты в Па­риже и в Болонье, в 1167-м — Оксфордский, в 1209-м — Кембриджский, в 1222-м — Падуанский, в 1224-м — Неаполитанский и т. д. Первона­чально в их функции входила подготовка преимущественно священ­нослужителей, хотя, помимо теологии, изучались также медицина, ма­тематика, геометрия, астрономия, физика, грамматика и философия.

Старшими факультетами были богословский, медицинский и юри­дический, а младшим — факультет искусства. Именно на нем изуча­лись математика, астрономия, механика. Математике учили на основе первых книг Евклида. Об уровне преподавания можно судить по тому, что преподавали ее неспециалисты, а первые математики-профессио- налы появляются в европейских университетах лишь к XIV в. Воспри­ятию античных знаний в значительной степени мешала сохранявшая­ся официальная их оценка как «языческой лжи и заблуждений». Для того чтобы быть принятым, античное наследие должно было пройти процесс его христианизации.

Если в области элитарной, университетской науки преобладающей чертой выступает упадок естественнонаучного познания, то в области низкой, «ремесленной» науки нагляднее виден переходный характер в развитии познания. В первые века новой эры и здесь очевиден ре­гресс, обусловленный общим упадком городов и ремесел. Вторгшимся варварам оказалась не по плечу римская техника с ее передковым плу­гом, грузоподъемными приспособлениями и сильно специализирован­ными ремеслами. Они не сумели воспользоваться высшими техничес­кими достижениями античной культуры.

Но начиная с XI в. вместе с развитием городов начинается разви­тие ремесел. Формируется цеховая корпоративная система, способ­ствующая накоплению профессионального мастерства и знаний, по­являются цеховые ремесленные школы. Несмотря на то что цеховая система не поощряла интенсификации труда, она не препятствовала его специализации и разделению внутри цехов, способствовала повы­шению качества производства, росту мастерства и совершенствова­нию инструментов. Именно по образу цехов в университетах Европы начинают формироваться корпоративные организации ученых. Тем самым впервые закладываются основы формирования особого сооб­щества — корпорации ученых. В рамках цеховых и городских приви­легий повышается престижность и социальная значимость практичес­ких знаний.

Х1У-ХУ вв. выступают как третий этап протонауки, на котором нарастают предпосылки выхода познания на уровень нового качест­ва — превращения в опытное научное знание, на уровень опытной на­уки и тем самым — выход на более дальние рубежи, чем те, которых когда-либо достигала античность или арабы.

Сближение «высокой» и «низкой» наук

Нужду в сближении в равной степени испытывали оба компонен­та, составлявшие содержание средневековой протонауки. «Высокая» наука Средневековья имела ограниченную информационную емкость и к тому же «не знала никаких иных способов искания истины» и ни­каких других аргументов кроме тех, которые основывались на автори­тете.

Лекция 4. Становление опытной науки                                                                  в новоевропейской цивилизации

1.  Формирование идеалов математизированного и опытного знания (Р. Бэкон, У. Оккам).

2.  Наука Возрождения и борьба эмпиризма и рационализма в науч­ной методологии Нового времени (Н. Коперник, Дж. Бруно, Г. Га­лилей, Ф. Бэкон, Р. Декарт, И. Ньютон).

3.  Возникновение дисциплинарно организованной науки. Формиро­вание технических наук.

1. Формирование идеалов математизированного и опытного знания (Р. Бэкон, У. Оккам)

Одним из предвестников опытной на­уки Нового времени стал Роджер Бэкон (ок. 1214-1294). Бэкон был членом ордена францисканцев. Его взгляды были осужде­ны главой ордена, в 1257 г. он был отстранен от преподавания в Оксфордском универси­тете, а в 1278 г. — заточен в монастырскую тюрьму.

В позднее Средневековье науки подраз­делялись на «гуманистические» и «меха­нические». Первые считались достойными подлинно образованного человека, послед­ние считались «плебейскими». Бэкон отри­цательно относился к тому пренебрежению, с которым воспринимались математика и естественные науки. Он ука­зывал на возможности практического применения оптики, геометрии, астрономии. «Знание — сила» — провозглашал Бэкон. «Нет опасности больше невежества... Нет ничего достойнее изучения мудрости, прого­няющей мрак невежества, от этого зависит благодеяние всего мира».

Роджер Бэкон горячо верил в науку. Его прогнозы о ее применении поистине удивительны. «Ведь можно же создать первые крупные реч­ные и океанские суда с двигателями и без гребцов, управляемые одним рулевым и передвигающиеся с большей скоростью, чем если бы они были набиты гребцами. Можно создать колесницу, передвигающую­ся с непостижимой быстротой, не впрягая в нее животных... Можно создать и летательные аппараты, внутри которых усядется человек, заставляющий поворотом того или иного прибора искусственные крылья бить по воздуху, как это делают птицы... Можно построить не­большую машину, поднимающую и опускающую чрезвычайно тяже­лые грузы, машину огромной пользы... Наряду с этим можно создать и такие машины, с помощью которых человек станет опускаться на дно рек и морей без ущерба для своего здоровья... Можно построить еще и еще множество других вещей, например, навести мосты через реки без устоев или каких-либо иных опор».

Бэкон много занимался оптикой, в частности, дал ряд рекоменда­ций по конструкции очков и телескопов.