События февраля 1917 г. в Петрограде

Ко второй половине февраля 1917 г. снабже­ние столицы продовольствием значительно ухудшилось. По улицам Петрограда (так с 1914 г. стал называться Санкт-Петербург) потянулись «хвосты» — очереди за хлебом. Обстановка в городе накалялась. 18 февраля забастовал крупнейший Путиловский за­вод; его поддержали другие предприятия. 23 февраля (8 марта) 1917 г. в Петрограде развернулись события, послужившие началом второй буржуазно-демокра­тической революции, завершившейся свержением царского самодержавия. Вскоре волне­ния начали распространяться на весь город. Проспекты были за­пружены толпами, шедшими под лозунгами «Хлеба! Мира! Сво­боды!", «Долой самодержавие!» 25 февраля движение питерских рабочих переросло во всеоб­щую политическую забастовку. Во главе масс были большевики. На следующий день стачка стала перерастать в воору­женное восстание.

Власти вывели на улицы войска, но приказ стрелять в демонст­рантов был отдан лишь 26 февраля. Хотя демонстранты были рассеяны, а главные революционные деятели арестованы, время оказалось упущено: правительство потеряло опору в войсках. Петроградский гарнизон состоял в основном из ново­бранцев, которых готовили к отправке на фронт, и фронтовиков, излечившихся после ранений; немало здесь было рабочих, моби­лизованных за участие в стачках. Уже вечером после расстрелов демонстраций в казармах начались волнения; в течение несколь­ких дней петроградский гарнизон перешел на сторону восстав­ших. 27 февраля к революционным массам присоединились около 70 тыс. солдат запасных батальо­нов Волынского, Преображенского, Литовского, Мос­ковского резервных полков и других частей. Всеобщая политическая стачка переросла в вооруженное восстание. К концу дня восставшие захватили вокзалы, мосты, глав­ный арсенал, важнейшие правительственные учрежде­ния, разгромили полицейские участки и тюрьмы, освобо­дили политических заключенных и около 4 тыс. уголов­ников. 27 февраля Русское бюро ЦК РСДРП выпустило Манифест «Ко всем гражда­нам России» (рис.2) В нем сообщалось о свер­жении самодержавия и провозглашались требования демократической республи­ки, 8-часового рабочего дня, конфиска­ции помещичьих земель, немедленного прекращения грабительской войны.

28 февраля на сто­рону Государственной думы перешла значительная часть Петроградского гарнизона. Пали Петропавловская кре­пость, Зимний дворец и Адмиралтейство, где безуспешно пытался организовать оборону командующий округом генерал Хабалов. Министры были арестованы. 1 марта остатки верных правительству войск сложили ору­жие.

Николай II, узнав о волнениях в столице, двинул с фронта на­дежные войска и сам выехал в Петроград. Но на полпути царский поезд был остановлен: появились сведения, что ближайшие стан­ции захвачены революционерами. Николай II повернул в Псков, где находилось командование Северным фронтом; тем временем начальник штаба Ставки верховного главнокомандования генерал М.В. Алексеев, считая, что революция уже победила, приказал приостановить движение войск на Петроград.

Отречение Николая II

Победоносное восстание в столице опрокинуло расчеты вождей либеральной общественности. Они вовсе не стремились уничтожать монархию, понимая, что падение традиционной государственности расшатает порядок и вызовет народные бунты. Руководители Думы хотели ограничиться вве­дением «ответственного министерства» (т. е. правительства, на­значаемого Думой), манифест о создании которого Николай II подписал 1 марта в Царском Селе, но настроения масс ясно показали, что такой мерой уже не обойтись. «К изумлению Рузского Родзянко сообщал: «К сожалению, манифест [об «ответственном министерстве»] запоздал», «династический вопрос поставлен ребром», «требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становится определенным требова­нием». Только при таком решении, уверял Родзянко, кризис будет преодолен: «переворот может быть добро­вольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней»»².

Встал вопрос об отречении Николая II; за это высказались все командующие фронтами. Со дня своей коронации он всегда надеялся на законы, на министров, на то, что ему расскажут, что надо делать. Поэтому в ночь со 2 на 3 марта в Пскове, в присутствие А. И. Гучкова и В.В. Шульгина, присланных Думой, еще раз выслушав информацию о положении в столице (в том числе и весть о переходе на сторону революции царского конвоя, которая особенно поразила Николая II), царь подписал манифест об отречении за себя и за сына Алексея в пользу брата Михаила Александровича. Генерал Саввич вспоминал: «Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты. Государь сказал: «Я решился. Я отказываюсь от престола», – и перекрестился»³.­Николай очень любил сына и мечтал воспитывать его. Когда поезд с царем и его свитой стоял под Псковом, когда царь уже принял решение об отречении от престола, он сказал: «Я буду жить, воспитывать Алексея». Власть была ему в тягость. Когда Николай отрекся, он просто хотел свалить груз с плеч, и отдать эту власть кому-нибудь другому, не задумываясь: «А справится ли тот, другой, с этой властью?». Затем Николай послал своему брату телеграмму следующего содержания: «Его императорскому величеству Михаилу. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское село. Горячо молю богу помочь тебе и твоей стране. Ника»⁴. То есть фактически Николай свалил весь груз ответственности на Михаила, нарушив при этом закон о престолонаследии, по которому каж­дый член царской фамилии мог отрекаться только сам за себя, и в будущем давало возможность объявить такое от­речение недействительным. Но и этот акт запоздал: Михаил не решился стать императором, объя­вив, что вопрос о власти должно решить Учредительное собра­ние. «8 марта бывший император выехал из Ставки и был заключен в Царскосельском Александровском дворце»⁵. Монархия в России пала, а ее последние представите­ли погибли год спустя: Николай и его семья были увезены в Си­бирь и 17 июля 1918 г. расстреляны в Екатеринбурге, Михаила же, сосланного в Пермь, убили местные рабочие. Потрясенный этими убийствами один из основателей российской социал-демократии Ю. Мартов писал: «Какая гнусность! Какая ненужно-жестокая гнусность, какое бессовестное компрометирование великой русской революции новым потоком бессмысленно пролитой крови! Как будто недостаточно было Уральской драмы — убийство членов семьи Николая Романова!... Стыдно! И если есть коммунисты, есть революционеры, которые сознают гнусность расстрела, но боятся заявить протест..., то вдвойне стыдно за эту тру­сость — позорный спутник всякого террора!»⁶