Первоначальное накопление капитала в Англии

Накопление денег, естественно, требовало от предпринима­телей бережливости (особенно ею отличались предпринимате­ли, принадлежавшие к появившимся как раз в эту эпоху проте­стантским конфессиям). Свобода будущих рабочих от средств про­изводства нередко достигалась путем насилия — изгнания крес­тьян с земли. Классическим примером протекания процесса пер­воначального накопления служит экономическое развитие Англии в XVI-XVII вв.

К XVI в. Англия была небольшой, внешне типичной аграрной страной с населением 3-3,5 млн. человек (в 4 раза меньше, чем во Франции), в т.ч. лишь 20% городского. Городская цеховая промышленность была развита слабее, чем на континенте, а торговый флот намного уступал голландскому. Но именно XVI в. стал началом резкого подъема экономики, благодаря которому Англия через три столетия стала промышленным геге­моном мира. Это объясняется, в первую очередь, мощным разви­тием суконных мануфактур. Если в XIII—XIV вв. английская сы­рая шерсть вывозилась для обработки на континент, то с XV в. производство сукна и шерстяных тканей развивается внутри страны. В XVI в. в шерстяной промышленности оказалась занятой чуть ли не половина английского населения. В середине XIV в. из Ан­глии ежегодно вывозилось около 30 тыс. мешков сырой шерсти, а через 200 лет — только 5-6 тыс. мешков, но за это же время вывоз английского готового сукна возрос с пяти до 122 тыс.кусков. Производство сукна охватило сначала сельские местно­сти, свободные от цехового режима — в этом и заключался сек­рет «деревенского вида» Англии.

Спрос на шерсть повышался, и разведение овец стало чрез­вычайно прибыльным делом. Но для расширения пастбищ тре­бовалось освободить земли от мелких крестьянских хозяйств, огородив новые пастбища частоколами, рвами, изгородями. Этот процесс обезземеливания крестьян получил название «огора­живания». Бывшие крестьяне, лишившись средств к существо­ванию, вынуждены были наниматься на предприятия.

Накопление крупных денежных сумм не обходилось без на­силия — грабежа колоний, работорговли, пиратства. В начале XVIII в. англичане военным путем добились монополии на по­ставку рабов из Африки и за полстолетия вывезли в Америку около 3 млн. чел. В метрополии доходы от работорговли и морс­кого разбоя превращались в капитал — закупалось сырье, обо­рудование, нанимались рабочие.

Государство, постоянно нуждавшееся в средствах на войну, занимало деньги у английских купцов под высокие проценты. Государственный долг оплачивался налогоплательщиками, но проценты получали купцы, открывшие на эти средства пред­приятия. Кроме того, Англия в XVI—XVII вв. ввела высокие пош­лины на импорт готовых изделий. Такой протекционизм позво­лял предпринимателям удерживать высокие цены на свои това­ры. В результате к концу XVIII в. в Англии накопилось огромное по тем временам богатство — около одного миллиона фунтов благородных металлов.

Особенности первоначального накопления капитала в Голландии

Другой страной, в которой первоначальное накопление ка­питала привело к экономическому подъему, была Голландия. В середине XVII в. из приблизительно 20 тыс. кораблей суммар­ного европейского флота 15-16 тыс. принадлежало Голландии.

Голландская столица Амстердам заняла место Антверпена в качестве мирового центра торговли и кредита (голландские бан­киры впервые снизили кредитные ставки и тем самым резко расширили рынок ценных бумаг). В процессе первоначального накопления в Голландии еще большую, чем в Англии, роль иг­рал государственный долг. Ни в одной стране в то время не было такого количества прямых и косвенных налогов, таких высоких цен на предметы первой необходимости, но и таких высоких прибылей, как в Голландии. Но торговое господство Голландии далеко не соответствовало уровню ее промышлен­ного развития, и в конце XVII в. страна постепенно стала утра­чивать мировую гегемонию в торговле. На это место выдвига­лась Англия, превосходившая Голландию в развитии промыш­ленного производства. Англо-голландские войны XVII-XVIII вв. закончились поражением Голландии, и ее капитал все более стал переливаться в сферу иностранных займов.

НАЧАЛО ПРОМЫШЛЕННОСТИ РОССИИ

В XVII в. в России происходила, образно выражаясь, «вялоте­кущая» вестернизация вооруженных сил и быта. Однако когда на рубеже XVII — XVIII вв. были созданы регулярные сухопут­ная армия и военно-морской флот, для их обслуживания госу­дарство организовало первый военно-промышленный комплекс, состоящий их целого ряда мануфактур (металлургия и металло­обработка, кораблестроение, выработка парусины и пр). Разли­чие с Западом состояло в том, что и новые вооруженные силы, и работающие для них мануфактуры были основаны не на на­емном, а на принудительном труде. В армии и на флоте служили рекруты, сданные помещиками и сельскими общинами крепо­стные парни, а на предприятиях работали крепостные или при­писанные («посессионные») рабочие (мануфактуры с наемным трудом, производящие предметы народного потребления, со­ставляли меньшинство). Иными словами, происходила вестер­низация несвободной социальной среды и это стало вплоть до наших дней смыслом многочисленных проектов обновления эко­номики, основанных на «особом» пути России.

Вестернизация XVIII в., оплаченная невиданным ростом на­логов (подушная подать), оказалась довольно эффективной. Снаряженные отечественными крепостными мануфактурами рекрутские вооруженные силы (их преимущество перед запад­ными, наемными, состояло в однонациональном составе, а зна­чит, более высокой дисциплине) сумели завоевать Прибалтику и Причерноморье, а в начале XIX в. — сокрушить гегемонию наполеоновской Франции, освободить Европу от ее владыче­ства и обеспечить России почти на полвека положение супер­державы. Однако основанный на несвободной промышленнос­ти ВПК не мог преодолеть техническую отсталость, и знаменитый суворовский принцип «пуля — дура, штык — молодец», принесший России множество великих побед, оказался бессильным в Крымской войне, где столкнулись нарезное оружие и металлический паровой флот Запада и гладкоствольное оружие и де­ревянный парусный флот России. Почему Россия не произвела перевооружение своей армии своевременно, в первой половине XIX в.? Видимо, дело заключалось в психологическом упоении положением сверхдержавы, но главное — в крепостной эконо­мике, перестройки которой российская элита не хотела.