В.В. Розанов «Не верьте беллетристам» 1911 год

1. содержание рассказа г. Олигера (отрицательная роль дворянки)

- Бунин в «Деревне» твердит, что крестьянство – ужас, позор и страдание. (То же Горький - о мещанах, а Толстой – о дворянах)

- «выродки, дикари» (у Бунина)

- деревня лишена надежды, всё проклято

- грязь и грубость современной русской деревни

2. беллетристы твердят, что Россия погибла, её вообще не должно быть. Но есть ещё молодые гимназисты, которые опровергают эту теорию.

3. пишут о том, доказательств чего не существует (ни объявлений, ни корреспонденций) (об отрезанных у коров сосках и сожительстве братьев и сестёр)

4. рассказ о «Театральном клубе» на Литейном (истинные писатели, которые не кичатся, пока не станут признанными, играющие под «Ваньку-встаньку»)

5. совет не читать беллетристику, а заниматься историей и наукой

«Юбилейное издание Добролюбова» 1911 год

1. внешняя бедность (монашеское издание)
2. добролюбов заслуживает – изящного издании, небольшими томами, с рисунками. Он – «маяк времени» (стоял недвижимый)
3. д. – крепче, уже, но чище Чернышевского
4. «смерть сберегает людей» (жизнь оборвалась на «надежде»)
5. его критика – реальная и публицистическая
6. Добролюбов сыграл счастливую роль в своё счастливое время
7. «прелестная краткая яркая жизнь»!
8. как критик уже не востребован, но не умрёт как писатель
9. Добролюбов – что-то крепкое, железное
10. Некрасов – всю жизнь средний возраст, Белинский – всю жизнь юноша, Чернышевский – точно 29 лет, Добролюбов – как был в 43.
11. в суровости его была нежность, а в сдержанности – энтузиазм
12. Писарев – всю жизнь как 12 лет

А.А, Блок

«Искусство и газета» (ноябрь-декабрь 1912)

1. прекрасное выше, чем красивое и доброе
2. прекрасное – мир сущностей, с которыми имеет дело искусство
3. прекрасное должно быть величаво (об искусстве)

«Непонимание или нежелание понять?» (20 декабря 1912 года)

ответ на критику Д.В. Философова на статью «Искусство и газета»

Философов:

«искусство должно твориться избранными для избранных» - собственный вывод

Блок признаёт свой грех в том, что построил свою статью, как опровержение а не как дополнение, сделав неверный вывод

Дополнения Блока:

1. искусство и жизнь: чем выше искусство, тем оно ближе. Но чем больше любишь жизнь, тем дальше искусство.
2. «вульгаризация» (говоря, что ложный аристократизм ещё хуже) и «демократизация»(подлинный аристократизм)

«Интеллигенция и революция» 9 января 1918 года

«России суждено пережить муки унижения, рвзделения, но она выйдет новой и по-новому великой».

Ослабла русская рука последнего дворянина Столыпина.

Война – благо.

Эпоха между двумя революциями.

Те из художников, которые выживут, потом создадут духовные творения.

Художник должен созерцать истину, видеть то, что задумано.

Задумано переделать всё.

Революция сродни природе (бурный поток, который невозможно угадать).

Мир и братство народов – вот о чём поёт русская революция.

Жизнь прекрасна и стоит предъявлять к жизни безмерные требования: всё или ничего

Мы звенья одной цепи и на нас лежать грехи отцов. Не надо бояться разрушения дворцов – они должны быть в сердце.

Интеллигенты «переоценили» многие ценности, его ценности невещественны.

Русской интеллигенции словно медведь наступил на ухо.

Не стыдно ли слово «товарищ» произносить в кавычках?

Сами рубили сук, на котором сидели, стоит ли теперь бояться?

Бороться с ужасами может лишь дух.

«Всем сердцем слушайте Революцию».

«Народ и интеллигенция» ноябрь 1908 год

Опровержение идей Баранова по поводу «Исповеди « Горького:

1. художник
2. не утверждает
3. социал-демократ (но это не главное, Чехов тоже был доктором)
4. любовь к народу у него – любовь к России в целом (как у Гоголя)

Интеллигенция ещё с екатерининских времён изучает русскую историю – близость к народу.

Между народом и И. есть черта, на которой сходятся и сговариваются.

Оба русские.

И. – индивидуалист.

И. – бросается к народу за верой. Но броситься к народу – пойти на верную гибель.

ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКЕ

Е.Замятин

Горький был влюблён в Блока. Он непременно должен был быть влюблён в Блока.

Он был пока не тот, безнадёжный и усталый, как позже, он срывал с якоря толстых томов не одного только Горького.

Заседание на квартире: Горький, Батюшков, Блок. Доклад Блока О КРИЗИСЕ ГУМАНИЗМА

….. я помню отчётливо Блока на каком-то возвышении, на кафедре – хотя знаю, никакой кафедры там не было и не могло быть – но Блок всё же был на возвышении, отдельно от всех. И помню сразу же стена – стена между ним и всеми остальными, одному и никому больше – варварская музыка Нежарова.

Блок – у огня, со сложенными крыльями бровей, упорно что-то ищущий в потухающем огне, и взволнованный заполночь споры, и усталый ответ Блока – издали, из-за стены…

Блок редактировал во Всемирной литературе – Гейне: Оплата? Какая может быть оплата? Вчера за два часа я перевёл 12 строк.

Он сделал всё – «по-настоящему» - но всё же чувствовал – ни на минуту не переставал чувствовать, что это не то – не настоящее.

У окна. И Блок глядя мимо окна в окно: Отчего нам платят за то, чтобы мы не делали того, что должны делать?

А за окном – опустошенное ветром, холодное небо.. Блок – он не говорил, а читал по написанному.

Больше всех верил Блок, как всегда, как и ко всему – он и к этому подошёл по-настоящему» (Пантеон литературы)

В цикле историч пьес показать ясно мировую историю – не верил, но работал по-настоящему. Блок настойчиво пытался превратить воду в вино. Краткие вагонные встречи с Блоком.

Медальный профиль Блока.

Блок поводит головой – будто мешает воротник – от каждого неверного слова и жеста на сцене.

Тёмный пустой зал – полон для них одним зрителем, Блоком. Его слов слушались самые строптивые.

А.А. – наша совесть.

Репетиции в 2 часа в три часа ночи – сидел до конца. Ничего не бывает. Дышать нечем. Душно. Болен, может быть.

Его горькие, жесткие слова о мёртвечине, о лжи

Ненавидящей любовь – о России.

Блок весь из Невы из тумана белых ночей, медного всадника. Пёстрая, тесная Москва – ему чужая, и он чужой.

Блок с бледным и усталым лицом. Ему мешали люди.

Никак не мог оторваться от ненависти к любимой.. блок маялся – не хватало воздуха.

Мы писали, говорили – надо было орать, надо было бить кулаками!! Блок умер. Или точнее убит. Убит нашей теперяшней жестокой, пещерной жизнью.

…и всё что осталось от литературы в Петербурге… и только видно – как мало осталось.

И молча – так же как молчал Блок эти годы – молча блока глотает земля.

Я БОЮСЬ

Е. Замятин

1). Придворные поэты похожи на золочёные кресла.

 - франц. революция гильонировала переряженных поэтов

 - мы же наоборот храним их как золочёные кресла

 - из самых юрких придворных поэтов – футуристы (торжествующие клики о революции). Единственный пока что ещё не участвовавший маяк среди них – Маяковский. – пролетарские писатели и поэты «притаившись под эгидой свободы»

Делают шаг назад (к 60), пытаются быть авиаторами, оседлав паровоз.

2). Торжество юрких – мимолётно (у масс чутьё тоньше). Клюев и Городецкий

 - неюркие молчат. После «12» Блок замолчал. Нужен ли автор со своими мыслями и идеями или нужен, как учитель стихосложения?

 - обесценились труды художников слова равно ценятся гении (Чехов) и юркие массовые (Брешко – Брешковский)

 - приходится молчать

 - настоящая литература должна быть бунтарской, а не благоразумной, какими явл газеты, которую прочитав сегодня, завтра выкидывают.

3). – не допускают таких авторов, так как боятся испугать, охранить от соблазна демос российский». Опасаются всякого еретического слова.

 - «…. Я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: её прошлое»…

М. Горький

Е. Замятин

В нём жило два человека – Пешков и Горький. В 36 году Пешков умер, м. горький остался жить.

Был связан с Волгой (ред – бурлак)

Он был:

 - помощником повара

 - булочником

 - продавцом икон

 - рыбаком

И т.д.

В 30 лет бывший босяк и революционер избирается членом Императорской академии наук.

Самоучка был редактором журнала

Превосходный рассказчик

«Надо поверить, что мы не разобьёмся, иначе – наше дело пропащее.»

И он поверил.

Флакончик с Жень-шенем – его вера.

Спокойствие и уверенность (не знал ни одного иностранного языка)

Был сам себе критиком.

Заступался за революционеров, просил, писал письма. Не смог только спасти Гумилёва.

Речь воспоминания о Толстом (заплакал).

Дружба со Сталиным (исправление перегибов в политике постепенное смягчение)

Геннадий Васильевич Жирков

«Между двух войн» СПб. 1999 год