Язык и право. Юридическая герменевтика.

Решение вопроса о соотношении права и языка необходимо для формирования представления о сущности права, процессах его созда­ния и применения, и в конечном итоге для разработки адекватных правил правотворческой и правоприменительной деятельности.

Язык представляет собой уникальный феномен. Его роль в бытии человека и общества трудно переоценить. Одно из наиболее древних определений человеческого рода гласит, что человек есть существо, обладающее речью. Глубочайший мыслитель ХХ века М. Хайдеггер писал, что человек не был бы человеком, если бы ему было отказано в том, чтобы говорить. Хайдеггер именовал язык «домом бытия». В этой глубокой истине отражен тот факт, что все, что есть, есть в языке и через язык. Называя вещь, язык дает нам первое приближение к ней, и невозможно отрицать онтологическое единство языка и вещи.

Язык это не объективированный мир, но мир человека. Язык это и сам человек. На языке мы говорим, открывая Иное и Я, достигая Мы. Языком живет наше знание. Языком мы молимся, объясняемся в любви, проклинаем, в языке мы есть в мире, а мир в нас.

Онтологическая плоскость языка отчетливо проступает в праве, которое есть язык. Юридиче­ская действительность имеет словесно-знаковую природу, поскольку норма права — мыслительный конструкт, и не имеет объективного существования вне знакового выражения. Язык выступает той знако­вой системой, которая опосредует содержание воли правотворческого органа, является единственно возможным способом объективного существования права. Не следует забывать о том, что формальная определенность есть сущностный признак позитивного права.

Потребность в знаковом выражении обусловлена тем, что субъект не может передать представление о должном иному субъекту непосредственно. Для этого требуется «перевод» представления в знаковую форму: адресат воспримет ее и создаст на ее основе свое представление о должном. Таким образом, для того чтобы стать доступно передаче, идея должна быть выражена в знаковой форме (при это она становится внешним объектом по отношению к автору идеи, приобретает самостоятельное бытие). Язык становится средством выражения и передачи информации о содержании правовой нормы.

Норма как правило поведения, представление о должном неоп­ределима. При применении акта норма каждый раз конструируется правоприменителем на основании текста акта (при этом в одном тек­сте различные субъекты могут усмотреть различные нормы — при различном толковании текста). В этом аспекте в праве объективен, стабилен, един лишь текст как план выражения.  

Помимо этого язык может выступать как посредник между нормой права и фактом, поведением. Применение права тесно связано с сопоставлением языкового описания нормы права и языкового описания фактического поведения субъекта с целью решения вопроса о применимости нормы в конкретном случае.

В рассматриваемом аспекте право – языковое явление, соотношение языка и права, их взаимовлияние – фундаментальная проблема правоведения. Язык выступает средством законодательной деятельности, средством и (или) объектом правоприменительной деятельности, средством юридической науки и выполняет по отношению к праву важнейшие функции выражения и коммуникации. Весь юридический процесс можно представить в виде языковой деятельности, в ходе которой говорящий выговаривает проблему, получающую в тексте судебного постановления свое итоговое разрешение. В этом плане абсолютно прав П. Рикер, писавший, что «конечная цель судебного процесса и суда как института – способствовать общественному миру благодаря торжеству языка над насилием».[25]

Язык оказывает влияние на право и имеет большое значение для правовой действительности. Из тесной связи права с языком следует, что законы языка как знаковой системы неизбежно влияют на содер­жание и понимание права и должны учитываться и изучаться право­ведами.

Одной из важнейших характеристик языка является полисемичность (многозначность). Языковой знак означающего и означаемого, то есть планов значения и выражения. Однако же слово как знак обладает еще и смыслом, тем конкретным содержанием, которое слово получает в контексте своего употребления (не только сказал, но и сказалось). Мало того, в слове необходимо видеть еще и его символическую природу. В знаке означающее не связано сущностно с означающим, в символе же содержание проступает в выражении. Сказалось то, что должно и могло было сказаться. В слове всегда зазор между значением и смыслом, а потому право всегда будет предполагать букву закона и дух закона.

Право стремится к точности и однозначности своих норм, что отражается на языке права и обусловливает принципиальную особен­ность языка права — жесткую семантизацию языковых единиц. Се­мантика слова естественного языка не обладает такой жесткостью, поскольку вариативность понимания текста не приводит к коммуни­кативным проблемам. В случае же языка права вариантность нару­шает сущностные, фундаментальные требования права. Интерпретация нормативного правового акта задается властью, не может быть абсолютно свободной.

Указанные обстоятельства обусловливают стремление языка права лишить используемые слова полисемичности, формализовать лексику. Семантика юридических терминов основана на условных определениях. Значение слова определяется в акте или уточняется иными способами (в процессе правоприменения: высшие судебные органы дают свое толкование нормы, и оно на практике становится обязательным к применению), и слово становится юридическим тер­мином.

Конечно же, формализуются не все слова, используемые в тексте нормативных правовых актов. Однако процесс устранения полисе­мичности происходит с основными словами текста. Для обозначения важных понятий в актах используются правовые термины с жестко определенным значением, которые и составляют основу языка права. Слово, обозначающее ключевое понятие, в ходе правотворчества и правоприменения неизбежно превращается в правовой термин (оно важно для права, следовательно, трансформируется для того, чтобы соответствовать требованиям к языку права). По этой причине естест­венную полисемичность могут сохранить лишь второстепенные по значению слова. Однако даже если значение слова не подверглось формализации, смысл слова в тексте все равно изменяется контекстом (поскольку смысл во многом задается контекстом, а контекстом ста­новятся термины).

Формализация влечет невозможность использования языка права носителем естественного языка без специальной подготовки. Естест­венное слово, ставшее термином, уже является омонимом своему ис­ходному корреляту. Первично значение слова естественного языка, однако оценка значения юридического термина в аспекте правильно­сти (соответствия естественному слову) не вполне уместна. Для ис­пользования языка права необходимо уяснение адресатом значений знаков-терминов. При этом совпадение плана выражения термина и общенародного слова усугубляет трудности понимания языка права, так как создает у носителя естественного языка иллюзию понятности. Несмотря на это, нельзя согласиться и с тем, что стремиться к общедоступности текстов нормативных актов не нужно. Граждане должны соблюдать требования норм права, следовательно, содержа­ние норм в идеале должно быть им известно.

Повысить уровень понимания возможно в результате юридиче­ской образованности граждан. Необходимо также стремиться к тому, чтобы язык права стал как можно понятнее (но не в ущерб точности). Это достигается соблюдением правил юридической техники, тща­тельной проработкой проектов актов. Может помочь также исследо­вание семантического расстояния между терминологическими и ис­ходными значениями. Шкала тождества-различия может показать степень правильности понимания языка права носителями естествен­ного языка и выявить наиболее проблемные в этом смысле термины.

Тенденцию к формализации уравновешивает невозможность ох­вата формализованными текстами бесконечного разнообразия явле­ний. Абсолютная «смысловая жесткость» приведет к тому, что право не будет соотноситься с реальностью, однако стремление к формали­зации все же является основной характеристикой языка права.

Невозможность бытия права в языке без толкования определяет значительный масштаб той роли, которая в праве отводится герменевтике. Собственно герменевтика есть наука и искусство толкования, имеющая достаточно длительную историю своего становления. Однако до середины ХХ века герменевтика не покидала рамок методологии, и только произведенный Хайдеггером онтологический поворот герменевтики, а в еще большей степени труды Х.Г. Гадамера формируют полностью философский облик герменевтики.

Центральной категорией герменевтики является понимание. Оно предстает при этом не методом познания, а модусом самого бытия. Исходный пункт герменевтики субъективное существование, полагающее ориентиры своего бытия. Это положение происходит путем понимания мира, но не по принципу познания, а по принципу свершения. Гадамер утверждает полную инаковость понимания и познания, уничижает разум. Суть не в постуляции истины как соответствия. Смысл в акте свершения истины в понимании, ее открытости для экзистенции субъекта. Знать не значит понимать, а коль скоро понимание первично для субъекта, то подлинной становится истина понимания.

Стихия понимания, его сфера – герменевтический круг. В классической парадигме философского мышления герменевтический круг предстает частным случаем диалектики части и целого, однако неклассическое мировоззрение, отталкиваясь от личной экзистенции, видит в нем гораздо большее. Постижение целого через часть, а часть через целое, действительно, становится проблемой первостепенной важности, едва только подлинным бытием становится экзистенция личности, а ее первичным модусом, - понимание. Поэтому, по мысли Хайдеггера, важно не разомкнуть круг, а войти в него. Эту идею продолжает Гадамер. Для него взаимообусловленность истолкования бытия человеком и человеческого самоистолкования, обретаемая в герменевтическом круге, совершается в рамках традиции и предрассудка - смыслового наброска, предшествующего осмыслению.

Анализируя юридическую герменевтику необходимо различать вслед за современными западноевропейскими мыслителями[26] 2 вида герменевтики: догматическую и цететическую. Разделение это основано на двух различных типах «работы» с материалом, подлежащим интерпретации. Цететическая герменевтика - это герменевтика, нацеленная на вычленение еще не известного смысла текста, собственно познавательная герменевтика. Догматическая герменевтика состоит в применении уже известного, четко фиксированного смысла текста - догмы - к определенной ситуации, вопросу.

К догматической герменевтике относят такие частные дисциплины как теологическая, юридическая, в определенной мере, филологическая и педагогическая герменевтики. Смысл текстов в данных дисциплинах представляет собой догму. Задача специалиста (напр. юриста, теолога) - знать этот смысл и соответственно интерпретировать, совместить с догмой то или иное событие. Специалист читает Библию, кодекс или учебник не для исследования их как таковых, а лишь с целью возвести какое-либо определенное событие в рамки догматических категорий. В логическом плане мы имеем здесь дело с операцией подведения частного (отдельное событие) под общее (догма). Так, в учебном процессе не требуется понимать в собственно исследовательском плане учебник, познавая, например, позицию его автора. От учащегося требуется лишь усвоение догматического источника в той мере, чтобы отдельный факт мог быть подведен, проинтерпретирован в свете этой безусловной догмы. При необходимости смысл уточняется «вышестоящей инстанцией» (пророк, учитель, конституционный суд), но понимание остается пониманием в свете догмы.

Слишком жестко фиксированная догматическая система не сможет продолжительное время удовлетворять запросам изменчивого мира. Именно поэтому каждый догматический текст имеет определенные свободные пространства, которые позволяют сделать его более подвижным. В теологии такое пространство создает постулат о много осмысленности Священного Писания. Такую же функцию в юриспруденции выполняет альтернатива между «буквой закона» и «духом закона». Вторая особенность догматической герменевтики - это полное отсутствие истины как критерия. Она связана скорее с критерием качества: интерпретация события в свете догмы может быть удачной или неудачной, плохой или хорошей, профессиональной или дилетантской, элегантной или неуклюжей, но никогда в полном смысле истинной или ложной.

Догматическая герменевтика всегда тесно связана с областью ее применения и не подлежит распространению. Ее задача в том, чтобы дать ответ на поставленный вопрос, но не более. Тесно связанными являются еще две следующие особенности: обязательный ответ и избыток смысла. Догматическая интерпретация всегда должна полностью разъяснять необходимую ситуацию, давать желаемый ответ. Именно поэтому, догматический текст считается преисполненным смыслом. Примеры этому: «Святое писание выше любого разума», «закон умнее юриста», «классикам всегда есть, что сказать».

[1] См.: Состязательное правосудие. Труды научно-практических лабораторий. Ч. I. - M, 2004. С. 236-240, 278-281; Золотых В. В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. - Ростов-на-Дону, 2005. С. 34-37.

[2] Цит. По Смирнов А.В., Калиновский К.Б. Уголовный процесс. Учебник. – СПБ., 2005. – С. 79.

[3] Владимиров Л. Е. Суд присяжных. - Саратов, 2003. С. 99.

[4] Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголов­ном процессе. М., 1955. С. 33-39.

[5] Цит. По Смирнов А.В., Калиновский К.Б. Уголовный процесс. Учебник. – СПБ., 2005. – С. 79.

[6] Цит. По Алешин Д.В. К вопросу о содержании истины в уголовно-процессуальном доказывании. //Актуальные проблемы раскрытия и расследования преступлений. – Красноярск, 2003.

[7] Воронин С.Э. Проблемно-поисковые следственные ситуации и установление истины в уголовном судопроизводстве: Монография. Барнаул, 2000. - С.9.

[8] Цит. По Алешин Д.В. К вопросу о содержании истины в уголовно-процессуальном доказывании. //Актуальные проблемы раскрытия и расследования преступлений. – Красноярск, 2003.

[9] Орлов Ю.К. Основы теории доказательств в уголовном процессе: Научно-практическое пособие. - М., 2004. - С.11-12.

[10] Хрестоматия по уголовному процессу России: Учебное пособие / Автор-составитель Э.Ф. Куцова. - M., 1999. – С. 113.

[11] Там же, С. 117

[12] Там же. С. 115.

[13] Там же. С. 114.

[14] Цит. по Новицкий В.А. Проблемы процессуального права: истина в доказывании. //Сб. СевКавГТИ. – Ставрополь, 2003.

[15] Речь идет о работе Строгович М.С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. М., 1947. – Цит. по Лавикова Т.А. Уголовный процесс в России: истина и состязательность. //Современное право 2005. №1.

[16] См., напр.: Кореневский Ю. Нужна ли суду истина? // Российская юстиция. 1994. N 5; Астафьев Ю.В. Проблемы истины в уголовном судопроизводстве // Жизнь в науке. Воронеж, 1995 (Периодические записки Воронежского гос. ун-та); Тенгов Э.С., Кузьмина О.В. Объективная истина и суд присяжных // Государство и право. 1994. N 1; Лазарева В.А. Судебная власть и ее реализация в уголовном процессе. Самара, 1999. Гл. 3, ч. 2.

[17] Проблемы российской адвокатуры: Сб. статей. М" 1997. С. 61

[18] См. также: УПК РФ. ст. 15

[19] Уголовный процесс. /Под ред. Божьева В.П. – М., 2005.

[20] Приложение к Информационному бюллетеню. 1996. N10

[21] УПК Республики Беларусь. Принят Палатой представителей 24 июня 1999 г., одобрен Советом Республики 30 июня 1999. - СПб., 2001.

[22] УПК Республики Молдова. С изменениями и дополнениями на 20 сентября 1999 г. - Кишинев, 1999.

[23] Европейский суд по правам человека: Избранные решения: В 2 т./ Председатель ред. коллегии В.А. Туманов. М., 2000. Т. 1. С. 321.

[24] Там же. Т. 2. С. 330.

[25] Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права. //Вопросы философии. – 1996. - №4. – С. 34.

[26] Handlexikon zur Wissenschaftstheorie. Munchen, 1989